скачать книгу бесплатно
Легенда о Мантикоре. Пропащая душа
Илона Ивашкевич
Сбежав от спокойной жизни в доме отца, Эура вряд ли понимала, куда её заведет желание попасть в КаулютМаа, прекрасную страну чародеев. Однако дорога приключений быстро превратилась в узкую тропу среди поросших сухой травой скал, а волшебный край – в проклятые земли, где восставшие мертвецы бродят среди разоренных нелюдями поселков. Пытаясь выжить в этом пропитанном интригами и магией мире, Эура будет взрослеть, терять и находить союзников, все чаще приходя к мысли, что живые, ничем не лучше мертвых.
В оформлении обложки использовано изображение мантикоры со средневекового «Бестиария». https://lt.wikipedia.org/wiki/Vaizdas:Manticora.gif (https://lt.wikipedia.org/wiki/Vaizdas:Manticora.gif)
Никто не умирает навсегда.
Вместо пролога
Секира в руке скелета рассекла воздух, срезав с головы худенького парнишки кусок кожи. Кровь, брызнувшая из раны, алым окрасила спутанные льняные волосы и струйкой потекла по переносице. Парень зашатался, едва не выпустив меч из худых рук, и медленно попятился, вытирая лоб ладонью. Грязь мерзко чавкнула под перевязанной бичевой подошвой потрепанных сапог. Мелкий моросящий дождь шёл с утра, и к обеду поле боя превратилось в непролазную хлябь, в которой вязли люди и лошади. Люди… много ли их осталось в этом проклятом богами болоте?! Крики раненых тонули в плотной пелене тумана, пропитанной вонью сырого дерева, прелой травой, сгоревшим воском, кровью, потом, протухшей плотью и ладаном.
«Будьте трижды прокляты, те, кто заманил нас сюда, живых, на потеху мёртвым. Будьте прокляты те, кто отправил нас подыхать, словно тупой скот. Будьте прокляты и Мажий Совет, и те, кто пляшет под его поганую дудку: торгаши… вояки… жрецы… Вам, наверное, сейчас тепло и сухо, в ваших уютных кабинетах, а, господа маги, а мы здесь, в грязи… мрём как мухи… – прохрипел парень, сплёвывая сквозь зубы кровавую слюну. – Даже погоду не наколдовали: сидим как утопцы в болоте.»
Парень поёжился. Мокрая одежда, прилипнув к коже, словно чары вытягивала тепло. Да могли ли согреть промозглым осенним днём старая рубаха под ржавой кольчугой и латаные штаны мешком болтающиеся на отцовском поясе. Нападавший мертвец был одет лучше: хоронившие его позаботились о хорошем пластинчатом доспехе, новых сапогах, и даже шлеме с затейливым узором.
«Вот что тебе в сухой могиле не лежалось? Что притащился из самой столицы в это болото? – Продолжил парень вслух, медленно отступая. – Хочешь, чтобы я с тобой, тварью неупокоенной, по болотам шастал? Нет уж, костлявый, не возьмёшь!»
Перехватив меч, парень размахнулся. Стрела, застряв в рёбрах, прервала удар. Парень замер, захрипел и, заваливаясь на спину, повалился в грязь. Меч рыбкой выскользнул из слабеющих пальцев.
«Великая Морриган, услышь. Все это не может закончится здесь, – взмолился парень. Он отчаянно моргал, пытаясь ухватить ускользающий мир, но взгляд тонул в плотной пелене тумана. Лишь зелёные немигающие глаза мертвеца ледяным огнём горели в серой дымке. – Как же так, великая богиня.. Я же ничего не видел в этой жизни… Как же так… Я хочу жить, Морриган… Я хочу жить…– Он по-детски всхлипнул. -Я … я ведь знаю уговор, богиня. Ты просишь плату за желание, ведь так? Я сделаю все, что ты попросишь… Назови свою цену…»
– Жизнь за жизнь, душа за душу, – послышался в угасающем мозгу парня тихий шёпот.
Тягучая рубиновая струйка поползла с уголка рта. Глаза парня медленно стекленели.
Часть1. Исход
Глава 1. Коса и камень
Колокол на дозорной башне нёс радостные вести о том, что королевский кортеж пересёк южные границы, когда во дворе поместья почтенного наместника Трюггера «Большого Дома» и его жены Аурики Ласточки появились всадники. Трое парней, крепких, черноволосых и худенькая девушка на гнедых жеребцах ворвались в поместье в окружении ловчих и собак. И без того тесный дворик ту же наполнился лаем, криками и лошадиным ржанием.
– Держись, сестрёнка. Сегодня ты получишь за все злодеяния. Мать недовольна, – кивнул один из парней в сторону крыльца.
– Не волнуйся, Кнутти. Не впервой, – отмахнулась девушка. – Старики поворчат, да отстанут.
Мужчины спешились и, громко разговаривая, отправились в дом, оставив слугам разгружать добычу. Рядом с дровнями крутились пегие охотничьи псы. Искоса поглядывая на людей, собаки кружили вокруг свиных туш. Слюна, застывая на морозце, инеем оседала на усатых мордах. Они жадно вдыхали манящий аромат тёплой крови, доносившийся от сваленных на промёрзшем лапнике кабаньих тушек. Запах щекотал звериные ноздри, дразнил и манил, словно пряничный домик заблудившихся в лесной чаще детей. Шаг за шагом они подбирались к желанной добыче. Псы словно забыли, что в любой старой сказке в пряничном домике кроме петушков из леденцов и сахарных мышей обитала злая ведьма. Стоило вожаку облизнуть торчащий из-под лапника пятачок, как хлыст рассёк воздух, щёлкнув рядом с собачьим носом. Напуганные псы бросились врассыпную, обиженно скуля. Девушка захохотала, довольная свой шутке, и соскочила с коня.
– Эура из дома Трюггера! Тебе запрещено покидать Снерхольм до отъезда короля! – Послышался с крыльца строгий женский голос.
Прекрасная Аурика, жена наместника северных земель, мать многочисленного семейства рвала и метала: старшие сыновья должны были вернуться с охоты ещё утром, но скупое зимнее солнце уже в зените, а дети только переступили порог дома. То, что они задержались, а гости должны были приехать с минуты на минуту, было ещё полбеды… Беда в том, что Эуриста или, как звали домашние, Эура, её старшая дочь, увязалась с братьями.
– Отец разрешил, – ответила девушка, передав поводья слуге. Легко поднявшись по ступеням, она поцеловала женщину в щеку.
– Дочь, не пытайся мне лгать! Отец был очень удивлён и расстроен, когда ты не появилась за завтраком. Достопочтенный Хайдди предлагал ему отправить за тобой людей.
– Скажи отцу, чтобы попросил рыжебородого сыча не совать нос в мои дела. Пусть следит за своими детьми, а не раздаёт советы, когда его не просят.
– Ты несправедлива к соседу. Он очень расстроился, когда отменил вашу с Рудкаром помолвку, но ему пришлось это сделать: ты чуть не угробила мальчика. Отцу с трудом удалось убедить Хайдди, будто сын попал в волчью яму случайно. Твоей сестре пришлось все лето выхаживать его. Только благодаря Эйе мальчик не остался калекой.
– Рудкар идиот. Я не понимаю, как можно было попасть в ловушку! Да любой, у кого есть два глаза, заметит свежую землю и торчащие колья. В любом случае, вы должны быть мне благодарны: Эйя счастлива выйти замуж за этого придурка.
– Эура, следи за языком! Здесь не трактир, изволь вести себя пристойно. И тебе стоит поторопиться! Твои сестры уже собраны, а ты …. ты посмотри на себя: волосы всклокочены, на щеке царапина! Целый день протаскалась с мальчишками на охоте, чертовка! Да простят меня предки, но я надеюсь, что в один прекрасный день ты переломаешь себе ноги и будешь тихо сидеть, вышивая у окна!
–Да, мам, – буркнула под нос Эура и скрылась за дверями дома.
Боги сурово наказывали Аурику за старые ошибки. После рождения третьего сына Трюггер и Аурика мечтали о дочке, но по всем приметам должен был появиться мальчик. Кто-то из кумушек нашептал Аурике: «Мол, живёт в окрестностях Снерхольма старая гоблинка, что ворожит на камнях, кишках и костях, а кто судьбу знает, тот перечертить её может. Долго ли умеючи? Гоблинцы мелкие, им много не надо: заплатишь за работу мёртвой курицей или отрезом полотна.»
Тот, кто дал сей совет почтенной Аурике, был или глупцом, или подлецом. Богини Судьбы сами выбирали, кто и каким должен родиться, чтобы вплести нить жизни в один только им известный орнамент на полотне этого мира. Судьба каждого была предрешена в тот момент, когда старшая из богинь отрывала пучок шерсти из пёстрой кудели. Только неразумный мог поверить, что гоблинские шаманы могут пробраться в мастерскую богов и разглядеть узор на сотканной ткани, а дважды неразумный – что нелюди могли уговорить богов покрасить нитки или изменить узор.
Виноваты в том женское упрямство или сетования Трюггера, мечтавшего о дочке, одним богам известно, но совет запал в душу Аурики. Звёздной зимней ночью беременная женщина отправилась к гоблинской шаманке. Обнюхав подарки, старуха долго кряхтела, перебирая жёлтые костяшки рун высохшими пальцами, а после объявила волю богов: «Когда луна станет полной, принеси жертву богине мальчишку, что носишь под сердцем. Сожги в очаге нерождённого младенца. Затем смешай пепел можжевельника с прахом, высыпь в бокал с вином и выпей. На девятый день невинная душа займёт место в чертогах богов, а ты понесёшь долгожданную девочку.» Напуганная предсказанием, Аурика раньше положенного срока родила хилого ребёнка. Гоблинка ошиблась: под завывание метели в старой башне вместо предсказанного мальчика на свет появилась девочка. Старая Метхильд, принимавшая роды, громко причитала, бережно укутывая в пелёнки синюшного, слабенького младенца, едва не задушенного при рождении собственной пуповиной. На девятый день после родов в замке объявилась шаманка. Тряся кривым посохом увешанным, словно новогодняя ёлка игрушками, костями и стеклянными шариками, старуха пригрозила гневом богов, если новорожденный не будет принесён в жертву Морриган. Собаки жались по углам, когда её громкий шепелявый говор, смешиваясь с шёпотом метели и звоном стекла, разносился над замковым двором. Мягкий и спокойный, Трюггер рассвирепел: слуги плетями гнали старуху до Гремячьей речки и бросили едва живую на берегу, пригрозив утопить в полынье, если ведьма ещё раз сунется на порог. Шаманку никто и никогда не видел в окрестностях поместья, а вот проклятия, брошенные на прощание старой каргой работали: только домашние духи, жившие за старым камином в хозяйской спальне знали, сколько слез было пролито Аурикой из-за проказ старшей дочери. Едва не умерев при рождении, девушка раз за разом испытывала судьбу, принимая участие во всех забавах старших братьев, будь то охота, рыбалка, поездка на ярмарку или облава на гоблинцев. Напрасно женщина попросила мужа быть строже с дочерью: Трюггер баловал Эуру, закрывая глаза на все шалости. Аурике оставалось лишь умолять богов даровать мужа непутёвой дочери, дабы сбросить спесь с гордячки, но тут даже молитвы матери были бессильны: Эуры, словно чумы, сторонились все почтенные семейства, живущие в окрестностях Снерхольма. Не помогали ни богатые подарки, ни доброе имя, ни земли.
Аурика Ласточка … Годы выбелили волосы и прорезали на лбу морщины, но не согнули спину. Заботы о большом беспокойном семействе, лёгшие тяжёлым бременем на гордо расправленные плечи, так и не смогли приковать к земле ноги, лишив лёгкой походки. Восемь детей: пятеро мальчиков и три девочки, а женщина была все по-прежнему стройна и легка, как ласточка. Величественная, как сосны, что вершинами упираются в облака, она взирала с высокого крыльца, спрятав замёрзшие пальцы, унизанные бирюзовыми перстнями в горностаевую муфту. Во дворе замка, словно муравьи, копошились слуги. Все было готово к приезду дорогого гостя: дорога расчищена, откупорены бочки с вином, жарились перепела и барашки, в зале для приёмов менестрели настраивали лютни, а в камине горел огонь. Звуки баллад доносились из-за неплотно прикрытой двери.
Муж её, Трюггер «Большое гнездо», выехал навстречу королю, а она, как и подобает хозяйке поместья, ждала гостей на крыльце. Правитель здешних земель не часто доезжал до северных границ. Да что ему было здесь делать? Предгорья – это покрытые лесами скалы, да перевалы, населённые гоблинцами, троллями, горными духами и прочими творениями тёмных богов. Говорят, за горной грядой, каменным щитом окружавшей северные границы королевства, есть другая страна. Торговцы, менявшие звонкую монету на беличьи шкурки и дешёвые самоцветы, назвали тот край «краем волшебников и чародеев». Но кто поверит россказням бессовестных лгунов, готовых набрехать что угодно, в надежде, что под весёлую байку покупатель сбросит цену. Была макушка зимы, и гоблинцы давно перекрыли перевалы, время от времени устраивая набеги на эти земли. Словно горный поток, они шумным ордой накатывали на людские поселения и, схлынув, уносили все, что можно было утащить. Лишь высокие частоколы хранили разбросанные по предгорьям людские поселения от беспокойных соседей.
Пока Аурика предавалась размышлениям на крыльце, дочери наводили последний лоск, а сыновья готовились показаться перед королём, в надежде попасть в его свиту, в маленькой светёлке на третьем этаже жилища наместника, бушевала буря.
– Ну как можно! – Гремела старая Метхильд, вытаскивая из длинных чёрных волос девушки сухой репей. Рядом помощницы держали перед Эурой большое потемневшее от времени зеркало.
– Я выгляжу, как кукла! – Капризничала девушка.
– Как прекрасная маленькая куколка, – проворковала с улыбкой нянька, полная и живая, словно ртуть, женщина. – Сейчас причешем, и будешь похожа на человека!
– Эура, ты готова? – Из-за двери высунулась очаровательная головка сестры. Длинные чёрные волосы её были уложены в две косы и спрятаны под жемчужную сетку, отчего головка казалась ещё милее и аккуратнее. – Матушка зовёт.
– Да, да, завет, – следом высунулась взъерошенная головка братца. Увидев Эуру, он показал девушке язык.
– Ну как брысь отсюда, мелюзга! – Рявкнула Эура.
Близнецы юркнули за дверь.
Метхильд неодобрительно покачала головой.
– Не успеваю ничего! – Ворчала Метхильд. – Промоталась всё утро, бездельница! Давно тебя отец не порол! Будь ты моей дочкой, я бы давно всыпала тебе по первое число.
– Я вообще хотела остаться в старой крепости. Ты же знаешь, я не люблю шумные праздники. – Фыркнула девушка, разминая затёкшую шею.
– Опять всю ночь с гоблинцами в кости играть?!
– Да нет, просто напиться. Матиас выменял в трактире шкуры на хорошее вино и пряности.
– Бесстыдница! – Проворчала нянька. – Мать бы свою поберегла! Аурика – святая женщина! Помяни мои слова, когда-нибудь её чаша терпения переполнится, и она всыплет тебе по первое число!
– Да брось ты. Нет ничего плохого в паре кубков глинтвейна. Можно ещё в картишки переброситься в трактире. Там сейчас людно. Сейчас там все, кто не поместился в Снерхольме, но очень желает видеть короля. Яблоку негде упасть.
– Велико умение: проматывать отцовское золото, – презрительно фыркнула нянька, сильнее натягивая прядь длинных жёстких волос. Эура стиснула зубы, но промолчала. – За ночь просаживаешь больше, чем твои сестры за год тратят на платья и заколки! Лучше бы чем-нибудь путным занялась!
– Ты же знаешь, мать запретила отцу давать мне золото, так что играю на свои. Сейчас зима, и шкурки в цене. На прошлой неделе тролля из пещеры подняли, Матиас уже нашёл покупателей на шкуру. Платят столько, что денег хватит до весны.
– Тролли… деньги …охота… бездельник Матиас! От кого я слышу!? От благородной госпожи, от дочери наместника Предгорий! Да ты дальше светёлки выходить не должна! Сидеть и мужа ждать, как твои сестры!
– Метхильд, не могу я так… Задыхаюсь… Тошно мне в Снерхольме.
– Тошно ей! Сидишь: сыта, одета, обута. Мать с отцом с тебя пылинки сдувают. Эверт с Арво весной поедут по деревням, напросись с ними, старый писать то помер и им как раз нужен кто-то, кто грамотой владеет. Посмотришь, как обычный люд живёт: сколько народу зиму пережило: сколько от голода померло, сколько замёрзло, сколько нелюди сожрали.
– Метхильд!
– Ты меня не затыкай, мала ещё. Я много лет Метхильд. Я тебя и твоих братьев-сестёр на руках качала. Послушай старуху: возьмись за ум. Сегодня приедет король, а с ним много богатых и благородных господ. Присмотрись к ним, может и отогреется твоё каменное сердечко.
Девушка презрительно скривилась. Оттолкнув служанок, она встала и, окинула придирчивым взглядом отражение: новое бархатное платье цвета болотной ряски, зауженное в талии, с вышитым золотой нитью лифом сидело как влитое.
– Хоть бы спасибо сказала, что ли. Девочки в кровь пальцы иголками искололи, чтобы успеть.
– Тошно мне здесь, Метхильд.
– Потерпи, вот король уедет, и делай что хочешь, а пока марш вниз: мать, наверное, уже заждалась, – буркнула Метхильд, выталкивая Эуру из комнаты.
В тот злосчастный день, когда гонец постучался в ворота Снерхольма, в жизни девушки началась тёмная полоса. Прознав о том, что король собрался с визитом в северные земли, гоблинцы свернули пёстрые украшенные лентами шатры и растворились среди горных перевалов. Долгая метель замела тропы и спрятала следы их стойбищ под сугробами. Затем, скрываясь от непогоды, в горы ушла дичь. Попрятались даже олени и зайцы, во множестве водившиеся в окрестностях Снерхольма. Молодой тролль, попавший в капкан у старой мельницы да семейство кабанов, поднятое сегодняшним утром, вот и вся добыча за месяц. В довершение всего, соседи, родственники, друзья семьи наведались в гости, превратив сонное, затерянное в Предгорьях поместье в шумный балаган. В доме даже появился шут, худой вечно пьяный старик с ручным медведем. Шут развлекал гостей, проводящих дни в застольях, охоте, танцах и состязаниях лучников и рыцарей. Он сыпал скабрёзными остротами, за что был неоднократно бит; подтрунивал над музыкантами; показывал фокусы детям; выводил из себя менестрелей, затягивая невпопад деревенские песни и, налакавшись медовухи, танцевал в обнимку с медведем. На этом празднике жизни Эура чувствовала себя таким же клоуном, вынужденным по прихоти богов разыгрывать благородную даму. Как и приблудный артист, она целыми днями развлекала гостей беседами, заливалась смехом в ответ на несмешные шутки, томно закатывала глаза, пока заезжий бард затягивал заунывную балладу о славных подвигах дедов и прадедов. То ли Эура была скверной актрисой, то ли старый пьяница дольше играл свою роль на подмостках жизни, но публика явно больше любила старого паяца. К тому же, каждый из гостей догадывался, что старшая дочь Трюггера променяла бы душу свою или чужую, на час свободы: потолкаться на рынке, присматривая новые стрелы, покурить трубку со старым шаманом в становище гоблинцев, или послушать охотничьи рассказы на старой заимке. Помня старые обиды, соседи подшучивали над ней за вечерней трапезой, расстраивая Аурику, мечты которой выдать дочь замуж поближе таяли, словно снежинки на печной трубе. Последней надеждой Аурики оставались король и его свита.
Когда пёстрая кавалькада короля Риквида показалась в воротах поместья, Эура спускалась по деревянной винтовой лестнице, ведущей из верхних покоев женской половины дома в «тронный зал». Девушка гусеницей ползла, запинаясь о подол длинного, плохо подогнутого платья, рискуя сломать шею на крутых ступеньках, едва освещённых слабыми солнечными лучами, пробивавшимися сквозь узкие, наполовину занесённые снегом оконца. Тусклые пучки света, проникая сквозь толстые зелёные стекла, блёклой изумрудной мозаикой ложились на узкие ступени. На лестнице стояла вязкая тишина, и было слышно, как скребутся мыши. Разжиревшие кошки, привыкнув к подачкам со стола, обленились и совсем забросили охоту. Эура приложила руку к стеклу, и ледяной узор стал медленно таять под тёплой ладонью. Сквозь оттаявшее стекло, Эура увидела, как во двор въехал король и его свита. Трюггер помог королю спешиться, и Аурика, склонив седую голову, поднесла хлеб и вино дорогим гостям. Затем наместник представил королю многочисленное семейство тесными рядами стоящее на крыльце. Не найдя среди детей и домочадцев старшую дочь, он замешкался, но Аурика Ласточка, одарив короля обворажительнейшей из своих улыбок, попросила среднюю дочь, Эйю Тихую, развлечь гостя. Эйя Тихая, вторая дочь наместника, медлительная хрупкая нежная, как подснежник по весне, была предназначена старшему сыну Хайдди Рыжебородого Рудкару Красному. Свадьбу назначили на конец весны: как только кисти черёмухи побелеют от цвета, молодые принесут клятву верности в священной дубовой роще, скрепив старый союз двух семей. Ныне же Рудкар бросал ревнивые взгляды на будущую жену, и старался держаться поближе, когда вся толпа из многочисленной родни, соседей, свиты, увлекаемая хозяевами многоголосым потоком втягивались внутрь поместья. Эура поспешила вниз и уже собиралась смешаться с толпой местных господ, лично приехавших в Снерхольм, дабы поприветствовать правителя и попировать за столом хлебосольного соседа, как перед ней появилась мать.
– Дочь, где тебя носит?! – Строго проговорила Аурика, недовольно поджав губы. Её серые глаза сверкали недобрым огнём. – Это было очень невежливо с твоей стороны не выйти к гостям. Ты старшая дочь наместника, и ты должна была встречать короля рядом со мной. Почему Эйе снова приходится за тебя отдуваться? Мне страшно подумать, что будет, когда она покинет нас. Кто будет выполнять твои обязанности? Эверт или Арво с Кнутти натянут ради этого женские платья? А может быть близнецы?
– Попроси братца Генри. Лисёнок и так из кожи вон лезет, чтобы понравится окружающим.
– Эуриста, не паясничай. Не забывай, что ты старшая дочь наместника, и как у старшей дочери наместника у тебя есть обязанности в этом доме. Пока ты живёшь в этом доме, изволь их выполнять! Поэтому мы, милая, сейчас вместе отправимся вниз и сделаем вид, что не ты, по обыкновению наплевала на законы гостеприимства, а досадное недоразумение помешало тебе встретить королю. И постарайся держать язык за зубами. Ради всех богов, просто молчи, улыбайся и кивай головой. Мы только помирились с соседями.
– Может не стоит? – Пискнула Эура.
– Стоит, стоит, – улыбнулась Аурика улыбкой кота, придавившего бархатной лапой глупую мышь. – Ты же хотела «свалить из нашей дыры», «повидать мир»? Тебе же «тошно в родном доме»? Так вот, милая, тебе выпал шанс: понравишься кому-нибудь из свиты короля, побежишь в южные земли, роняя туфельки с прекрасных ножек. Представь, никаких нудных родителей и тупых родственников на тысячи миль вокруг. Ты же этого хочешь?
– Ну, мам!
– Повзрослей, дочь! – Отрезала Аурика, мёртвой хваткой впиваясь в локоть дочери. – К гостям! И не заставляй нас с отцом краснеть.
Кивком приветствуя родственников и соседей, сидящих за накрытыми столами, Аурика Ласточка медленно проплыла через весь зал. Эура безвольной куклой следовала рядом, едва не наступая на подол.
Король восседал на высоком резном стуле во главе стола. Слуги, суетящиеся рядом, шустро подтаскивали бронзовые блюда с жареными целиком фазанами, румяными поросятами в овощах, дымящиеся котелки с ароматной похлёбкой, корзины с фруктами и маленькие бочонки с соленьями. Королевский кубок не успевал пустеть, как мальчик-виночерпий наполнял его рубиновым вином. Лучшим вином, которое только можно найти в Предгорьях! Король уже слегка опьянел, лицо его подобрело, нос становилось пунцовым, глаза потихоньку соловели и пьяно блестели в полумраке зала. Он мечтал, забравшись в кровать, провести остаток дня в объятьях юной помощницы лекаря, свежей, словно наливное яблочко, и такой же румяной. Проклятый протокол требовал от короля слушать нудные песни в свою честь, поднимать кубок за своё здоровье, и он сидел, откинувшись на жёсткую дубовую спинку (да забрали бы подземные духи придворного мебельщика!), вытянув под столом ноги. Король был не молод, и с каждым годом поездки по землям давались все тяжелее.
– А это дочка моя, Эура. Она немного приболела и не смогла встретить Вас у порога, – заплетающимся языком проговорил сидящий по правую руку от короля хозяин Снерхольма. Духота разморила старого отца семейства, или то была крепкая медовуха, которой они с королём набрались ещё на границе, но Трюггер «Большое гнездо» был абсолютно пьян и счастлив.
– Подойди ближе, милое дитя, – устало проговорил король, ставя на стол золотой кубок.
Сидящий рядом Хайдди Рыжебородый поперхнулся, но, почувствовав на себе свирепый взгляд Аурики, промолчал.
Эура сделала шаг вперёд и почтительно опустила глаза.
– Отец сказал, что ты больна, но я вижу, что ты румяна и здорова. Почему же ты не вышла на крыльцо встречать своего короля? – Спросил Риквид, хитро прищурив правый глаз.
– Я не люблю шум и верю, в Снерхольме было кому встретить высоких гостей. Одним человеком больше, одним меньше…
– Прошу прощения за дерзость, – поспешно начал извиняться Трюггер, вытирая испарину проступившую на бритом, покрытым синими рисунками черепе. Татуировки появились на лысой голове наместника ещё в юности, когда он, безусый юнец, с отцом и старшими братьями пропадали в горах: грабили гоблинцев и орков, устраивали засады на оборотней, ходили на медведей, водили караваны к рудным шахтам. Да, много воды утекло с пор: давно полегли в могилу братья и отец, возмужал и состарился Трюггер, но каждое утро, сбривая кривым ножом остатки поседевших каштановых волос, Трюггер хитро улыбался, вспоминая былое.
– Болеет она, горячка ум затуманила. Милая, – Обратился он к жене. – Попроси, чтобы Эуре сварили чай с травами и пусть ложится спать.
Трюггер собирался было добавить ещё что-то в оправдание дочери, но король поднял ладонь, делая знак замолчать.
– Дошли до меня слухи, что злой язык у тебя, – усмехнулся король, потирая длинные седые усы.
– Соседи жаловались? Не слушайте: брешут, как псы дворовые! – Спокойно проговорила Эура, подняв голову.
– Эура! – Осекла её Аурика. – Не волнуйтесь, господин, она будет наказана, – тут же поспешно добавила женщина, поджимая тонкие губы.
– Не стоит торопиться, почтенная Аурика, – ласково произнёс король. – Как говорил мой отец, поспешность нужна только при ловле блох, да и то когда руки мокрые. У меня припасено своё наказание. Позвать Хайдгера!
Хайдгер, рослый детина тридцати зим отроду, служивший начальником королевской охраны, потягивал тёмное пиво в дальнем конце стола. Дорогая сердцу сестра и лучший друг его остались далеко на юге, долгая дорога и ежедневные попойки давно опостылели, а ратных подвигов не предвиделось: как назло разбойники отказывались нападать на королевский обоз, вассалы были само дружелюбие, крестьяне не докучали, а нелюди и вовсе исчезали задолго до того, как король и его свита появлялись на горизонте. Хайдгер скучал, хамил и становился несносен. Король, устав от жалоб на злые шутки Хайдгера, послал его подальше…. к менестрелям, столовавшимся чуть дальше, чем последние дворяне из свиты. От менестрелей начальник королевской охраны благополучно сбежал ещё дальше, к служившим у него наёмникам. В компании бравых вояк он коротал вечера, потягивая дармовое пиво и горланя непристойные солдатские песни, маясь от безделья и тоски.
Когда слуги передали просьбу короля, Хайдгер нехотя поднялся с широкой лавки, поправил съехавший плащ с волчьим воротником и, покачиваясь, направился к господскому столу, похожий на медведя шатуна, поднятого охотниками из тёплой берлоги.
– Моё почтение, правитель, – проговорил мужчина склоняясь. Ножны меча звякнули, ударившись о кованые сапоги. – Звали?
– Да, верный Хайдгер, звал. Садись, выпей с нами, – хитро улыбнулся король. – Это внук моего брата, Фрерберна Могучего, да упокоится его дух в палатах Морриган. Жалко сестрёнка его, Кэрита, слишком мала, чтобы сопровождать нас: пришлось оставить её дома. Хорошая девчушка, расторопная, милая. Она обычно прислуживает мне за столом. Трюггер, не согласится ли Ваша дочь, Эура, оказав нам честь, поднести вино?
– Конечно же… – улыбнулась Аурика. – Эура, дочка, принеси гостям вина.
Эура взяла стоящий перед королём пустой серебряный кувшин и, почтительно поклонившись, направилась к выходу, пропустив вперёд слуг, тащивших медный поднос с горкой обглоданных костей, на вершине которой торчали оленьи рога. Как только парадные покои остались позади, она поймала мальчика-слугу, спешившего на кухню с зажатой под мышкой хлебной корзинкой.
– Принеси вина! Живо!– Приказала она тоном, не терпящим возражений.
Мальчик испуганно вздрогнул, едва не уронив хлебницу.
– Но госпожа Аурика просила свежих булок… – пропищал он, втягивая голову.
– Госпожи Аурики здесь нет. Не заставляй меня повторять дважды. Вина! Живо!– Рявкнула Эура, сунув ему в руки кувшин.
Видя, что препираться бесполезно, мальчик схватил кувшин и побежал к каменной лестнице, ведущей в подземелье Снерхольма. В обширных подвалах под жилищем Наместника хранились запасы на случай войны, чумы или приезда дорогих гостей. Там же находились винный погреб, казна и тюрьма.
– Госпожа…– прошептал кто-то, потянув за рукав.
Девушка резко обернулась.
Позади неё стоял низенький коренастый незнакомец в грубом шерстяном плаще, заколотом на груди куриной костью. Широкий капюшон, надвинутый на глаза, закрывал лицо. На руках незнакомца были грубые кожаные перчатки, натянутые по локти.
– Шаман желать тебя видеть, – прохрипело существо.
– Ещё рано. Солнце не село, – проговорила девушка озираясь.
– Я ждать здесь…
