скачать книгу бесплатно
– Да не нужно им лекарство.
– А что же тогда?
Улич горько усмехается и смотрит на парней с грустью и сочувствием. Эти двое точно не из Кроми.
– Справедливость.
10. Новые свершения
Дни недели слились воедино, в одну бесконечно долгую ночь с понедельника на воскресенье. Работа не требовала больших умственных или физических способностей, но уставала Жу не меньше, чем в министерстве или экскурсионном поезде. Утомляло все: постоянный гул вытяжки, долгая дорога до завода и обратно, занимательные байки из жизни Деда.
Зато кошмары сниться перестали, несмотря на то что каждый вечер она возвращалась в старый дом. Тот самый дом с призраками. Она чувствовала, что они все еще там. Зарывшись в глубину растревоженного подсознания, кошмары прятались, как прячутся по щелям тараканы от света. На время о них можно было не беспокоиться: по ночам к ней перестали приходить не только кошмары, но и сны вообще. Едва щека касалась подушки, Жу проваливалась в бездонный черный колодец. А спустя по ощущениям пару минут за ней прилетал гарпун и, повизгивая противным гарпуньим голосом, тащил обратно к свету. Жу распахивала глаза и била по запястью, отключая будильник. Впереди ее ждала утомительная дорога в переполненном автобусе и долгие часы в мрачном ангаре.
В один из дней, правда, ей удалось немного побродить по территории завода. Жу поручили отнести какую-то коробку в приемную директора. Административное здание стояло позади основного корпуса. Дул северный ветер, прогоняя клубы смога на юг. Над головой сияло солнце Кроми – достаточно редкое явление, чтобы научиться его ценить. Так что, выйдя из душного склада, Жу не стала торопиться.
После двадцатиминутной прогулки она неторопливо поднялась по ступенькам и зашла в здание. На входе ее встретила такая же рамка, как на проходной, и такие же вооруженные громилы. Один из них просветил коробку, усмехнулся и кивнул в сторону лифта.
Весь третий этаж занимало просторное помещение, уставленное вдоль стен стульями. Жу заметила трех человек. Один из них – начальник склада, который и поручил ей принести коробку. Двух других она не знала. Вся троица перешучивалась, вальяжно развалившись в креслах.
– Здрасьте.
Жу остановилась на пороге. Троица не обратила на нее внимания. Жу наблюдала за своим начальником и удивлялась. Она думала, что морщины на его лбу не разглаживаются никогда, потому что у этого лица существовало только два выражения: хмурое и очень хмурое. Теперь, спустя несколько дней работы на заводе, Жу впервые увидела и третье выражение – непринужденно веселое.
Вдруг дверь кабинета приоткрылась и в приемную высунулась голова. Троица и до этого была в прекрасном расположении духа, а при виде головы просто засияла от счастья, будто это была не обычная, а волшебная, исполняющая желания голова. С резвостью, какой позавидовал бы министр Здоровья и Науки, трое мужчин в тесных костюмах вскочили на ноги и бросились к двери, с каждым шагом все сильнее растягивая рты в улыбках.
– А это че тут делает? – сощурилась голова, заметив Жу. За головой в проем высунулись и плечи, и все остальное туловище тоже начало медленно просачиваться из кабинета наружу сквозь щель.
– Здрасьте, – снова сказала Жу и приосанилась.
Она лихорадочно вспоминала свою должность, но, к счастью, ей не пришлось объяснять, что «это» тут делает, потому что вопрос был адресован не ей, а веселой троице. Те наскоком подлетели к двери, так рьяно, будто хотели затолкать показавшееся было в приемной туловище обратно.
Начальник склада вытянулся в сторону Жу, выхватил коробку. Внутри что-то звякнуло. Начальник заговорщически подмигнул голове: «Как и обещал, господин директор, как и обещал». Голова вновь исчезла в недрах кабинета. Вся радостная компания прошмыгнула следом. Дверь захлопнулась. Веселье стихло.
Только когда пыль и суета улеглись, Жу заметила, что, кроме стульев, в приемной был и стол. За столом сидела молоденькая секретарша и придирчиво рассматривала ногти на руках. Она на секунду оторвала от них взгляд и подняла голову на Жу.
– Здрасьте, – кивнула Жу.
– Здрасьте, – ответила секретарша и вернулась к своему занятию.
Жу не понимала, кому может быть полезна ее работа. Столько людей по всему Полису сократили из-за автоматизации. Машины научились без опозданий и ошибок водить поезда, управлять погодой, строить дома. Но таскать по складу пистолет из угла в угол – тут без живого интеллекта Жу просто не обойтись! Будто инженеры круглыми сутками бились над тем, как облегчить жизнь человека, решили большинство насущных вопросов, но, как только дело дошло до нумеровки жестяных бочек, силы внезапно покинули их. Они всей командой вышли покурить, так и оставив проблему нерешенной.
Хотя для того, чтобы избавить Жу от работы, не требовался инженер. Хватило бы и дрессировщика. Натренировать мартышку обращаться с электронным пистолетом – и готово дело. С другой стороны, если мартышка окажется достаточно смышленой, чтобы обучиться такому трюку, то и откреститься от самой тупой и бессмысленной работы, которую только мог придумать человек, у нее тоже ума хватит.
Вслух Жу свои мысли не высказывала. Пускай она зарабатывала немного, но для утопающего посреди океана и гнилая дощечка – спасательный плот. Дно было близко, но она все еще не опустилась до него. Смысл слов матери о том, что Жу повезло иметь крышу над головой, свет и теплую постель, наконец начал до нее доходить.
Это в Полисе не было бездомных, а в Кроми они встречались повсеместно. Иногда целыми группами, но чаще поодиночке. Она быстро научилась различать их в толпе. Раньше Жу судила о людях по одежде. Поначалу она и Деда принимала за бездомного, безработного бродягу из-за его потертого плаща и облезлого вязаного свитера с высоким горлом. Оказалось, что одежда хотя и очевидный, но далеко не самый надежный показатель неблагополучия.
Нищих можно было вычислить по походке. Они никуда не спешили. Их никто не ждал. Люди-тени, выброшенные в потусторонний мир из нашего, – вот кем они стали. Они брели, словно заблудшие души, никого не замечая и оставаясь незамеченными. Присоединяться к ним Жу не хотелось. Поэтому она не жаловалась на новую мартышечью работу и продолжала делать то, что от нее требовали.
Мать учила не искушать судьбу, цели должны быть понятными и осуществимыми. Еще не бывало такого, чтобы у Жу не имелось плана. Вот и на этот раз она обязательно что-нибудь придумает, вытащит себя из болота обратно на твердую почву.
С каждым днем убеждать себя становилось все труднее.
Она повторяла, что главное – не привыкать. Как только привыкнешь – смиришься. Она не хотела заводить личных вещей или привычек. Ничто не должно было связывать ее с Кромью.
Ночь после первого рабочего дня она провела на стуле. Дед предлагал ей раскладушку, предлагал уступить диван. Но Жу настойчиво отказывалась. Зачем ей личное спальное место? Пусть даже и в собственном доме. Это же все ненадолго. Закрыв глаза, Жу сидела на кухне до тех пор, пока голова чугунной гирей не упала на стол. Так она и заснула.
На вторую ночь не выдержала – плавно перекочевала на раскладушку. На диване было бы удобнее, но обустраиваться начинают на постоянном месте. Временное по определению должно быть суровым и неудобным.
Солнце раз за разом вставало и опускалось за горизонт, а в необъявленной войне Кромь теснила Жу шаг за шагом. Сначала у нее появилась зубная щетка, потом личный стакан.
Дед, судя по всему, замечал, как мрачнеет она с каждым днем. Его по-щенячьи грустные глаза постоянно следили за ней с каким-то странным выражением. Жу могла бы назвать это заботой, будь они родственниками. Но разве заботы ожидаешь от малознакомого седого старика, когда даже бывшим друзьям плевать на твою жизнь? Однако по странному стечению обстоятельств именно Дед оказался единственной ниточкой, за которую она цеплялась, повиснув над пропастью полного одиночества. Цеплялась без особого энтузиазма, но что еще ей оставалось?
– Ты чего горбишься? – спрашивал Дед, когда они шли от автобусной остановки к проходной завода.
– Живот болит, – бросала Жу с кислой миной на лице. – Отравилась, наверное. Водичка у вас так себе, тухловатая.
Дед тяжело вздыхал, чесал нос, и дальше они шли молча. С виду он был как неуклюжий медведь – большой и неповоротливый. Но сам никогда не горбился. Спину держал прямо, хоть и припадал на левую ногу при ходьбе.
Однажды, когда Жу, как обычно погруженная в свои мысли, разделывалась со скудным обедом на перевернутой бочке у склада, он прихромал к ней с чуть более озабоченным видом, чем обычно.
– Ну как ты тут? – крякнул он, присаживаясь рядом.
Жу кивнула, не поворачивая головы в его сторону. Она медленно пережевывала твердый кусок безвкусного сыра.
В детстве по воскресеньям, когда она прибегала с улицы, на столе ее всегда ждал бутерброд с сыром и маслом. Она хватала его, прижимала мягкий хлеб к носу и с наслаждением втягивала аромат кислой хлебной закваски и кориандра. Как бы голодна она ни была, Жу ела бутерброд маленькими кусочками. Сначала она обгрызала корку. Потом объедала те места, где подплавившийся сыр не накрывал масло. Наконец, когда в руках оставался ровный трехслойный прямоугольник, она начинала понемногу откусывать с краев, двигаясь к центру. Жу представляла, что она в Полисе, в шикарном ресторане, дегустирует самое изысканное и дорогое блюдо в меню, а знаменитый шеф-повар с закрученными тонкими усиками и смешным акцентом, который и приготовил этот гениальный бутерброд специально для нее, склонился над столом и ловит каждое движение гостьи. Вот Жу кусает прямоугольник, и подтаявшее сливочное масло, зажатое между сыром и хлебом, выдавливается наружу. Она смахивает пальцем вылезшее масло и намазывает его поверх бутерброда. Жу поднимает бровь и смотрит на невидимого шеф-повара. «Да-да, вот так это блюдо и принято есть у нас, аристократов с Острова, если вы не знали». Шеф-повар ахает от изумления. Он действительно не знал.
Матери нравилось самой печь хлеб, но времени на это хватало только по выходным. Теплый запах из кухни забирался в детскую и будил Жу. Он напоминал, что сегодня мама не пойдет на работу, а значит, если постараться, можно уговорить ее съездить в центр, поглазеть на витрины магазинов.
Теперь хлеб был холодным, крошился и совсем не пах кориандром. От сыра во рту оставалась неприятная горечь. А масла не было вовсе. Она проглотила последний кусок и отряхнула ладони.
– Я человек простой, поэтому сразу к делу. – Дед поерзал на бочке. – Хочешь вернуться в Полис?
Жу сложила руки на груди и покосилась на него.
– С чего бы? Я счастлива здесь, среди вас, мои дорогие кромьчане.
– Ну, – он откашлялся, – стало быть, да. Значит, вот что, – он смотрел в землю прямо перед собой, – есть один вариант.
– Вариант чего?
– Вариант тебе вернуться. Лично мне он не нравится. И я бы не очень хотел, чтобы ты соглашалась. – Он пригладил бороду. – Есть люди. Мои старые знакомые. Они могут помочь.
– Люди? Из Кроми? – Она усмехнулась. – Себе пусть сначала помогут.
– Они собираются участвовать в «Артисте Новополиса».
Повисла долгая пауза.
– А я?
– А ты будешь у них солисткой. Если согласишься.
Вторая пауза была еще дольше первой.
Жу смотрела на Деда и ждала, когда тот засмеется. Дед не смеялся. Он отвечал на ее взгляд, глаз не отводил. И вообще вел себя естественно. Как будто и не предлагал ничего возмутительно нелепого минуту назад.
– А кто сказал, что я умею петь?
– Разве не умеешь?
Она встала, покачала головой и изобразила на лице универсальное выражение, которым обычно дают понять собеседнику, что тот сильно преувеличивает свои интеллектуальные способности. Жу фыркнула, отвернулась и поплелась обратно в сторону складских ворот, засунув руки в карманы.
– Не горбись! – выкрикнул ей вслед Дед.
Жу умела петь. В школе она ходила на хор. Не потому, что ей нравилось или она мечтала блистать в лучах славы, нет. Просто надо было где-то провести пару часов, пока мать не придет за ней с работы.
Учитель музыки ее хвалила. Точнее, не ругала. Еще точнее, ругала не так часто, как остальных. Если как следует потренироваться, Жу могла бы вернуть старый бесполезный навык. Но дотянет ли она до уровня главного музыкального конкурса Новополиса? Вряд ли. У Жу не получится превзойти на нем хоть кого-то. Точно не Иллойу. Или любого другого профессионального артиста. Сносно пропеть несложную песню, почти попадая в ноты, – вот так, наверное, да, так она сможет. Но подобных умельцев хватает и без нее.
С другой стороны, Иллойа не всегда пела вживую. Однажды Жу пришлось разбираться с небольшим происшествием. Авторы из композиторского отдела министерства все не могли определиться с одной строкой в проходной песне. Первый вариант звучал как выпад в сторону северных соседей Новополиса, а второй сглаживал углы. Тогда выбор зависел от действий Северопорта. Проявят агрессию – получат жесткий ответ в песне. Пожелают искать компромисс – министр споет примирительный вариант.
Иллойа записала на студии оба варианта на всякий случай. А затем, как это часто бывает, произошла путаница. Во время концерта включили вторую версию текста, а Иллойа открывала рот под первую. Она все тут же поняла и перестроилась, но видео длиной в эти злополучные две секунды на следующий же день облетело весь город и отправилось странствовать за его пределы.
Северяне не поверили в случайность. Враждебный жест как он есть. Всем отделам пришлось поработать, чтобы замять скандал. Но Жу никто не просил объясняться перед Северопортом, внешней политикой занимались другие люди. Ее забота – рейтинг министра среди избирателей. Поначалу Жу думала, что будет непросто: шутка ли, министр опозорилась в прямом эфире! Но, к ее удивлению, камень, запущенный Иллойей, почти не оставил после себя следов. Рейтинг колебался не больше, чем морская гладь при полном штиле.
Да, зрители видели, что министр пела под фонограмму, но предпочли этого не заметить. Все просто сделали вид, что ничего не произошло. Тогда Жу подумала, что, если бы люди не любили так сильно обманываться, ее работа усложнилась бы многократно. Это роднило ее со всякого рода мошенниками. Впрочем, поразмыслив хорошенько, она успокоила себя, что ничего общего ее работа с мошенничеством не имеет.
Жу медленно прохаживалась вдоль длинных рядов, помахивая электронным пистолетом. Дверь в ее складское помещение была открыта. Снаружи слышались голоса, шаги. Люди в защитных костюмах суетились в коридоре. Хлопали двери, шуршали погрузчики. Она поставила очередную метку на бесполезной жестянке. Стеллажи тянулись на пять полок к потолку. Жу едва могла допрыгнуть до второй. Чтобы достать до верхних бочек, приходилось всюду толкать перед собой лестницу на колесиках.
Она стремилась забраться выше, где бы ни оказывалась. Пускай временами ее откидывало вниз, Жу упорно карабкалась по склону горы из самоцветов. Но тут, в унылом ангаре, выше потолка не вскарабкаешься. Да и можно ли вообще забраться на пирамиду из бочек? Слишком уж они неустойчивые. Так недолго и поскользнуться, упасть на самое дно.
Тогда она задумалась о самонадеянных артистах, про которых упомянул Дед. Да, они могли бы стать лесенкой… Лесенкой для того, кто мечтает о карьере клоуна. Стать их солисткой – вернейший способ превратиться в посмешище для всего города.
Каждый район Полиса имел право заявить кандидатуру на пост министра. Но практически ни один претендент от районов Кроми не доходил до финала «Артиста Новополиса». Все они выбывали на первых этапах, и само их существование объяснялось простым расчетом организаторов: звезды сияют только на темном фоне. Без слабых не будет сильных. Без бедных нет богатых. А без наивных любителей кто бы узнал, насколько хороши профессиональные артисты?
Пока Жу размышляла так, она не заметила, что бродит по складу, держа в руке электронный пистолет, словно микрофон. Она себя одернула. В детстве Жу частенько позволяла воображению уносить ее из реального мира. Может, это и считалось милым в первые пять лет жизни, но милота не накормит и аренду за квартиру в Полисе не заплатит.
Какое там полушарие отвечает за фантазии и прочую чепуху? Кажется, правое. Она слабо стукнула ладонью по правому виску. Эй! А ну, потише там! Ребятам слева работать не даете.
Размышления прервал погрузчик, который, пронзительно попискивая, задним ходом въехал в помещение. Он наставил спрятанный в брюхе сенсор на ближайшую бочку, поразмыслил механической головой, сверкнул красной лампочкой и двинулся дальше. После нескольких неудачных попыток погрузчик торжествующе пикнул, моргнул зеленым огоньком и цепко обхватил одну из бочек, помеченных Жу, трехпалой клешней. Бережно сжимая добычу, он укатил в коридор.
Но не успела Жу вернуться к работе, как до ее ушей донеслись ужасный грохот, ругань и вой сирены. Она высунулась из дверного проема узнать, что стряслось. Погрузчик застыл на месте. С бочки, которую он вез, слетела крышка. По ободку стекали остатки зеленоватой жижи, а на полу быстро расползалась вязкая лужа. Пары этой лужи добрались до Жу, и у нее начало резать глаза.
– Это что?! – Начальник склада со всех ног мчался к месту происшествия, на ходу натягивая респиратор на раскрасневшиеся щеки.
– Ну, я по ней стучала. – Жу вышла ему навстречу и пожала плечами. – Пусто было. Вроде бы.
– Стучала? Стучала она. По голове, по голове стучи лучше! Звук такой же будет. – Он махнул рукой. – Вон отсюда! На улицу! Младший персонал на улицу! – ревел начальник на весь этаж.
***
Рабочие убирали ограждение от ворот склада. Они справились быстро, за каких-то три часа. Ведь когда генеральный директор начинает лично интересоваться, в чем причина простоя целого завода, это придает сил. У начальника склада открывается второе дыхание, и он самозабвенно вдохновляет рабочих на трудовые подвиги. В итоге на складе не останется и следа токсичной лужи. И уйдет на это всего три часа вместо положенных по технике безопасности трех суток.
Жу сидела на перевернутой бочке, пока ее начальник разговаривал с Дедом. Слова доносились до нее откуда-то издалека. Она их слышала, но смысла не понимала, будто в одно мгновение перестала разбирать человеческую речь. От нечего делать она начала надувать щеки, а затем нажимать на них пальцем, слушая, как тихо, с шипением выходит воздух из плотно сжатых губ.
Начальник активно жестикулировал. Дед стоял, уперши одну руку в бок, а другой поглаживал бороду. Вдруг они прекратили говорить и одновременно повернули головы к Жу. Она замерла с надутыми щеками и только переводила взгляд от одного к другому. Начальник недобро сощурился. Жу посмотрела на Деда и пожала плечами.
Разговор окончился. Начальник раздраженно взмахнул ладонью, развернулся на каблуках и зашагал прочь. Дед присел к Жу.
– Ну что, – буркнула она, глядя исподлобья, – три увольнения за месяц?
– Нет. Пока нет. Только не устраивай больше техногенных катастроф, пожалуйста.
Жу кивнула. Она злилась на себя. Не из-за ошибки, а потому, что вообще тут оказалась. Неудачи всегда ходят чередой. Стоит только на секунду расслабиться, и они наваливаются, облепляют все тело, как пиявки вперемешку с сырыми листьями. И раз уж началась черная полоса – знай, она не отпустит тебя, пока всю душу не вытрясет.
То ли дело успехи. К каждому приходится подбирать подход: тяжелая работа, слепая удача, связи. И если добилась одного успеха, это вовсе не значит, что за ним последует второй. Иногда приходится менять стратегию. А иногда даже идти на глупость, которой от себя ну никак не ожидаешь.
– Слушай, а те ребята… ну, про которых ты говорил… – Она помедлила. – Может, познакомишь нас?
Дед вздохнул. Морщинистое лицо тронула тень беспокойства. Он достал из кармана пальто фляжку ее отца и повертел в руках. Жу решила, что спрашивать прямо сейчас, с какой стати он так нагло ее прикарманил, будет невежливо.
– Завтра суббота, – проворчал он таким тоном, словно завтра был понедельник. – Сокращенный день. Съездим.
11. Мосты горят
Улич бежит от лазарета к амбару. Он то и дело поглядывает на небо, чтобы успеть увернуться от очередной падающей птицы. За спиной у него винтовка, но против такой атаки с воздуха обычное оружие не поможет. Под навесом у входа стоит Штерн и поторапливает бегущего взмахом руки. Казалось бы, столько времени прошло со вспышки болезни, все птицы в округе должны бы уже попадать, но каждый день откуда-то берутся новые пернатые, с остервенением посыпающие землю своими телами. Улич забегает под навес и останавливается.
– Ты бы бросал курить, Улич, – говорит Штерн, пока товарищ срывает респиратор с лица и жадными глотками хватает ртом воздух.
– Это приказ, полковник?
– Совет. Дружеский.
– Тогда иди на хрен. – Он заходится приступом звонкого кашля.
Полковник смотрит из-под нахмуренных густых бровей на грозовую тучу, расползающуюся по небу, затем сплевывает под ноги.
– Ну? – мычит он с легкой полуулыбкой на лице.
– Нет. Я думаю, надо приберечь.
Он протягивает полковнику алюминиевый чемоданчик, и Штерн удивленно поднимает бровь. Он открывает крышку и заглядывает внутрь, будто не веря другу на слово. Синяя жидкость в двух целехоньких ампулах играет на свету. Полковник захлопывает чемоданчик и прячет его под плащом.
– Почему? – Полковник поджимает губы, а в голосе проскальзывают металлические нотки. Ослушайся его приказа кто-то другой, он бы не стал принимать объяснения.
– Сотни бойцов, а у нас всего две дозы. Если больше не раздобудем, это все, что у нас есть.
– И как мы тогда узнаем, что лекарство действует? – задумчиво бормочет Штерн.
