banner banner banner
Таблетка от старости
Таблетка от старости
Оценить:
Рейтинг: 5

Полная версия:

Таблетка от старости

скачать книгу бесплатно

Таблетка от старости
Ирина Николаевна Мясникова

Карьеристки
Как поступить, если ты случайно узнала, что муж тебе изменяет? Какую роль играют соратники и сподвижники в новом деле? Как противостоять возмущенной общественности? Какие опасности таит в себе поиск вечной молодости? И как выйти замуж за секс-символа? «– Вот, помнится, лежу я на пляже в Ялте, мне двадцать три, а вокруг военные. – Эльвира Викентьевна при этих словах аж зажмурилась. Видимо вспомнила, как хорошо быть молодой, красивой и лежать на пляже. А, может, припомнила какого-нибудь особо выдающегося военного. – А я где в это время была? – поинтересовалась Шура. Конечно, она не хотела испортить матери настроение, но по тени, пробежавшей по прекрасному лицу Эльвиры Викентьевны, поняла, что именно это она своим вопросом и сделала. – Как где? – Эльвира Викентьевна на секунду задумалась. Даже попыталась сосредоточенно нахмуриться, но безукоризненный лоб, напичканный ботоксом и рестилайном, не поддался. – Вспомнила! Свекровь, бабушка твоя, приехала и увезла тебя к себе. Ну, в Сибирь! – Из Ялты в Сибирь? – ахнула Шура. – Почему из Ялты? – удивилась Эльвира Викентьевна. – Из Ленинграда. Это я в Ялту потом уже поехала.»

Ирина Мясникова

Таблетка от старости

Все, что ни делается, делается непременно к лучшему – гласит народная мудрость.

Вот интересно, если вы вдруг узнали, что ваш муж, с которым вы прожили в любви и согласии более двадцати лет, отправился совсем не в служебную командировку, а наладился в город вечной любви Париж вместе со своей любовницей? И это не какие-нибудь сплетни, досужие домыслы и фантазии, а вполне себе установленный факт. Даже фамилия любовницы известна. Это как? К лучшему?

При этом вы смотрите в зеркало и понимаете, что любовь все-таки штука взаимная. Ведь в зеркале вы обнаруживаете отнюдь не русалку, которой были когда-то, а вполне себе пупырчатую жабу. Расплывшаяся фигура, седые волосы, забранные в нелепый пучок простецкой пластиковой заколкой, морщины, тусклые глаза и вот это, ну, то что можно обозначить апофеозом всего этого безобразия – безразмерные тренировочные штаны с вытянутыми коленями. А ведь когда-то, кстати, еще совсем недавно, вы были успешной, красивой женщиной с широкими интересами. Вы занимались бизнесом, посещали концерты и выставочные залы. Сейчас же вы посещаете гипермаркет и радуетесь скидкам по акциям. И добро бы жили вы в нищете и являлись тем, что в народе называется «голь перекатная». Так нет же! Вы, можно сказать, если и не богатая, то зажиточная такая женщина, просто отчего-то решившая повиснуть на кресте. Кресте домашнего хозяйства.

Именно такое вот безобразие приключилось с Верой Жеребовой, в девичестве Тихоновой. Первым делом, получив известие о предательской измене супруга, она, конечно, собралась сигануть с балкона, потом справедливо решила, что такого удовольствия коварному изменщику Жеребову и его полюбовнице она ни за что не доставит. Это пусть в кино девчонки с балконов прыгают, а Вера задумала отомстить. Как? А как это положено у девочек? Разумеется, она опять станет молодой красавицей и заведет себе любовника! Вот! Благо деньги на возврат былой красоты у Веры имелись. Деньги коварного изменщика на многочисленных карточках, к которым у Веры был безграничный доступ. Ну, и сейф какой-никакой с иностранной наличностью в доме располагался. Как без сейфа-то? А кроме денег у Веры имелись еще и хорошие знакомые за рубежами родины. Ведь где еще, как не за рубежами нашей прекрасной родины, медицина так рванула вперед, что вот-вот таблетку от старости изобретет?

За красотой и молодостью Вера отправилась не куда-нибудь, а в специальную итальянскую клинику, где её мучили диетами, фитнесом, массажами, уколами и даже скальпелем. Вера мужественно терпела все экзекуции, не зря же говорят, что красота требует жертв. То есть, боли и денег! Красота вернулась, а Вера передумала мстить мужу. Вот скажите, зачем мстить постороннему человеку? Слишком много чести! Вдали от дома с его кастрюлями, домашними заготовками, парниками и грядками, с ежедневными мыслями, чего бы еще вкусненького приготовить, с поисками экзотических рецептов и прочими домашними заботами Вера вдруг поняла, что практически профукала свою жизнь. И не оттого ли она так наплевала на себя, что муж давно перестал ее любить? Или это все же она перестала любить его и придумала себе подвиг домохозяйки, чтобы как-то оправдать совместное сосуществование?

Вера всерьез задумалась о разводе.

«Надо не любовника заводить, а жизнь менять, и тогда уж точно все будет хорошо! В смысле, сделается к лучшему», – думала она, глядя на себя в зеркало. Там она видела молодую энергичную и очень красивую женщину, у которой жизнь еще только начинается. И неужели смыслом жизни этой замечательной женщины может стать примитивная месть супругу? Да, бог с ним, с Дмитрием Ивановичем Жеребовым. Пусть катится на все четыре стороны, а Вера пойдет своим путем. И не будет бояться. Ведь там на ее пути еще много всего интересного и хорошего.

Более того, за время, проведенное в итальянской клинике, Вере пришла в голову блестящая мысль, устроить подобную клинику дома, в России, где-нибудь под Питером. Чтобы любая дамочка, оказавшаяся в ее положении, смогла собрать вещички, положить на прошлое кирпичик и отправиться на реабилитацию. Такая вот Перезагрузка!

Когда Вера вернулась из Италии, она отправилась жить на «дачку». Дачкой в семье именовался километр загородной недвижимости на двух с половиной гектарах соснового леса. По телефону она объявила супругу, что намерена с ним разводиться. Конечно Дмитрий Иванович Жеребов тут же примчался, но увидев Веру, остолбенел, даже рот разинул. Вера получила огромное удовольствие от его рожи. Небось, лахудра, с которой он в Париж мотался, родной жене и в подметки не годится. Еще бы, видать молодость является главным достоинством этой выдры! В том, что выдра моложе неё, Вера не сомневалась. Все они одинаковые пни эти старые. Кризис среднего возраста у них, видите ли, вот они за молодых баб и хватаются. Думают, молодая девка навроде таблетки от старости. А старый друг-то в результате оказывается лучше новых двух! Кроме того, ты еще найди такую дурищу, которая как жена, будет вокруг тебя скакать, пылинки сдувать, котлетки тебе жарить да рубашки и носки наглаживать! «Доширак» – вот, Жеребов, теперь твой горький удел! «Доширак» и «Галина Бланка» – буль, буль! А по праздникам «Магги» на второе.

Но больше всего Веру порадовало то, что при виде супруга сердце её не встрепыхнулось и не ёкнуло. Ну, ни капельки! Вера не испытала никаких чувств, кроме злорадства. Она смотрела на него, как на чужого, хоть и весьма симпатичного мужчину и тихо радовалась тому, что он ей теперь уже абсолютно не интересен. Ни он, ни его проблемы, ни его потенция, из-за которой в свое время она прозвала его Сельдереем. Ведь, как нас учит народная медицина, сельдерей – первое средство для улучшения мужской потенции. Уж с чем, с чем, а с этим делом у Жеребова Дмитрия Ивановича всегда всё было в порядке.

После развода Вера решила взять свою девичью фамилию Тихонова. Её не остановила даже необходимость менять при этом кучу документов, для чего пришлось постоять в огромных очередях. Просто Вере ни минуты не хотелось оставаться Жеребовой и даже вспоминать о том, что она когда-то ею была. Любой намек на принадлежность бывшему мужу раздражал Веру неимоверно. Она хотела начать жизнь с чистого листа, чтобы ничего не напоминало ей о постигшем её безобразии.

Сын Петруша к разводу родителей отнесся на удивление спокойно и к большой Вериной радости лишних вопросов задавать не стал. Ну, не объяснять же ребенку, что папа был пойман мамой на измене. Не говорить же сыну, что отец его козел и бабник.

Однако Дмитрий Иванович Жеребов, похоже, разводиться категорически не желал. Предлагал Вере деньги в неограниченном количестве и пытался всячески загладить свою вину. Но Вера настояла на своем. Причем требовала раздела совместно нажитого за годы семейной жизни имущества строго пополам. Тютелька в тютельку. «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей врагу не отдадим»! Под имуществом кроме квартир, машин и загородного дома Вера понимала еще и довольно прибыльную фирму своего супруга.

Некоторые дамочки при разводе пальцы растопыривают и давай хватать все подряд, что не приколочено, совершенно забывая об основном источнике всего этого изобилия. Вера же в свое время бизнесом занималась довольно успешно и имела об этом бизнесе кое-какое представление, поэтому при разводе оттяпала у супруга в первую очередь пятьдесят процентов акций его предприятия, а потом уже и машину марки «Лэнд Крузер», и любимую «дачку» площадью тысячу квадратных метров. Причем метров не простых, а нафаршированных всякой дорогущей хренью. Надо сказать, что Дмитрий Иванович Жеребов при отъеме у него имущества сопротивлялся несильно. Чувствовал, собака, свою вину. Единственное, о чем попросил, чтобы Вера не встревала в бизнес, и обязался отчислять ей причитающиеся дивиденды в размере пятидесяти процентов от прибыли.

Встревать в бизнес Дмитрия Ивановича Жеребова Вера не собиралась. Первым делом после развода она продала любимую «дачку» и купила пригородный пансионат, в котором и решила оборудовать клинику в точности, как в Италии. Благо, еще будучи там, заручилась поддержкой у итальянских товарищей, а так же договорилась о поставке мудреного медицинского оборудования и покупке разных методик похудения и очищения измученного невзгодами женского организма.

Конечно, сын Петька доложил отцу про грандиозные Верины планы, и бывший супруг тут же примчался на уже проданную Верой «дачку».

– Верусик! Ну, какая клиника? – причитал он, пританцовывая вокруг Веры, упаковывающей свои личные вещи. – Ты же в медицине совсем не Копенгаген.

– Тамбовский волк тебе Верусик! – Вера, как никогда, была уверена в правильности своих действий, а мельтешащий перед глазами Сельдерей вызывал у нее раздражение. – Много ты понимаешь, в чем я разбираюсь, а в чем нет.

– Ты бы хоть ресторанчик какой-нибудь открыла, или там кафе, ну, или столовую вкусной и здоровой пищи. Это же твое! На худой конец кулинарный журнал можно учредить. Я тебе помогу. А тут клиника!

– Слушай, Жеребов! – назвать бывшего супруга Димой или Сельдереем у Веры язык не поворачивался. – Поможет он мне! Ну, чем, скажи, ты мне можешь помочь?

– Советом. – Бывший муж преданно заглянул Вере в глаза. – И материально тоже могу помочь. Я ж не жадный.

Вера хмыкнула.

– Иди ты со своими советами. Ты, вон, уже мне как помог. – Вера обвела руками уже чужую пустеющую «дачку». – Двадцать лет моей жизни просрал. Убирайся к черту.

– Вер, ты не понимаешь. В медицине там такая конкуренция! Между своими, заметь. Скоро клиник этих и институтов красоты будет, как парикмахерских. В любом подъезде. У каждого врача своя клиника. А тут ты, откуда ни возьмись. Домохозяйка бывшая. Да тебя сожрут вместе с твоей клиникой.

– Небось подавятся, – смело заявила Вера, однако мысль, высказанная бывшим мужем, её насторожила. – Дело сделано. Отступать некуда.

– Как некуда? Еще как, есть куда! Ты ж еще можешь там в пансионате этом какой-нибудь гастрономический отель учудить. Для гурманов, например. А что? Да, к тебе гурманы валом повалят. Опять же журнальчик кулинарный на этой базе. Это ж золотое дно будет. Можешь меня взять в компаньоны. Я буду тебе сподвижником.

– Обойдусь, как-нибудь. – Вера вытолкала Дмитрия Ивановича Жеребова за дверь и задумалась: «А ведь он прав! Я же дело это только как потребитель, на своей шкуре испытала, а кухню-то изнутри и не знаю. Надо бы мне как-то сподвижниками и соратниками от медицины обзавестись. Но, где же их взять?»

Действительно, среди знакомых Веры Тихоновой медицинских работников не было. Ни одной штуки. Но Вера решила, что будет идти намеченным курсом, а сподвижники с соратниками как-нибудь организуются в процессе и, самое главное, все будет хорошо! Ведь все, что ни делается, обязательно происходит к лучшему.

* * *

– Вот, помнится, лежу я на пляже в Ялте, мне двадцать три, а вокруг военные. – Эльвира Викентьевна при этих словах аж зажмурилась.

Видимо вспомнила, как хорошо быть молодой, красивой и лежать на пляже. А, может, припомнила какого-нибудь особо выдающегося военного.

– А я где в это время была? – поинтересовалась Шура.

Конечно, она не хотела испортить матери настроение, но по тени, пробежавшей по прекрасному лицу Эльвиры Викентьевны, поняла, что именно это она своим вопросом и сделала.

– Как где? – Эльвира Викентьевна на секунду задумалась. Даже попыталась сосредоточенно нахмуриться, но безукоризненный лоб, напичканный ботоксом и рестилайном, не поддался. – Вспомнила! Свекровь, бабушка твоя приехала и увезла тебя к себе. Ну, в Сибирь!

– Из Ялты в Сибирь? – ахнула Шура.

– Почему из Ялты? – удивилась Эльвира Викентьевна. – Из Ленинграда. Это я в Ялту потом уже поехала.

Действительно, ну, почему не полежать на пляже, пока маленький ребенок так удачно устроен в Сибири. Сибирью в семье назывался бабушкин дом в пригороде Новокузнецка на берегу реки Томь. Надо сказать, что эту Сибирь Шура помнила хорошо. Огромный участок с садом и огородом, спелые чуть сладковатые помидоры «бычье сердце», невероятных размеров малина, яблоки, падающие в траву с глухим стуком и удивительно свежий запах близкой реки. Помнила Шура и большой бабушкин дом, и пианино «Красный октябрь», на котором никто не умел играть. Пианино Шура запомнила лучше всего, потому что на нем лежала белая кружевная салфетка, на которой выстроились в ряд маленькие белые слоники. С этими слониками Шура очень любила играть. Со слониками и с шахматами. Шахматы у бабушки тоже были выдающиеся: у каждой фигуры имелось свое лицо. Вообще, вещи в бабушкином доме всегда казались Шуре невероятно красивыми. И пузатый буфет с посудой тончайшего фарфора и сверкающим на солнце хрусталем, и огромный платяной шкаф с зеркалом до самого пола, и диван с валиками вместо подлокотников, и круглый стол с кружевной скатертью под большим абажуром, и бабушкина кровать с кучей подушек и кружевной накидкой, и красный ковер на стене у этой кровати. Правда, Эльвира Викентьевна во время своих редких молниеносных визитов в бабушкин дом обзывала эту красивую обстановку мещанской и безвкусной. Но так как Шура редко в чем соглашалась с матерью, воспоминания о времени, проведенном в бабушкином доме, у нее были очень даже приятные. Еще бы! Ведь кружевная накидка с подушек легко превращалась в пышную юбку, а надетая на голову салфетка из-под слоников делала Шуру настоящей принцессой, ну, или артисткой. Маленькая Шура могла часами вертеться перед зеркалом в этом наряде, изображая из себя то знаменитую певицу, то балерину, то телеведущую программы «Время». А еще Шура любила музицировать. Для этого она надевала себе на шею парадно-выходную бабушкину крепдешиновую юбку, садилась к пианино и задумчиво перебирала клавиши, тихо подпевая себе под нос нечто невразумительное. Ни дать ни взять, великая певица Алла Борисовна Пугачева в процессе сочинения новой замечательной песни. Бабушка после этих Шуриных музыкальных выступлений всегда говорила родителям, что ребенка необходимо обучать музыке. Ну, да кто ж её послушает, бабушку?

Насколько Шуре было известно, опять же с бабушкиных слов, та регулярно забирала Шуру к себе, чтобы Эльвира Викентьевна могла спокойно без помех закончить институт, который бросила после встречи с Шуриным отцом и последующим рождением Шуры. Однако из этой идеи почему-то ничего не получилось, и высшее образование для Эльвиры Викентьевны осталось чем-то недостижимым, да в принципе не очень-то и нужным.

– Ну, вот, сбила меня с мысли, как всегда! О чем это я говорила? – Эльвира Викентьевна укоризненно посмотрела на дочь.

– Лежишь ты на пляже в Ялте, а вокруг военные, – напомнила Шура и подперла щеку рукой, приготовившись услышать нечто необыкновенное. Такое интересное начало требовало не менее интересного продолжения.

– К чему же это я? – удивилась Эльвира Викентьевна. – Ах да! Тебе срочно пора замуж. Желательно за военного. Они люди удивительно дисциплинированные.

– Хорошо, так и сделаю, – согласилась с матерью Шура и живо представила, как хорошо будет командовать дисциплинированным военным. Она оглянулась по сторонам, как бы высматривая подходящего военного, но военные, как ни странно, отсутствовали. Наверное, попрятались, тоже представив, как ими собираются командовать разные предприимчивые дамочки.

– Может, в Ялту съездить? – ехидно поинтересовалась Шура у матери.

– А хоть бы и в Ялту! – огрызнулась Эльвира Викентьевна. – Надо будет Петровичу сказать, чтобы подобрал тебе кого-нибудь подходящего.

Петровичем Эльвира Викентьевна называла своего супруга, Шуриного отчима. Причем произносила она это «Петрович» непременно с легким акцентом, как Любовь Орлова в фильме «Цирк». Примерно так – «Пьетрофич». Следом за Эльвирой Викентьевной и Шура тоже стала звать отчима «Пьетрофич», да и Пьетрофич сам похоже привык к такому своему имени.

При словах матери о том, что Пьетрофич подберет ей кого-нибудь подходящего, в голове у Шуры тут же сама собой сложилась картина, как всемогущий Пьетрофич открывает какой-то волшебный сундук, в котором сложены потенциальные женихи для Шуры, и начинает их задумчиво перебирать.

– Мне бы лучше не военного, а бизнесмена, – заныла Шура. – Олигарха какого-нибудь, чтоб побогаче. Лучше всего нефтяного магната. Как думаешь, жена магната – это магнатка?

– Балда ты, Шурка! Ну, в кого ты такая балда уродилась? – Эльвира Викентьевна щелкнула дочь по лбу.

– Все плохое, что во мне есть, это от отца, а все хорошее – от любимой мамы, но этого хорошего чрезвычайно мало, – со вздохом печально доложилась Шура.

– Действительно, вся в эту бездарность, ну, хоть ногами в меня и то хорошо! – Эльвира Викеньевна отхлебнула кофе, слегка отодвинулась от стола и положила ногу на ногу, явив окружающим легкомысленную короткую юбку и свои совершенные колени.

Великолепная Эльвира Викентьевна никогда не называла Шуриного родного отца иначе, как «эта бездарность». Конечно, изначально он свою бездарность тщательно маскировал, а то, как бы Эльвира Викентьевна за него замуж вышла? Да ни за что! Эльвира Викеньевна была девушкой не только чрезвычайно красивой, но и весьма рассудительной. Опять же родом она была из очень и очень приличной семьи. Ее родители регулярно чего-то строили где-то заграницей. А из таких семей девушки, как известно, за кого попало, замуж не выходят. Так что Эльвира Викентьевна выходила замуж вовсе не за бездарность, а за очень перспективного кандидата наук. Не просто за какого-то младшего научного сотрудника или ассистента, а за доцента, успешно работающего над докторской диссертацией, то есть без пяти минут профессора и заведующего кафедрой. А там и до декана, а то и вовсе до ректора просто рукой подать. Отцовская же «бездарность» проявилась уже гораздо позже, когда сразу после защиты докторской, ему предложили возглавить кафедру в университете, но не Ленинградском, а Омском. Ему предложили, а он взял да и согласился! Ну, разве не бездарность? Умные люди кафедрами в Москве и Ленинграде заведуют, поэтому «бездарностям» разным только и остается по провинциальным университетам штаны просиживать. Ехать в Омск с мужем Эльвира Викентьевна категорически не собиралась. К тому времени она уже от души плюнула на высшее образование и украшала собой секцию мужской одежды в «Пассаже», самом красивом универмаге города Ленинграда. И не только Ленинграда, а, можно сказать, и всей страны.

По поводу возникшей вакансии заведующего кафедрой в городе Омске Шурины родители ругались долго и громко. В результате отец все-таки уехал в Омск. Мать топнула ногой и подала на развод. Отец особо не сопротивлялся и оставил Эльвире Викентьевне все, что имел на тот момент, благодаря своей успешной научной карьере: двухкомнатную кооперативную квартиру и автомобиль марки «Жигули» первой модели.

Вскоре после развода родителей Шурина сибирская бабушка умерла, и Шурины регулярные «ссылки» в Сибирь прекратились. В настоящее время «эта бездарность» занималась научной работой и преподавала в Университете далекого австралийского города Мельбурна. Последний раз Шура видела отца, когда ей было семь лет. Однако алименты на содержание ребенка он регулярно перечислял Эльвире Викентьевне, причем в таких размерах, что она могла бы и вовсе не работать. Но назвать работу Эльвиры Викентьевны в «Пассаже» именно работой было никак нельзя. Она там царила. А при деньгах, присылаемых «Бездарностью», и благодаря непосредственной близости работников советской торговли к иностранным товарам Эльвира Викентьевна не только царила, но и блистала. Так что у бедного Пьетрофича, явившегося как-то в универмаг в поисках приличного пиджака, шансов пройти мимо Эльвиры Викентьевны не было никаких. Он был сражен ее красотой наповал и был вынужден даже развестись с женой, несмотря на наличие в семье двоих детей.

Надо сказать, что жена Пьетрофича была тоже не лыком шита и сразу же, как только на безоблачном семейном горизонте нарисовалась блистательная Эльвира Викентьевна, обратилась за помощью в соответствующие органы, а именно в Партком по месту работы мужа. Партком вызвал Пьетрофича на ковер и начал грозить страшной угрозой отъема партийного билета, но Пьетрофич уперся и стоял на своем. Вот какова была сила красоты Эльвиры Викентьевны! Или это сила любви Пьетрофича к Эльвире Викентьевне была так грандиозна? Точно никто не знает, но Партком ничего с этой любовью и красотой поделать не смог. В то время Пьетрофич работал начальником строительного участка треста № 1 Главленинградстроя. Конечно, нельзя сказать, что всемогущий Партком взял да и утерся, но партийного билета Пьетрофича все-таки не лишили, просто перевели со вкусных объектов гражданского строительства, типа гостиницы Пулковская, на объекты строительства промышленного. Но в силу начавшейся вскоре перестройки это оказалось и к лучшему.

Сейчас у Пьетрофича была своя строительная компания, успешно занимающаяся строительством как промышленным, так и гражданским, в силу чего Эльвира Викентьевна не знала ни в чем отказа. Кстати и Шура тоже, так же как и дети самого Пьетрофича. Те самые двое, из-за которых и был организован весь этот сыр-бор с Парткомом. Общих детей у Эльвиры Викентьевны и Пьетрофича не случилось. Зачем? Только фигуру портить. Тем более что, какие там дети могут уродиться у красивой Эльвиры Викентьевны и умного, обаятельного, но несколько неказистого Пьетрофича? Хорошо если красивые и умные, а ну как неказистые да еще и не шибко умные? Таких примеров у нас перед глазами пруд пруди. Выходит, например, невообразимая красавица актриса за выдающегося и шибко умного режиссера. И родятся у них дети. Это ж слезы, а не дети. Один другого заковыристей. Женятся опять на красавицах, и – нате вам внуки! Горе горькое, а не внуки. Все, как один, лицом в деда режиссера. И ведь не факт, что умные.

Вот взять хотя бы Шуру. У нее отец тоже умный, как Пьетрофич, хоть и «бездарность». Правда, в отличие от Пьетрофича Шурин отец высок, строен и весьма миловиден. Это по всем его фотографиям видно. Особенно по свадебным. Сразу можно на обложку модного журнала приклеивать или в кино снимать. Ну, про мать и говорить нечего. Уже понятно, что женщина она сказочной красоты. Однако до недавнего времени Шура очень и очень переживала за свою внешность. А для девочки внешность, сами знаете, дело чрезвычайно важное. Сколько Шура себя помнила, она была весьма и весьма упитанна. Да, чего там кокетничать! Шура была просто напросто толстая. Ноги, как тумбы, живот, щеки и прическа «конский хвост». Да еще фамилия Животова. Всем все ясно? «Жиро-мясо-комбинат, пром-сосиска-лимонад» так с первого по десятый класс звали Шуру некоторые одноклассники. Не все, конечно. Большинство именовало ее просто «Жиртрест». Поэтому близких подруг у Шуры не было. Ей всегда казалось, что самые близкие подруги будут говорить у нее за спиной самые поганые гадости. Единственным ее приятелем все школьные годы был Федя Моргунов. Общаться они стали на почве своей похожести в плане неказистости. Нет, толстым Федя не был. Ни капельки. Он был хлюпиком. Метр с кепкой. То есть ростом, аккурат, до Шуриного подбородка, а то и ниже. Дразнили его «клопом», «недомерком» и еще почему-то «клещом». И как Шура была совершенно не похожа на своих родителей, особенно на несравненную Эльвиру Викентьевну, так и Федя сильно отличался от всех членов своей семьи. Родители его были люди высокого роста, а старший брат и вовсе был ростом под два метра. Такая вот шутка природы.

Когда кто-то в присутствие Шуры пытался обозвать Федю «недомерком», Шура, не раздумывая, лупила обидчиков своим большим портфелем. Рука у Шуры и без портфеля-то тяжелая была, а тут с портфелем. Мама не горюй! В свою очередь Федор кидался на обидчиков Шуры, независимо от их габаритов, и вцеплялся в них, как тот самый клещ. Дрался Федор самозабвенно практически до потери пульса, поэтому Шуре иногда приходилось отбивать его своим портфелем. Шура с Федей сидели за одной партой, вместе ходили домой и в кино. Однако, когда Федор еще в третьем классе вдруг ни с того ни с сего попытался Шуру поцеловать, то получил от нее этим самым портфелем прямо по башке. Получил так, что подобные мысли больше никогда не приходили ему в голову. Хорошо хоть вообще после этого мысли у него какие-то остались.

При наступлении так называемого подросткового переходного возраста Шуру постигла еще одна незадача, которая начисто разбила ее сердце. Шурино румяное упитанное личико, всегда такое гладкое и бархатистое, похожее на спелый персик, внезапно покрылось погаными прыщами. Эльвира Викентьевна схватила Шуру в охапку и помчалась по врачам. Все врачи, как один, пожимали плечами и успокаивали Эльвиру Викентьевну словами: «Само пройдет». Шура, глядя на себя в зеркало, ревела и думала, что по окончании школы пойдет учиться не на скульптора и художника, как она мечтала всю жизнь, а на врача. Причем на врача, который специалист по разным кожным болезням. Дерматолог называется.

Рисованием Шура увлекалась с самого детства, а ее пластилиновые поделки приводили в неописуемый восторг всех воспитательниц детского сада. Став постарше, Шура после школы посещала кружок в районном Доме пионеров. Художественная школа находилась далековато, и Шуру туда некому было возить, а вот Дом пионеров был прямо напротив дома, где она проживала со своей мамой Эльвирой Викентьевной и ее мужем Пьетрофичем. Опять же в кружок она всегда ходила в сопровождении Федора Моргунова, который нес все Шурины художественные причиндалы, а потом терпеливо смотрел, как Шура рисует или лепит.

– Ничего, талант сам и без художественных школ пробьет себе дорогу, – говорила Эльвира Викентьевна, которой особенно нравились собственные портреты Шуриной кисти.

А тут прыщи! Какой уж тут талант и рисование? Не до этого, ей богу. Шура решила бороться за свою внешность. Недаром Пьетрофич все время учил Шуру, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. А Пьетрофич зря не скажет, Пьетрофича Шура уважала. Она не стала полагаться на милость природы, и после окончания школы подала документы в медицинский институт. Глядишь, не только с прыщами, но и с фигурой в процессе обучения что-нибудь да прояснится. Должны же быть у врачей какие-то таблетки. Не исключено, что даже тайные. Для своих. А порисовать можно в свободное от учебы время. Для себя. Для души. Ну, и для Эльвиры Викентьевны, конечно.

С первого раза Шура в институт не поступила, но решила время зря не терять и подала документы в фармацевтический техникум. Там про секретные таблетки ей ничего узнать не удалось, зато на следующий год, благодаря своей отличной учебе в техникуме, а также усилиям Эльвиры Викентьевны и Пьетрофича Шура все-таки стала студенткой медицинской Академии имени Мечникова.

Надо сказать, что за время учебы в Академии, Шурины прыщи, действительно, исчезли сами собой. Но не бросать же начатое дело, тем более, что вопрос с фигурой-то еще остался открытым. Однако уже в процессе учебы, а потом и ординатуры на кафедре дермато-венерологии Академии Шура все больше и больше разочаровывалась в современной медицине. По всему выходило, что никто толком не знает, почему и отчего в организме у человека вдруг образуется та или иная хрень, и в результате чего эта хрень потом исчезает. Ну, исчезает-то она, конечно, в лучшем случае.

Вот взять, к примеру, кольцевидную гранулему. Это такая гадость, которая превращает самые замечательные, самые холеные, самые изящные и красивые руки в бугристые жабьи лапы. Отчего эта гранулема вдруг на этих красивых руках появляется, никто из дерматологов не знает. Существовали разные предположения вроде диабета, ну так на больную печень можно все свалить. Практически все кожные заболевания. А если у человека печень здоровая и никакого диабета в помине нет? Но самое интересное, что гранулема эта обязательно исчезает после биопсии. Вот просто вырывают кусочек кожи на анализ, а болезнь, возьми, да и исчезни после этого. Во как!

Или другой пример – демодекс. Эта гадость обычно поражает лица с кожей, не знающей в юности, что такое прыщи. Да, что там в юности. Эта кожа всегда была идеально чиста, упруга и приятна на вид. И вот вам, пожалуйста! На этой идеальной коже вдруг активируется клещ. С какого такого перепуга, скажите, ему активироваться? Некоторые врачи считают, что причиной его активации являются заболевания желудка и двенадцатиперстной кишки, а то и вовсе климактерический период. Ха! Особенно у молодых мужчин. Ну, слава богу, хоть тут печень ни в чем не виновата. Несчастных больных, чем только не мажут, чем только не пичкают. Никакая печень не выдержит. И опять же, проходит эта болезнь в результате также не понятно из-за чего. То ли двенадцатиперстная сама по себе вылечивается, то ли элементарно антибиотиками на лице пациента убивается все живое, включая и самого клеща, и всякую всячину, которая на лице любого человека проживает в огромных количествах. А среди этой всячины обязательно присутствуют стрептококки. Их-то Шура и подозревала больше всего. Стрептококков этих. На Шурин взгляд именно они клеща провоцируют. Сами же стрептококки, отчего вдруг стремительно размножаться начинают? Это для медицины пока еще было большой загадкой. Но! В своих изысканиях Шура практически вплотную подошла к отгадке. Виной всему, скорее всего, были стоматологи, ведь у большинства Шуриных пациентов демодекс возникал после посещения зубного врача. Такая вот детективная история.

И если побороть гранулему или демодекс вышеназванными методами еще как-никак удается, то, конечно, апофеозом бессилия медицины в Шурином понимании являлась такая болезнь, как псориаз. Несчастные люди, больные этой гадостью, платят огромные деньги, чтобы побывать на Мертвом море, которое якобы обладает невероятно целительными свойствами. Действительно, болезнь после Мертвого моря слегка отступает, но не у всех и отступает не очень далеко. Выжидает чутка, а потом с новой силой атакует измученный организм. Всем, и врачам, и пациентам уже ясно, что причина болезни не снаружи, а внутри организма. Но вот, где внутри, не знает никто. Люди, страдающие этой болезнью, совершенно разные и проблемы в их организмах тоже отличаются. Но самое неприятное в том, что болезнь эта зачастую поражает людей молодых и внутри, казалось бы, совершенно здоровых.

Шура злилась, рылась в учебниках, читала дополнительную литературу и все больше и больше понимала, что битву с инопланетными пришельцами, коими являются всяческие паразиты и микробы, земляне проигрывают. Уж если причиной язвы желудка, как выяснилось, является никакой не стресс, не вредное плохое питание и даже не алкоголь, а именно поганый микроб, то можно себе представить, сколько различных болезней и их возбудителей ждут своих Нобелевских лауреатов. Шура была практически уверена в том, что все болезни в организме человека являются результатом деятельности микробов и паразитов. Секретных таблеток не было. Врачи могут только поддержать, подлатать, подчистить, но человеческий организм неуклонно продвигается к смерти. И подталкивают его к концу именно микробы и паразиты, коими и являются различные вирусы. Вирусы постоянно модифицируются и нападают на человечество все с новым и новым оружием, они изнашивают человеческий организм и изматывают его иммунную систему. А как только иммунная система начинает давать сбой, накидываются всем скопом и поедают несчастного землянина. Какие там вампиры и оборотни? Детские сказки. Реальность оказывается гораздо страшней. В одной околонаучной литературе Шура даже прочитала, что у паразитов и микробов спираль ДНК закручивается в другую сторону, нежели у человека. Вот потому-то они инопланетяне и есть! Правда, когда Шура поделилась этой мыслью с заведующей кафедрой профессором Понятовской, та сверкнув на Шуру грозными глазами, рявкнула:

– Животова, мать твою так, этак и разэтак, если не хочешь всю жизнь мести улицы, то считай, что я ничего такого от тебя не слышала!

Шура поразилась цветистости профессорской речи, тут же вспомнила свою мать Эльвиру Викентьевну, живо представила то, что профессорша про нее сказала, заткнулась и окончательно разуверилась в возможностях современной медицины.

К окончанию Академии Шура курила, ругалась матом и чрезвычайно цинично смотрела на окружающую действительность. Работать она устроилась в кожно-венерологический диспансер, где замечательно вписалась в компанию таких же курящих, матерящихся и циничных врачей венерологов.

То ли от того, что Пьетрофич не смог больше выносить Шурин врачебный юмор, то ли просто от большой своей сердечной доброты, к окончанию учебы он купил Шуре квартиру в новом доме и подарил маленький автомобильчик марки «Мини». Неблагодарная Шура решила, что Пьетрофич просто над ней издевается, потому что слоны и бегемоты в «Мини» не ездят, однако ключи от машины и от квартиры у отчима взяла. Даже книксен в ответ изобразила, правда, лицо у нее при этом было кислее кислого.

– С богом, – строго сказала Эльвира Викентьевна и помогла дочери собрать вещи.

Шура тогда обиделась на мать и отчима, считая, что ее попросту выставили за порог. Хорошо еще хоть пенделя для ускорения не дали. Понятно, что любая другая девушка на Шурином месте считала бы себя в такой ситуации самой счастливой, но Шуре жить отдельно от семьи было невообразимо скучно и страшно. Шура боялась, что рано или поздно она никому не нужная будет решительно атакована микробами и помрет в этой своей отдельной квартире одна-одинешенька.

Правда квартира Шуре досталась очень даже симпатичная и уютная. С маленькой спаленкой и огромной кухней, в которой Шура, конечно, не без помощи Эльвиры Викентьевны и Пьетрофича устроила замечательную гостиную с диваном и телевизором. А чтобы было не так страшно сидеть перед этим телевизором одной, Шура приобрела себе кота. Она специально поехала в торговый центр, где производители элитных кормов для животных устроили кошачью выставку. Шура толкалась по выставке, разглядывая разномастных котов, пока не уперлась в загончик, где сидела совершенно невозмутимая мама-кошка, вокруг которой суетились три котенка. Все вокруг умилялись, глядя на этих котят, два из которых были вислоухими. Но Шуре понравился тот, у которого, как у матери, были маленькие остренькие ушки. Своим видом котенок смахивал по меньшей мере на министра иностранных дел. Очень важный и какой-то значительный, он, тем не менее, больше всех был похож на маму-кошку. Наверное, своей невозмутимостью. Шура увидела его и уже не смогла отойти. Купив котенка, Шура тут же приобрела специальную пластиковую клетку для перевозки котов, ящик с наполнителем для кошачьего туалета и тот самый элитный корм, ради которого вся выставка и затевалась. После всех этих покупок Шура пересчитала оставшиеся деньги и поняла, что сама она две недели до зарплаты будет питаться сигаретами и водой. А на работу придется ездить на маршрутке.

Кота Шура назвала Федором. В честь Феди Моргунова. Самого Федора Шура последний раз видела только на выпускных экзаменах. На выпускной вечер они оба не пошли. Чего там, спрашивается, на этом выпускном делать «жиртресту» и «недомерку»? Только расстраиваться. Шура знала, что Федя собирался поступать в мореходку. Потом ей стало не до Федора. Она зубрила, готовилась к вступительным экзаменам, потом переживала, что не поступила, потом поступала в техникум. Короче, замоталась. Спустя полгода по дороге на учебу в техникум Шура случайно встретила на автобусной остановке совершенно расстроенную Федину маму, которая сообщила ей, что Федор в мореходку не поступил, а загремел в армию. И не просто в армию, а на флот, где срок службы, как известно, дольше на целый год. После армии Федька почему-то не объявился, а потом Шура переехала в новую квартиру, так что единственного друга детства Федора можно было смело считать затерявшемся в пространстве.

Кота Федю Шура полюбила от всей души, и он отвечал ей взаимностью. Вечерами, когда Шура приходила с работы, он всегда помогал ей готовить немудреный ужин. Сидел рядом на кухонном столе и внимательно наблюдал за Шуриными действиями. Потом они вместе ужинали. Шура за столом, а Федор неподалеку у своей мисочки. После этого обязательно смотрели телевизор. Какой-нибудь новый фильм. Шура всегда после работы заходила в прокат и брала себе на вечер кино. Федор иногда садился вплотную к экрану и пытался понять, чего же там высматривает Шура, но в большинстве случаев он лежал у Шуры на коленях и громко урчал. Потом засыпал и сползал на диван рядом с Шурой. Там и оставался на всю ночь. Шуре иной раз очень неохота было покидать место рядом с теплым и сонным Федором и идти к себе в спальню, но Шура была врачом и знала кое-что про микробы и глисты, поэтому Федору в Шурину спальню, а особенно в Шурину кровать ход был заказан. Да он особо и не стремился. Просто по утрам он ложился перед Шуриной дверью, просовывал под дверь лапы и начинал ею легонько погромыхивать. При этом он совершенно четко выговаривал:

– Мам! Мам!

Это он так Шуру будил. Получше любого будильника.

Примерно через год после приобретения Федора опять неизвестно отчего с Шурой приключилось чудо. Она вдруг начала худеть. Правда, заметила она это не сразу. Сначала Шура обратила внимание, что ее широкие безразмерные штаны как-то странно съезжают вниз. Ремнями Шура никогда не пользовалась. Вот скажите, чего там бегемоту этим ремнем подпоясывать? Ну и наступила вдруг каблуком на свою съехавшую штанину и чуть не растянулась на асфальте. Хорошо, еще штаны с нее при этом не слетели. Потом Шура заметила, что может без особого труда влезть в свои единственные практически резиновые джинсы. Раньше в эти джинсы Шура влезала только лежа и застегивала их, выпустив из легких весь воздух. Шура удивилась, но решила, что вещи просто растянулись от частой носки. А однажды Шуру за каким-то бесом вызвали к главврачу, и там перед кабинетом она случайно увидела себя в зеркало. Дело в том, что в доме у себя Шура зеркал не держала. На фига? Только расстраиваться. Так вот, пробегая мимо зеркала, Шура вдруг увидела в нем Эльвиру Викентьевну. Только не шикарную и ухоженную, а какую-то замурзанную и обшарпанную. Шура от удивления встала, как вкопанная, не в силах оторваться от этого видения. Даже рот открыла.

Ясное дело, что после такой удивительной картины в зеркале, как только Шура выяснила, чего из-под нее хочет главврач, то тут же все это забыла и чуть ли не бегом рванула в процедурную. В процедурной были весы. Допотопные с гирьками. Хорошо, пациентов там не было, ведь не исключено, что в таком стрессовом состоянии наличие раздетых пациентов Шуру ни за что бы не остановило. Она с разбега взгромоздилась на весы и не поверила своим глазам. Вместе с одеждой она весила на восемь килограммов меньше, чем на последнем медосмотре в школе. Конечно, такой вес не был бы нормальным для какой-нибудь топ-модели, но для «жиртреста» Шуры Животовой он был пределом несбыточных мечтаний.

Однако Шура не запрыгала от радости на одной ноге, а глубоко задумалась и насторожилась. Весь ее врачебный опыт свидетельствовал исключительно об одном – человек внезапно и сильно худеет только в том случае, если его грызет самый страшный в мире недуг. То есть, по всему выходило, что инопланетяне уже взяли верх над Шуриным организмом, и она скоро умрет во цвете лет от болезни, которая не щадит никого. Это врачи только к недугам пациентов относятся цинично, когда же дело касается их самих, то ведут они себя более, чем трепетно. Вот и Шура первым делом вприпрыжку поскакала в кабинет к венерологу Нине Константиновне Вилковой.

Нина Константиновна женщина взрослая, мудрая и нетрепливая, а кроме того она опытный врач и пользуется в диспансере непререкаемым авторитетом. У Шуры Нина Константиновна всегда вызывала уважение и доверие. С ней можно было смело посоветоваться насчет такого важного деликатного вопроса. Приемные часы Нины Константиновны совпадали с Шуриными, поэтому им иногда удавалось вместе покурить, перекинуться парой-тройкой новых анекдотов и даже обсудить некоторые специальные медицинские статьи.

У двери кабинета Нины Константиновны стоял ряд совершенно пустых стульев, то есть, наблюдалось полное отсутствие пациентов. Шура сунула нос в кабинет и увидела откровенно скучающую Нину Константиновну, которая листала журнал «Власть».

– О, Шурка! – Нина Константиновна явно обрадовалась Шуриному появлению. – Пойдем, курнем, что ли? – Она поправила свою исключительную прическу серо-голубого цвета, достала из сумочки сигареты и пошла к дверям.

С этой новой прической Нина Константиновна стала похожа на Мальвину в бальзаковском возрасте. Нет, скорее пост-бальзаковском. Нина Константиновна была, как говорится, женщиной без возраста и чем-то напоминала Шуре её собственную мать. Только в отличие от Эльвиры Викентьевны она никогда не учила Шуру жизни, курила одну сигарету за другой и ругалась, как портовый грузчик. У Шуры подруг не было никогда, и она искренне считала Нину Константиновну своим старшим товарищем.

– Пойдемте, – обрадовалась Шура. – А чего это у вас сегодня никого нет?

Обычно перед кабинетом Вилковой народ кишмя кишел с утра до вечера.

– Так лето же! Хламидии с гонококками по дачам, да отпускам разъехались. Вот ужо осенью набегут. Нацепляют всякого и к Нине Константиновне: «Ой, спасите, помогите, откуда же это, мамочки мои!» – заворчала Нина Константиновна, запирая кабинет. – Откуда, откуда?!!! От верблюда, конечно. Из бани и бассейна! Откуда ж еще? Где там они еще сексом этим прелюбодейским занимаются! – Нина Константиновна хохотнула и с чувством заковыристо выматерилась.

В курилке на верхней площадке служебной лестницы Шура и Нина Константиновна уселись на широкий подоконник, примостили посередине вонючую консервную банку, служащую курильщикам диспансера пепельницей, и закурили.

– Ниночка Константиновна, вы ничего во мне странного не заметили? – жалостно спросила Шура и замерла в ожидании приговора.

Нина Константиновна окинула Шуру цепким профессиональным взглядом.

– Да, ничего вроде. Похудела слегка, – Нина Константиновна ухмыльнулась. – Никак влюбилась? То-то я вижу, похорошела. Небось у доктора Трахтенберга на приеме была? Это дело хорошее, – Нина Константиновна сладко вздохнула, матюгнулась и мечтательно закатила глаза. – Только костюм химзащиты обязательно требуй надевать. А то мне только тебя среди пациентов наших не хватает. Господи Иисусе! Это ж сколько всего производится медицинской промышленностью, а они все равно ленятся надевать. Знают о последствиях, и все равно ленятся. Козлы! Бляха муха!

– Да нет, – Шура аж рукой махнула, чуть сигарету не выронила. – Какой там Трахтенберг! Нет у меня никого, да и не было никогда.

– Чё? Правда? Ядрен батон, Шурка! Тебе ж лет-то уже, небось, никак не меньше четвертного? – На добром лице Нины Константиновны читалась смесь удивления и неподдельной жалости. – Как же это тебя так угораздило?

Шуре захотелось плакать, даже слезы на глазах навернулись.