скачать книгу бесплатно
Пригородный поезд. Короткая и сверхкороткая проза
Игорь Терехов
Представленная в новой книге писателя «малая проза» – короткие рассказы, новеллы, арабески, стихотворения в прозе, этюды, эссе, фрагменты и удетероны – при внешнем разнообразии выдержана в едином стиле. «Жизнь современной эпохи, её мысли и чувства далёкие потомки будут изучать не только по фантасмагориям В. Пелевина, взрывным романам А. Проханова, „новому реализму“ З. Прилепина, С. Шаргунова, но и по „прозе малых форм“ Игоря Терехова», – писал еженедельник «Литературная Россия» (№27, 2011 г.).
Пригородный поезд
Короткая и сверхкороткая проза
Игорь Терехов
© Игорь Терехов, 2017
ISBN 978-5-4490-0743-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Весточки с небес и с земли
МАМА И БОГ
Бывали дни, когда ты не думал о Боге. Но не было дня, чтобы ты не думал о маме. И не вспоминал о ней. Особенно теперь, когда она ушла от вас в Элизиум.
ОН ТОЖЕ БАЛУЕТСЯ СТИШКАМИ
Любовь – любимое стихотворение Бога. А люди – свободно перемещающиеся в пространстве носители информации, на которых Создатель пишет свои стихи.
В иных своих творениях Он, правда, вымарывает многие предложения, сладкозвучные рифмы, чем-то не понравившиеся Ему строки, а то и целые строфы, и порой остаются только одни вычеркивания, кляксы, темные пятна или какие-то нелепые разводы от небесных чернил.
ЗЕМНЫЕ МУКИ
Разве сравнятся те адские муки, что уготованы нам на небесах, с ежедневными ужасами, страданиями и кошмарами, что мы постоянно испытываем здесь и сейчас, на земле, в современной России?
Бесенятам не хватит фантазии, вероломства и подлости, что в избытке демонстрируют окружающие нас так называемые приличные люди, особенно если они наделены хоть какой-нибудь властью. Тем более, сейчас, когда капитализм раздирает на части и пожирает страну мечтателей и богоискателей, а Мамона заслонила Христа и Магомета в сознании дорогих россиян.
НЕСОВЕРШЕНТСВО МИРА
О несовершенстве этого мира всякий раз задумываешься по утрам, когда видишь из окна своей комнаты немолодого мужчину в шляпе и распахнутом длиннополом пальто, мастурбирующего возле детского сада.
Сколь далек должен быть от идеала его мир, если немолодому человеку приходится с помощью собственной длани достигать нехитрого блаженства, чтобы хоть немного гармонизировать окружающую его действительность.
«Если бы еще поглаживанием живота можно было удовлетворять голод», – говорил обычно античный философ Диоген, сам не чуждый подобного рода публичным акциям.
СВОБОДА КАК ЛИЧНОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ
К свободе, как и к тюрьме, долго привыкаешь. Свобода – это возможность самому принимать судьбоносные для себя решения.
В молодости в стране провозглашенного всеобщего счастья тебя мучил вопрос о его сущности, мимолетности и переменчивости. Твои рабочие тетради тех лет пестрят сотнями определений счастья. А теперь тебя больше занимает проблема свободы.
Особенно в последние годы, когда ты наблюдаешь как молодые люди, едва ступившие на жизненную стезю, легко расстаются с личной свободой ради возможности ежедневно пользоваться кредитной карточкой, разъезжать по городу на дорогой иномарке, прислуживать за обедом начальству или получать мелкие преференции от финансовых воротил.
В стране провозглашенной свободы совершенно обесценилось то, за что мы боролись с тоталитаризмом.
ДУХИ «КРАСНАЯ МОСКВА»
На тумбочке одного из книжных шкапов рядом со стопками новых, еще не прочитанных книг стоят старые мамины духи «Красная Москва». Скоро будет пять лет, как нет уже мамы, а у тебя не поднимаются руки выбросить красную коробочку с наполовину пустым, но все еще душистым флаконом в виде кремлевской башни.
Стоит только открыть футляр духов, как их горьковато-сладкий запах сразу вызывает в памяти картины ушедшей поры. Вот улыбающаяся молодая мама в новом демисезонном пальто выходит из дверей швейного ателье в 58-м квартале Ангарска.
А вот уже на Кавказе несколько постаревшая мама провожает тебя на поезд до Ленинграда, где ты тогда учился в университете. Она протягивает тебе в дорогу сверток с домашней снедью, а ты, как всегда, выговариваешь ей, что это, мол, лишнее, в поезде есть прекрасный вагон-ресторан. А потом в дороге вместе со случайными попутчиками за обе щеки уплетаешь ее пирожки и жаренную курицу.
Тут же один из последних, связанных с мамой, всполохов памяти. Вы с друзьями пришли поздравить ее с днем Победы. Кто-то попросил маму надеть медали. Она не любит их носить, но все же соглашается приколоть к летнему пиджачку только что полученную последнюю награду. Ты обнимаешь ее. И это запечатлевается навечно в памяти – весна, огромный букет персидской сирени и мама с медалью к 60-летию Победы над Германией.
Запах духов «Красная Москва» – одна из тех нитей, которые связывают тебя с матерью, детством, Родиной. Разве можно оборвать эти нити?
О БЕДНОМ МИШЕЛЕ
Во все времена найдутся борзописцы, которые ради минутной копеечной даже не славы, а известности перескажут грязную сплетню об ушедшем в мир иной мятущемся твоем собрате.
Какой-то окололитературный пэтэушник на страницах литературного еженедельника пересказывает старую грязную сплетню о несчастном Мишеле. И пересказывает ее для таких же, как он сам, образованцев, скорее всего не по своей низости или зависти к более удачливому литератору, чем в большинстве случаев продиктованы подобные пассажи, а по глупости, горя желанием, как всякий неофит, приоткрыть завесу над якобы тайной роковой дуэли под Машуком.
А ты, прочитав все это, не спишь всю ночь, вышиваешь крестиком своими шагами ковер на полу комнаты, перекладываешь книги на столе, бубнишь про Висковатова, которого надо издавать миллионными тиражами, а не этого пустослова Андроникова, плачешь, размазывая по щекам слезы. Потом выходишь на балкон, смотришь сквозь голые ветви старой липы на звезды, и шепчешь молитву об упокоении души бедного Мишеля.
Казалось бы, какое тебе дело до поручика Тенгинского полка, погибшего от пули армейского майора за столетие с небольшим до твоего рождения?
Почему тебя так задевает клевета по отношению к великому поэту, который своими сочинениями может сам за себя постоять?
Да, потому что в твоих жилах течет его литературная кровь, перемешанная с арапской кровью другого твоего литературного предка.
От гигантской прадедовской библиотеки за время долгих сибирских скитаний твоей семьи сохранилось только две книги – дореволюционные огромные однотомники Пушкина и Лермонтова. И они были переданы тебе в наследство, как главное семейное богатство.
ЦАРСТВО ТЕНЕЙ
Если умело поставить освещение, то тень от карлика может показаться больше фигуры богатыря. По такому принципу устроено все нынешнее российское телевидение.
Мастера театра теней с упоением погружают население одной шестой (или уже одной десятой?) части суши в сумерки духовного средневековья. А чтобы придать респектабельность процессу одурманивания православного народа, они объявляют себя академиками и награждают наиболее рысистых скакунов по трясине смефуечков и рытвинам советского периода истории статуэтками «Тэффи».
ХРУПКОСТЬ УТРА
Во время болезни особо остро чувствуешь хрупкость и незащищенность утра. Хочется укутать его одеялом, напоить чаем с медом и спрятать у себя на диване. Может быть, таким образом удастся отстранить его от гулких шагов рабочих скотобойни, волосатых рук оценщиков краденного, самодовольных улыбок менял и процентщиков, и жалких обещаний пустых женщин.
СОВЕТЫ САДОВОДУ
Прежде чем разбивать свой сад, не поленись, узнай, кому раньше принадлежала земля, на которой планируешь выращивать деревья и цветы. От этого во многом зависит, будут ли плоды успешно созревать или все растения засохнут, не смотря на потраченный честный труд.
ВЕСТОЧКА С НЕБА
Целую осень не было ни от кого весточки – ни от друга, ни от врага, ни от постороннего наблюдателя, ни от третейского судьи. Ни почтовой, ни пиксельной, ни звуковой или голубиной.
Часто тебе бывало более одиноко, чем Гёльдерлину, и более неуютно в оболочке собственного тела, чем самому Чорану. Но ты все-таки не сошел с ума! Дождался зимы.
И теперь за все свои муки, переживания и бессонницы вознагражден королевским снегопадом!
Это Господь возвращает тебе твои слезы! Он подает весть, что ты – не одинок, не безумен и не столь беззащитен, как кажется опекунскому совету вашего муниципалитета.
ДЕРЕВО НА БУЛЬВАРЕ
Начинается всё с малого – порой забываются некоторые слова. Потом путаются буквы в словах, вылетают из памяти сперва первые буквы, затем вторые, третьи, четвертые. Стираются в памяти лица, фамилии, телефонные книги, справочники садовода-любителя, книжные каталоги и даже карты вин.
А в завершении процесса вы стоите на улице и спрашиваете у прохожих, не знают ли они, как вас зовут, и где вы живете. Хорошо еще, если вас вспомнят по газетным и журнальным фотографиям или по телевизионным выступлениям. Тогда могут даже отвезти домой, или вызвать по телефону опекуна. А так – так и будете часами стоять на бульваре в промозглой ноябрьской сырости. Как какое-нибудь экзотическое дерево.
Поэтому умные люди, не нам с вами чета, советуют чаще мелькать в масс-медиа, чтобы хоть кто-то запомнил вас в лицо.
ОСКОЛКИ ЗЕРКАЛА
Одной из последних книг американского поэта Уильяма Карлоса Уильямса стала книга записей разговоров с собственной матерью «Да, миссис Уильямс».
Ты подобную книгу бесед с Нилочкой не написал. И теперь уже не напишешь никогда. Только осколки ваших долгих вечерних разговоров разбросаны в твоих многочисленных рабочих тетрадях. Но из осколков не собрать зеркала. И это тоже повод для твоей неизбывной внесезонной тоски.
УЖАС ИСТОРИИ
Ужас человеческой истории не в том, что люди своими трудами создают Освенцим или Хиросиму, но в том, что они быстро забывают об этом. Уже через столетие только историки будут помнить о концентрационных лагерях, последствиях применения атомной бомбы, массовых казнях и репрессиях гражданского населения. Потом новые злодеяния затмят в глазах современников ужасы истории.
ОСЕННИЙ АЭРОДРОМ
Осень всегда напоминает аэродром. Огромный, продуваемый всеми ветрами, серебристый аэродром.
Наблюдая за трепещущими на деревьях последними листочками, ты видишь сигнальные флажки на краю летного поля. А проплывающие над головой жемчужные облака кажутся аэростатами или зондами, которые запускают, чтобы узнать направление атмосферных воздушных потоков.
Ты стоишь в теплых ботинках, прорезиненном дождевике и непременной кепке перед терминалом №1, откуда можно улететь в любом направлении. Кто-то улетит в зиму, кто-то дальним рейсом, без пересадок, попадет сразу в весну или лето, кто-то – в смерть, а некоторые даже в бессмертие. А ты на долгие месяцы отправляешься на архипелаг поэзии, философии, старых книг и молодого вина.
МИМОЛЕТНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Ему тогда было семнадцать, и у него уже была девушка. Они даже несколько раз факались, как тогда говорили. Когда он уезжал на соревнования, она писала ему письма. Писала, что так его любит, что готова зацеловать всеми своими губами.
Он показывал тебе эти письма и, тыкая пальцем в ее признания, громко хохотал. Тебя била дрожь, когда ты читал эти строки. Ты ему ужасно завидовал. Тебе было четырнадцать.
ГДЕ ТЫ, ПОЭТ?
Если ты не пишешь, не пьешь местное фалернское с Толиком и Федотычем и не ковыряешься в девчонках, то ты читаешь стихи. В тонких сборничках и толстых фолиантах, еженедельных газетах и специализированных журналах, рукописях или электронных хранилищах всевозможных текстов, не говоря уже о рифмованных сочинениях на столбах, в кабинках общественных туалетов и даже в таких отходах полиграфии, как местные республиканские газеты.
И что же ты там видишь? Что поражает тебя? Что заставляет метать диатрибы в пустоту глухого к красоте и правде пространства?
Вовсе не то, что в современной РосФедеи (Эрефеи, напишет в эмиграции Н. Боков) появились сотни тысяч поэтов. Цифрами тебя не запугать, ведь, ты помнишь, что еще в Союзе писателей Германии времен Гёте и Шиллера состояло более десяти тысяч литераторов. И то, что большинство из нынешних пиитов соревнуется с Пастернаком или Бродским, тоже не так страшно. Хотя, как писал покойный поэт Александр Миронов, «всё, что можно сказать на языке овощей, давно написал пастернак». И даже то, что все они скрупулезно копаются в своих маленьких житейских переживаниях, тратят божественные глаголы на описания ежедневных отправлений организма, будь то любовь, слезы, наслаждение окрестными ландшафтами и прочее, или посредством стихов шлют письма к Богу, забывая, что Он не умеет читать, тебя тоже не очень расстраивает. Ты уже привык снисходительно относиться к людским слабостям и порокам, если они только не корреспондируются с наиболее суровыми статьями Уголовного кодекса.
А вот то, что ты годами, десятилетиями, прошедшими после падения Берлинской стены, не находишь среди прочитанного ни строфы гражданской лирики, революционной поэзии, поэтических дневников и манифестов борьбы с глобализмом, милитаризмом, дичайшими формами капитализма, это вызывает у тебя не только недоумение, но и большую тревогу.
Нет, конечно, порой встретишь стихи, скажем, Владимира Кострова, недавно ушедшего на небеса Егора Исаева или неповторимой Юнны Мориц. Но это все прекрасные динозавры ушедшей эпохи.
А где молодые, красивые, двадцатидвухлетние? Или тридцатилетние? Ну, хотя бы сорокалетние поэты?
Тебе говорят: а Всеволод Емелин, Андрей Родионов, тот же Дима Быков с его «Гражданином поэтом»? Вежливо отвечаешь: простите, но это всего лишь буржуазный кафе-шантан, разрешенная литература, поэтический «Аншлаг». А где ворованный воздух? Где настоящая литература протеста?
В стране Некрасова, Маяковского, Твардовского уже более двадцати лет вакантно место гражданского поэта! И не видно желающих занять его!
Неужели буржуазцы уже успели всех русских поэтов обратить в свою веру?
Ты не можешь в это поверить! Кричишь, ругаешься, размазываешь слезы по щекам, стучишь кулаком по столу, а Толик с Федотычем (кстати, отличные компьютерщики, а не те, что вы могли подумать) тебя успокаивают: «Все образуется! Успокойся! Не такая уж Россия глупая страна! И вообще скоро весна! Будем шашлыки на природе жарить!».
ПРИКЛАДНАЯ ЛИНГВИСТИКА
Мне совсем неинтересно, кто на каком языке говорит. Мне интересно, какие стихи они на нем пишут, какие тосты произносят за столом, какие молитвы возносят к Господу.
ПОЧТИ ПО ЛЕНИНУ
Осенью жил скромно, как Ленин: читал, писал, пил пиво по субботам. Но в отличие от Ильича пиво пил с водочкой, и не бегал к Инесске.
А главное – не подзуживал рабочих к восстанию и не раздувал пожар мировой революции. Но если честно, порой этого очень хотелось, особенно после просмотра итоговых выпусков теленовостей.
РАЗГОВОР НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ
Они говорят: «Извини, старик, – бизнес, ничего личного!». И действительно, ничего личного, только прибыль, проценты, нажива. Никакой благотворительности, спонсорства, поддержки наук и искусства, общественных инициатив.
А мы говорим: «Все личное, все пережитое – поэзия, музыка, живопись, театр. И все для всех и каждого! Подходите, берите, читайте, смотрите, слушайте, наслаждайтесь, радуйтесь».
О чем мы можем с ними договориться? Как с ними разговаривать, если говорим на совершенно разных языках?
ДОБРОЕ СЛОВО
На любое доброе слово, маленький знак внимания, нехитрый гостинец или случайную ласку ты откликался целым водопадом благодарственных речей, восторженными стихами, готовностью свернуть горы ради доброго человека или потоками слез умиления.
В такие минуты ты сам себе напоминал старого потрепанного ворона с соседнего двора. Он зимой откликается даже на кличку Клара Ивановна, если ему выносят заплесневелую корочку хлеба. Хотя зовут его Эдгаром.
ПЫЛЬ ВЕКОВ
Уже почти никто не помнит легендарных летчиков – Байдукова, Леваневского, Коккинаки, первых героев-авиаторов советской Атлантиды. Да, что – летчиков, космонавтов, за исключением, может быть, Гагарина и Терешковой, уже не вспомнят!
А имена возниц царских колесниц или капитанов кораблей, плывущих к Трое, человечество запомнило навсегда. Потому что их упомянул в своих поэмах Гомер.
Все уйдет, все исчезнет, растворится в тумане времени, не сохранится даже в архивах, став кабинетной пылью. Бессмертно только то, что запечатлел пером или кистью гений.
А наши жалкие попытки начертать на скрижалях истории свои заметки – всего лишь дерзкие попытки обратить на них внимание будущего всемирного гения. В надежде, что он их использует в качестве рабочего материала для своих грядущих поэм.
ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО
В России столько чудесного, что порой просто диву даешься. Бывает мимоходом задумаешься о чем-нибудь таком, и останешься стоять на бульваре с разинутым ртом, мешая движению сограждан в меняльные лавки валюты или на премьеру новых смартофонов. Без смефуечков! Примеры из любой сферы нашей жизни выстраиваются в бесконечный ряд. Вот самый простейший и естественный одновременно.
Разве это не настоящее чудо, что у нас, где в силу уже почти вековой неразрешенности квартирного вопроса люди вынуждены в переполненных квартирах пользоваться общим сортиром и одной ванной, все еще сохраняется традиция семейной любви?
Только представьте себе, что в какой-нибудь Америке муж при острой необходимости воспользовался клозетом на половине жены. Так она его за это изрешетит из кольта 45-го калибра. И любой суд присяжных оправдает ее!
