скачать книгу бесплатно
– Мне неудобно, ваша милость, – прошептала она, глядя на высокого и красивого барина в чёрной спортивной куртке, что пожалел её детей.
– Глупости, – сердито бросил Николай и заплатил за прокат коньков для малышей, не обращая внимания на возражения женщины. Потом, чтобы не слушать благодарностей, он подхватил Марию под руку и поспешил выйти из помещения.
Они долго катались под звуки оркестра, который превосходно играл романтические вальсы, быстрые мазурки и даже танго, как в модном ресторане. Николай и Маша изображали сложные движения танцев, падали и смеялись… Счастье то ли от катания, то ли от близости друг к другу плескалось в душе, словно игристое вино, и пьянило голову, заставляя забывать приличия и прижиматься всё крепче…
Маша сидела в пролётке и таяла от чувства близости к Николаю. Наконец, она вспомнила, о чём хотела с ним поговорить, и обрадовалась возможности нарушить это многозначительное молчание. Николай будто ушёл в себя и вздрогнул, когда она позвала его:
– Коля, а почему ты заплатил за бедных детей? – издалека начала она.
Николай пожал плечами и усмехнулся.
– Не люблю, когда плачут женщины и дети.
– А ты не хочешь делать добрые дела для большего количества людей?
– Что ты имеешь в виду? – Николай внимательно посмотрел на неё чёрными глазами.
– Ну-у, например, преподавать на Пречистенских курсах.
Елагин снова отвернулся, глядя в темноту города, будто пытаясь там найти ответ.
– Я уже думал об этом, Маша. Я слышал об этих курсах: тайные собрания, прокламации, запрещённая литература… Мне бы не хотелось из-за них вылететь из гимназии, наш директор – большой консерватор.
– Ты что, боишься? – ошеломлённо воскликнула Мария.
– Потерять место? Да, – спокойно ответил Николай,– тем более что я не сочувствую революционерам.
– Но разве ты не видишь, как несправедливо устроено наше общество? – загорячилась Маша, – столько несчастных, обездоленных…
– Маша, я вижу это, но невозможно насильно сделать людей счастливыми. А революция – это и есть насилие. Разве это секрет, что во время бунтов и переворотов наивных неграмотных людей используют более хитрые, чтобы присвоить власть? А кто не принимает эту власть – нещадно убивают… Уже сейчас убивают, а что же будет потом? А меня тоже убьют, если я не хочу другой власти?
– Коля, что ты такое говоришь? Это временные меры… – растерянно ответила Маша. – Революционеры вовсе не такие, они хотят сделать общество более справедливым.
Николай помолчал.
– Ты слышала такую поговорку: благими намерениями вымощена дорога в ад? Чувствую, мы туда и катимся…
– Мне кажется, ты нарочно преувеличиваешь, – обиженно сказала Маша. – Скажи просто, что не хочешь преподавать рабочим…
– Я соглашусь преподавать ради тебя, если меня возьмут, – неожиданно закончил Николай.
– Возьмут, возьмут! – обрадовалась Маша, – вот увидишь, какие там прекрасные люди работают и учатся!
Он усмехнулся, но ничего не ответил. Они подъехали к особняку на Малой Никитской. Вместо того чтобы расстаться у дверей, Коля неожиданно объявил, что желает поговорить с её отцом. Маша удивилась, но не возражала.
Они поднялись к кабинету Рябушинского. Николай остановился и попросил её пока не входить. Она кивнула и пошла к себе. Маша только успела переодеться в домашнее платье, как горничная позвала её в кабинет отца.
Папа выглядел на редкость бодрым в такое позднее время и как будто обрадованным приятным известием – его усы торчали завитками вверх, как в минуты выгоднейшей сделки. Он встал и подошёл к ней поближе, беря за обе руки, как маленькую девочку.
– Машенька, Николай Константинович попросил твоей руки… Я счастлив иметь такого зятя и дал согласие.
Маша ошеломлённо молчала и растерянно глядела на Николая, как та женщина на катке.
– Коля, почему ты не сказал мне, что хочешь сделать предложение? – наконец выдавила она, – зачем такие старомодные обычаи?
Николай молчал, а отец вдруг рассердился, грозно нахмурив брови.
– Почему "старомодные", Маша? Это нормально – просить разрешения у отца семейства.
– Папа, мне надоело жить, как в прошлом веке! – запротестовала Мария, вырывая руки, – вы относитесь ко мне как к маленькой, всё запрещаете, всё контролируете! Я не хочу так жить! А ты, Коля.. Я не ожидала от тебя такого…
Николай повернулся к Рябушинскому:
– Степан Павлович, я благодарен за ваше решение. Теперь всё будет зависеть от вашей дочери. Мария Степановна, можно с вами поговорить наедине?
Он, не дожидаясь согласия, взял её под руку и потащил к двери. Они молча поднялись по лестнице к ней в комнату.
Маша надулась, но Николай не обращал внимания на её состояние, а усадил на диван и сел рядом.
– Маша, ты понимаешь разницу наших положений? Кто ты, и кто я? Ты богатейшая невеста Москвы, а может, и Российской империи, а я бедный преподаватель, имеющий из драгоценностей только благородную фамилию. Мне этого достаточно, но я не могу поступить подло и обручиться с тобой, не спрашивая мнение отца. А вдруг бы Степан Павлович не согласился!
Маша продолжала молчать, хотя в глубине души понимала, что Николай поступил порядочно.
– Кроме того, я дал ему обещание, что тоже буду преподавать на Пречистенских курсах…
– Он тебя нанял следить за мной? – снова возмутилась Маша.
– Что ты! Чего там следить? Просто привозить тебя домой, если уроки будут заканчиваться поздно. Зато теперь он не будет возражать против твоей работы, – внушительно закончил он.
Маша успокоилась. Она встала и отошла к окну, чтобы подумать. Согласие отца ни к чему не обязывает, а то, что Николай будет довозить её до дома – вовсе не плохо, а то недавно одну из сокурсниц ограбили недалеко от Хитровки…
– Ладно, Коля, прости… Я всё поняла… Но учти, я ещё тебе согласие не давала, – закончила она кокетливо.
Николай подошёл и взял её за руку, потом медленно повернул её кисть и поцеловал в ладошку. От пристального взгляда и нежного поцелуя в груди Маши разлился жар, захотелось снова, как на катке, ощутить его сильные руки. И он словно угадал – мягко притянул её к себе и начал целовать щёки, лоб, сначала нежно, потом всё исступлённее, и, наконец, нашёл её губы. Они целовались долго, пока не стали задыхаться. У Маши закружилась голова, и она отстранилась.
– Мария Степановна, я люблю вас и прошу стать моей женой, – хриплым голосом произнёс Николай, – если вы ещё не готовы ответить, я буду ждать.
Маша почувствовала волнение от этих простых слов, её щёки стали горячими… Но внутреннее упрямство ответило за неё:
– Николай Константинович, я подумаю над вашим предложением.
Глава четырнадцатая
“Милостивый государь Иван Перфильевич! Прошу Вас, не будьте столь откровенны в своих желаниях общаться со мной при всём свете. После бала мой супруг устроил допрос – откуда я Вас знаю, и почему Вы проявляете ко мне такой интерес? Пришлось отделаться шуткой, что ему повезло с красавицей-женой.
Общение с Вами согрело моё сердце, так как супругом я уже давно забыта. Вам это известно из сплетен, ходящих в большом количестве, о моём неверном муже. Но я покоряюсь судьбе, и Бог мне послал в утешение друга – Вас, Иван Перфильевич. Единственно, чего я боюсь: suddenfriendship, surerepentance…
Но, дорогой друг, будьте осторожны!
Недавно к нам заехали англичане Джеймс Кейт и доктор Филипс. Они не подозревали, что я знаю английский язык, и откровенно разговаривали при мне на своём наречии. Но я бы и не стала слушать, если бы не прозвучала Ваша фамилия. Против Вас что-то затевается. Как я поняла, господа из Англии недовольны Вашим влиянием на Императрицу. Берегитесь, Вас могут оклеветать!
Помню английскую мудрость: neverwritewhatyoudarenotsigne, поэтому умолкаю. А.П.Т”
Николай аккуратно переписал последние строчки и устало откинулся в кресле. Зачем он возится с этими письмами? Пока самому непонятно. Но вдруг они прольют свет на тайну отношений между их семействами? И что это даст? Николай и сам не знал, но внутренний голос твердил, что это важно…
Солнце словно и не собиралось выходить из-за горизонта. В комнате было темно как ночью, лампа на столе освещала лишь кусочек кабинета. Часы пробили семь утра. Пора было собираться в гимназию. А потом можно заехать к тётке, то есть к Софье, чтобы перевести английские фразы…
Но всё это было не так важно, как вчерашнее объяснение с Машей. Сегодня у неё первый урок на Пречистенских курсах, и он обещал её встретить.
Николай встал и заходил по комнате. Стало душно. Он открыл форточку и вдохнул лёгкий морозный воздух. Работа, деньги, загадки собственной семьи – всё это ушло на второй план.
С момента встречи с Марией будущее Николая стало непредсказуемым. Теперь, если она ответит согласием – это будет… Он задумался на секунду, как определить подобное состояние? "Рай… Да, лучше не скажешь", – подумал он, глядя на снежинки на фоне электрического фонаря, что словно манная крупа, падали на землю. Когда они танцевали на льду, он еле сдерживал себя, чтобы не задушить Машу в объятиях.
Да, характер у неё непростой, и их мнения часто не совпадали. Но Николай не верил, что это может стать причиной ссор. "А если она откажет? – резанула тёмная мысль, – нет, не может быть. Почему мы должны расстаться? Я не отпущу её…"
После уроков Николай взял извозчика и поехал в сторону Остоженки. Мысли снова навалились тяжёлым грузом. Если Маша ответит согласием, то будет сложно сохранить на зарплату преподавателя тот образ жизни, к которому она привыкла в родительском доме, даже если отец даст за ней хорошее приданое.
Неопределённость с делами поместья беспокоила всё больше. Управляющий присылал деньги, но их было недостаточно, чтобы заплатить по векселям. Михаил Рябушинский уехал в Петербург по делам отца и писал, чтобы Николай не беспокоился – он не забыл про его дело. В декабре должен был состояться суд, однако по непонятной причине Фёдор Андреевич Татищев перенёс заседание на неопределённый срок. Но это и к лучшему, может, на свадьбу деньги будут…
При мысли о возможном после Святок венчании сердце подпрыгнуло в безумной надежде на счастье…
Извозчик остановился у тёткиного дома. Сильный ветер сбил котелок с головы Николая, а с деревьев с ног до головы обсыпало белой порошей. Таким снежным человеком он вошёл в дом Варвары Васильевны. Софья увидела его и засмеялась. Засмеялся и Николай…
Пока тётка хлопотала с обедом, они поднялись в тёмный кабинет и снова вместе сели за стол, чтобы разобрать письмо.
– Первая фраза означает: "Быстро подружился, быстро разочаровался", а вторая – "Не пишите то, под чем вы не можете подписаться." Весьма осторожная дама, – с улыбкой прокомментировала Софья.
– Какая же она осторожная? – с сомнением в голосе, возразил Николай, – осторожная бы не писала писем, а эта не стесняется и не боится, что они попадут в руки чужих людей. Удивительная легкомысленность…
– А может, женщине настолько одиноко, что она готова рискнуть ради дружбы и честью. И даже жизнью.
Николай удивлённо взглянул на раскрасневшуюся Софью. Никогда до этого она не повышала голос и не возражала. Софья Алексеевна вообще ему казалась вялой, кроме тех моментов, когда сидела за роялем. Что её так задело в словах Николая?
– Да как же могут дружить мужчина и женщина? У женщин одни интересы: замужество, дети, платья, балы. А у мужчин: политика, книги, деньги…
Софья встала из-за стола и показала рукой на полки с книгами:
– Видите эти книги, Николай Константинович? – Тот кивнул, не понимая, к чему она ведёт. – Я уверена, что многие из них вы читали. Так? – Николай посмотрел на корешки старых фолиантов и снова кивнул. – А женщине они могут быть интересны также, как вам?
– Вы имеете в виду себя, Софья Алексеевна? – усмехнулся Николай. – Вам могут, вы образованная женщина, но это всё-таки редкость, согласитесь.
– Это редкость, – снова села Софья, глядя на него голубыми глазами совсем близко, – потому что так устроен наш мир, и ваше сознание привыкло считать женщину вторым сортом… Да, да, не возражайте, – отрезала она, видя, что Николай дёрнулся поспорить. – Но если хотите быть по-настоящему счастливым с женщиной, то научитесь новому взгляду – считать её равной себе по уму. Анна Павловна Татищева опередила своё время. Я восхищаюсь ею.
Николай потёр лоб и брови. Он не знал, что сказать. Нет, конечно, ему и раньше приходило в голову, что в женщинах всё не так просто, но чтобы настолько не понимать их… Да и где бы он научился их понимать? С самого детства одни мужчины: раздельная гимназия для мальчиков, потом университет, дальше опять гимназия в неизменной мужской компании. Может, поэтому они с Машей часто спорят…
– Я вас обидела, Николай Константинович? – слегка дотронувшись до его плеча, спросила Софья.
– Нет, наверное, вы правы… Но это чертовски трудно признавать, – с улыбкой закончил Николай, – пойдёмте обедать, тётушка уже заждалась.
За столом сидели знакомые и незнакомые люди: седой священник, вероятно, из ближайшего храма, потому что Николай видел его не в первый раз. Рядом с ним оказалась пожилая женщина в кружевном чепце, словно пахнущая нафталином, – по виду обедневшая дворянка, а около Софьи устроился странный купчишка с красным лицом и выпученными глазами, который озабоченно вздыхал и что-то негромко спрашивал.
Николай не понимал, что связывает его с тёткиной воспитанницей, пока Варвара Васильевна не заметила вопросительный взгляд Николая и не сообщила, что Пётр Терентьевич берёт уроки музыки у Софьи.
– Коля, у меня к тебе будет просьба, – разрезая ножом румяную куриную ножку, сказала тётя, – ты не мог бы дать Софьюшке разрешение для учёбы на Высших женских курсах? А то моего разрешения недостаточно, потребовали от ближайшего родственника – мужчины.
Николай отложил вилку и ошеломлённо уставился на тётку. Его поразили оба события: и то, что Софья пошла учиться, и то, что требуется такая унизительная бумага. Он перевёл взгляд на девушку.
– Вы удивлены, Николай Константинович? – негромко спросила Софья.
– Да, признаться, – через паузу ответил он. – А на какой факультет вы поступили, позвольте поинтересоваться.
– На медицинский, Колюшка, – влезла тётка, – так ты дашь разрешение?
– Ну, конечно, что за дикость! – сердито буркнул Николай.
– Это не дикость, Николай Константинович, а именно то, о чём я вам говорила. Теперь вы меня понимаете.
Николай внимательно посмотрел на Софью и подумал, что она будет превосходным врачом с её кротким нравом и терпением.
– Да, теперь я понимаю вас гораздо лучше. Раньше я не задумывался, что приходится преодолевать женщинам… И считал, что уж в нашем обществе отношение к женщине прекрасное.
– В чём-то вы правы, молодой человек, – неожиданно вступил в разговор дребезжащим тенором старенький священник c седыми длинными волосами и жидкой бородкой, – русский мужчина в женщине ищет Богородицу с её материнством, чистотой и любовью. Этот идеал воспитан тысячелетием православной веры… Да-с, – он остановился, чтобы вытереть жирные пальцы от курятины, – поэтому благородному человеку и в голову не приходит, что к женщине может быть плохое отношение.
– А как же тогда понять эти нелепые правила, батюшка? – со скепсисом в голосе спросил Николай.
– Дак, женщина – слабый пол, немощный сосуд, её надо опекать, – со вздохом ответил батюшка, наливая себе бокальчик красного вина.
На эти слова никто ничего не ответил. Софья снова отвлеклась на суетливого купчишку, а Николаю надоело спорить.
Пожилая дворяночка вдруг оживилась при виде сладких пирожков, и, схватив самый румяный, радостно обратилась к Николаю.
– А ведь я вас видела недавно, Николай Константинович.
Николай чуть не подавился. Он поспешно проглотил кусок пирога и повернулся к малознакомой даме.
– Где, простите, вы меня видели?
– Да вчера, на катке. Мы с внуком на горке катались, а я смотрю – вы идёте с симпатичной барышней. Ох, и заглядывались на неё мужчины, дырку бы прожгли глазами, если бы могли… Да, красавица – ваша девушка.
Николай упорно молчал. Он продолжал жевать, а тётка сложила руки у груди в молитвенном жесте.
– Колюшка, никак дело к свадьбе идёт? Ты же с Марией Рябушинской гулял?
Николай нехотя ответил:
– Да, с ней.
– И что, Коля? Будет свадьба? – вытаращила глаза Варвара Васильевна.
