скачать книгу бесплатно
– А кто вам больше нравится из декадентов, Мария Степановна?
Маша задумалась.
– Больше всех интересует Брюсов. Очень страстный и даже страшный человек. Вы слышали про его любовь к Нине Петровской? Безумная любовь, безумные стихи:
Ты – слаще смерти, ты желанней яда,
Околдовала мой свободный дух!
Когда он её разлюбил, она даже попыталась его убить из револьвера…
– Какие страсти, – усмехнулся Николай, – я слышал – револьвер дал осечку, как в лермонтовском "Фаталисте"…
– Да… – загорелись глаза Марии, – чем-то он похож на колдуна… вот бы посмотреть на него.
– Что ж, ничего нет невозможного, если хотите, я покажу, где он бывает…
Всё было необычно в этой девушке: и её лёгкий нежеманный нрав, и миловидное, детское лицо, и увлечение стихами, сложными для восприятия даже зрелому уму. Словно шкатулка с секретом, Мария раскрывала себя не сразу, и от этого ещё больше хотелось узнать её поближе.
Глава седьмая.
Все последующие дни Елагин занимался привычными делами: преподавал в гимназии, писал диссертацию и разбирал письма дамы, прятавшейся под инициалами А.П.Т., чей ажурный портрет он поставил на столе и с удовольствием им любовался.
Но с ещё большей охотой и замиранием сердца Николай вспоминал другую даму, явившуюся, как "мимолётное виденье, как гений чистой красоты".
"Да, пожалуй, лучше не скажешь," – бормотал Николай. Душа требовала новой встречи с Марией, но подчас мучили сомнения, а надо ли разрушать тот мир, который он построил за все годы холостой жизни? Если он женится, то придётся менять квартиру, привычки…
Его казённая квартира, где царила благословенная тишина, служила убежищем от шумного города. Особенно в кабинете. Письменный стол с кипой бумаг и книгами так и манил к себе… Книги уже не помещались на полках и лежали стопками на полу возле кресла-качалки. В минуты отдыха для Николая любимым занятием было слегка покачиваться в кресле и читать, читать, читать…
Теперь его душе чего-то не хватало… Он брался за книгу и не понимал ни слова. Ни работа, ни чтение не помогали заглушить зов проснувшегося от спячки сердца.
Желание видеть Марию победило сомнения. Куда приглашают приличную барышню? Ну конечно, в Большой театр. Проблема только в билетах.
Каждому москвичу было известно, как сложно достать билеты на оперу, а тем паче на знаменитого Собинова. Николай давно мечтал послушать Ленского в его исполнении.
Когда Елагин подходил к кассам театра, уже по скучному виду кассира было видно, что на премьеру "Евгения Онегина" господина Чайковского аншлаг. Кассира одолевало несколько театралов, вопрошающих с безумной надеждой в голосе:
– Никаких билетов нет на сегодня?
Кассир молча показал на надпись "Билетов нет".
– А вы поищите, поищите, милостивый государь!.. Может, хоть какой завалящий и найдётся… Бывает, что захворает человек, либо по семейным обстоятельствам не сможет пойти и вернёт…
Не в силах отвечать в сотый раз, несчастный хранил гробовое молчание. Так его терзали подобными вопросами с утра до вечера.
Николай знал, что москвичи занимали очередь в кассу задолго до рассвета, а в дневное время не было смысла стоять и ожидать чуда. Он вздохнул и стал искать глазами "жужжалку" – трудягу, который день и ночь дрогнет у театра и на морозе, и под дождём и негромко, словно жужжа над ухом, предлагает: "Вам нужен билетик на сегодня? А может, на бенефис?" Такой продрогший, бедно одетый парнишка подскочил к нему и спросил с надеждой: "Когда желаете билетик?"
Николай желал на завтра. Проблем не было. "Жужжалка" поманил за собой. Они прошли несколько метров и встали под воротами частного дома. Парнишка сделал знак подождать здесь, а сам исчез за дверью. Скоро вышел упитанный "якупчик" с настороженностью в глазах: вдруг полицейский? Но увидел Николая и оскалился в улыбке:
– На Собинова желаете? На завтра?
Николай кивнул и спросил цену. Стоимость билета была завышена в три раза, но выбора не было. Он вздохнул и заплатил, уговаривая себя, что не каждый месяц ходит в театр, можно и переплатить.
Вернувшись домой, он с удовольствием посмотрел на телефон, поставленный по распоряжению директора у него дома. Чёрный блестящий аппарат гарантировал удобства, несоизмеримые с посыланием нарочного по указанному адресу. Во-первых, можно общаться без посредников, а во-вторых, не нужно беспокоиться, что посыльный что-нибудь перепутает или зайдёт в трактир перекусить на чаевые, забыв доставить ответ. Николай поднял трубку и попросил телефонную барышню связать с номером Степана Рябушинского.
Трубку взяла горничная. Николай пригласил к аппарату Марию Степановну, волнуясь, что уже слишком поздно или не вовремя. Но Мария подошла быстро, будто ждала звонка.
– Мария Степановна, здравствуйте, это Елагин беспокоит.
– А, Николай Константинович, рада вас слышать, – нисколько не удивляясь и не смущаясь, ответила Мария Рябушинская.
– Я хотел бы вас пригласить в театр, вы позволите?
Она замолчала на секунду.
– А в какой, позвольте узнать?
– В Большой на "Евгения Онегина". Ленского будет петь Собинов. Не желаете сходить завтра вечером?
Девушка опять замолчала.
– Хорошо, пойдёмте, Николай Константинович, с удовольствием.
– Тогда завтра к шести я за вами заеду.
Николай положил трубку и обнаружил, что в груди у него звучит барабанная дробь, словно у юноши, впервые признающегося в любви. Он, конечно, не юноша, но девушку приглашал в театр тоже в первый раз, так что ничего удивительного в этом волнении не было…
Мария хорошо знала роман господина Пушкина, однако ещё лучше знала, как женщины одеваются в Большой театр. Мало красивого платья – без дорогих и броских украшений стыдно было и показаться на публике. А что значит для женщины наряд при посещении театра? Больше, чем могут себе представить мужчины. Конечно, бытует поговорка, что хочется себя показать и других посмотреть. Верно. Но если девушка идёт в театр с кавалером, то тайно желает затмить своим нарядом принцесс и богинь, которых её спутник увидит на сцене. Не может же она выглядеть хуже них!
Поэтому Маша первым делом крепко задумалась над завтрашним платьем и украшениями. К счастью, верной и опытной подругой у счастливой девушки была мать. Её ценными советами Маша довела наряд до совершенства.
Около шести вечера она с нетерпением выглядывала на улицу, освещённую электрическими фонарями, но пустынную, если не считать дворника, что надоедливо шаркал жёсткой метлой. Наконец, она увидела приближающуюся к дому пролётку, где сидел элегантный мужчина в тёмном пальто. Маша сорвалась с места, но Анна Александровна остановила дочь:
– Веди себя как взрослая, а не как маленькая девочка, Маша, – укоризненно произнесла она.
Маша не спеша вышла из дома. Навстречу ей шёл Николай. Он улыбался и оглядывал её с восхищением. Он ещё не видел её платья…
К театру подъезжали и подъезжали пролётки, кареты и, конечно, автомобили, отчаянно сигналя извозчикам. Большой театр сверкал огнями, открывая двери для счастливчиков с билетами и приводя в отчаяние неудачников, что не сумели достать заветные бумажки.
Вечером похолодало, поэтому вдоль длинных рядов извозчичьих пролёток, выстроившихся около театра, уже похаживали "сбитенщики". Они несли за ручки блестящие самовары с дымком. За пояс из белого полотенца у крепких молодцев-продавцов были заткнуты стаканчики, в которые разливали сладкий чай. Извозчики с удовольствием брали горячий напиток и пили, обжигая губы и заодно грея закоченевшие пальцы.
В театре женщины скидывали на руки кавалерам меха и капоры и шли по роскошному красному ковру мраморной лестницы… Многие мужчины были в мундирах, редко кто, как Николай – во фраке. Николай сдал пальто в гардероб.
В суете он даже не смог хорошенько разглядеть Марию, но когда они поднимались по лестнице, приостановился, поражённый видением, как в первый день встречи в манеже. Она и сама знала, что выглядит как сказочная принцесса в нежно-голубом платье с прямым силуэтом и удлинённым шлейфом. На глубоком декольте лежало пушистое белое боа из страусиных перьев, а шею охватывало украшение на бархатной ленте – эсклаваж, который выгодно подчёркивал белизну кожи. Голову венчала изящная шляпка из таких же лёгких перьев страуса.
Мария увидела, какое впечатление она опять произвела на кавалера, и счастливо рассмеялась.
Билеты Николай купил в бельэтаж. Маша боялась даже себе представить, сколько он заплатил за них. Она ловила на себе восхищённые взгляды кавалеров и замечала завистливые глаза дам, подозревая, что зависть вызвана не только её нарядом и слепящими бриллиантами в ушах, но и статным кавалером, учтиво ухаживающим за ней.
В облике Николая было что-то неуловимое, что выгодно отличало его от других мужчин, вьющихся вокруг неё на светских раутах. Не то удивляло Машу, как великолепно на нём сидел чёрный обязательный фрак с белой рубашкой из тонкого шёлка, а как просто и естественно он себя в нём чувствовал: не выпячивал грудь, не одёргивал его, опасаясь помять, не поправлял беспрерывно манжеты… Создавалось впечатление, что в дорогой одежде ему так же свободно, как и в любой другой. И одежда служила ему тем, чем должна, и чего другие безуспешно добивались – подчёркивала его внутреннее благородство без самолюбования.
– Николай Константинович, а вы не были военным? У вас выправка как у офицера, – спросила Маша.
– Не был, Мария Степановна, а выправка у меня от муштры отца-офицера, который с раннего детства учил ездить верхом и держать спину в любых ситуациях, – двусмысленно ответил он, слегка улыбнувшись.
Спектакль начался. Артисты играли превосходно, музыка господина Чайковского поражала напевностью и грустью. Маша внимательно слушала, но когда сразу четверо певцов запели одновременно, заскучала.
"И чего все сразу вступили? Какой же это разговор? Мы с Мишкой как загалдим вместе, так папа сразу кулаком стукнет, не захочешь больше и рот открывать…"
Маша оглядывала украдкой публику, но было темно: ни нарядов дам, ни украшений было не разглядеть. Наконец закончился первый акт. Николай предложил прогуляться по фойе, она с радостью согласилась – в ложе было душно и скучно сидеть.
Они вышли в коридор. Там уже вовсю вышагивали парочки, рассматривая друг друга и делая вид, что обсуждают спектакль.
– Николай Константинович! – услышала Маша негромкое восклицание. Она повернула голову, откуда позвали Николая, и увидела долговязого мужчину с длинными ногами, как у журавля, стремительно приближающегося к ним.
Николай не выглядел счастливым от встречи, но взял себя в руки и любезно поклонился.
—Мария Степановна, позвольте представить коллегу по гимназии – Митрофанов Алексей Викентьевич.
Маша подала руку с улыбкой:
– Рябушинская Мария Степановна.
Митрофанов выпучил глаза, словно увидел горгону Медузу.
– Барышня Рябушинская? Наслышан, наслышан… Очень приятно-с, да-с.
В это время к Митрофанову подошла пожилая дама с невыразительным лицом, одетая гораздо проще, чем Маша, в синее длинное платье со множеством рюшей.
– Позвольте представить, моя жена Клавдия Васильевна.
Николай поклонился, а женщины кивнули друг другу своими шляпками.
Маша посчитала, что на этом их общение закончится, но не тут-то было – Алексей Викентьевич рассчитывал подольше пообщаться.
– Как вам опера, понравилась? А вы знаете известный театральный анекдот? Нет?.. Николай Константинович, что же вы не развлекаете даму!
Жена слегка дёрнула за рукав неумеренного в эмоциях супруга, но тот ничего не замечал.
– У Пушкина в романе такие слова: "Кто там в малиновом берете? Жена моя… Так ты женат?" Ха-ха, – он ещё сильнее задвигал длинным носом, впиваясь глазами в Марию, – а мой знакомый пел в театре, где вместо малинового берета одели зелёный! Ха-ха-ха! Представляете, как удивился певец, когда увидел Татьяну в зелёном? От изумления он так и спел: "Кто там в зелёновом берете?" На что получил неожиданный ответ: "Сестра моя… Так ты сестрат?"
Митрофанов забился в истерическом смехе, будто не он рассказал бородатый анекдот, а сам услышал его первый раз. Маша вежливо улыбнулась. Жена уже шипела что-то ему на ухо, а Николай досадливо морщился, видимо, жалея, что предложил походить по фойе.
– Вы не любите этого господина, Николай Константинович? – спросила Маша, когда они сели на свои места в ложе.
– Не больше и не меньше, чем остальных коллег, Мария Степановна. Преподавателей нашей гимназии весьма интересует моя личная жизнь, и теперь у них будет много пищи для сплетен.
– Жаль, что так получилось.
– Ничего страшного… Скрывать мне нечего, а насмешки меня не трогают.
– Вы так независимы от мнения общества, Николай Константинович?
Николай задумался.
– Пожалуй, нет, именно поэтому я не афиширую личную жизнь и не обсуждаю её ни с кем, кроме вашего брата.
Всю оставшуюся оперу Маша ждала сей диалог. И когда услышала, едва удержалась от глупого смеха, представив в лицах забавную сценку.
Нет, всё-таки опера скучновата. Конечно, Собинов в роли Ленского прекрасен. Ария "Что день грядущий мне готовит?" довела её до слёз… Но Ларину Маша не понимала. Что нашла Татьяна в Онегине? Она бы не влюбилась в такого…
А в какого? Маша ещё сама не знала. Может, Николай ей подойдёт, а может, и нет… В отличие от Татьяны, она не имела недостатка в кавалерах. Торопиться с выбором не было необходимости…
Вечер был чудесный, безветренный. Они не спеша ехали по вечерней Москве. Николай поинтересовался её впечатлениями.
– Я знаю, вы ждёте восторженных отзывов о всеобщем кумире – Собинове. Здесь я с вами согласна – удивительный голос. Но сам роман всегда вызывал у меня противоречивые чувства.
– Почему противоречивые? Разве вы не разделяете всеобщего восхищения Татьяной?
– У меня двойственное чувство: с одной стороны, мне непонятна её любовь к этому хлыщу, а с другой… – Мария лукаво посмотрела на Елагина, – она повела себя как мужчина…
– Что вы имеете в виду?
– Выбрала сама, а не ждала, когда её выберут. Это очень смело, особенно для того времени. У неё нет покорности судьбе, она разрушила устои того времени: "Привычка свыше нам дана – замена счастию она…"
– Да, соглашусь с вами. Надо обладать изрядной решимостью, чтобы совершить такой поступок – первой объясниться в любви… Ведь Онегин мог и высмеять её, опорочить в глазах общества.
– Он бы Татьяну ещё больше опорочил, если бы она ему не дала отпор в конце. Мне всегда нравилось про это читать у Пушкина.
– Про отпор?
– Про независимость слабой женщины, Николай Константинович! Ларина сама выбрала свою судьбу. Правда, у неё не было таких возможностей, как в наше время… А вам нравится Татьяна?
– Ларина всем нравится, Чайковский даже оперу хотел назвать не "Евгений Онегин", а "Татьяна Ларина"… Я только не понимаю, за что Онегина все осуждают? Почему он сразу не разглядел, какая тонкая и глубокая душа у Татьяны? А откуда он мог это разглядеть? И то, что Евгений волочился за Ольгой объяснимо – она открытая и весёлая. А Татьяна вела себя как неживая, а потом вдруг письмо написала… Онегин должен был влюбиться от одного её письма?
– Я как-то не смотрела глазами мужчины…
– А между тем – это вполне естественно. Татьяна и красавицей-то не была: "Ни красотой сестры своей, ни свежестью её румяной не привлекла б она очей". Мужчина сначала обращает внимание на внешность, а после уж дальше присматривается.
Машу разговор начал смущать.
– А ко мне вы тоже присматриваетесь, Николай Константинович?
Он взглянул на неё своими чёрными глазами совсем близко.
– А это плохо?
– Нет, наверное, – пролепетала она.
