Но вот планер пошел на посадку, начал постепенно снижаться и совсем не грациозно плюхнулся у самой кромки еще не полностью замерзшей реки. Основательно помялись бока и у «летчика», и у крылатой машины. Но все были счастливы – полет подтвердил правильность их расчетов. Летчик же, осмотрев повреждения и сочтя их незначительными, тут же решился на повторный эксперимент. Спорить никто не стал – упрямый характер Андрея Туполева был уже хорошо известен кружковцам.
…Так летом 1912 года впервые поднялся в небо будущий гений отечественного самолетостроения, а за его полетом волею судьбы наблюдал еще совсем молодой Климов, может быть именно тогда решивший посвятить себя созданию моторов для таких непослушных крылатых машин.
Начиная с третьего курса, студента Климова все чаще можно было встретить в аудитории профессора Гриневецкого и лабораториях молодых преподавателей – воспитанников ИМТУ Евгения Мазинга и Николая Брилинга. Здесь было иное царство – царство Его Величества Мотора.
Первое десятилетие ХХ века. Двигатель внутреннего сгорания уже перестал восприниматься как нечто диковинное, изобретен и дизель. В 1906–1907 годах в Механической лаборатории ИМТУ появляются первые экспериментальные установки с двигателями внутреннего сгорания, начинается исследовательская работа.
Так в стенах нынешнего «Бауманского» была заложена основа отечественной науки о двигателях.
Инициатором выступил известный ученый-теплотехник Василий Игнатьевич Гриневецкий. Закончив в 1896 году ИМТУ, уже через четыре года он профессор, а с 1914-го станет ректором училища.
А первоначально профессор Гриневецкий начал планомерные исследования рабочих процессов паровых машин и двигателей внутреннего сгорания. В 1905 году им разработана схема расчета котлоагрегата, год спустя – теория экономики рабочего процесса паровой машины. В 1906 году Гриневецкий предложил использовать двигатель внутреннего сгорания на локомотивах и разработал двухтактный двигатель двойного действия для тепловоза, который через три года был построен и успешно прошел испытания.
В 1907 году Василий Игнатьевич Гриневецкий начал читать в училище курс «Двигателей внутреннего сгорания» и организовал учебную лабораторию. В тот же год он опубликовал научный труд «Тепловой расчет рабочего процесса двигателей внутреннего сгорания», основные положения которого как «Отче наш…» будут повторять студенты нескольких поколений.
К тому времени стала очевидной перспективность применения двигателей внутреннего сгорания на всех видах транспорта. Возникла необходимость в теоретическом обобщении накопленных экспериментальных данных, в разработке теории рабочего цикла и отдельных процессов. И тогда к исследовательским и учебным работам профессор Гриневецкий привлек своих недавних учеников – Евгения Мазинга и Николая Брилинга.
Евгений Карлович Мазинг стал руководить испытаниями промышленных установок, проводившимися силами студентов ИМТУ, и возглавлять исследования газовых двигателей и газогенераторов.
Николай Романович Брилинг проводил первые отечественные исследования в области карбюраторных двигателей. Ему было предложено продолжить дальнейшие исследования, разработать теоретические основы рабочего процесса двигателей, а также преподавать новую дисциплину «Двигатели внутреннего сгорания».
Володя Климов быстро и, как оказалось, на все отпущенные Богом годы, сблизился с будущим профессором Брилингом. Николай Романович старше своего студента всего на шесть лет, в свое время он был блестящим студентом ИМТУ, но за участие в революционном кружке и распространение нелегальной литературы был исключен. Тогда на семейном совете решили отправить его в Германию для продолжения учебы. В 1907 году в Дрезденском университете недавний московский студент защитил докторскую диссертацию «Потери в лопатках паротурбинного колеса» и вернулся на родину.
Перед своими студентами молодой профессор предстал в 1908 году, задавшись определенной целью: среди десятков и сотен юношей отобрать тех немногих, с кем предстоит решать архиважную задачу рождения, становления и развития отечественного двигателестроения. И надо сказать, что вскоре среди его учеников и последователей окажутся будущие ученые и создатели российских двигателей: А. Д. Швецов, В. Я. Климов, Б. С. Стечкин, А. А. Микулин.
В 1911 году профессор Брилинг выпустил свой первый учебник «Двигатели внутреннего сгорания». В ходе лабораторных занятий студенты самым тщательным образом изучали существующие западные образцы моторов. Приходилось часами не отходить от лабораторной установки, простаивать за кульманом и с головой погружаться в изучение иностранных языков, чтобы без посторонней помощи понимать техническую документацию, читать специализированные иностранные издания. Сам профессор, прекрасно владея французским, немецким и английским, требовал этого от своих учеников. Уже в те годы Володя Климов научился вполне самостоятельно читать и понимать иностранные технические тексты, а в дальнейшем мог без переводчиков работать с французскими специалистами и прекрасно понимать англичан и немцев, что очень скоро ему пригодилось…
Знакомство Володи Климова и профессора Брилинга запомнилось обоим. В тот день Николай Романович несколько дольше обычного задержался в лаборатории – он проводил один из экспериментов, изучая применение различных видов топлива для карбюраторных двигателей. Училище почти опустело, повсюду воцарилась тишина. И вот за дверью комнаты, мимо которой он проходил, будто бы послышались шаги. Профессор заглянул в неосвещенную аудиторию. Присмотревшись, он заметил высокого молодого человека, словно маятник расхаживающего от стены к стене.
– Что вы здесь делаете, сударь? Да и кто вы такой? – Брилинг вошел в помещение и зажег свет.
– Простите, я… мне необходимо обдумать…, – послышался негромкий растерянный голос. Форменный китель успокоил профессора – перед ним был один из студентов.
– О чем же, позвольте спросить, вы размышляли? И почему именно здесь, да еще в темноте?
– Извините, Николай Романович, – при свете ламп молодой человек узнал Брилинга и совсем стушевался. Прошло несколько минут, пока он не пришел в себя, и уже твердым голосом представился: – Студент Владимир Климов, здесь только что закончилась последняя лекция для нашего курса.
– Только что… Прошло не менее двух часов, – посмотрев на часы, заметил профессор. – Вы так, пожалуй, не один километр прошагали.
– Еще раз извините, – Климов подошел к своему столу и начал быстро, но аккуратно укладывать в портфель конспекты. Все еще смущаясь, пояснил: – С детства у меня такая привычка – самое важное обдумывать на ходу.
– Давайте-ка все же присядем, и, может быть, вы сочтете возможным поделиться со мной своими мыслями.
И Владимир неожиданно для самого себя высказал все наболевшее. Месяц за месяцем идут занятия, заканчивается второй курс, позади и восьмимесячная заводская практика, а что-то гнетет душу, будто главное упускаешь.
– А где вы проходили практику?
– На котельном заводе А. И. Бари. То есть сначала на Мясницкой – в технической конторе, а уж потом в заводских корпусах Симоновой слободы.
– Что ж, вам повезло, интереснейшее место в Москве. Это сейчас там заводы – Бари развернулся, да бельгийцы электромеханический выстроили. Не та уже Симонова слобода. А раньше здесь были самые живописные дачи – Бекетова и Селивановского, сосновая роща, великолепный старинный парк с мостиками, гротами, беседками. Вся Москва туда на прогулки съезжалась. По рассказам, и Карамзин «Бедную Лизу» именно здесь сочинял. Пруд за Симоновской заставой так «Лизиным» и называют. Да и завод, куда вас направили, один из лучших, с тридцатилетними традициями. Уникальное, разноплановое производство. Конечно, и сам Бари прекрасный организатор, хороший инженер, но его самая большая удача – Владимир Григорьевич. Не случайно фирму Бари так и называют: «контора по эксплуатации изобретений Шухова». Довелось познакомиться с ним?
– Да, Владимир Григорьевич недели две был нашим куратором, знакомил со своими изобретениями.
– Шухов – настоящий белгородский самородок, гениальный инженер, конструктор. А какое разнообразие тем: гигантские железнодорожные баржи для перевозки нефти, новые типы цементных хранилищ, водотрубный котел, насосы, разборные металлические конструкции для доменных печей и павильонов крупнейших международных выставок, мосты, башни и многое другое. Практически все, что сконструировал Шухов, пользуется спросом, обеспечивая завод заказами. Увлекло Вас производство, интересно было на практике?
– Очень познавательно, но…
Оказалось, что Владимир Климов с детства «заболел» авиацией и поступил в училище с намерением стать в этом новом деле хорошим специалистом. Он, конечно, не посмел признаться в самом потаенном – желании стать Конструктором, реализовать все самые смелые свои фантазии. Пока же приходится заниматься совсем иными проблемами, а время уходит…
Николай Романович слушал очень внимательно, но между тем еле сдерживал улыбку:
– Дорогой мой студент Климов, не стоит так огорчаться. Поверьте мне, все только начинается. ХХ век, запомните мои слова, подарит еще немало сюрпризов. И нужно благодарить Бога за то, что нам довелось родиться именно в эти годы. Вам же рекомендую с самого начала определиться, чему вы отдаете предпочтение: самолету или мотору?
Владимир не смог ответить, профессор Брилинг между тем продолжал.
– Авиация еще в зачаточном состоянии, особенно в России. А пока необходимо самым тщательным образом изучать пусть небольшой, но от этого еще более ценный опыт других стран. И, как знать, может быть, именно вам представится уникальная возможность активного участия в становлении нашей авиации. Воспитывайте в себе смелость и ответственность ученого, а талантливая личность, как вы смогли убедиться на практике, определяет судьбу заводов, отраслей, да и страны в целом. Дерзайте, молодой человек, дерзайте! Авиации так нужны десятки, сотни «шуховых»!..
Та памятная встреча сыграла определяющую роль в судьбе Владимира Климова, не предполагавшего, что это знакомство очень скоро перерастет в прекрасную творческую дружбу студента и Учителя. Их пути отныне очень тесно переплетутся. Увлечение моторами приведет к созданию отечественной научной школы двигателей внутреннего сгорания, а в дальнейшем их полностью поглотят проблемы легкого транспортного двигателестроения, в том числе и авиационного.
1914 год семья Климовых наконец-то встречала в собственной квартире. Строительство доходного дома было завершено, заканчивалась и внутренняя отделка помещений. Фасадная шестиэтажная часть здания в два подъезда выходила на Таганскую горку, а вглубь Тетеринского переулка шло крыло с понижением этажности.
Дом несомненно удался. Внешне отделанный серым бугристым покрытием, он удачно вписался в ряд основательных построек новой Таганки. Выросшие за последние годы многоэтажные здания к тому времени полностью закрыли низкорослые деревянные домики некогда провинциального района. Все квартиры климовского дома сразу по завершении отделочных работ разбирались жильцами, и почему-то наибольшим успехом они пользовались у иностранцев. Итальянцы, французы, немцы и англичане быстро заполнили новые квартиры, оформляя их в долгосрочную аренду. Цены у Климова были умеренные, а дом находился в десяти минутах езды от центра.
Яков Алексеевич для своих домочадцев отвел высокий бельэтаж в том подъезде, что ближе к Таганской площади. Все окна в этих квартирах были забраны выгнутыми узорчатыми прутьями, отчего пространство зрительно увеличивалось. Широкая мраморная лестница в обрамлении колонн вела на площадки, откуда в разные стороны расходились квартиры. Слева, в четырех комнатах, разместилась мужская половина семьи, а справа – хозяйка с подрастающими дочерями и кухарка – молодая деревенская девушка все из того же Еросова. Яков Климов – хозяин и кормилец – занял просторную комнату, ближайшую к лестничному маршу. Там же в рабочее время сидел конторщик, ведущий все учетные бухгалтерские книги.
Ни в квартире, ни в конторе Яков Алексеевич никогда не назначал встреч со своими партнерами или заказчиками. Для деловых переговоров, заключения контрактов, следуя московским традициям, он оплачивал свой постоянный столик в уютном ресторане, размещавшемся в подвальчике ГУМа на Красной площади. Достаточно было занять этот столик и представиться: «Я к Климову», и половой беспрекословно принимал все заказы, записывая расходы в счет бывшего владимирского крестьянина. В конце месяца Яков Климов оплачивал по своему счету, как правило, не проверяя составляющие представленной суммы. И Яков Алексеевич, и хозяин ресторана, и половые всегда оставались довольны друг другом. Не жаловались на кухню и гостеприимство частые гости Климова, среди которых нередко мелькала молодежь в студенческих форменных костюмах.
Дело в том, что Володя Климов нет-нет, да и пригласит кого-нибудь из однокурсников на обед за отцов столик. Молодежь в ИМТУ училась разная, многие приезжали издалека и жили в Москве на стипендию да нечастые денежные переводы от родных, а кое-кто и вовсе не мог ожидать помощи из семьи. Как ни странно, но именно среди кружковцев Жуковского и учеников Брилинга таких студентов было большинство.
Конечно, половые очень быстро распознали эту хитрость, как и сам Яков Алексеевич. Но заказы от «клиентов Климова», как представлялись студенты, принимались безоговорочно. Отец Володи был мудрым человеком и понимал, что даже такой невольный контроль – лучше, чем абсолютно бесконтрольная жизнь сына. Он неизменно оплачивал студенческие счета, с удовлетворением подмечая умеренность заказов.
Среди друзей Володи ни тогда, ни впредь не было людей невоспитанных или неумеренных в любых своих проявлениях. Он всегда ценил в людях интеллигентность и тактичность. Крестьянское воспитание и его самого приучило к скромности и сдержанности.
Если же во время обеда студенты видели входящего в ресторан Якова Алексеевича, они тут же исчезали через вторую дверь. От игры в почтенных клиентов в один миг не оставалось и следа. И долгие годы «столик Климова» поддерживал молодую авиационную поросль, вскоре ставшую у руля великих дерзаний.
…Этим летом, впервые за все годы, Яков Климов вывез семью не в деревню к владимирской родне, а снял для них в пригороде просторную дачу. Сам по-прежнему занимался домом, контролировал завершение отделки, а на выходные приезжал к своим. На соседних дачах разместились две большие семьи: Климовых и Бусуриных – родственников жены Прасковьи. Детворы всех возрастов здесь оказалось много, погода стояла великолепная, и с раннего утра, сразу же после завтрака, все устремлялись на улицу.
Студенческая молодежь, дружившая с малолетства, решила ставить оперу. И после долгих обсуждений остановились на «Евгении Онегине». Нашлись и музыканты, хорошо игравшие Чайковского, и артисты – исполнители главных ролей, остальные же праздные дачники с удовольствием участвовали в массовке. У Володи оказался приятный голос и хороший слух. Он легко разучил партию Ленского и принялся за костюмы и декорации. Их создавали здесь же, всем миром, из подручных материалов. Приехавший в субботу отец застал своего старшего отпрыска, всегда сдержанного и молчаливого, в необычайно приподнятом настроении.
Уже вечерело, а смех и пение раздавались со всех сторон. Яков Алексеевич отдыхал с дороги в тенистом саду и с долей удивления наблюдал за своими детьми. Дачное раздолье сделало их раскованными и совсем иными. В Москве за постоянными делами и заботами он как-то и не заметил, как быстро повзрослел его «клуб отпетых». Старшие – Стеша, Фруза и Володя с Николаем – уже совсем взрослые, скоро получат профессии в своих институтах да гимназиях, все помощь будет. А там средним – Вере, Александру и Софье – поступать куда-то надо, пора бы уже определяться. Что-то их всех ждет? В газетах все про войну галдят, так и правда недолго беду накликать. Вон австрияка наследного на днях убили, шумиха-то поднялась!..
Его раздумья прервали последыши – по тропинке к отцу бежали пятилетняя Леля и Ледя, как звали в семье Леонида, хоть и младше на два года, а по шустрости да ловкости не уступал сестре. Подбежали к отцу, уткнулись в колени и в ожидании подняли свои смуглые мордашки. Яков достал обоим по фигурному леденцу – то-то радости было! Гладит их по головкам разомлевший под солнышком, подобревший с годами отец, и будто не был он никогда грозным да строгим, не усмирял любой детский гвалт одним лишь взглядом.
Любил он младшеньких больше всех. Да и то сказать, они да старшие братья – Володя с Сашей – все в его породу пошли, климовская стать: стройные, черноволосые, кареглазые. И характер дедов своих унаследовали: устремленность да решительность Богом данную. Какой-то внутренний стержень в них с детства чувствовался, а Володя – тот совсем уж особенный, будто знает что, от многих сокрытое. Остальные же дети – те в Прасковью: круглолицые, светловолосые и голубоглазые, мягкость и покорность в них устиновская продолжилась.
А из окна Володиной комнаты вновь и вновь раздавалось пение, с характерной для него основательностью сын упорно репетировал свою арию перед завтрашним спектаклем, с чувством выводя: «Что день грядущий нам готовит?..»
Семья Климовых была далека от политики. Сам Яков Алексеевич считал, что жить надо просто и правильно, по-христиански. А что до всяких там революций и войн – так это все от безделья, если б каждый занимался своим делом основательно, будь то половой, дворник или важный чиновник, – не оставалось бы времени на дурные дела и мысли. Тому и детей своих Яков Климов учил. Но взрослели его отпрыски, уходили в большую жизнь – и там сталкивались с иными законами, с иной человеческой философией.
…Воздух Европы постепенно накалялся. Ощущение неминуемого взрыва витало повсюду. Как и прежде, студенты Императорского училища каждый день начинали с обсуждения последних газетных новостей: российских и мировых. И если раньше в центре внимания оказывалась повседневная жизнь – повальное увлечение танго, похищение из Лувра картины да Винчи «Мона Лиза», рождение киностудии в Голливуде, трагедия британского лайнера «Титаник», то теперь даже самые аполитичные рассуждали о будущем Европы, государственной политике и ее приоритетах. Все живо интересовались происходящим, были в курсе основных событий, и потому июньское убийство эрцгерцога Австро-Венгрии Фердинанда с супругой в Сараево потрясло больше, чем трагическая кончина собственного премьер-министра Столыпина в сентябре одиннадцатого года.
Большинство однокурсников Володи, не сговариваясь, спешно вернулись в Москву, отказавшись от долгожданных каникулярных планов. К середине июля почти все были в сборе. По утрам они приходили в училище, дожидались своих профессоров и за работой, экспериментами шли нескончаемые беседы. Брилинг был откровенен со своими учениками, студентов же интересовала готовность России, ее техническая оснащенность в преддверии большой войны. Все, о чем поведал им Брилинг, большого оптимизма не вызвало.
Авиация во всех странах делала только первые шаги. Создавались конструкторские бюро, готовились квалифицированные инженерные и рабочие кадры, методом проб и ошибок разрабатывалась технология производства. Шла нормальная техническая эволюция. Авиамоторостроение базировалось на достижениях моторостроения автомобильной промышленности. На Западе эта отрасль развивалась гораздо интенсивнее, чем в России, где автомобилестроение только зарождалось, машины начали собирать на вагонном заводе в Риге. Да, были небольшие починочные мастерские иностранных фирм – исключительно для ремонта завозимых в Россию автомобилей. И не естественная эволюция, а резкий скачок происходит лишь там, где появляется яркая талантливая личность. Таков, видимо, наш путь. Мы – нация вдохновения и порыва.
В 1909 году в Санкт-Петербурге был открыт первый русский авиационный завод – завод Первого петербургского Товарищества авиации и воздухоплавания, на котором талантливый авиаконструктор Яков Модестович Гаккель создавал свои достаточно оригинальные и самобытные самолеты. В Киеве в 1910 году студент Киевского политехнического института Игорь Сикорский совместно с Былинкиным построил свой первый самолет БиС-1, который мог только подпрыгивать. Впервые подняться в воздух Сикорскому удалось 3 июня 1910 года на своем втором самолете – БиС-2. Из-за недостаточного запаса мощности самолет мог летать только по прямой. Характеристики последующих самолетов Сикорского – С-З и С-4 – также были невысокими. Намного совершеннее и крупнее оказался С-5. На нем Сикорский сдал экзамен на звание пилота, установил четыре всероссийских рекорда, совершил показательные полеты, в начале сентября 1911 года участвовал в военных маневрах, где продемонстрировал превосходство С-5 над принятыми на вооружение самолетами иностранных марок.
Учтя опыт постройки и испытаний С-5, Сикорский разработал в конце 1911 года самолет С-6, на котором установил мировой рекорд скорости полета с двумя пассажирами. Конструктор был удостоен почетной медали Императорского Русского технического общества. А модификация самолета С-6А была выставлена на Московской воздухоплавательной выставке 1912 года, где Сикорский удостоился Большой золотой медали. Его имя стало широко известно в России…