скачать книгу бесплатно
Шарнирные куклы. Мир под стеклом. Исторический детектив
Иоланта Ламарр
Туманный Утёс. Далёкая островная провинция, затерянная во мраке, тумане и лжи. Её окружают неприступные скалы и мрачный, непроходимый лес, из чащи которого, по слухам, ещё никто не возвращался живым. Алина Лайтер отправляется на остров, чтобы расследовать загадочные убийства. Но что в действительности за этим стоит? Шёпот, тайны, интриги, многозначительные взгляды, странные сны… Пожалуй, она сама не успеет заметить, как опасная работа превратится в расследование её же собственной жизни.
Шарнирные куклы. Мир под стеклом
Исторический детектив
Иоланта Ламарр
© Иоланта Ламарр, 2017
© Людмила Викторовна Слёнкина, иллюстрации, 2017
ISBN 978-5-4483-7579-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящается моей маме. Огромное спасибо за твои любовь и поддержку: они согревали меня во все времена.
?Один прохожу я свой путь безутешный, ?
В душе нарастает печаль; ?
Бегу, убегаю, в тревоге поспешной,
И нет ни цветка на дороге, ведущей в угрюмую даль.
Повсюду мученья;
В суровой пустыне, где дико кругом,
?Одно утешенье,
Мечта о тебе, моё счастье, мне светит нетленным лучом.
?Мне снятся волшебные сны – о тебе. ?Не так ли в пучине безвестной, ?
Над морем возносится остров чудесный, Бушуют свирепые волны, кипят в неустанной борьбе. ?
Но остров не внемлет, ?
И будто не видит, что дико кругом, И ласково дремлет,
И солнце его из-за тучи целует дрожащим лучом.
(Э. По. Один прохожу я свой путь безутешный…)
Ребёнок, однажды обжегшись, тянется к огню.
(О. Уайльд. Портрет Дориана Грея)
Пролог
На севере-западе, примерно в трёх днях пути от Сентены[1 - Столица Ластертада. – Прим. автора.], есть маленькая островная провинция, соединённая с материком огромным железным мостом, который почему-то напоминает здешним суеверным жителям страшного монстра из детских сказок. Немногие в Ластертаде[2 - Вымышленная северная страна. – Прим. автора.] слышали об этом месте, и едва ли кто вообще бывал в столь отдалённом крае. В самом изолированном городке, больше походившем на сельскую местность, по сути, не было ничего необычного или же запоминающегося, разве что только несколько построек из белого камня, принадлежавших четырём семьям основателей. Они были похожи на старинные замки и располагались точно по периметру заселённой части провинции, точно грозные сторожевые башни в тюремном поселении.
В это время суток на улицах острова уже давно стояла глухая, безлунная ночь, но в одном из этих каменных домов, том самом, что стоял в гордом одиночестве на высоком холме и был построен не менее пяти столетий назад, всё еще горел тусклый мерцающий свет. На стенах, в обилии увешанных семейными портретами в тяжёлых рамках, выполненных уверенной рукой искусного художника, плясали причудливые тени, отбрасываемые пламенем свеч. Холодный осенний ветер, проникавший в помещение сквозь приоткрытое окно, заставлял людей (кроме самого хозяина, высоко ценившего свежий воздух), находившихся в богато обставленной комнате на втором этаже, зябко ёжиться и кутаться в пиджаки и пледы.
За столом из тёмного крепкого дерева, изредка макая гусиное перо в старинную чернильницу и царапая им что-то на листке плотной дорогой бумаги, сидел пожилой господин в строгом костюме. Его здоровье и тело были уже не теми, что когда-то: всё-таки возраст давал о себе знать. Глубокие морщины прорезали некогда высокий благородный лоб, сухие, мозолистые пальцы скрючились, а больная спина не позволяла сидеть на стуле так ровно, как того бы хотелось. Но всё же волевое лицо мужчины, чётко очерченные скулы и подвижные, умные глаза говорили о внутренней силе и неутолимой жажде жизни.
За спиной аристократа неподвижно и даже как-то торжественно стояли двое: ничем не примечательный мужчина средних лет в костюме дворецкого и молодая светловолосая женщина с точёными чертами лица – даже, скорее, девушка – в красивом белом платье, какие по традиции одевают молодые особы на свой первый бал. Оба неотрывно следили за правой рукой графа, которая неторопливо, но уверенно выводила слова, отчего-то кажущиеся роковыми. Вот, наконец, пожилой мужчина поставил в конце листа свою знаменитую размашистую подпись и протянул перо верному слуге. Последний, принявший на себя роль свидетеля, покорно сделал то, что ожидал от него господин. Граф благодарно кивнул дворецкому, после чего сложил завещание на манер письма и, предварительно растопив воск с помощью свечи и накапав нужное количество на бумагу, поставил фамильную печать. На последней гордо красовался родовой герб – легендарная птица феникс, восстающая из руин и пепла.
Девушка с признательностью положила тонкую белую руку на плечо своего тайного благодетеля и мягко улыбнулась. От этой улыбки лицо её осветилось каким-то особым внутренним светом, сделав вдруг свою обладательницу невозможно красивой. Дворецкий бросил на неё удивленный и отчасти настороженный взгляд, но через некоторое время полностью забыл об этом.
То, что могло кардинально изменить, а в некоторых случаях и поломать жизни многих, было аккуратно сложено и надёжно спрятано в переплёте объёмной книги, взятой из семейной библиотеки. Граф доверил документ, содержащий его последнюю волю, преданному слуге, которого знал также хорошо, как и себя, а, может быть, даже лучше. Тот с достоинством принял возложенную на него то ли великую честь, то ли страшный приговор и положил увесистый фолиант в свой неизменный кожаный портфель. Затем, коротко, но в меру почтительно поклонившись, дворецкий спешно покинул комнату, а через пару минут и сам хозяйский особняк. Очаровательная дебютантка и пожилой господин также вскоре распрощались, клятвенно пообещав друг другу хранить известные им одним тайны.
Итак, давно задуманное наконец-то свершилось, а все тузы удобно устроились в рукаве. Вот только кому принадлежал этот пиджак? Одному из тех троих, кто видел, что скрывала печать с изображением феникса, или же кому-то другому, совершенно постороннему или, возможно, напротив, очень близкому? Кто выигрывал от всего этого, а для кого слова на дорогой бумаге стали фатальными? Ответами на данные вопросы едва ли кто располагал в то время в этой далёкой и безвестной провинции.
Крытая карета, на дверце которой был вырезан уже знакомый нам фамильный герб, стремительно неслась по размытой дождями сельской дороге. Копыта породистых лошадей увязали в грязи, но молодой кучер не обращал на это обстоятельство никакого внимания и подгонял животных кнутом и изощрёнными проклятиями. Куда он так спешил или от чего бежал, для посторонних, случайно видевших размытое пятно кареты краем глаза, оставалось загадкой. В разряжённом воздухе стояла какая-то мрачная, гнетущая атмосфера, будто сама природа предчувствовала надвигающуюся беду и хотела предупредить о ней своих подопечных. Внутри экипажа, прижимая к груди портфель, словно родного ребёнка ранее бездетный родитель, сидел тот самый дворецкий, что по воле то ли своего графа, то ли зловредной судьбы, изредка любящей изощрённо пошутить, стал свидетелем документа, который мог уничтожить будущее многих влиятельных людей. Сложившаяся ситуация, несомненно, превратила его в подобие ходящей мишени, и потому мужчина, далеко не глупый и порядком умудрённый в интригах (кто сказал, что с ними не сталкиваются даже в глухих островных провинциях?), придумал один нехитрый план, согласно которому он смог бы обезопасить не только своего достопочтенного господина, но и его завещание. Почему-то второе казалось ему сейчас дороже и важнее собственной жизни. Возможно, в этой пьесе далеко не последнюю роль сыграла его хвалёная интуиция, а, может быть, этот слуга был просто до фанатизма преданным своему господину. Впрочем, какая разница?
Раздавшийся прямо над головой раскат грома заставил дворецкого судорожно дёрнуться и нехило приложиться и так разболевшейся от многочисленных переживаний головой о дверцу кареты, которую, к слову, мотало из стороны в сторону, как ветхую рыбацкую посудинку в шторм. Мужчина, болезненно поморщившись и потерев ноющий затылок, пересел поближе к выходу, чтобы крепче держаться за ручку на поворотах. Езда этого кучера, совсем недавно принятого к графу на работу, никогда не нравилась господину дворецкому, однако в данный момент он был готов вытерпеть ради «благого дела» даже подобную пытку. К тому же у него просто не было выбора: «лихач», как ехидно окрестил его про себя мужчина, был первым, кто попался в конюшне ему на глаза. Да и всё-таки, стоит признать, этот молодой слуга повёл себя вполне профессионально: не задал ни единого вопроса, подготовил экипаж, запряг лошадей, да и сейчас как гонит, не обращая ни малейшего внимания на надвигающуюся грозу.
Внезапно, точно по какому-то давно забытому волшебству, всё стихло: прекратились завывания ветра и раскаты грома, не слышалось больше ни топанья лошадей, ни их надрывного ржания, ни ударов кнута, ни даже выкриков резвого кучера. Карета замерла – как вкопанная. Впрочем, последнее дворецкий понял далеко не сразу: сначала он и вовсе наивно порадовался тому, что буря, кажущаяся несколько мгновений назад неминуемой, неожиданно отступила. Потом мужчина, сам не зная, почему его пальцы вдруг задрожали, медленно отодвинул занавеску и выглянул в окно. Яркая вспышка молнии осветила засеянное поздней пшеницей поле, неподалёку за которым виднелись тёмные и несколько устрашающие силуэты высоких деревьев. Лес этот местные жители уже не одно столетие называли проклятым и по возможности всегда старались обходить стороной. Те же немногие здесь, кто относился к народным предрассудкам со скептическим недоверием и рисковал срезать путь в этом месте, почти никогда оттуда не возвращались. Причина, по которой в Мёртвом лесу пропадали люди, была никому неизвестна, но предположений, разумеется, было немало. Одни убеждённо говорили, что в глухой чаще обитают кровожадные привидения или нечто в том же духе, потустороннее и опасное, другие – что в исчезновениях виноваты голодные хищные звери. Впрочем, смельчаков, желающих докопаться до истины, как ни странно, не находилось.
В оглушающей тишине, от которой непроизвольно начинало звенеть в ушах, послышались осторожные, выверенные шаги, затем кто-то поскрёбся чем-то острым (лезвием ножа? когтями?) об обшивку кареты. Только тогда мужчина с возрастающим ужасом понял, что экипаж давно остановился, а кучер с лошадьми, скорее всего, уже мертвы – а иначе, почему же они всё это время ничем не выдают своего присутствия? Не находя в себе силы вновь выглянуть в окно, он отдёрнул руку от занавески и зачем-то оглядел карету изнутри, будто бы в ней можно было найти спасение. В одном дворецкий был уверен так, как никогда раньше: кем бы они ни были, они пришли за тем, что было спрятано его хозяином меньше часа назад в книжном переплёте. Но кто же мог об этом узнать? Неужели их каким-то образом подслушали? Невозможно: они ведь так старались не произносить вслух ничего лишнего, пользовались лишь тонкими намёками, непонятными постороннему. Или же их предала эта странная девушка с личиком ангела, способная свести с ума любого мужчину одним взглядом своих небесных глаз маленькой невинной девочки? Но поступи она так, ей самой было бы хуже.
Стрелки на циферблате ручных часов дворецкого пробежали около шести минут. За это время он, несмотря на сковавший его тело ужас и липкое чувство паники, сделал всё от себя зависящее, чтобы надёжно скрыть то, что было ему доверено. Снаружи ничего не происходило, по крайней мере, так казалось мужчине. А он прислушивался к каждому малейшему шороху или скрипу. Вжавшись в сиденье, он держался ослабевшими пальцами одной руки за ручку дверцы, другой же – прижимал к себе портфель. Впрочем, графский слуга почему-то не боялся того, что неминуемо ожидало его по ту сторону кареты. Хотя нет, не так. Он, разумеется, испытывал страх перед силой, которая смогла остановить жизнь в радиусе мили: всё же он был лишь человеком, физически слабым и беспомощным, и даже (в чём особенно стыдно было ему признаться) щепотку суеверным. Но мужчина будто уже смирился с тем, что, возможно, не увидит сегодняшний рассвет. И даже, напоследок, сделал всё, чтобы последнее оказалось правдой. Не подумайте, что он был трусом – вовсе нет. Просто дворецкий с детства ненавидел любые проявления боли и, как вдруг ему вспомнилось, пару раз даже падал в обморок от одного вида крови.
Поэтому, когда что-то с силой рвануло дверцу и бросилось на верного графского слугу, в его широко распахнутых и уже мёртвых глазах застыли не только горечь и сожаление. Было там ещё и удовлетворение (самим собой?), отчасти светлое, отчасти мрачное.
Глава 1. Ветер перемен
Некоторое время спустя описанных выше событий в столице Ластертада, Сентене, такой высокомерно-далёкой от всех ужасов и бед своих провинций, разгорался новый будничный день. На небе ослепительно светило октябрьское солнце. Сегодня оно, как никогда раньше, напоминало лихорадочно-жёлтое куриное яйцо, медленно плавящееся на гигантской сковороде.
Признаться, солнцу нисколько не хотелось созерцать жителей этой мрачной, северной страны. Известно, что все люди – незначительные, погрязшие в собственной никчёмности и мерзости создания, стоит только посмотреть на них с высоты. Могущественному небесному светилу приходилось чувствовать себя беспомощным пленником в собственном королевстве. Всё, что ему оставалось, – это ждать спасительные пуховые облака, что сегодня, судя по безукоризненно чистому небу, было совершенно бессмысленно.
Внизу же, по выметенным мощёным улицам, ни на секунду не приостанавливаясь даже для того, чтобы перевести дух, толкалось объёмистое нечто, состоявшее из жителей столицы и приезжих. Все они спешили в самые разные места и уголки, разбросанные по прекрасному, но такому неповоротливо-громоздкому городу, сворачивали на главные проспекты, в тесные, глухие проулки (в последних запросто могли зарезать ржавым ножом и совершить любые гнусности). Кто-то шёл пешком, а кто сидел в каретах – и каждый из них был погружён в свои собственные мысли.
Внезапно одна из прохожих, молодая девушка в простом дымчатом платье, рассмеялась тихим, слегка истеричным смехом. Несколько человек с любопытством посмотрело ей вслед. Девушка чем-то неуловимо напоминала тот сорт людей, которых в народе именуют «ведьмами».
Алина Лайтер
В целом Алина Лайтер была совершенно непримечательна: высокая, худая, светловолосая, с огромными хризолитовыми глазами и с тусклой бледной кожей. Немногочисленные знакомые весьма её недолюбливали: подчас девушка могла показаться людям слегка не в себе.
Алина была круглой сиротой и совершенно не помнила своих родителей: её отец с матерью погибли много лет тому назад. В настоящее время она жила в квартале для госслужащих в недостроенном доме своего дяди и изредка подрабатывала швеёй. Больше всего на свете девушка не выносила собственной жизни. Сегодня, правда, Алина чувствовала некоторое оживление, возможно, даже вдохновение. Всё началось с раннего утра, когда она увидела какую-то бумагу, одиноко лежавшую на кухонном столе, которая оказалась не чем иным, как областной грамотой, оформленной на имя её кузена Жуана. Девушка немало удивилась тогда: обычно в их городе служебникам – людям, ответственным за порядок и безопасность – вручали лишь столичные грамоты, которые представляли собой разрешение на расследования нарушений в пределах Сентены. В ходе небольших расспросов дяди, который, как и большинство коренных сентенцев, вечно куда-то спешил, Алина поняла, что безответственный Жуан снова что-то натворил на работе – и начальство в качестве наказания решило отправить его в какую-то глушь расследовать загадочные убийства.
Позже она тактично поинтересовалась у необычайно радостного брата, когда он начнёт собираться в дорогу. Жуан на это рассмеялся и заявил с лёгким оттенком мужского превосходства, что у него ещё есть достаточно времени, которое, кстати говоря, он намерен провести с пользой. Алина закатила глаза и решила не уточнять, с какой именно «пользой»: Жуан Лайтер, служебник самого младшего ранга, на всю столицу славился своими похождениями по борделям и игровым заведениям. В который раз уже Алина подумала (разумеется, не без сарказма), что, похоже, все вокруг счастливы и довольны жизнью, кроме неё самой.
Она же, живя в шумной и безразличной Сентене, привыкла чувствовать себя словно птица в захлопнувшейся клетке. Почти всё, что Алину окружало, ей давно уже опротивело: муторная работа, за которую платили ничтожные деньги, холодно-вежливое поведение родственников и презрительное – знакомых, огромный недостроенный особняк, вечно продуваемый насквозь зимними вечерами, в котором прошла большая часть её юности, прекрасная помпезная столица. Даже постоянная опека бабушки, которая никак не могла дождаться, когда же «её любимая внучка наконец-то выйдет замуж и заведёт детей» (от последнего Алину коробило особенно сильно). И вдруг, точно незаслуженное благословение свыше, подвернулась такая возможность. Больше всего на свете девушке хотелось что-нибудь изменить в своей жизни. Что же теперь могло заставить её устоять перед соблазном?!
Впрочем, признаться, решение отправиться на задание, которое предназначалось её ветреному кузену, поначалу было встречено в штыки рассудительностью и страхом перед неизвестным. Даже сейчас, стуча стёртыми каблуками по искусно выложенной набережной, чья поверхность, поблёскивая на солнце до рези в глазах, почти удачно пародировала зеркало, и сжимая в руке старую дорожную сумку, в которую поместилось всё самое необходимое для дальней дороги, включая позаимствованные у дяди инструменты служебников, Алина терзалась сомнениями. Не поступает ли она излишне самонадеянно? Не глупо ли, в конце концов, браться за то, чего никогда раньше не делала?
Но повернуть назад, туда, где жили семьи служебников и прочих городских чиновников, Алина так и не смогла себя заставить.
Девушка остановилась и, высоко запрокинув голову, посмотрела на небо, на котором сегодня не было видно ни единой тучки, ни малейшего клочка облаков – весьма редкое явление для холодного и сумрачного Ластертада. Алина подумала, что, возможно, необычайно тёплая и солнечная погода была знаком свыше.
Внезапно девушка привстала на цыпочки и до боли вытянула тонкую шею. В таком положении Алина простояла почти минуту: прикрыв глаза, она слегка раздувала крылья носа, словно хотела впитать в себя весь аромат летнего дня. Прохожие толкали её, задевали острыми локтями и тяжёлыми сумками, но, погружённая в себя, зеленоглазая девушка не обращала на них ровно никакого внимания. Бледнокожая до прозрачности, она выглядела на оживлённой улице города точно призрак далёких времён, отрешённый, схоронившийся в коконе собственного воображения, обрекший самого себя на вечное, изматывающее одиночество.
Впрочем, в глубине души Алина дрожала от страха, который едва ли испытывают привидения. Она так сильно боялась разочароваться! Так не хотела сделать что-то неправильное, такое, о чём потом останется только сожалеть!
На пути задумавшейся девушки вдруг выскочил, будто из-под земли, Дворец Талантов – одна из самых величественных построек столицы. Алина, немного помедлив напротив парадных ступенек, уверенно обошла здание и направилась к чёрному ходу, которым в основном пользовались только прислуга и артисты. Ей не составило труда найти ту, кто была последней, но едва ли не самой важной составляющей её сумасшедшего плана.
Сирша Валентайн, восходящая звезда сентенского театра, была одной из самых красивых и видных женщин столицы. У неё были волнистые тёмные волосы, молочная кожа с лёгким румянцем на щеках и слегка раскосые светло-голубые глаза, обрамлённые облаком густых ресниц. Девушки никогда не были подругами, но блистательная актриса должна была Алине услугу. «Одну, но какую только захочешь», – сказала она в тот далёкий вечер прошлогодней зимы, дрожа на холодном ветру и с искренней благодарностью обнимая свою спасительницу за плечи. С того времени Алине почти ежедневно хотелось пойти к актрисе и использовать эту возможность, но каждый раз девушку что-то останавливало. Впрочем сейчас, отзывая Сиршу в сторону, она совсем не жалела о том, что сдержалась и не попросила чего-нибудь раньше.
– Даже не думай: я никогда не пойду на подобное! – актриса надула полные губы, подчёркнутые ярко-красным карандашом, и посмотрела на Алину, как на безумную. – Проси что угодно, только не это.
Девушка тяжело вздохнула и на миг крепко зажмурилась. Разумеется, такая реакция со стороны едва знакомого человека была вполне ожидаема, но всё же Алину кольнула лёгкая досада: должница могла бы отнестись к ней и с большим пониманием, учитывая, что сама порой вытворяла. Впрочем, она успела вовремя прикусить язык: не стоило напоминать этой хрупкой творческой натуре о том случае, с которого началось их весьма странное знакомство.
– Ну, Сирша, ты же актриса, в конце концов, – рассудительно заметила Алина, немного помолчав. – И однажды уже играла мужскую роль. Довольно профессионально, надо заметить. Если бы я не знала, что это ты, то никогда бы не догадалась, что главный герой – на самом деле переодетая девушка, к тому же такая красивая.
От неумело завуалированной лести, прозвучавшей в словах собеседницы, Сирша Валентайн, казалось, несколько оттаяла, но всё же сдаваться так просто не собиралась.
– А ты подумала о моей работе, глупая? – проворчала она, поправляя тёмный локон, который то и дело выбивался из её сложной прически. Он с завидным упорством падал девушке точно на левый глаз. – Сколько мы пробудем в этом, как его, Туманном Обрыве?
– В Туманном Утёсе, – терпеливо поправила её Алина, стараясь не закатывать глаза. – И мы останемся на острове до тех пор, пока не найдём убийцу.
– Так это еще и остров! – как-то не в тему возмутилась Сирша, отвлечённо потирая правое запястье, которое показалось Алине слегка припухшим.
Тут взгляд темноволосой красавицы метнулся в сторону распахнутой входной двери, через которую вошли в помещение несколько человек. Девушки стояли за колонной, так что их не было видно тем, кто находился в зале, но всё же актриса вдруг резко побледнела и, кажется, даже занервничала, хотя последнее и было почти что незаметно.
– Ну, хорошо, я сыграю роль твоего муженька-служебника, – неожиданно легко согласилась Сирша, наигранно вздыхая и делая мученическое выражение лица. – Всё-таки я не из тех жалких личностей, что не могут сдержать собственного слова. Пойдём в мой будуар: будем собираться в дорогу. И да, ещё нам придётся где-то раздобыть обручальные кольца.
На небе сгущались мрачные, свинцовые тучи. В тяжёлом, душном воздухе витало предчувствие беды. Казалось, что нечто опасное поджидает путников не за тем, так за другим поворотом, точно коварный, умудрённый опытом хищник, который притаился в засаде.
Одинокий крытый экипаж ехал по загородной трассе навстречу неизвестности. На открытом пространстве, где не было ни гор, ни каких-нибудь искусственных построек, чувствовалось осеннее, пронизывающее до костей прикосновение ветра. Деревья, чьи макушки упирались в небо, точно мощные колонны в крышу, мерно раскачивались в такт. Их сморщенные листья – грязно-золотые, бурые, тёмно-коричневые, даже кроваво-красные – причудливо кружась, опадали на землю, чтобы тут же присоединиться к своим собратьям. От этого чарующего зрелища Алине всегда становилось почему-то невыносимо грустно.
– Так что же произошло на том острове? – поинтересовалась актриса грубоватым низким голосом, рассеянно наблюдая стремительно меняющийся вид из окна.
Сирша Валентайн
Сейчас никто не смог бы признать в ней красивую светскую кокетку: Сирша Валентайн выглядела как типичный молодой господин среднего достатка. Она приклеила тёмные накладные усы и бакенбарды, даже сделала в местной парикмахерской удлинённую мужскую стрижку. На закономерный вопрос своей «жены», почему бы ей просто не надеть парик, девушка возразила, что всё должно выглядеть максимально правдоподобно, и внезапно отвернулась, пряча подозрительно подрагивающие уголки губ. Алине пришла тогда в голову ехидная мысль, что, наверное, одна из главных постояльцев Дворца Талантов сама не может поверить в то, что пошла на подобную авантюру.
– В грамоте сказано только то, что за последние два месяца в окрестностях городка было убито четыре человека, – припомнила девушка, оценивающе разглядывая обручальное кольцо, которое красовалось на безымянном пальце её левой руки.
Признаться, Алина находила его несколько безвкусным: ей не нравились эти бледно-жёлтые топазы, даже несмотря на то, что они были выполнены с таким поразительным мастерством.
Сирша почему-то бросила на неё странный взгляд.
– Знаешь, Алина, что меня больше всего в тебе удивляет? – вздохнула актриса и, наклонившись вперёд, доверительно понизила голос: – Скажи, милая моя, ты хотя бы представляешь себе, как ведётся расследование? Может быть, уже делала подобное раньше со своими родственниками-служебниками?
– Разумеется, представляю. Я знать наизусть от корки до корки все дядины отчеты, – ничуть не смутилась Алина. Внезапно она прищурила свои чуть раскосые светло-зелёные глаза: – А откуда тебе вообще известно, что мои дядя и кузены работают в Службе?
– Да так, – уклончиво пробормотала Сирша, но, видя настойчивый взгляд девушки, всё же решила пояснить: – Одно время (ты только не подумай ничего лишнего: это было очень давно) я дружила с Жуаном Лайтером. Кстати, никогда бы не поверила, что однажды мне придётся им притворяться.
Алина рассмеялась, но смех её получился несколько натянутым: упоминание о похождениях кузена, как всегда, сильно подпортило ей настроение.
– Допустим, тебе и вправду удастся найти убийцу – в чём я глубоко сомневаюсь, – начала актриса поучительным тоном. – Наставишь на него пистолет, защёлкнешь наручники, возможно, даже довезёшь до столицы. Но что потом? Позволишь своему двоюродному брату-бездельнику присвоить все твои заслуги?
Алина досадливо поморщилась: она не загадывала ещё так далеко. Больше всего на свете ей хотелось поскорее убраться из города, пока кто-нибудь из родственников не заметил пропажи областной грамоты, а заодно и самой девушки. Бабушке она написала небольшую извинительную записку, в которой сообщала, что ей нужно было срочно уехать к родственникам матери примерно на месяц (те жили в соседней стране). Девушка понимала, что поступает не очень-то хорошо по отношению к единственной родственнице, которая её искренне любила, но успокаивала свою совесть тем, что будет слёзно вымаливать прощения, после того, как возвратится домой.
– Нет, я расскажу им всю правду и потребую, чтобы меня приняли в Службу, – неожиданно для самой себя сказала Алина.
Впрочем, признаться, сейчас она понимала, что глубоко в душе планировала это с того самого момента, как увидела грамоту.
Сирша закашлялась и шокировано округлила светлые глаза: было видно, что подобного не ожидала даже она, закоренелая авантюристка.
– Что ты на меня так смотришь? – неожиданно разозлилась Алина. – Пойми, я больше не могу жить, как раньше. Довольно с меня! Всю свою жизнь я чувствовала себя так, будто играю чужую, навязанную кем-то роль. И знаешь, всё это глубоко мне уже опротивело.
– Ты можешь выйти замуж, – заметила актриса, проводя рукой по непривычно коротким волосам.
Алине стало интересно, жалеет ли её спутница о том, что так жестоко обошлась с некогда завидной причёской. К примеру, сама девушка никогда не смогла бы отрезать свои длинные светло-русые волосы.
– И продолжить влачить то же жалкое существование, только теперь ещё рожая и воспитывая детей в перерывах, – с сарказмом возразила на её предложение Алина, закатывая миндалевидные глаза.
Актриса наигранно вздохнула и покачала темноволосой головой. Мимо них медленно проехал экипаж с откидным верхом, чьи пассажиры – одетые по последней моде мужчина и женщина средних лет – приветливо кивнули девушкам, которых они, вероятно, приняли за молодожёнов. Алина мимолётно удивилась: она не привыкла к тому, чтобы знатные особы обращали на неё внимание. На мгновение девушка даже порадовалась, что Сирша заставила её надеть одно из своих тёмных дорожных платьев, которых у столичной актрисы оказалось в избытке.
– Ну, ты, конечно, не образец классической красоты, – Алина на этих словах обиженно хмыкнула, но Валентайн не обратила на это никакого внимания: – Однако вполне симпатичная девушка. Charmante. Думаю, если наденешь модное бальное платье и сделаешь причёску, можешь стать ничем не хуже так называемых столичных красавиц. Так что охомутай какого-нибудь дворянина – и потом читай себе книжки, гуляй с декоративными собачками, сиди часами перед зеркалом с позолоченной рамой, или что там ещё обычно делают аристократки. Может быть, тебе даже удастся не рожать каждый год детей.
Алина скривилась, как от резкой зубной боли.
– Я не хочу зависеть от мужчины. И уж тем более не буду бегать за каким-то там аристократом, – уверенно заявила девушка, кладя под голову одну из мягких декоративных подушек, что были в обилии разбросаны на сиденьях.
Как оказалось, актриса ценила в жизни, прежде всего, удобства, и потому решила взять с собой не только своего кучера, который был ей кем-то вроде личного слуги, но и собственную карету.
– Я хочу стать такой, как ты, – продолжала тем временем Алина. – Самостоятельной, независимой. Женщиной, которая в состоянии распоряжаться собственной жизнью, как пожелает того сама.
Сирша на последних словах рассмеялась с неожиданной горечью. Её спутница покосилась на неё с искренним недоумением.
– Мисс Лайтер, вы рассуждаете точно наивная маленькая девочка! – воскликнула она, снова машинально потирая то самое – теперь Алина была в этом уверена – припухшее запястье. – Я, к твоему сведению, зависима от мужчин больше, чем любая замужняя дама или простолюдинка. Да и вообще в наше время жизнь любой женщины – будь она хоть проституткой, хоть королевой – с самого рождения принадлежит представителям сильного пола.
Последние слова прозвучали с долей обречённости, однако Алина вместо того, чтобы проникнуться этим чувством, неожиданно громко расхохоталась.
– О, небо! Сирша, ты смотришься так потешно, когда говоришь подобные вещи, сидя с усиками и в мужском костюме, – удалось выдавить ей между всхлипываниями, отдававшими лёгкой истерикой.
– Меня зовут Жуан, дорогая! – наигранно возмутилась актриса, тоже с трудом сдерживая улыбку. – Представь себе, что будет, если ты по привычке назовёшь меня женским именем в обществе этих отсталых селян.
Девушки дружно рассмеялись, представив себе подобную сцену, правда, на миг Алина внутренне содрогнулась от предчувствия того, что, скорее всего, именно так оно и будет.
– Знаешь, – с внезапной серьёзностью начала Сирша спустя пару минут, – некоторые особы любят, сидя на диване, рассуждать на философские темы, что, мол, у каждого из нас в жизни свои роли и тому подобная галиматья, но, поверь мне, всё это не более чем пустые разговоры. По сути, существуют только две ипостаси: мужская и женская. И поистине удачлив лишь тот, кто сумел побывать в каждой из них.
