скачать книгу бесплатно
– Может быть, тогда полетим к Орсегу? – сказал Диавол, как бы между прочим, читая мои мысли.
– Летим… на тот остров, где мы были с ним.
Диавол засмеялся:
– Верно! Верно решила, девочка! На что тебе простой дом и сараи с козами и курами! Ты Богиня, ты должна жить в чертогах. Летим. Там никто не обидит тебя, тебе будут служить, превозносить. Захочешь переместиться в иное место, только скажи и я исполню!
– Нет-нет… не так, – без сил сказала я. – Не так… так, чтобы Орсег не подумал, что… словом, чтобы он не знал, где я. Чтобы никто не знал. Никто… будто и нет меня.
Диавол несколько мгновений смотрел на меня, и засмеялся обрадовано:
– Как скажешь! Отдохни от них, пусть поживут без тебя. Всё будет, как ты хочешь! Только желай!
Глава 4. Величие и низость
Я ехал на своём осле, без цели и без мысли, кроме одной: до чего же я зол на брата, оказавшегося таким дураком и одержимым злобным сумасшедшим. За всю жизнь я впервые видел его таким. Пусть даже Лукавый соблазнил его, но Арик не в первый раз имеет дело с Ним, неужто не имел сил противостоять? Впрочем, вскоре я перестал о нём думать, потому что мысли об Арике вызывали во мне только злость и разочарование, а ещё желание вернуться и как следует отвалтузить его. Поэтому я отогнал мысли о моём драгоценном близнеце.
Передо мной встал другой вопрос: куда мне двигаться дальше? Когда я ехал в эту долину, я не думал, что это не будет конечной целью моего путешествия, я ехал, как едут домой, не думая, что не буду принят. А теперь я не знал, куда мне направить свои стопы.
Когда-то мы отлично ладили с Агори, но теперь он обретался в таких далёких далях, но главное – при Мировасоре, а мне там нечего было делать. Вералга и Викол были парой, для чего им какой-то третий, пусть даже Вералга не перестала считать меня своим внуком.
Оставались только Рыба и Дамэ, с которыми мы прожили бок о бок многие годы и, признаться, я даже скучал по ним. Не знаю, почему, но мне не хотелось теперь жить совсем одному. Быть может, потому что я вообще не привык к этому. Я всегда был или рядом с моим братом, тоскуя, если он отправлялся странствовать. А последние многие и многие сотни лет я жил бок о бок с Агори и Рыбой и Дамэ, которые стали для меня почти как члены семьи, так я привык к ним и даже привязался. И потом, я всегда был женат. А теперь получалось, что и с Басыр у меня не заладилось, и Дамэ и Рыба не захотели делить кров с нею, но, главное, в мире Ария и Аяи, который мне представлялся незыблемым и идеальным, вдруг разразилась катастрофа, и он развалился на куски. Или вовсе в прах.
Думать о том, придёт ли мой брат в себя и сможет восстановить всё, что у них с Аяей я не хочу, если он всё разрушил, то я построю свою жизнь с моей женой. В конце концов, он отказался от неё? Отлично, я никогда не отказывался. Я уступал ему, думая, что это угодно ей, но если он обидел её, если он… Мне опять захотелось вернуться и прибить его. Но синяки на моём лице кое-как уже зажили, да и тратить время на глупые и бессмысленные, в общем, драки я уже не хотел.
Но прежде я хотел найти Аяю. Аяю… и уж с ней вместе отправиться к Рыбе и Дамэ, которые в Аяе души не чаяли, это она не могла их вспомнить после того, как Смерть отобрала у неё память обо всём, что было до. Но лишь бы найти её. Аяя…
Аяя…Ответ на моё послание ей, застало меня уже по пути. Однажды, когда я остановился на привал, бабочка попорхала надо мной и села на плечо, и я отчётливо услышал в моей голове: «Нет Селенги-царицы, славный Эрбин. Мы не смогли найти её. Никто из нас не нашёл. Кто-то прячет Селенгу от нас». Это сообщение вначале обескуражило и озадачило меня, потом я решил, что это Орсег. И мне захотелось броситься к ближайшей реке и вызвать его на разговор, а правильнее выразиться, просто подраться. Я не верил и не думал, что Аяя могла изменять Арику с Орсегом, но это было последним, о чём мы говорили с братом, потому и пришло первым мне на ум, потому что всё же застряло глупой занозой в моей голове. Но лишь на то время, что мне понадобилось, чтобы доехать до первой большой реки. Я быстро понял, что ошибаюсь. Никакому Орсегу не под силу преградить путь к Аяе всем живым тварям. Это сделал кто-то другой, кто-то сильнее предвечных…
Мне стало не по себе от этой мысли. Я тут же вспомнил, что говорил сам Арик после событий, что мы пережили в Галилее, что Аяя теперь открыта, уязвима для Сатаны… Боги, неужели, вы попустили это?
Но если так, то зачем Он её прячет? Он всегда хотел получить её, чтобы использовать, так зачем Он её спрятал? Или это уловка? Он спрятал её от нас, это я бы понял, но почему её не могут отыскать те, кто вездесущ?..
Я добрался до ближайшего города только к концу следующего дня. Я знал, что Рыба и Дамэ живут в Риме, это дальний путь, будет время поразмыслить и, кроме того, попытаться снова найти Аяю. Я каждый день посылал веси Аяе через всех живых существ, которых встречал, от птиц, уличных котов, до жуков, бабочек, слонов, верблюдов, потом корабельных крыс, когда я сел на корабль, в Константинополе. Столько месяцев я добирался до Рима, вначале по суше, и теперь вот морем, за это время меня навестила Басыр, что входило в её обязанности по договору, она была холодна, и едва взглянув, сказала:
– Жив-здоров? И ладно, – и унеслась. Чему я был очень рад. Право, хорошо, что я надоел ей настолько, что даже выгода, что получала от нашего совместного существования, перестала притягивать её ко мне.
И Орсег, и Вералга тоже навестили меня в свою очередь, и никто из них ничего не знал об Аяе. И всех это беспокоило. У Орсега вообще возникла злобная мысль, что Арик убил Аяю. Он бесновался и обещал прикончить моего брата, когда доберётся до него, на что я сказал, чтобы остудить его:
– Ты забываешь, что Аяю нельзя убить. Если бы он что-то с ней сделал, все звери, птицы, всякая букашка знали бы об этом. Нет, Орсег, смертью тут и не пахнет, поверь мне, я знаю Вечную и Её мир, как никто.
– «Как никто»… – скривился Орсег, сидевший на краю борта корабля, что шёл к Риму.
– Твой брат был Ангелом Смерти, кто может знать её лучше него?
– Поверь мне, Орсег, его служба у Неё, вовсе не сблизила их и не открыла ему тайн Мира мёртвых. Напротив…
– Да мне плевать, с кем близок твой брат, и что ему открыто! – злясь, рыкнул Орсег.
– Признаться и мне плевать на то… Впрочем, я не собираюсь обсуждать с тобой моего брата, – отрезал я.
– Значит, мне можно его убить?
Я пожал плечами.
– Убей. Я умру тоже, мы связаны жизнью и смертью… – холодно сказал я. – Но… Не думаю, что ему может быть хуже, чем теперь.
Орсег посмотрел на меня.
– Мне плевать на это, но я очень рад. Твой братец ничем не заслужил того счастья, которым владел… а вообще, надоели вы мне, байкальцы до смерти.
– Аяя тоже байкалка, – напомнил я.
– И Аяя надоела, – выдохнул Орсег. – Во как, – он провёл пальцем по горлу, – а вот не живётся без мыслей о ней… Ладно, убивать Ария не стану… и не из-за тебя.
Я засмеялся:
– Вот спасибо! Пожалел.
– Никого из вас мне не жаль.
– Никто твоей жалости или сочувствия и не ждёт. Мы все, предвечные, друг другу только вынужденные союзники.
На это Орсег ничего не ответил, лишь поиграл чёрными бровями.
– Ладно, увидимся, Эрбин. Ты мне не друг, конечно, но… враг ли?
– Этот вопрос мало занимает меня, Морской повелитель. Я знаю только одно: дружить всегда лучше, чем враждовать.
– У меня нет врагов, – заносясь, сказал Орсег и бросился назад в свои владения.
Ну да, у нас всех нет врагов, мы сами себе самые большие враги, подумал я. Что Мировасор, в своём безумии погубивший столько людей. Что натворил Арик, что катается ныне по полу, беснуясь в бесплодной попытке успокоить самого себя. Что когда-то натворил я, и в давние времена юности Аяи, за что не могу простить себя, наверное, поэтому я не был твёрже, когда боролся за неё, поэтому заранее считал себя поигравшим, потому что вначале пошёл не по тому пути…
Пора найти правильный путь…
Рыбу и Дамэ найти было несложно, мы все теперь точно знали, кто где живёт. Дамэ был знаменитый свободный гладиатор. В результате своей ловкости очень богатый, за прошедшие два века, он не постарел, вынужден был отрастить бороду, как я делал некогда, чтобы скрыть неувядающую молодость. Впрочем, переехать несколько раз из одной провинции в другую им уже пришлось, чтобы по кругу снова вернуться в Рим. Но и здесь они жили уже почти двадцать лет
– Какими судьбами, Эрбин? – радуясь, спросила Рыба.
У них был большой и красивый дом, окружённый садом, слугами правила Рыба, и порядок у неё в дому и в хозяйстве, не зря я некогда взял её к себе в служанки. Поручил ведь за Аяей следить… ох, как давно то было!
Я не стал рассказывать всего, что узнал в долине Ария и Аяи, они и сами уже знали немного, что все – что Аяя ушла из долины, что Арий ныне там обретается один.
– Ну… странно это, но, стало быть, так и надоть… ей-то, небось, виднее… – немного грустно поговорила Рыба, но мне показалось, грусть её была не об оставленном Арии и их разладе, а о себе и о том, что Аяя совсем забыла их как близких. – А ты, Эрбин? С нами останешься? А то мы, знашь, как, старая дева да красавец, люди, иногда Бог знает, што про нас болтают.
– С вами… коли не погоните. Но… я хочу Аяю найти. Она одна и, боюсь, может попасть в беду. Или уже в беде. Вот такие мои мысли о грядущем.
– Так… Грядущее, оно да… Ты ведашь, что из вашего Ивуса ныне Бога сделали, поклоняются. Цельна выросла религия. Во как! И не подумали бы никада, что такое чудо случиться.
– Новая религия? – удивился я.
– Христиане – кивнул Дамэ.
– Почему христиане последователи Ивуса? Или…
– Да, они теперь называют его Спасителем – Христом, потому они христиане – кивнула Рыба.
– Надо же… вот бы не подумал… – пробормотал я.
– Так из неприметного семени вырастает целое дерево, – улыбнулся Дамэ.
– Ну… я не сказал бы, что Ивус был таким уж неприметным семенем… – сказал я.
Пока я двигался сюда, на запад, много раз по дороге слышал о христианах и том, как Рим недоволен этой новой религией, распространяющейся по свету, по их империи, но я не мог и подумать, что это последователи Ивуса. Это же надо вырос целый культ… Интересно другое: не явись Арик в образе Ивуса после его смерти, поверили бы люди в чудо? Разглядели бы, что за Свет нёс в себе Ивус, и который Арик постарался усилить, как мог? Заметили бы жертву Ивуса, как он рассчитывал? Возможно… может быть, среди его последователей и нашлись бы те, кто написал бы о нём, кто рассказывал бы о нём другим.
Но разве думал Ивус о новой религии или чём-то подобном? Я уверен, что нет. Он был настолько высок и чист, что ни о каком поклонении себе даже не помышлял, он был настолько же далёк от этого, как и от всех людей в своём стремлении их побудить к Добру. Подивился бы теперь… я слышал, на какие жертвы идут его последователи, какие злые гонения им устраивают римляне. Сколько их погибло уже…
Мог ли подумать Ивус, что за ним потянется вереница последователей? И ручьи, а может, и реки их крови? Разве этого он хотел? Он служил только Добру и Свету, но в его лучах выросли не только прекрасные цветы его идей, но и бурьян и репьи толкователей, лжецов, глупцов и хитрецов, способных использовать в своих целях всё и всех, даже Ивуса, его чистоту и наивную веру в людей, что желают Добра и Света и готовы ради этого пожертвовать всем, даже жизнями. Н-да, извратить можно, что угодно, не произойдёт ли это с идеями Ивуса?
Но теперь мне недосуг было думать ни об Ивусе, ни о несчастных христианах…
– Аяю искать должно, – сказал я.
– Надоть…Ить куды делася-то? То ж надоть такое были исделать, пропасть! Не исхитил снова никто? – всплеснула большими руками Рыба. – А, ты тоже не ведашь?
– Не ведаю, Рыба, – сказал я. – Поразмыслить надо сообща. И в том, быть может, Дамэ, ты поможешь?
– Я? – удивился Дамэ. – Почему я?
Я выразительно посмотрел на него. Дамэ побледнел немного, садясь в резное кресло. На руках его, украшенных браслетами, виднелись многочисленные шрамы, свидетели его многочисленных гладиаторских боёв, что он провёл. Сколько? Тысячи, наверное… Как Орсег сказал о нём? Он воин. Верно, он и создан был как воин. Я спросил его позднее, как ему удалось побеждать в стольких боях, столько лет подряд. Он печально усмехнулся: «Я слишком боюсь смерти, Эрбин. Для меня нет Того света… Так что, ничего не остаётся, как стараться выжить, во что бы то ни стало».
А сейчас он произнёс, бледнея:
– Ты думаешь… это Он… Это Сам… Зла Родитель?
– Я думаю, больше некому, – сказал я и рассказал, почему я так решил.
И Дамэ и Рыба слушали меня, потом переглянулись.
– А может то ошибка? Ну не слышит тебя Селенга-царица? Ну не передают твои птички ей посланий?
– Дак не мои птички-то, её. И мне они отвечают. А лгать они не умеют, не люди и не Лукавый. Стало быть, её ищут. А всё вотще – найти не могут…
Они подняли глаза на меня и смотрели оба, хмурясь, он – чёрными глазами, Рыба – блекло-серыми, будто разбавленными водой…
Мы сидели во внутреннем дворе их дома, скорее это был даже сад, устроенный, как продолжение внутренних помещений, чтобы в жаркую погоду можно было проводить здесь время в прохладе и тени. Вот и сей день, хотя и было пасмурно, но довольно жарко. Красивая рабыня с перевитыми золотыми шнурами золотистыми волосами, принесла нам вина и фруктов на подносе. Рыба отпустила её мановением руки, научилась повелевать, однако.
– Он прячет её где-то, – сказал я.
– В том вопрос, где? – сказал Дамэ. – Я уверен, что вблизи этого убежища или темницы, я разглядел и понял бы всё, но… где оно?
В этом вопрос.
– И какие мысли?
– Надо подумать, Эрбин. Просто так весь свет не объедешь, в каждый угол не заглянешь. Надо подумать, поразмыслить…
Через несколько дней у Дамэ предстоял бой-представление, в присутствии императора, вначале со львом и тигром, а после с молодым, начинающим гладиатором. Стёчётся весь город, как всегда.
– Послушай, Дамэ, не хочешь воспользоваться случаем и притворится погибшим? – сказал я. – Пусть ранит легонечко, а ты упади замертво, вроде убитый ты. Я тебя исцелю тут же.
Дамэ посмотрел на меня с улыбкой.
– Прикинуться можно, конечно, но ранить… тебе не удасться исцелить меня, Эрбин или Сингайл, я не человек, забываешь всё время.
– Полагаю, никто не пытался тебя исцелять, так что неведомо… Кровь в тебе, как и во всех людях, и сердце бьётся, стало быть, и не отличаешься ты, не выдумывай, – сказал я. – Какая теперь разница, как ты появился на свет, бывает, женщины от злых насильников родят, так что то не лучше твоего способа.
– Может и так. А всё же я человек ненастоящий. Аяя сразу поняла.
– И что, относилась не как к человеку?
Дамэ пожал плечами и сказал, светлея лицом:
– Да нет, хорошо относилась, как к брату, не то, что как к человеку.
– Вот и ответ тебе, ты человек, не хуже иных всех. И даже лучше многих, это уж мне поверь.
– И мне! – засмеялась Рыба.
Вечер закончился хорошо, даже очень…
А через несколько дней мы все были на этом диком, на мой взгляд, представлении. Я не мог и теперь не могу понять, почему всем этим людям, а их тут собралось несколько тысяч, а может и десятков тысяч, так интересны и так нравятся эти представления. А по их возбуждённым лицам и горящим глазам, я понял, что всё это им очень нравится, они готовы проводить весь день, под палящим солнцем и «наслаждаться» видом убийств людей и животных. Почему? Этот город построен, как и вся империя, на славу, улицы, площади, здания, я испытывал настоящее восхищение, думая, насколько надо быть талантливыми и трудолюбивыми, чтобы вот так, и не за долгий срок обустроить свой город и всё государство. Но почему тогда они развлекаются таким образом? Почему высокое искусство греческого театра им недоступно или неинтересно так, как вот эти кровавые зрелища?
Вначале я не поверил, что всё всерьёз и что зверей, людей, будут действительно убивать. Поначалу это казалось неправдоподобным именно потому, что мне римляне показались очень рачительными, бережливыми хозяевами, поэтому было странно, что они так расходуют и редких зверей и людей. Пусть они рабы, но убивать десятки, а то и сотни каждый день… Нет, я отказывался это понимать.
Но главное, что я отказывался понимать, это как можно наслаждаться зрелищем смерти, крови, ужаса умирающих жертв, брошенных зверям на растерзание, или пронзаемым мечами, вилами и копьями. Меня замутило и вывернуло бы сразу, но к счастью, с утра у меня не было аппетита, и я пришёл сюда голодным, только потому не заблевал своих соседей. Я стал вертеть головой, оглядываясь по сторонам, все мои соседи по каменным скамьям, на которые они подкладывали подушки, чтобы не отсидеть себе зады, смотрели на арену увлечённо и лица их даже были похожи притом.
Только Рыба улыбнулась мне, она поднялась сюда позднее, потому что сопровождала Дамэ туда, где готовились гладиаторы. В тех помещениях, а их, по словам Дамэ и Рыбы там, под ареной, был настоящий лабиринт, гладиаторы готовились к сражениям. Дамэ, как знаменитому и непобедимому, полагались целые обширные покои, где дюжие рабы разминали ему члены, каждую мышцу перед выступлением. Другие знаменитости и наложниц брали туда с собой. Но Дамэ своих держал вдали от этих пахнущих мужским потом и кровью коридоров. А их у него была не одна и не две, в доме был даже отдельный штат рабынь, которые были заняты только этим – услаждением господина Дамэ. Но имелись и ещё три, которых навещал Дамэ время от времени, дорогие продажные женщины, владеющие искусством развлекать мужчин беседой, танцами и, конечно, любовными играми во вкусе каждого. Но настоящей близкой женщины у Дамэ не было. На мой вопрос об этом, почему, Рыба только усмехнулась:
– Дак, Эрбин, неужто тебе неясна причина?
– Ты об Арит? Подумаешь, один раз не повезло, случалось такое и со мной, это вовсе не значит, что все женщины лгуньи, способные только на предательство.
– Нет, есть ещё идеальные, прекрасные и чистые, способные любить. Стоит узнать одну, и станешь искать такую, но все оборачиваются миражом и утекают меж пальцев, как фигурки из высохшего песка… Такая и тебя отравила, так? – улыбнулась Рыба.
– Я себя отравленным не считаю.
– Так и Дамэ не считает… – засмеялась она.
