скачать книгу бесплатно
На засечной черте
Иван Александрович Блохин
В предлагаемых исторических очерках автор повествует о начальном периоде жизнедеятельности родного ему села Бишево Свияжского уезда (середина XVII – начало XVIII века). Ныне оно входит в Апастовский район Татарстана.
Писатель И. Блохин в своих изысканиях стремится соединить данные архивных документов, археологических раскопок с преданиями и воспоминаниями дедов и прадедов; знание научного наследства классиков отечественной истории и лингвистики с собственными наблюдениями. Его очерки отличаются достоверностью материала, правдивостью и убедительностью Слова.
Иван Блохин
На засечной черте. Исторические очерки
«Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам..»
А.С. Пушкин «Два чувства дивно близки нам…»
Иван Александрович БЛОХИН
В 1969 году окончил факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова. Работал корреспондентом газеты «Труд» и других изданий, публиковал очерки, корреспонденции, рассказы и стихи. В 1976 году защитил диссертацию по теме взаимоотношений общества и природы, кандидат исторических наук. С 1977 года в течение 28 лет преподавал в Московском кооперативном институте (ныне – Российский университет кооперации). В 1997 году И. А. Блохину присвоено ученое звание профессора университета. В 90-е годы написал и опубликовал учебное пособие для студентов «Основы политологии», около сотни научных работ, в том числе по истории Отечества.
Член Союза писателей России. В разные годы издал шесть стихотворных книг: «Домой», «Стремнина», «Ноша», «Повороты судьбы», «Листаю жизнь…», «Избранное», успешно участвовал в ряде литературных конкурсов, имеет награды.
В предлагаемых исторических очерках автор повествует о начальном периоде жизнедеятельности родного ему села Бишево Свияжского уезда (середина XVII – начало XVIII века). Ныне оно входит в Апастовский район Татарстана.
Писатель И. Блохин в своих изысканиях стремится соединить данные архивных документов, археологических раскопок с преданиями и воспоминаниями дедов и прадедов; знание научного наследства классиков отечественной истории и лингвистики с собственными наблюдениями. Его очерки отличаются достоверностью материала, правдивостью и убедительностью Слова.
По государеву указу
Детскому воображению виделось что-то загадочное в названиях улиц нашего села: Большая, Собачья, Татарская, Новая линия, Староверская, Зарезовская. Но взрослые с нами, мальчишками, своими знаниями делились как-то нехотя, то ли считали слишком понятным предмет обсуждения, то ли наш возраст не располагал к серьёзному разговору на данную тему, то ли сами не знали, что сказать.
Из случайно услышанного ясно было одно: Собачья – потому, что много собак на улице было, Татарская – потому, что на ней татары жили, Староверская пошла от поселившихся старообрядцев, Зарезовская – когда-то кого-то зарезали, а новая улица стала называться Новой линией, подробностей мало приходилось слышать, но всё же иногда привносилась в моё детское сознание ясность: на территории современного села были две деревни – татарское Бишево и русское Бишево.
Не сразу созревало понимание того, что надо самим вникать в прошлое, его историю, поскольку стариков, чьи детские годы пришлись на вторую половину 19-го века, оставалось мало, многие их ровесники погибли в годы войн: Русско-японской и особенно Первой мировой, а также в период Гражданской. Немало крепких крестьянских семей сослано было за Урал, за Читу во время коллективизации или расстреляно чекистами по иным причинам. Бабушек и прабабушек, постоянно занятых домашним хозяйством, мы, детишки, в людных местах не видали, разве что в домашних условиях доводилось услышать их откровения.
В Российском государственном архиве древних актов хранится «Переписная книга посадских дворов города и дворцовых и поместных сёл, деревень и дворов в Свияжском уезде, переписи Андрея Племянникова и подьячего Ивана Фадеева за 7154 год от Сотворения мира». По современному летоисчислению – за 1646 год. В списке под № 198 записана деревня Бишево, а в ней: двор помещика служилого татарина Иртуганки Аишева, двор бобыльский, а в нём живет ясачный татарин Темчурка (или: Тенчурка – прим, автора), двор брата его – Кайгильдки Аишева, а государеву службу Кайгильдка с Иртуганкой служат погодно, а крестьян-бобылей за ними нет».
Образовано Бишево, как можно догадаться, ранее 1646 года, потому что мы видим в наличии на момент переписи не пять (по-татарски «биш») дворов, а только три. Один из них – дом бобыля, который почему-либо отсутствует, а живет в нём ясачный человек Тенчурка. Стало быть, у деревни было прошлое. Правда, мы не можем сказать, какой длины это прошлое – день или два, неделя или год, а может быть, и более… Факт наличия «прошлого» подтверждается и фразой: «Иртуганка с Кайгильдкой служат погодно», т. е. они уже служат погодно, то есть по году, в течение всего года.
Нынче модным стало и в определённой степени необходимым широко отмечать юбилеи населённых пунктов – городов, посёлков и даже сёл. В связи с этим замечено стремление отдалять даты их возникновения, углублять, так сказать, историю своей родины. Бишево, наверно, не является исключением, поэтому есть смысл установить более точную дату возникновения села.
Конечно, было бы замечательно, если бы я нашёл книгу под названием «История села Бишево», которая якобы велась (писалась) в церкви, что вполне могло быть до 1917 или в крайнем случае до 1937 г., пока храм не закрыли. О наличии такой книги мне в 70-е годы прошлого века поведал тогдашний директор школы и мой в прошлом учитель Павел Николаевич Денисов.
– Неплохо бы её найти! – подзадорил он меня.
Факт существования такой книги подтвердил в форме предположения в беседе со мной и Пётр Николаевич Гузынин, директор Марьинской школы. Он родом из нашего села и помнил немало фактов из жизни односельчан, в частности, как закрывали и разоряли бишевскую церковь. Он сказал мне, что церковная библиотека была богатой и сразу после того, как закрыли храм, дьяк, боясь, что книги сожгут, раздавал их наиболее ревностным прихожанам. Некоторых прихожан Фёдор Николаевич назвал, но, увы, никого из них в селе уже не было: кто-то уехал, кто-то уже ушёл…
В реальность такой «Истории…» я как-то сразу поверил, поскольку незадолго до этого в «Известиях по Казанской епархии» (№ 1,1867 г.) на стр. 277 прочитал запись, свидетельствующую о том, что рассматривалось и принималось решение «О заведении при церквах Казанской епархии приходских летописей». И я продолжал вести поиск, говорить при случае с людьми в надежде найти письменный источник по истории села, как бы книга ни называлась.
Ближе всего к истине приблизил меня Леонид Кузьмич Фролычев, большой любитель поговорить о старине, но ему в 1990 году пошёл уже восемьдесят четвёртый, он стал прихварывать, и тем не менее оживился, когда я заговорил о книге «История села Бишево». Он уточнил:
– Это не «История…», а «Календарь…». Мне показывал его Андрей Якушин, а ему он достался от деда Степана или бабушки, а им, в свою очередь, передал дьяк на хранение, когда церковь разоряли, прочитал он мне одну страницу, где записана легенда о городе, который якобы стоял на том месте, где находился «переходный мост», но по каким-то причинам город будто бы ушёл под воду.
Андрея Якушина я знал, но пути наши разошлись ещё в ранней юности. Он был призван на службу в армию, когда я учился в школе. Затем у него началась работа и семейная жизнь в Казани, а меня после окончания техникума ждала работа в Средней Азии. Больше никогда мы с ним не встречались. К тому же прошёл по селу слух, что его уже не стало.
Начавшаяся перестройка и затянувшаяся постперестройка отвлекли меня от поисков «Календаря…». Думаю, что работа эта будет продолжена если не мной, то другими энтузиастами. А пока я решил написать исторические очерки о своём селе, используя накопившийся материал – вспоминания односельчан, дедов и прадедов, предания и документы, архивные данные, что удалось с большим трудом собрать за много лет моей затянувшейся работы. Прежде всего решил написать о начальном периоде жизни села – его возникновении и становлении.
Зная о том, что по указанию царя Михаила Фёдоровича проводилась перепись населения в Московском государстве, я оформил заявку в РГДА на получение переписной книги 1626 года, но, к сожалению, мне данный документ не выдали из-за его ветхости. Оставалось одно: полагаться на то, что мне доступно. Мои длительные поиски, упорная работа с картотеками не были безуспешными. В РГБ я нашёл важное и единственное в своём роде издание церковного историкоархеологического общества Казанской епархии под названием «Список с писцовой и межевой книги города Свияжска и уезда. Письма и межевания Никиты Васильевича Борисова и Дмитрия Андреевича Кикина (1565–1567 гг.)».
В «Предисловии к «Списку…» сказано: «Царь Иоанн Васильевич Грозный, определив строгое наказание за нарушение границ чужого владения, в 1556 году повелел: «…которые вельможи дети боярские многими землями завладели, а службами оскудели, не против Государева жалованья и своих вотчин к службам бывают, – им в поместьях землемерием уверстати и учинити комужд, что достойно, а излишки разделить неимущим», в следующем году им был издан и «особый писцовый наказ с правилами измерения земель…».
В соответствии с этими царскими указаниями были описаны многие города и уезды с землями и крестьянами, в том числе и Свияжский уезд. Надо заметить: должность писцов и межевщиков была и ответственной и почётной, поэтому на эту роль назначались лица из бояр. В помощь им для ведения дел прикреплялись поддьяки, а там, где «требовалось отвести вновь пожалованную дачу или рассмотреть спорное дело, являлись межевщики», причём межевание, отвод земель происходили «при окольных людях», результаты записывались в книги с указанием «урочищ, по коим проходили межи», «ставились столбы, копались ямы, в которые клали камни с насечёнными словами, на деревьях натёсывались грани».
Писцовые книги подписывались писцами, владельцами земель, независимо от того, кто они были по рангу: бояре, помещики или ясачные крестьяне, а также присутствовавшими при межевании в качестве понятых, и скреплялись дьяками.
В «Списке…» упомянуты 56 сёл и деревень – или как объекты межевания, или в качестве ориентиров, или почему-либо вызвавшие интерес писцов, и т. д. Названы также реки, речки и озёра, на берегах которых расположены населённые пункты.
После описания Свияжска, чему посвящена половина книги, писцы продвигались на юг по Большой дороге, которую они почему-то оставили без названия. Впоследствии данный путь стал официально именоваться Симбирским почтовым трактом, но в обыденном сознании людей он всегда оставался Большой дорогой. Занимаясь межеванием, писцы сворачивали с неё то вправо, то влево, то на восток, то на запад. Их интересовали в первую очередь те деревни уезда, где находились полоненики (так тогда называли пленных).
По тем или иным причинам не все пленные после «взятия Казани» в 1552 году были отправлены в родные места и продолжали жить в татарских и чувашских деревнях, пахали и сеяли с ними «всмесь».
Писцы и межевщики преследовали цель: обмерить поля, леса и луга, чтобы выделить долю для полонеников и чтобы жили раздельно. Занимаясь замерами земель, они не могли не замечать и соседние населённые пункты, а также различные водоемы, которые по необходимости упоминали.
Изучая документ, составленный по государеву указу, мы получаем достаточно всестороннюю картину жизни уезда того времени в экономическом, географическом и социальном отношениях.
Меня в связи с этим документ заинтересовал с точки зрения упоминания моего родного села Бишево – существовало ли оно тогда? – ведь писцы и межевщики обмеряли и описывали участки земель, расположенные по обе стороны реки Свияги, продвигаясь всё ближе и ближе к моим родным местам. Большинство названий рек и речек, а также населённых пунктов мне знакомы с детства: Волга, Свияга, Кубня, Улема, Бирля…
При изучении «Переписной книги…» у меня возникли серьёзные трудности. Названия сёл, деревень, починков, рек и речек того времени не всегда совпадают с современными, приходилось гадать, обращаться к филологам, историкам, сравнивать созвучия, копаться в разных письменных источниках, словарях, чтобы убедиться в степени совпадения тех топонимов. Например, у писцов: «деревня Бежбатманы», а ныне на карте читаем: «Бишбатман», у писцов: «татарская и чувашская деревня Нурдулатове», теперь – это село Нурлаты. Поскольку населённых пунктов с приблизительно таким же названием на севере уезда не находим, то с уверенностью делаем вывод: название Нурдулатове относится к современным Нурлатам.
В «Списке…» упоминается «починок Ключев на речке Ончигирке (или: Ольчигирке – прим, автора), а в нём крестьян В. Образец Васильев, В. Васька Никифоров, В. Петрушка Фёдоров пашни добрые земли 3 (три) чети. Живут на льготе». С большой долей вероятности можно сказать, что ныне это деревня Семи-Ключи. Если полагаться на рассказы людей, знающих район моего интереса, то чаша весов склоняется в пользу деревни Семи-Ключи, которая, по рассказам, имеет глубокие исторические корни. Она была в прошлом и деревней Федяева и деревней многих ключей, в чём можем убедиться, читая старые книги.
В русском языке когда-то слово «семь» употреблялось в значении «много». Вспомним выражения: «Семеро по лавкам», «За семью печатями», «Семь вёрст до небес», «Один с сошкой – семеро с ложкой» и др. Вот и получается, что Ключев и Семи-Ключи отличаются только по форме, а по сути выражают одно и то же: деревня располагалась там, где много ключей. К тому же местоположение деревни, как можно догадаться в связи со схемой передвижения писцов, находится за речкой Бирля, если ехать со стороны Свияжска. Ну а речки Ончигирки уже нет, как, впрочем, и некоторых других, названных в «Списке…». Примерно в том же районе находилась когда-то деревня Чистые Ключи, однако она располагалась на монастырской земле и к Семи-Ключам отношения не имела.
Предшественницей современного села Булым Булыхчи была деревня Бахлыхчеево. Почему я в этом уверен? Писцы работали в Бахлыхчееве, занимались межеванием пашни, лугов и лесов, чтобы наделить землёй полонеников и определить, где они должны жить. В книге на стр. 107 записано: «В Бахлыхчееве… живут полоненики В. Сенка Панфильев, В. Русилка Сапожник, В. Ларько. Пашни добрые 12 четей, да перелогу 40 четей, в поле и в дву потомуж, сена сто копён, а лес не в развод». Написание названий населённых пунктов, как видим, сильно разнится, но это только на первый взгляд. Первая половина названия – «Булым» означает по-татарски «Былые». Оно, дополнительное определение, и должно было появиться после отселения трёх полонеников – глав семейств на рядом расположенную отмежёванную землю. Спустя 80 лет в «Переписной книге… за 1646 год» мы встречаем деревню Новые Балыхчи, а в документе за 1710 год, где учитывался сбор ясака, указаны деревни Булым Булыхчи, Шамбулыхчи, Малые Балыхчи. В ревизских сказках последующих лет упоминается деревня Поле, что располагалась в пол версте от Булым Булыхчей.
Сегодня мы легко можем доказать, что только село Булым Булыхчи имело деревни-спутники, что находились вблизи от своей центральной усадьбы, а руководствуясь старинными документами, имеем возможность наглядно показать, что только деревня Бахлыхчеево и никакая другая с похожим названием четыре с половиной сотни лет назад отпочковала свой первый спутник – деревню полонеников. Есть все основания утверждать, что между деревней Бахлыхчеево 1565–1567 годов и селом Булым Булыхчи находится прямая связь, несмотря на то что названия деревень пишутся и звучат несколько по-иному.
Кстати о названии. Мне помнится случай 1948 года. Дело было в Апастове, где я тогда учился в пятом классе. В школьное общежитие к нам, ученикам, пришёл учитель с просьбой подсказать, как ему правильно в заявлении указать деревню Булым Булыхчи. Теперь это название унифицировано, а тогда неясно было, что брать за норму. В общежитии на 90 процентов жили ученики старших татарских классов, в том числе из Булым Булыхчей. И какие только варианты в тот вечер я не услышал: Бумбулыхчи, Балыхча, Булыкчи и др. И все пытались отстоять свою точку зрения, мол, старшие люди так говорили.
Я потому так подробно остановился на деревне Бахлыхчеево, что село-преемник Булым Булыхчи являлось и является соседним с моим родным селом Бишево. Расстояние между ними составляло пять вёрст. Наши поля и леса с давних времён граничили, причём межа проходила недалеко от бишевских угодий и совсем рядом от современного шоссе, которое соединяет райцентр Апастово и Большую дорогу. Данный путь и в старину имел большое значение, так как был кратчайшим между побережьем Волги и центральными районами нагорной стороны Свияжского уезда.
Вскользь скажу, что ходового пути на Апастово в 17-м веке не существовало. Плотник и рыбак Борис Иванович Чухонцев когда-то рассказывал нам, пацанам, что в те времена основная дорога из наших мест, т. е. из Булым Булыхчей, Бишева, Эбалакова, Мурзина и др., в сторону Волги лежала через деревню Чури-Барашево, куда она поднималась наискосок по горе. А к тому месту, где впоследствии сложилось ядро будущего пгт. Апастово, в 17-м веке можно было с трудом разглядеть две-три проложенные за всё лето колеи от тележных колёс.
Вникая в материалы межевания, начинаешь понимать, насколько трудной и ответственной была работа писцов и их помощников. Лес они измеряли вёрстами, сенные покосы исчисляли копнами, определяли качество земли: добрая, средняя, худая; указывали, где пашня, где перелог. Земельные площади измеряли десятинами и четями, при этом важно было не обделить тех, у кого отрезали угодья, и по справедливости наделить бывших полонеников, кого отселяли на новое место.
При описании полей, сенных покосов, лесов межевщики не только указывали соседей, но и отмечали различные подробности ландшафта, названия рек и речек. В качестве примера привожу отрывочек текста из «Списка…»: «…учинена межа от чувашские земли Еная да Мусы с товарищи деревни Кабичева от неразводного Тушманского и от Кабичевского от бортного от разсоховатого дуба гранёного пашнею новою межою прямо к покляпой берёзе к виловатой на ней грань а от берёзы тою ж пашнею прямо к лугу и лугом мимо чувашское плоское гумнище Кабидчевское и лугом покосы до речки до Серлу по ниже гумнища а гумнище влеве, на праве земля и луги деревни нового Кушмана, а на леве земля чувашская Еная да Мусы с товарищи деревни Кабичева» (с. 140). Однако при отделении полонеников от Бахлыхчеева подробностей подобного рода мы не встречаем.
Хочу подчеркнуть: писцы и межевщики занимались порученным делом в течение двух лет, в 1565–1567 годах, а это – срок достаточный для основательного изучения побережий Свияги и впадающих в нее речек. В целях достоверности позволю процитировать ещё одно место из «Списка…»: «Да в Свияжском ж уезде от крымских полумеж татарских и чувашских сёл и деревень на диком поле на Шехяной рвы круглые, а бывало городище старое, а имени тому городищу не знает ни кто, а около того городища от татарских земель от Казыевских дубрав по обе стороны речки Чикрила а по-русски Ольховые да от двоих буртасов да от новые деревни Енасалы до речки до Улемы…» «…на том диком поле татарове и чуваша из тех сёл и деревень, которые около того поля по блиску пашни пашут выбором и сена косят наездом…».
Подытожим сказанное выше. Писцы, занимаясь описанием побережий речек Улемы и Чикрилы, заметили никому ранее не известное городище, вставив ремарку при этом: «городище старое, а имени тому городищу не знает ни кто…», увидели и определили пустошь «Калебьяб малой блиско татарского сельца барышева…», а вот соседей Бахлыхчеево почему-то обошли вниманием. Похоже, Бахлыхчеево не имело соседних владений, иначе бы на них указали, тем более они не могли проехать мимо Городка, если бы он тогда существовал. Объехать они его никак не могли, поскольку территория, на которой он размещался, примыкала к дороге, соединяющей Чури-Барашево с чувашскими волостями. Писцы Борисов и Кикин наверняка не раз ездили по ней от Улемы и сельца Барышева через Свиягу в район, где расположены Ключев, Бетшихово Бурундуки и т. д. Таким образом, напрашивается вывод: в то время ни Городка, ни деревни Бишево пока ещё не было.
На засечной черте
О служилых людях деревни Бишево мало что осталось в памяти людей. Оно и понятно: три с половиной сотни лет прошло с той поры, как они занесены были чиновниками в переписную книгу. Много поколений наших предков сменилось. Много моих односельчан не вернулось с фронтов Великой Отечественной войны – только погибших насчитывается 120 человек, а то и больше. Немало людей сгинуло в Первую мировую, затем в Гражданскую, да ещё в период раскулачивания и насильственного переселения за Урал. Вследствие этих событий оказались прерванными межпоколенные связи, безвозвратно оказались утерянными многочисленные факты из истории села, его людях, а теперь уже и некого спросить о них.
Лично мне, да ещё, может быть, некоторым моим ровесникам повезло в том смысле, что в детстве нам довелось слушать дедушек и бабушек, чья жизнь наполовину прошла в 19 веке. А это значит: тоненькая ниточка воспоминаний каким-то чудом уцелела и сохранила для других поколений хотя бы крохотные обрывки информации о далёком прошлом.
От старых людей я слышал, что два брата Аишевых – Иртуганка и Кайгильдка ездили на службу во Фролово, расположенное в 20 верстах от Бишева. Ныне – это село, относящееся к Буинскому району Татарстана, а тогда оно было починком и входило в Свияжский уезд, имело большое оборонное значение, откуда служилые непосредственно направлялись на Тетюшскую засеку, что проходила южнее села.
Добираться до Фролово было сложно: путь преграждали не только горы, хотя и невысокие, но и большой непролазный лес.
Сначала предстояло переехать вброд реку Свиягу, которая была быстрой и изменчивой в зависимости от погоды рекой, затем дорога входила в лес, разросшийся по большому и многовёрстному склону горы, сохранившийся до наших дней, но тогда он был, как нетрудно догадаться, более густым и диким с точки зрения обитания зверей, и, стало быть, не безопасным и для лошадей, и для ездоков. Сложность заключалась и в том, что лес покрывал наиболее крутой склон горы, который напрямую, кратчайшим путём не давал проехать на вершину, поэтому дорога когда-то кем-то проложена была внутри леса, между деревьев, наискосок, чтобы можно было на её вершину проехать на лошадях в упряжке. Эта дорога, хотя и в заросшем виде, сохранилась до сих пор, и бишанцы при необходимости пользуются ею. Мы, школьники, учившиеся в Апастове в конце 40-х – начале 50-х прошлого века, возвращались домой иногда именно лесным путём. Далее, уже по верху он имел продолжение в сторону Чирков. К этому хочу добавить, что в том месте, где нынче расположен населённый пункт – Починок-Енаево в середине 17 века стоял большой лес, там росли высоченные деревья, которые при малейшем ветре сильно раскачивались и издавали ураганный шум, слышный далеко вокруг.
Затем дорога по лесной просеке шла через деревню Чирки, а оттуда путь лежал к деревне Бятки, спустившись перед этим наискосок, с довольно-таки крутой и весьма скользкой в непогоду горы, ну а далее можно было добраться и до Фролово. Всего-то 20 вёрст. Нет, не близко жили братья от места своей службы. На огромной лесной территории, пересечённой речками, озёрами, ручьями, гористыми склонами, населённые пункты были редки, а служилых людей не хватало.
К каждому звену засеки прикреплялись определённые сёла и деревни. У А. Яковлева в книге о засечных чертах отмечено применительно к 1640 году: «…расчёт состоял в требовании с 3-х дворов один человек с пищалью с селений, расположенных на расстоянии не далее 15 вёрст, и с пяти дворов один человек с пищалью с селений, расположенных на расстоянии 15–25 вёрст от засеки».
Говоря о том, что дорога из Бишево во Фролово была не безопасной, я должен отметить один факт. Мой прадед рассказывал, что у служилых с чирковскими людьми был конфликт, жители деревни препятствовали их проезду через деревню, и, завидев знакомых лошадей и повозки, тотчас напускали злых собак, которые, оскалив зубы, бросались на лошадей и на ездоков, кусались, и возницы ничего поделать с ними не могли, а оружие применять, видимо, не хотели. Так продолжалось несколько раз, и братьям ничего не оставалось делать, как искать новую дорогу. И они проложили новый путь.
На безлесном промежутке Чирковской горы, где сверху узкой, но плотной и цепкой полосой нависают колки (от слова «околки»), от подножия тянется наискосок длинная тележная колея, которая за многие десятилетия, точнее сказать, за три столетия с лишком настолько укатана была тележными колёсами, утрамбована копытами лошадей, исхожена пешеходами, что, наверное, может использована и поныне, хотя почти никто ею уже теперь не пользуется и она почти заросла травой.
Новая колея, проложенная служилыми людьми в середине 40-х годов 17-го столетия, выводила служилых на вершину горы и затем в лесу, что рос сплошным массивом до Бятковского спуска, торили между деревьев, иногда вырубая кусты, корневища, новую дорогу, которая на две версты оказалась короче Чирковской. Эта их первая стезя через Чирковский нагорный лес стала постепенно добротной дорогой, она сохранилась до сей поры. Мне довелось лет тридцать назад ехать по их пути на велосипеде и убедиться в его пригодности. Жители Бишева до 1917 года данную дорогу называли «Дорогой двух братьев», теперь это, к сожалению, забылось.
О сути конфликта ничего определённого сообщить не могу – часть рассказа прадеда пропустил мимо ушей или забыл. В принципе он знал то, о чём говорил. Жена его, а моя прабабушка Устинья Семеновна была родом из Русских Чирков, из зажиточной крестьянской семьи, умная и деловая женщина, могла поведать ему о рассказанном выше конфликте, хотя, надо заметить, Русские Чирки возникли позже чувашских и татарских. Мог он знать о нём также из других источников. В 1918 году в течение полугода он прятался от ареста в Чирковском лесу, где два брата Устиньи Семёновны держали три пасеки, по ночам навещали моего прадеда, и, конечно, кроме политики были у мужиков и другие разговоры.
По свидетельству А.Н. Зорина, автора книги о городах и посадах дореволюционного Поволжья, в 1578 году власти приступают к строительству засечной черты «Темников – Алатырь – Тетюши». Это подтверждает и Н.А. Кузьминский в учебном пособии о Симбирске: «В конце 16-го столетия появляется засечная укреплённая линия между Тетюшами и Алатырем, которая проходила по речкам Бездне и Карле». Опираясь на проверенные книжные данные, теперь мы лучше представляем, где служили братья Аишевы, но пока не получили ответ на вопрос, когда они начали на данной засеке служить. Поэтому продолжим наши изыскания.
Снова возвращаемся к «Подлинной переписной книге посадских дворов города и дворцовых и поместных сёл, деревень и дворов в Свияжском уезде… за 1646 год». Итак: «деревня Бишева, а в ней двор помещика служилого татарина Иртуганки Аишева…». За помещиком числился один двор. Это означает, что речь идёт об однодворце! И тут нам не обойтись без исторических трудов, в первую очередь без «Полного курса лекций» В.О. Ключевского.
Анализируя влияние поместной системы на судьбу крестьян, он рассказывает о том, как в конце 16 века образовалась «значительная масса бедных провинциальных дворян, беспоместных или малопоместных», которых учёный называет «дворянским пролетариатом на том основании, что многие помещики в своих поместьях не имели ни одного крестьянского двора, жили одними своими, «однодворками»; отсюда позднее произошли класс и звание «однодворцев». Выходит, что «однодворцы» – явление будущего. Какая же разница между «однодворками» и «однодворцами»?
В «Толковом словаре живого великорусского словаря» В.И. Даля находим: «Однодворок – одиночное поселение одной семьи, род заимки, хутора…; одиночный выселок. Однодворец, однодворцы – поселяне, считающие себя дворянского рода и, отчасти, владевшие людьми; из дворянских детей и служилых, поселены в 17-м веке на украйне (границе) им даны некоторые права; их притон Тамбовская, Воронежская и соседние губернии». Теперь мы лучше понимаем слова В.О. Ключевского: «…позднее произошли класс и звание «одно-дворцы», то есть не в конце 16-го века, а позднее, как мы знаем, была в Московском государстве Смута.
В первые три года 17-го века Москву и близлежащие уезды поразил ужасный голод вследствие непогоды, унёсший много жизней и вызвавший недовольство народа и непорядки в стране.
На смену внезапно умершему Борису Годунову воцарился на троне Лжедмитрий I, поддержанный внешними силами. Спустя год в результате переворота власть захватил при поддержке своих сторонников родовитый боярин Василий Шуйский. Будучи слабым политиком, он не смог предотвратить гражданскую войну в стране и не раз его многочисленное и хорошо вооружённое войско терпело поражение от разношёрстной рати повстанцев по предводительством И. Болотникова. Победив восставших, он, В. Шуйский, не смог организовать борьбу против польской интервенции и нового самозванца Лжедмитрия II; сведён с престола земской оппозицией во главе с Прокопием и Захаром Ляпуновыми. Кризис в стране ещё более усугубился, когда к власти пришла «семибоярщина», решившая пригласить на московский трон польского королевича Владислава. Но его отец Сигизмунд решил сам занять московский престол и с большим войском осадил Смоленск, который, несмотря на героическую оборону и нечеловеческие лишения, в конце концов пал. В то же время шведское войско во главе с Делагарди, приглашённое ранее Шуйским на помощь в войне против поляков, видя немощь московского правительства, стало преследовать свои цели и захватывать северо-западные русские города и приморские территории, в том числе Великий Новгород. Захватническая война сопровождалась бесчисленными грабежами мирного населения, издевательствами и убийствами ни в чём не повинных людей, разрушением городов.
В обстановке неуправляемости страной не могло быть речи о значительных преобразованиях в военном деле, тем более что комплектование войска служилыми однодворцами требовало платы за службу землёй и деньгами. Наведение порядка в стране связано с победоносными ратными подвигами второго ополчения во главе с К. Мининым и Д. Пожарским и избранием в 1613 году Земским Собором на царский престол Михаила Романова, причём в первые 20 лет его царствования также не наблюдаем шагов по реформированию войска. Страна из руин поднималась медленно в условиях продолжения войны с поляками, которые не хотели уходить из пределов страны, продолжая претендовать на царский престол в Москве. И только в 1619 году после длительных дипломатических переговоров и военных демаршей было заключено с ними Деулинское перемирие, по которому Польша «удержала за собою Смоленск и Северскую землю».
Со Швецией двумя годами раньше был заключён Столбовский договор (1617 год), по которому Густав Адольф уступал русским все свои завоевания, не исключая Новгорода, брал 20 тысяч рублей и оставлял за собой южный берег Финского залива с Невой и городами: Ямом, Иван-городом, Копорьем и Орешком» (С.Ф. Платонов). Это было время, по словам В.О. Ключевского, когда «новая династия дурно начинала: она не только отказалась от национального дела старой династии, но и растеряла многое из того, что от неё унаследовала». «…Новая династия должна была ещё более прежней напрягать народные силы, чтобы возвратить потерянное: это был её национальный долг и условие её прочности на престоле». «…С первого царствования она и ведёт ряд войн, имевших целью отстоять то, чем она владела, или воротить то, что было потеряно».
В годы перемирия правительству удалось навести в государстве относительный порядок и скопить средства на содержание армии. В то самое время, когда государство терпело невзгоды, вызванные потерей западных земель и медленным разрешением порубежных конфликтов, потерей казны от сокращения торговли и сбора пошлин, на юге не давали о себе забывать крымчаки.
Мы можем ещё лучше себе представить положение дел у Московского государства на Западе, юге и юго-востоке, изучив подробности, с которыми нас познакомил другой наш великий историк С.М. Соловьёв, анализируя первые десятилетия деятельности Романовых: «Мы видели, как заботливо царь Михаил избегал разрыва с крымским ханом, и причина понятна: всё внимание было обращено на запад, все силы государства были направлены туда».
Но вот что происходило в реальности. В 1632 году донские казаки на Чёрное море не ходили, а пошли на Яик, тем не менее «… азовские люди (т. е. турки) приходили войною на государевы украйны, а потом приходили войною крымские многие люди». Именно об этом говорили визирю московские послы, приехав в Константинополь, а летом 1633 года туда же были направлены новые послы Дашков и Сомов и предъявили жалобу, что «крымский хан Джанибек-Гирей, наруша свою шерть (присягу), в прошлом году посылал своих людей на московские украйны, что теперь с ними, послами, встретились в степи тысяч восемь азовских и ногайских людей, пошли войною на государевы украйны… Потом послы получили грамоту из Москвы с известием, что в июле 1633 года крымский царевич с 17-ю мурзами напал на московские украйны, переправился через Оку, приступил к Серпухову».
Надо сказать, что нападения крымцев происходили в то самое время, когда Москва начала военные действия с целью возвращения Смоленска в 1632 году, где под командованием полководца Шеина было 15 тысяч регулярного войска, устроенного по иноземному образцу, а всего, включая дворянские ополчения, – 32 тысячи человек. Отмечу, что переход в армии от дворянских ополчений к регулярному строю стал осуществляться около 1630 года. Осада крепости надолго затянулась, после того как поляки получили свежее подкрепление, перевес сил оказался на их стороне. Дворяне и дети боярские из ополчения, узнав о набеге крымцев на южные приграничные земли, где остались их семьи и поместья, бежали из-под Смоленска. Произошёл разлад у Шеина с командирами иноземцев. Шеин вынужден был принять условия поляков о капитуляции, за что в Москве в 1634 году был казнён.
Однако, несмотря на неудачи под Смоленском, взгляд московского правительства на использование иностранных наёмников в армии не изменился, поскольку оно убедилось на прошлом опыте: русское войско в борьбе с поляками и шведами уступает в искусстве ратного дела регулярному. В русской армии появились солдатские, драгунские и рейтарские полки, которые, как отмечено выше, уже участвовали в военном деле под Смоленском.
В сметном списке 1631 года перечислены вооружённые силы общим числом до 70 тысяч человек. Это столичные и городовые дворяне, пушкари, стрельцы, казаки и служилые иноземцы. В Казанском крае и Сибири числилось ещё около 15 тысяч татар, чуваш, башкир, представителей других народов, которые ходили в походы со своими мурзами (головами) в тех случаях, когда «бывает всей земле повальная служба». Теперь предстояла реорганизация этой структуры, которая, по словам В. Ключевского, состояла в том, что «под командой иноземных, преимущественно немецких, полковников и капитанов, которых выписывали сотнями, из городовых дворян и детей боярских, преимущественно малопоместных, пустопоместных и беспоместных, также из охотников и рекрутов других классов, даже крестьян и холопов, составлялись роты и полки конные, рейтарские, пешие, солдатские и смешанные конно-пешего строя, драгунские».
В другой книге того же автора – «Сказания иностранцев о Московском государстве» – есть комментарий (пункт 23) к главе «Войско»: «При организации полков нового строя в 30-х годах 17 века была сделана попытка привлечения на военную службу беспоместных детей боярских, которым было обещано жалованье по пять рублей в год, однако она кончилась неудачей, и к записи в солдаты стали привлекать другие категории населения (служилые татары, казаки, позднее другие «вольноохочие люди»).
На юге и юго-востоке от Москвы стали появляться новые «поселения служилых людей, похожие на казачьи поселения» (А. Яковлев – «Засечная черта Московского государства в 17 веке»). Из приведённого в начале очерка документа – «Переписной книги…» (1646 год) мы видим, какое большое внимание правительство уделяет Свияжскому уезду, поскольку он по-прежнему остаётся объектом нападений со стороны внешних сил. Несмотря на то что страна к тому времени значительно отодвинула свои границы далеко на восток, построила большое количество городов и городков в Сибири, где население полным ходом осваивало земли, а по всей Волге были построены города-крепости: Казань, Свияжск, Тетюши, Самара, Саратов, Астрахань и др., тем не менее ногаи и другие шайки кочевников продолжали искать слабые места на юго-восточном рубеже государства и проникали внутрь уезда, чтобы чинить разбои, грабить население, уводить людей в полон.
Большая ногайская орда кочевала в Заволжье на степном пространстве от Волги до реки Яик, в низовье которой находилась её столица – г. Сарайчик. Малая ногайская орда кочевала в северном Прикаспии с правой стороны Волги и находилась в подданстве Турции и Крыма. Большая ногайская орда в 1557 году признала зависимость от Москвы, но в конце века отпала от неё, совершала нападения на московские уезды, особенно они были частыми в период Смуты. Её хорошо освоенным путём была дорога по левому берегу Волги, вплоть до Лаишева.
В 1634 году она под натиском калмыков перекочевала на правобережье Волги, объединилась с Малой ордой, после чего разбойничьи нападения на московские украйны они совершали вместе, передвигаясь по ногайскому шляху (дороге), имевшему разветвления на Воронеж, Рязань, Орёл, в нагорную сторону Свияжского уезда. Во время Смуты «…юго-восточный край терпел от прихода ногайцев…» – отмечает Н. Костомаров. По этому поводу больше подробностей сообщает С. Соловьёв: «Ногаи пустошили украйны, переправлялись через Оку, повоевали коломенские, серпуховские, боровские места и приходили даже в Домодедовскую подмосковную волость…». У Г. Перетятковича есть описание факта, когда в начале Смутного времени ногайцы подвергли разорению три мордовские деревни недалеко от Тетюш, которые даже спустя белее десяти лет не оправились от опустошения.
В трудах историков и в различных исторических документах мы найдём многочисленные факты враждебных действий со стороны ногаев против россиян. Как они воевали и пустошили московские уезды, говорит следующая статистика, приведённая в книге «Россия под скипетром Романовых»: «астраханский воевода в 1614 году отбил у ногаев и их союзников 15 тысяч человек полона», захваченного в Смутное время. Наиболее крупные нападения ногаев и их союзников на московские земли, отмеченные историками, имели место в 1612,1614, 1639,1654 годах.
Однако главной причиной, заставившей московское правительство взяться за строительство новой оборонительной линии, были набеги крымцев в 1631, 1632 годах. А их поход 1633 года называют «большой войной». Весной на «украйну приходили большие отряды крымских мурз, насчитывавшие по нескольку тысяч всадников, и их ногайская конница. Летом с войском в 30 тысяч «со многими знамёнами и с огненным боем» начал поход сам хан. Татары подступали к Туле, Серпухову, Кашире, Веневу, Рязани; «многими силами», «жестокими приступами штурмовали Пронск».
Наступательная война крымских татар на юге была напрямую связана, скоординирована с поляками, против которых вела войну Москва за возврат Смоленска в 1632–1634 годах. Заключённое перемирие с Польшей вынудило Москву срочно заняться строительством оборонительных сооружений и крепостей на юге и юго-востоке, в 30-е годы 17 века было построено десять новых городов, заново отстроено укрепление Орла. Создавалась новая, Белгородская «засечныя черта». В 40-х годах того же века строятся ещё 18 городов.
Предпринимаются меры оборонительного характера и в юго-восточном направлении. А.И. Яковлев пишет: «Осенью 1635 года арзамасские засеки велено было описать, измерить и поделать арзамасскому воеводе князю И.И. Лобанову-Ростовскому, а алатырские – алатырскому воеводе князю Григорию Борятинскому». К слову «алаторские» автор даёт внизу страницы сноску – «тетюшские». Он тем самым даёт понять, что меры оборонительного характера относятся ко всей алаторско-тетюшской черте. Эта оборонительная линия имела свою историю. В архивных документах находим: в 90-х годах 16 века местность подле Тетюш была уже обеспечена укреплённой засекой, проведённой в вековом лесу, который тянулся на десять вёрст в длину и на восемь поперёк и упирался в реку Свиягу. Однако ногаи находили пролазы в засеке, нападали на близлежащие к Тетюшам деревни, опустошали их, рубили саблями земледельцев, застигнутых в полях врасплох. Не щадили при этом ни женщин, ни детей. По этой причине в 30-х годах 17 века правительство приняло меры по укреплению сторожевой линии.
В книге Г. Перетятковича, посвященной описанию Поволжья 17 века и начала 18 века мы находим упоминание о наших местах: «С левой стороны Свияги на речке Карле, которая текла в пределах Свияжского уезда, воеводы основали слободу, состоявшую из «полковых казаков» числом около 200 человек; назначение этих служилых людей – охранение и защита окраинного населения. За свою службу они получали пахоту и другие угодья».
Полк укомплектован служилыми из разных мест. В списке значатся: нижегородцев – 10 человек, свияжских – 10, мурашкинцев – 7, казанцев – 4, теньковцев – 4, тетюшских – 2; в списке перечисляются арзамасцы, владимирцы, тверские, суздальцы, темниковцы, хлыновцы, смоляне, новгородцы, москвичи, муромцы, астраханцы, латыш. Отмечено, что за ними «пахотной доброй земли – 1413 четей, кроме дикого поля». Учитывая, что в то время комплектование войска шло не по набору, а по прибору, то есть добровольно (до 1678 г.) и видя такой большой разброс представителей разных земель, можем сказать, что формирование войска происходило централизованно, «сверху».
Черта состояла из засек, которые в свою очередь делились на звенья. Продолжением алаторской засеки была тетюшская. Она начиналась от правого берега Свияги и проходила по южной стороне Тетюшского уезда, где протекала небольшая речка Кильня, впадающая с правой стороны в реку Свиягу; неподалёку от неё стоял Кильнинский острожек, «поставленный для прихода воинских людей».
Засека представляла лесной завал из срубленных деревьев. Валили их вершинами в сторону противника. Чтобы невозможно было их растащить, срубленные деревья на высоте 1–2 аршина от земли не отделяли от пней. Ширину завалов делали различной: от 10 до 100 сажен.
На данной засеке до начала 30-х годов 17 века несли боевое дежурство крестьяне и бобыли из окрестных деревень, назначаемые с десяти дворов по одному человеку с «пищалями, саблями и со всяким боем». Г. Перетяткович со ссылкой на «Акты исторические и юридические, собранные Ст. Мельниковым» сообщает в своей книге: крестьяне писали правительству и жаловались на то, что «они люда пахотные, а не служилые, потому охрана и защита засеки им не за обычай».
В дальнейшем, с 1636 года на Тетюшскую засеку стали назначать служилых людей. Там, где не было леса, создавались другие преграды: надолбы, забивался частик (частокол), рубились башни косые, возводились земляные валы, копались рвы. Там, где нужно для обслуживания засеки и обороны, строились мосты. На обязанности населения окрестных деревень лежала очистка граневых линий от упавших деревьев и другие работы, связанные с созданием удобств для обороны. Сообщается в источнике, что крестьяне уклонялись от этих обязанностей, за что предусмотрены были правительством строгие наказания.
В архиве хранится «Роспись служилым людям по области Казанского дворца на 7146 г. (1638 г.), в том числе по Свияжску на 7145 г. (1637 г.) и по Тетюшам на 7144 г. (1636 г.). Роспись по Тетюшам привожу полностью. Фёдор Фёдоров Кривцов послан в 7144 году в мае, детей боярских – 13 человек, стрельцов – 50, казаков – 50. И из того числа послано на Чёрный Яр на годовую детей боярских – 5 чел., стрельцов – 10; у засеки голова курмашенин – Иван Вас. с. Евласиев, велено быть в 7145 г. с весны, а служилым людям на той засеке велено с ними стоять свияжским служилым татарам 100 человек да тетюшским казакам, переменяясь по десять чел. в перемене да уездным людям с десяти дворов по человеку.
Засечная черта в мирное время находилась в подчинении Пушкарского приказа. Ответственность за неё на местах несли особые «засечные головы», приказчики и сторожа. В военное время черта подчинялась непосредственно командующим войсками, на ней расположенным.
Служилым людям дополнительно указано было: к весне 1638 года быть наготове к мобилизации и обзавестись долгими пищалями или карабинами, чтобы с одним пистолем «никаков человек в полку не был». «Боярские дети, у которых не будет карабинов, должны запастись «доброй рогатиной».
Служба на засеке приравнивалась к пограничной, поэтому считалась и фактически была опасной, требовала постоянного напряжения, бдительности и готовности отразить возможный набег противника с оружием в руках. Это о них исследователь эпохи Петра I С. Князьков написал: «Однодворцами назывались прямые потомки мелких служилых людей, поселённых правительством каждый на отдельном участке по всей военной границе Московского государства. Эти служилые люди составляли ту живую подвижную завесу, крайние нити которой должны были уметь нащупывать приближение врага, а всё целое – оживлять и вооружать засеки и мелкие укрепления по вести от передовых дозорщиков и грудью встречать первый напор хищников».
На засеке было хорошо укреплённое место, которое являлось и складом для провианта (ржи, овса, крупы, сухарей, толокна, вина, соли) и боевых припасов (зелья, ядер, пыжей, дроби, свинца, холста).
Наши бишевские служилые люди входили в сотню служилых свияжских татар. Другие подробности их службы на Тетюшской засеке, к сожалению, до нас не дошли. Нетрудно догадаться, что один из братьев был помещик, а это означает, что он был не рядовым служилым человеком. Само слово «помещик» в армии того времени было тождественно слову «офицер». А. Яковлев в упомянутой книге отмечает: «вновь испомещённые служилые люди сидят на небольших поместных участках», «…Денежное жалованье для них не превышало пять рублей в год». Этот же автор замечает: «были звенья засеки – «пустовые», т. е. без надзора, не хватало людей».
Таким образом, деревня Бишево впервые упомянута в письменном документе за 1646 год, однако у нас есть основания полагать, что она могла появиться десятью годами раньше, именно, когда в царствование Михаила Фёдоровича «усиленная работа о восстановлении и строительстве новых засечных укреплений становится заметной с 1635 года». Эта дата совпадает и с фактом появления на Тетюшской засеке отряда из сотни служилых татар.
Привлечение к ратной службе на засечных чертах нового, добровольного контингента служилых помогло устранению «пустовых мест» на засеках, кроме того, созданию дополнительных постов охраны Большой дороги, которая от Свияжска шла на юг в сторону Симбирска и далее. В конце 18 века эту дорогу назовут Симбирским почтовым трактом. А до того она в официальных бумагах в пределах Свижского уезда значилась как Ногайская. Административно-территориальное деление в нагорной и других частях казанского края определялось названиями дорог: Ногайской, Зюрейской, Порецкой, Алатской и др., как это повелось в ордынский период.
Деревня Бишево входила в князя Чирка Аклычева сотню Ногайской дороги Свияжского уезда. Эта дорога являлась не просто Большой, а стратегической, ибо по ней шло сообщение Казани с «понизовыми» городами-крепостями: Симбирском, Самарой, Саратовом, Царицыном, Астраханью. В случае набега ногаев этот путь мог привести их к Свияжску и Тетюшам с тыла. Открывался простор для захвата мирного населения в полон. Поэтому в окрестных населённых пунктах – существующих или вновь образованных – были организованы посты служилых людей, которые соединялись в десятни и сотни. Управляли ими десятские и сотские головы. Расстояние между постами составляло пять вёрст. Некоторые деревни отстояли на достаточно большом расстоянии одна от другой. Силами этих сотен и десятен обеспечивалась охрана Тетюшской засеки, и попеременно они выполняли роль конного дозора на дорогах, а также несли различные милицейские обязанности.
