скачать книгу бесплатно
Фантазм. Творец реальностей – 3
Игорь Журавлев
В романе "Фантазм" читатели встретятся с Егором Соколовым и странной девушкой Ольгой. Они погрузятся в историю их первой любви, разворачивающейся в таких далёких уже 70-х, любви наивной и фантастической – на фоне событий 1945 года. Конец войны, парад Победы и… расстрел Сталина и Берии, избрание генсеком ещё молодого Леонида Брежнева с внедренной матрицей из будущего. А ещё читатели встретятся с совсем юными Фиделем Кастро и Эрнесто (пока ещё не Че) Геварой, с дочерью президента США Маргарет Трумэн (здесь тайна!) и многими другими знакомцами и незнакомцами. Невероятная интрига закручивается в этот раз! Читатели погружаются в бездны познания того, кто мы, зачем мы и что есть реальность, нас окружающая. А начинается всё с выстрела странного снайпера в августе 1941 года, убравшего с мировой сцены Никиту Хрущева. В романе две сюжетные линии и судить о том, какая из линий главная придется каждому читателю самостоятельно. Роман «Фантазм» – заключительная книга трилогии «Творец реальностей».
Игорь Журавлев
Фантазм. Творец реальностей – 3
Огромное спасибо моему другу «Сове», без которого эта книга была бы гораздо более безграмотной. Ты сделал все, что мог, друг, остальное – моя упёртость. Каюсь, но ничего не могу с собой поделать.
Фантазм (от греч. – призрак, воображение, представление) – нарушение памяти, когда события, которые придумал или вообразил человек, кажутся ему произошедшими на самом деле. Разновидность парамнезии.
Парамнезия – нарушения и расстройства памяти, выражающиеся в ложных воспоминаниях; в которых может происходить смешение прошлого и настоящего, а также реальных и вымышленных событий.
Все совпадения с историческими лицами нашей реальности являются совершенно случайными.
Глава I
1941 год, СССР.
Шел второй месяц Великой Отечественной войны. Самой страшной войны за всю историю Российского государства, как бы оно ни называлось в разные исторические периоды своего существования. Пока ещё было не очевидно, что война будет настолько разрушительной. Пока ещё все надеялись на лучшее. Но немцы пёрли и пёрли вперед, как тараном сметая Красную Армию, прославленную во множестве предвоенных фильмов, стихов, книг, воспетую в десятках песен, с удовольствием распеваемых советским народом, верящим, что первая в мире истинно народная армия является и самой сильной армией в мире. Позади уже были победы, которые подпитывали это чувство превосходства и гордости. Это, конечно, убедительное поражение японцев в необъявленной войне у реки Халхин-Гол на территории Монголии. А также победа в «Зимней войне» с Финляндией, не настолько убедительная, гораздо более кровавая для СССР, но, как известно, победителей не судят. Победители сами судят всех и сами устанавливают, кто виноват, а кто прав. При этом, понятно, что главным злодеем всегда объявляется именно побежденная сторона. Что, впрочем, вполне укладывается в народные представления о том, что, в конце концов, добро побеждает всегда. А если победители представляют силы добра, то, конечно же, побеждённые олицетворяют собой зло. Простая до наивности схема, совершенно не очевидная, но главное – вполне рабочая.
Однако, несмотря на народные чаяния и навеянные важнейшим из искусств[1 - Знаменитая фраза Ленина «Вы должны твёрдо помнить, что из всех искусств для нас важнейшим является кино» основана на воспоминаниях Луначарского о беседе с Лениным в феврале 1922 года, изложенных им в письме к Болтянскому от 29 января 1925 г. Здесь и далее примечания автора.] представления, «непобедимая и легендарная» Рабоче-Крестьянская Красная Армия оказалось совершенно не способна противопоставить стальному тевтонскому катку хоть что-то сравнимое по классу и опыту. Сотни тысяч красноармейцев уже оказались в плену и, таким образом, были выведены из игры, что было чрезвычайно обидным для генералов, которые так на них рассчитывали! Тысячи убитых давно перекрыли все запланированные теми же генералами «допустимые потери», что опять же не могло их радовать, ведь, погибая не вовремя, не в соответствие с планами командования, бойцы тем самым эти планы нарушали. К сожалению, нарушителей уже никак нельзя было привлечь к ответственности. Вместо них потеть приходилось самим генералам собственными толстыми телесами, затянутыми в плотные мундиры цвета хаки, в кабинетах других генералов с более убедительным количеством звезд в петлицах. Что поделать, реальность вообще редко, если не сказать – никогда, не интересуется теми планами, которые составляют люди. У нее свои планы, никак не связанные с желанием копошащихся на планете ее обитателей. Недаром же говорят в народе: хочешь насмешить Бога, расскажи Ему о своих планах. Впрочем, государству, от Бога официально отказавшемуся, даже рассказать было некому. Олицетворением советского бога тогда был сам товарищ Сталин, хоть и любивший иногда пошутить, но над срывами государственных планов смеяться отказывающийся наотрез.
А в это же самое время природа, словно желая хоть как-то компенсировать затеянную людьми свою любимую игру в войнушку, цвела всем разнообразием своей флоры и пела соловьями, жаворонками и другими, не столь известными широким массам, пичугами. Прочая фауна активно размножалась и была занята делами насущными, не обращая внимания на чужие проблемы. Да и какая, собственно, разница, коли и немцам и русским одинаково нравится соловьиная трель?
Впрочем, если уж говорить о природе, она явно планировала свое собственное контрнаступление на территории СССР. О чем пока неведомо было уже привычно радующимся победам германского оружия Фрицам и Гансам, легендарным героям и победителям Польши, Дании, Норвегии, Бельгии, Нидерландов, Люксембурга и Франции, не считая остальной европейской мелочи, которые с веселым гоготом купались нагишом в многочисленных прудах и речках новых территорий Тысячелетнего Рейха, смущая своим видом непривычных к такому ню местных деревенских баб.
Лето 1941-го года выдалось необычайно жарким, что по народным поверьям предвещало очень холодную зиму. Синоптики сегодня утверждают, что это неверная примета, впрочем, те же самые синоптики вынужденно признают, что зима 1941—42 года на Европейской территории России была самой холодной за весь XX век. Но это то, о чём пока известно только нам, далеким потомкам, и о чём вовсе не думали в то время победители Европы, планировавшие закончить очередную войну к осени. Они еще не были знакомы с русским генералом по фамилии (или имени?) Мороз, который под Москвой в одиночку, как твердят записные русофобы, сломает все их планы. Пусть мы с вами знаем, что далеко и даже совсем не в одиночку, однако поможет СССР он очень крепко.
Но зачем, скажите, думать о плохом и совершенно неизвестном, когда солнце светит, птицы поют, враг бежит, а куры и яйки в деревенских курятниках столь же вкусны, сколь и бесплатны? И бравые солдаты Вермахта фотографировались на фоне подбитых советских танков и колонн пленных дикарей, широко улыбаясь прямо в самые лучшие в мире цейсовские объективы, чтобы послать эти фотографии своим белокурым Мартам и Гретхен. Белокурые, в свою очередь, верили, что женихи скоро вернутся, загруженные экзотическими подарками, и шили красивые платья, чтобы встретить их в своем женском всеоружии.
***
Советские военнопленные, голодные, грязные и смертельно уставшие, в большинстве своём сломленные морально, уныло плелись длинными колоннами, глотая пыль и слезы бессилия. Плелись под охраной тоже очень уставших и грязных от всепроникающей пыли солдат из далекой Германии, которые, тем не менее, смотрелись куда более бодро, по-хозяйски оглядывая всё вокруг. Пленные по большей части шли молча, угрюмо глядя себе под ноги, лишь иногда перекидываясь друг с другом скудными фразами:
– Как думаешь, Василий, куда нас ведут?
– Да кто ж их знает, Петро? Думаю, что куда-нибудь да приведут.
– Эх, пожрать бы! Два дня ничего не жрамши… Как думаешь, покормят?
– Ну, ежели не расстреляют, то, должно, покормят.
– Не, таперича уже не расстреляют, – встрял в разговор обросший светлой щетиной дядька средних лет со старшинской «пилой» в петлицах – не иначе, сверхсрочник.
– Правда, ты точно знаешь? – с надеждой обернулся к нему Петро.
– Ну, посуди сам, – обстоятельно заговорил дядька, – пошто им нас цельный день куда-то вести, ежели бы хотели расстрелять? Давно бы построили в шеренги, да прошлись из пулеметов, всех и делов-то. А так выходит, что жить пока будем. А раз мы им живые нужны, значит, и покормят. Это, брат, называется – логика, слышал?
– А на что мы им нужны, как считаешь? – не унимался дотошный Петро, не до конца удовлетворённый ссылкой на логику.
– Ну, как на что? – пожал плечами собеседник. – Мало ли какой работы есть, где дармовые работники пригодятся, что за кусок хлеба пахать будут? Вот и рассуди, что невыгодно им нас убивать. – Комиссаров с жидами, может, и шлёпнут, конечно, – помолчав, задумчиво добавил он.
– А жидов-то за что? – встрял в разговор, доселе помалкивавщий и прислушивавщийся Василий.
– Дык их всегда бьют, при любой заварухе, на всякий случай, наверное. К тому же, почитай, все наши комиссары жиды и есть, – дядька вновь помолчал, пожевал треснувшими от жажды губами и неуверенно добавил, – ну, может, и не все, но большинство точно. А германцы жидов отчего-то особенно сильно не любят. Видать, досадили они им чем-то очень, как увидят жида – хошь мужика, хошь бабу, хошь дитё малое – тут же стреляют на месте.
Слушая этот разговор, непроизвольно вжимал голову в плечи идущий на шеренгу впереди рядовой Лёва Моисеев. Воспитанный на идеалах интернационализма молодой человек восемнадцати лет от роду, призванный на действительную военную службу весной этого года, мало когда до этого задумывался о своей национальности. Он был комсомольцем, и ни в какого Бога, которым его постоянно доставала бабушка, не верил. Как не видел никакой разницы в том, какой национальности тот или иной человек. Да, он еврей, но разве это главное? Главное в том, что он такой же советский человек, как и все остальные люди в СССР. Так он думал всю свою недолгую жизнь. Но сейчас, слушая эти страшные слова, древний родовой страх избранного Богом народа разом охладил текущий по спине горячий пот, так, что Лёва поежился и с подозрением покосился на шагающих рядом товарищей. Друзья они ему или враги? Выдадут его немцам, спасая свою шкуру, или нет? А потом, сам того не замечая, зашептал опухшими губами слова древней молитвы, которую еще с детства бабушка заставляла его учить и которую он, как думал до этого, давно и благополучно забыл: «Барух Ата, Адонай Элоэну вЭлоэй авотэну Элоэй Авраам Элоэй Йицхак вЭлоэй Яаков, аЭль агадоль агибор веанора, Эль эльйон гомэль хасадим товим веконэ аколь везохэр хасдэй авот умэви гоэль ливнэй венээм лемаан шемо беаава»[2 - «Благословен Ты, Г-сподь наш Б-г и Б-г наших отцов, Б-г Авраама, Б-г Ицхака и Б-г Яакова, Б-г великий, могучий и грозный, Всевышний, творящий милости, владеющий всем, помнящий благие дела отцов с любовью приводящий избавителя к сыновьям их сыновей ради Своего имени» (ивр.).].
Раз за разом Лёва повторял древние как мир слова, с надеждой глядя в бездонное и безоблачное небо. Он забыл сейчас о том, что он комсомолец, интернационалист и атеист. Но вдруг ощутил свое неразрывное внутреннее родство со всеми поколениями предков своего некогда великого народа, уже двадцать веков как рассеянного по миру, но не потерявшего свою идентичность. И слизывая неожиданные соленые слезы запекшимся языком, он все повторял и повторял, тихо, чтобы никто не услышал: «Зохрэну Адонай Элоэну бо летова уфокдэну во ливраха веошиэну во лехайим товим, увидвар йешуа верахамим хус вехонэну верахэм алэну веошиэну, ки элэха энэну ки Эль Мэлэх ханун верахум Ата»[3 - «Вспомни нас, Г-сподь, наш Б-г, в этот день к добру и отметь нас в этот день благословением, и спаси нас в этот день для доброй жизни. Словом спасения и милосердия сжалься над нами и пощади, смилуйся над нами и спаси, ведь к Тебе устремлены наши глаза, потому что Ты, Б-г, – Царь милосердный и милостивый» (ивр.).].
Лёва не видел, как на него с кривой ухмылкой искоса посматривает шагающий в том же ряду его ровесник Бодя Кондратюк. Богдан был родом с самого Львова – древней столицы Галицко-Волынского княжества, называемого иначе – Русским королевством[4 - Лев Данилович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). – СПб., 1890—1907.], потом побывавшего в составе Польско-Литовского государства, потом ставшим столицей Королевства Галиции и Лодомерии в составе Австро-Венгерской империи, потом был частью Польского королевства в составе Российской империи, с 1919 года – окраиной независимой Польши, а с 1939-го вошел в состав СССР.
Богдан всей душой любил свой действительно очень красивый и удивительный город. И вот теперь его родной Львов освобожден от красной оккупации и Бодя искренне верил, что это только начало новой и, безусловно, великой истории лучшего в мире города. Бодя ждал только часа, когда можно будет рассказать немцам, что он всегда мечтал вступить в их армию и вместе с ними бить ненавистных москалей, жидов и пшеков[5 - Презрительное прозвище поляков.], веками угнетавших их народ. А первое, что он сделает, это сдаст немцам того вон жидёныша, молящегося сейчас своему чертову богу и надеющегося, что он его спасет. Как бы ни так, вновь, несмотря на смертельную усталость, ухмыльнулся Бодя, хватит, настрадался уже его народ и от русских, и от жидов. Жидов Бодя отчего-то искренне ненавидел даже больше, чем москалей и пшеков, всем своим сердцем веря, что от них самые большие беды его народа. И Богдан, будучи человеком верующим, с детства посещающим воскресную школу, тоже зашептал про себя так, чтобы не слышали идущие рядом: «Боже, будь милостивий до мене, грiшного. Боже, очисти грiхи моi i помилуй мене. Без числа згрiшив я, Господи, прости мене. Во iм’я Отця, i Сина, i Святого Духа. Амiнь».
А охранявшие всех их солдаты Вермахта, были подпоясаны ремнями, на пряжках которых было написано «Gott mit uns»[6 - С нами Бог (нем.).]. Они рассчитывали на того же самого Бога, что и Лёва с Богданом, уверенные, что в этот раз Он точно на их стороне. Бог, как они считали, не мог быть против них, особенно после стольких лет позорного и мучительно для немецкого народа Версальского мира[7 - Версальский договор – документ, подписанный в Версале 28 июня 1919 года, положил конец состоянию войны между Германией и антигерманской коалицией.]. Каждый из них помнил годы страданий простых людей после подписания этого договора. Каждый твёрдо верил, что высокие цены, низкая заработная плата, безработица, непомерные налоги, инфляция – всё это имело своим корнем «Версальский диктат», как в Германии называли Версальский мирный договор. Отчасти это именно так и было. И именно на этих чувствах и народных страданиях сыграли нацисты. Но теперь, верили парни с арийской кровью, всё изменится, теперь они будут диктовать миру, как тому следует жить. Наконец настал час расплаты за все их унижения!
Так же страдавшие от жары, они тоже мечтали поскорее добраться до места, чтобы сдать эту пародию на солдат охране наспех организованного концентрационного лагеря, по сути – просто голой земли, обнесенной колючей проволокой. А самим, отдохнув и перекусив, двигаться дальше, на восток, приближая очередную великую победу германского духа. Они ведь ещё не знали, что Красной армии надо было лишь продержаться до прихода генерала Мороза, тормозя стальной тевтонский каток телами своих винтиков, иначе именуемых красноармейцами. Они ведь и сами были точно такими же винтиками в планах своих генералов. Просто военная удача была пока на их стороне. Но удача, как известно, девушка с переменчивым характером.
Зато явно что-то такое подозревали красные командармы в ожидании подмоги от родной природы. А может, просто не зная, что еще делать, бросавшие под гусеницы немецких, чешских и прочих собранных со всей Европы панцеров[8 - Здесь – танк, от нем. Panzer (панцирь, броня, танк).] всё новые и новые «человеческие ресурсы» (это ведь звучит совсем не так страшно, нежели «живые люди», правда?), разумно полагая, что ничего особенного в этом нет, бабы вполне способны нарожать новых солдат – на то они и бабы, дело их такое. А коли так, то и беспокоиться практически не о чем, совесть чиста и спокойна в своей классовой правоте. Уж коли любому человеку всё равно придется когда-то умирать, так пусть их солдаты умрут хотя бы с пользой для Родины, задержав продвижение гремящей и лязгающей траками огромной фашистской гусеницы. Потому и злились они на сдававшихся в плен толпами голодных бедолаг в дырявых ботинках с рваными обмотками, не желавших по своему скудоумию хоть на минуту задержать своими никчемными, пусть и почти безоружными, телами лучшие в мире танки.
Впрочем, лучшими эти танки были лишь на просторах Европы и ровно до тех пор, пока не встретились с удивившими своей непробиваемостью «Климами Ворошиловыми», в сокращении – «КВ». Но это уже частности, ведь опыт и дисциплина со времен римских легионов, а то и гораздо раньше, всегда побеждают одиночных героев. А того и другого у немцев пока ещё было несравнимо больше.
Глава II
1941 год, СССР.
1 августа 1941 года лишь недавно оправившийся от страха, охватившего его после первых известий о том, что немцы рвут на части его армию, захватывая один город за другим, Сталин позвонил первому секретарю ЦК КП(б) Украины и члену Политбюро ЦК ВКП(б) Никите Сергеевичу Хрущёву в Киев. Неторопливо расспросив его о делах и вежливо справившись, всё ли хорошо в семье, сообщил, что он, посовещавшись с товарищами, решил назначить Никиту членом Военного совета Главного командования Юго-Западного направления, курирующего Южный фронт, которым командовал Кирпонос[9 - Михаил Петрович Кирпонос (1892—1941) – советский военачальник, генерал-полковник, Герой Советского Союза.], и Западный фронт под командованием Тюленева[10 - Иван Владимирович Тюленев (1892—1978) – советский военачальник, советский военачальник, генерал армии, Герой Советского Союза, полный кавалер Георгиевского креста.]. Командующим направлением был назначен Семен Будённый[11 - Семён Михайлович Будённый (1883—1973) – советский военачальник, один из первых маршалов Советского Союза, трижды Герой Советского Союза, полный кавалер Георгиевского креста и Георгиевской медали всех степеней.]. «Вот, с ним вместе и будете Родину защищать, – сказал Сталин, добавив – выезжай немедленно, время дорого».
За два дня, сдав все дела своему заму Бурмистренко[12 - Михаил Алексеевич Бурмистенко (1902—1941) – советский политический деятель.] и попрощавшись с семьей, Хрущёв вылетел в Полтаву. Однако там выяснилось, что штаб командования расположился в двадцати километрах западнее, в здании управления одного из совхозов. А потому уже через два часа, плотно пообедав и изрядно выпив с накрывшими «поляну» местными товарищами, Никита Сергеевич выехал из Полтавы на горкомовской «Эмке»[13 - ГАЗ М-1, «Эмка» – советский легковой автомобиль, серийно производившийся на Горьковском автомобильном заводе с 1936 по 1942 год.] в сопровождении взвода охраны, трясущегося в кузове двухтонного трехосного грузовика «ГАЗ-ААА».
***
Начальнику охраны старшему лейтенанту[14 - В то время это спецзвание НКВД соответствовало армейскому майору.] НКВД Сергею Акимову было уже под сорок, и он искренне надеялся, что возглавив охрану Хрущева, он нашел себе теплое местечко. Не без помощи брата, конечно, служившего в секретариате ЦК КП(б) Украины, но когда и у кого было иначе? Без своей руки никак не пробиться, что в царские времена, что сейчас. Главная задача для него на ближайшее время – понравиться Никите Сергеевичу и постараться закрепиться возле него. Тот, хоть и любит поорать, и даже может, психанув, по морде заехать, но вообще мужик отходчивый, хотя и очень самолюбивый. Однако было у Сергея предчувствие, что этот маленький коротконогий толстячок далеко пойдет. А если это так, то и он, Акимов, с ним вместе. Ничего, он не подведет. Он эту школу прошел полностью и знает, когда надо польстить, а когда выставить себя этаким туповатым служакой. Очень важно создать впечатление полной надежности и абсолютной преданности хозяину, а это он умел. Этому он выучился, жизнь научила.
А потому старший лейтенант НКВД строгим начальственным взглядом осмотрел свой взвод, ощетинившийся штыками, поправил свой командирский ППШ[15 - ППШ – советский пистолет-пулемёт, разработанный в 1940 году конструктором Г. С. Шпагиным под патрон 7,62?25 мм ТТ и принятый на вооружение Красной Армии 21 декабря 1940 года.] и подумал о том, что надо бы перевооружить весь взвод на автоматы – для охраны лучше оружия не найдешь. При случае надо намекнуть Никите Сергеевичу, чтобы он распорядился – его же персону охраняем, значит, это в его собственных интересах.
– Бойцы! – крикнул он, стоя на подножке кабины и стараясь переорать рокот работающих двигателей двух машин, – помните, кого мы охраняем! Всем внимательно смотреть по сторонам, при малейшем подозрении стучите по крыше кабины. Помните, фронт рядом, вражеские диверсанты могут быть и в советской военной форме. А потому, увидел кто человека, неважно, как одетого – стучи в кабину. Всем всё ясно?
– Так точно! – браво рявкнули бойцы. Они тоже были довольны службой, охрана высокого лица – это тебе не на фронте вшей кормить! Тут тебе и пайка сытная, и обмундирование справное, да и опасности особой нет, в атаку на верную смерть никто не пошлет.
Еще раз строгим начальственным взглядом обведя взвод и остановив глаза на каждом лице, чтобы каждый проникся до печёнок, Сергей уселся в кабину, рядом с шофером. Тот не был из их ведомства, просто в Полтаве реквизировали машину для доставки Хрущева в штаб направления, после чего водитель с машиной должны были вернуться. «По приезду на место надо будет сразу озаботиться собственным транспортом, – сделал себе заметку Акимов, – а то у водителя даже оружия нет. Непорядок».
А тут как раз прибежал посыльный от Хрущева и сказал, что можно трогаться, «Первый» отдал команду. Акимов кивнул посыльному, дав понять, что услышал и, обернувшись к шоферу, сказал:
– Ну, давай, браток, трогай помаленьку. Как машина-то, не подведет?
Шофер, с усилием и скрежетом переключая рычаг коробки передач на первую, пожав плечами, ответил:
– Да не должна подвести, только что с капитального ремонта пригнал. Но техника – дело такое…
И он покрутил ладонью над головой, иллюстрируя сложность, капризность и непредсказуемость управляемого им агрегата. На что Акимов, недолго думая, молча поднес свой внушительный, поросший черными волосками кулак прямо к носу шофера. Тот скосил глаз на кулак и уже совсем другим тоном, напоминавшим стиль старорежимных лихачей-извозчиков, произнес:
– Не извольте беспокоиться, доставим с ветерком.
В этой фразе из прошлого не хватало только слова «барин» или, в данном случае – «ваше благородие». Старший лейтенант НКВД с подозрением посмотрел на водилу, но шофер, сделав лицо кирпичом, всем своим видом намекал, что водителя в пути отвлекать не следует.
– Ну-ну, – хмыкнул Акимов и замолчал. Однако поставил для себя еще одну заметочку – приглядывать за шофером. В деле охраны мелочей не бывает. Сейчас у него интересная фраза вырвалась, а там, глядишь, окажется, что он какой-нибудь засланный казачок из заграничных белогвардейских кругов, мечтающих о реванше. Об этом им постоянно комиссар на политзанятиях напоминал. Но это все потом.
***
В это же время Никита Сергеевич Хрущёв, трясясь и подпрыгивая на колдобинах проселочной дороги, от которых нисколько не спасали жесткие рессоры «Эмки», в одиночестве сидел на заднем сиденье этого шедевра отечественного автопрома. Нет, вы не подумайте, машина для своего времени вполне себе ничего, без буржуазных излишеств, правда – все строго функционально. Конечно, не «Роллс-ройс», на котором в свое время разъезжал Ленин, и не шикарный «Паккард» Сталина, но ведь и он сейчас не в Москве, и даже не в Киеве, а в прифронтовой полосе. Поэтому задача у «Эмки» одна – доставить пассажиров из пункта «А» в пункт «Б», а все удобства будут после победы.
Если эта победа состоится – промелькнула крамольная мысль. Никита попытался прогнать ее подальше, но это плохо получалось. Как ни крути, ситуация была критическая, об этом он, первый секретарь компартии Украины, знал, в отличие от многих других, очень хорошо. Сведения доставлялись ему точные и подробные, он всегда требовал этого от своих подчиненных. В мирное время точные сведения были нужны для того, чтобы удержаться наверху, в ближнем круге вождя, куда ему удалось пролезть с большим трудом, умудряясь становиться, когда нужно – полезным и незаменимым, а когда нужно – шутом и объектом глумления на полуночных попойках главного грузина страны. Это помогало казаться верным и, что гораздо более важно, безопасным. Всё же эти кавказцы, что ни говори, очень любят подхалимов и льстецов, в этом их уже не переделаешь. И такими они остаются внутренне даже тогда, когда сумели вскарабкаться на самые вершины власти.
Никита все это знал и каждый раз спокойно и тщательно просчитывал ситуацию, решая, что, как и когда сказать, умудряясь при этом казаться всем простым и свойским мужичком недалекого ума. И в этом все они ошибались. Ум у Хрущёва был острый и сугубо прагматичный, для достижения вершин власти он нимало не задумываясь шел по трупам – и это не оборот речи. Он был предан вождю на все сто процентов, до донышка. Но, это он о себе знал и ничуть не стеснялся такого знания, только до тех пор, пока тот был самым сильным зверем в стае. А пока что конкурентов Хозяину не видно. А там… в душе Никита строил далеко идущие планы – Хозяин не вечен, кто придет после него? И почему бы это не быть ему самому, он достоин не меньше, а может, даже и гораздо больше других.
Хрущёв покрутился на сиденье, устраиваясь удобнее и отгоняя прочь мысли, пришедшие не вовремя. Сейчас главное выиграть войну, а это, он уже хорошо понял, будет совсем не просто. Шансы даже не пятьдесят на пятьдесят, а, скажем, восемьдесят на двадцать, где 80% сейчас у Гитлера и его союзников. Да и то, это только лишь в том случае, если с востока не ударит Япония. Войну на два фронта они не потянут – нет, не потянут, Никита был в этом уверен абсолютно. Если япошки ударят, повалится СССР как карточный домик, – так он глубоко внутри считал. Не то, чтобы Хрущёв не верил в мужество и профессионализм Красной Армии, но прошедшие полтора месяца войны сильно пошатнули эту веру. Да, конечно, в Гражданскую они тоже были окружены со всех сторон. Но тогда все же война была другая, почти не было ни танков, ни самолетов. А те, что были, разве можно сравнить с нынешними? Да и люди были сейчас не те, не было того идейного накала в них, расслабились, пропаганда убедила, что они всех сильнее и разгромят любого врага на его же территории. Из-за этого сейчас у людей шок и страх: как же так, неужели нас обманывали? А потому сейчас все висело буквально на волоске.
При мысли об этом Хрущев громко и грязно выругался. Шофер от неожиданности вздрогнул и удивленно оглянулся, но наткнулся на такой угрюмый взгляд пассажира, что гимнастерка на спине моментально намокла от пота. Никита с отвращением посмотрел на эту намокшую гимнастёрку шофера и с досадой плюнул себе под ноги и растер сапогом плевок, не обращая внимания на телодвижения водителя и удивляясь сам себе: что это его так накрыло? Может отходняк от выпитой за обедом водки начинается? Да нет, пить водку ему не привыкать, а там он и выпил-то не так и много, меньше бутылки в совокупности, да под хорошую закуску – знатное украинское сало, которое Никита очень любил. Доза для него совсем небольшая, а потому дело не в водке, а в чем-то другом. Но в чем конкретно, он понять не мог. Было какое-то предчувствие в нем, предчувствие чего-то очень и очень нехорошего, правильнее сказать – совсем плохого, что должно вот-вот произойти. Какая-то тоска (смертная – мелькнуло в голове) не давала ему покоя, что-то не так, чего-то он не знал и не предвидел. И эта тоска так придавила его, что он уже открыл было рот, чтобы скомандовать поворачивать назад, в Полтаву, но вовремя прикусил язык. Как он это обоснует – почудилось что-то? Нет, это совершенно невозможно, у него приказ Хозяина, а тот может и расстрелять под горячую руку, не таких героев и народных любимцев расстреливали – не ему чета! Особенно сейчас, когда тот, это Никита знал точно, сам в панике и мечется, не зная и не понимая, что делать. Никита выдохнул, расстегнул верхнюю пуговицу на кителе и попытался расслабиться. Получалось плохо, но все же стало чуть легче.
Внезапно он вспомнил всех своих трех жен. Первую – Ефросинью, которую он любил со всем пылом юности и с которой прожил всего-то шесть лет от свадьбы до ее смерти от тифа. Ефросинья оставила ему дочку Юленьку и сына Леню.
Вторую звали Марусей – мать-одиночка, которую Никита взял больше из жалости, чем по любви, потому и развелись они уже меньше, чем через два года. Никита и потом долго продолжал ей помогать, хотя детей она ему так и не принесла. Нельзя сказать, что он был совсем плохим человеком. Вовсе нет, просто жизнь так сложилась, – опять с удивившей его тоской, будто оправдываясь перед кем-то, подумал он.
Третья жена, его сегодняшняя супруга – Нина, её он уважал и тоже по-своему любил. Первый их ребенок – доченька, умерла совсем малюткой. Но потом Нина все же одарила мужа тремя детьми – дочерью Радой, сыном Сергеем и еще одной дочкой – Леночкой, самой маленькой, любимицей, всего-то ей сейчас четыре годика.
Никита невольно улыбнулся, подумав о детях, вспомнив шалости малышей, и от этих мыслей наконец-то расслабился. Что это, и правда, так на него накатило? Всё ещё будет хорошо, не может быть иначе, столько планов, столько дел впереди! Победим мы Гитлера этого окаянного, обязательно победим, полстраны угробим, да хоть две трети, но победим! Главное, не сомневаться в этом.
Он посмотрел в запыленное окно, потом хлопнув шофера по плечу, попросил остановиться и выйдя из машины, направился прямо за ближайший куст. Организм настоятельно потребовал избавиться от лишней жидкости.
Старший лейтенант НКВД Акимов приказал шофёру остановиться и, видя такое дело, отдал бойцам приказ оправиться. Думать о нуждах подчиненных – это первое дело для командира. Сам же он в туалет не хотел, а потому потянулся за папироской, внимательно рассматривая расположенную метрах в трехстах заброшенную, с отвалившимся давно ветряком, мельницу возле речки.
Та смотрелась очень живописно, поросшая кустами и молодыми деревцами. Стоит человеку уйти, природа тут же занимает освободившееся место – философски подумал Сергей. Мальчишкой, будущий старший лейтенант НКВД подрабатывал на мельнице и воспоминания юности захватили его.
Да, время летит быстро, тогда, в его детстве и первой юности, была другая страна, другая власть, был царь, аристократы и помещики всякие. Но им, мальчишкам, всё было нипочем, они и не думали об этом, воспринимая такой порядок вещей естественным и незыблемым, установленным на века. По крайней мере, так говорил им их сельский батюшка на занятиях в церковно-приходской школе: царь, дескать, от Бога, власть от Бога, что они и выводили, высунув языки от усердия, на листках бумаги своим корявым почерком с неизменными кляксами, под диктовку отца Тихона.
От Бога или не от Бога, а вишь, как все повернулось, – думал Акимов. Так закрутило страну, так стало всё быстро меняться даже в их деревенской, веками размеренной и неторопливой жизни. Кем бы он был, если бы не революция? Да обычным всеми понукаемым крестьянином, к тридцати годам уже приобретшим радикулит от тяжелой сельской работы. И мысли все его были бы о посеве, да урожае, о дожде и о детях, которых надо прокормить, обуть, одеть, пристроить к делу или к мужу, если девка родится. А сейчас, при новой, советской, власти он кто? – Большой начальник, всеми уважаемый, дети в школу ходят, старший уже в институт поступил. Никакой тяжелой физической работы, никакого радикулита, хотя уже почти сорок лет без года. Тело еще полно сил и энергии от хорошей пищи и здорового образа жизни. А там, если всё пойдет как надо, получит он капитана, а там, глядишь, и майора. А майор НКВД – это вам не армейский майоришка, это уже почти генеральское звание! Там до старшего майора, считай – генерала, всего один шаг. А во время войны продвинуться в звании, особенно состоя при важном лице, гораздо проще, чем в мирное время. Конечно, на фронте ещё быстрее в званиях растут за счет гибели командиров, но ведь там и риск несравнимо выше. А мертвому звания ни к чему, это все знают. Поэтому, – подумал Акимов, внимательно осматривая окрестности в очередной раз, – лучше пусть медленнее, но зато надежнее.
Мысль о том, что мельница может быть отличным местом для снайпера не то, чтобы совсем не мелькнула у него, сказать такое было бы неправдой, но пролетела эта мысль через голову начальника охраны как бы стороной и осталась почти незамеченной. Согласитесь сами, совершенно невозможно было предположить, зачем бы вдруг здесь и сейчас оказался снайпер? Каким образом это можно было бы вообще спрогнозировать? Никто заранее о поездке Хрущёва не знал. Да даже сам Хрущёв не знал – собрались в пять минут, не озаботившись даже предупредить штаб командования о своем прибытии. А потому и мелькнувшую мимолётную мысль о том, что надо бы отправить пару бойцов осмотреть мельницу, товарищ старший лейтенант госбезопасности отбросил как совершенно излишнюю. Пока они дойдут, пока вернутся, Хрущев уже даст команду на отправку. Вон, он уже из кустов выходит.
Да ведь, честно говоря, война только началась, да и не был старлей профессиональным военным, фронтового опыта не имел. К тому же, отстреливать из снайперской винтовки нежелательных фигурантов в это время было ещё не очень принято, не только в СССР, но и во всем мире. Сейчас больше полагались на взрывчатку, в крайнем случае – на ледоруб[16 - 20 августа 1940 года агент НКВД Рамон Меркадер, будучи дома у Троцкого, нанёс ему ранение в затылок альпинистским ледорубом, от которого Троцкий на следующий день скончался. Меркадер действовал по заданию Сталина, к которому Троцкий находился в оппозиции.]. А снайперская винтовка как способ устранения конкурентов войдет в моду лишь десятилетия спустя. Что, между нами говоря, странно. Но такие простые и, казалось бы, очевидные с точки зрения потомков решения часто не приходят и в голову современникам. Такова инерция мышления, ничего не поделаешь.
Глава III
1941 год, СССР.
Тем временем, снайпер ждал уже второй час, удобно вытянувшись на оборудованной по всем правилам лёжке на чердаке (или как там называется это помещение, он никогда прежде не видел мельниц) этой самой старой и полуразрушенной мельницы. Он не нервничал, не торопился, умение ждать – одно из главных в его профессии, если не самое главное. Изредка поглядывая на квадратный циферблат наручных часов «Командирские»[17 - В 1965 году Министерство обороны СССР заказало Чистопольскому часовому заводу (ЧЧЗ) производство наградных часов с название «Командирские». В 70-е годы, также по заказу МО СССР, стали выпускаться «Командирские» в новых квадратных корпусах, которые входили в комплект парадного обмундирования офицерского состава.], он жевал травинку, уставившись в потолок, другой рукой поглаживая приклад верной СВД[18 - СВД – 7,62-мм снайперская винтовка Драгунова, самозарядная снайперская винтовка, разработанная в 1957—1963 годах группой конструкторов под руководством Евгения Драгунова и принятая на вооружение Советской Армии 3 июля 1963.], аккуратно лежащей рядом. Если бы на чердаке той мельницы каким-то образом оказался историк вооружения из будущего, он бы очень удивился тому, что у снайпера в 1941-м году была винтовка, принятая на вооружение лишь спустя двадцать два года. Или, например, часы, выпущенные лишь через тридцать с лишним лет? Но, посудите сами, откуда здесь было взяться ушлому историку из будущего? Поэтому никто не удивлялся, не задавал коварных вопросов, и вообще вокруг стояла удивительная тишина, которая почти совсем не известна жителям городов. Пение птиц и еле слышное журчание воды в запруде у речки лишь подчеркивали эту тишину, удивительным образом делая её почти идеальной. Горожанам знакомо это ощущение, когда, попадая в лес или в деревню, ты в какой-то момент вдруг чувствуешь: что-то не так. И лишь спустя какое-то время, перебрав всё, ты, наконец, понимаешь, что именно не так, о чём кричат все твои органы чувств, – просто вокруг очень тихо, совершенно непривычно тихо, оглушающе тихо. И лишь поняв это, ты расслабляешься по-настоящему, отдаваясь этой тишине всем своим уставшим от шума телом.
***
Игорь Романов считался лучшим снайпером не только на курсе, но и во всем их Рязанском, высшем воздушно-десантном командном Краснознамённом училище имени Ленинского комсомола. Поэтому, когда перед самым выпуском в 1986 году его вызвал к себе начальник спецчасти и предложил после получения звания лейтенанта продолжить службу в одном суперэлитном подразделении, он даже раздумывать не стал. О том, что недавно был создан Центр Специального Назначения (ЦСН) КГБ СССР, куда отбирают лучших из лучших солдат и офицеров из всех частей и подразделений армии и госбезопасности, отдавая предпочтение тем, кто прошел Афганистан, у них только ленивый не говорил. И многие мечтали туда попасть, потому что, по слухам, эти ребята не отдыхали по гарнизонам и не занимались шагистикой с новобранцами, а делали реальные дела по специальности. По той специальности, по которой их и готовили. и что они умели делать лучше всего. А Игорь срочную службу как раз воевал в Афгане, снайпером в составе разведроты 56-й Отдельной десантно-штурмовой бригады. Возвратившись с этой войны, он и поступил в училище, просто потому, что ему понравилось воевать. Случатся, знаете, и такое. Он знал, что многие его ровесники, как и он, побывавшие «за речкой»[19 - Выражение «за речкой» было придумано военнослужащими во времена Афганской войны. Речка эта – Амударья. За речкой, значит за границей – в Афганистане.], проклинали и службу и эту бессмысленную войну, но для него лично было всё иначе. Он словно был рожден для войны, как говорил его комроты: «Какие-то люди рождаются в рубашке, какие-то с серебряной ложкой во рту, большинство – просто голые, как и положено. Но ты, Игорян, родился со снайперской винтовкой в руках». Там, на войне, всё было просто и понятно: есть свои, есть враги. И уходя в очередной рейд, они были все равны – командиры и рядовые, все связаны одной цепью. Это, конечно, не отменяло дисциплины, без дисциплины на войне вообще сразу смерть, но между собой в личных разговорах они обращались друг к другу по-простому. Поэтому и комроты сказал ему тогда не «сержант Романов», а просто – Игорян, как его называли пацаны у них во дворе, там, в далеком Ростове. Потому и Игорь в ответ лишь ухмыльнулся и погладил приклад своей винтовки. Они были свои, ближе любой родни, каждый был обязан друг другу жизнью не по одному разу. Комроты и написал ему характеристику в училище и, видит Бог, никто не смог бы написать лучше.
И тогда, год назад, в том кабинете начальника спецчасти он без раздумий дал свое согласие, подписав бумагу о неразглашении их разговора и сделанного ему предложения. И уже через месяц, сверкая парадными золотыми погонами с двумя маленькими лейтенантскими звездочками, он стоял перед КПП Центра специального назначения КГБ СССР под Москвой. И с тех пор ни разу не пожалел о принятом предложении.
Тогда он, помнится, еще удивился, что прямо с КПП его сопроводили не в штаб для представления, как это было положено, а в другой корпус, где он переступил порог кабинета штатного психолога Центра, тогда еще старшего лейтенанта (а сейчас уже капитана) Соколова. Так было написано на табличке, прикрученной к двери.
Старлей выглядел слишком молодо, точно младше его, но у Игоря тогда не было времени думать о постороннем. Он просто мельком отметил это, подумав, что некоторые люди, бывает, выглядят гораздо моложе своих лет, а некоторые, наоборот, старше. Ничего странного, просто индивидуальные особенности организма. А затем Романов сделал то, что уже привык делать на автомате. Он вытянулся по стойке смирно и отрапортовал, приложив ладонь к фуражке:
– Товарищ старший лейтенант, лейтенант Романов прибыл для дальнейшего прохождения службы.
Слова «лейтенант Романов» в очередной раз прозвучали музыкой в его ушах. Все ещё не мог привыкнуть к тому, что он теперь настоящий офицер. Нет-нет, да и косил глазом на погоны.
Хозяин кабинета кивнул и дружелюбно ответил, начав с представления:
– Старший лейтенант Соколов. Как вы, наверное, уже поняли, лейтенант, я здесь исполняю обязанности психолога. Вероятно, по прибытии в часть, вы ожидали увидеть не меня, но так уж у нас принято. У нас здесь свои правила, в этом вам ещё предстоит убедиться. Поэтому вновь прибывшие для прохождения службы всегда сначала проходят собеседование у психолога, то есть – у меня.
Он секунду помолчал и добавил:
– Впрочем, как и те, кто вернулся с боевого задания.
Увидев загоревшиеся при последних словах глаза Романова, Соколов усмехнулся и предложил ему пройти в дальний угол кабинета, где стояли два удобных кресла напротив друг друга.
– Прошу вас, Игорь, присаживайтесь. Вы не возражаете, что я вас по имени называю? Мы с вами почти ровесники, к тому же оба прошли Афган, поэтому у нас много общего. Да и в званиях тоже не сильно друг от друга отличаемся. Поэтому, предлагаю называть меня просто Егором. Ну, или, если уж совсем неудобно, Егором Николаевичем. Но лучше все же Егором.
– Так точно, то есть, эээ, хорошо, Егор, – немного запнувшись, произнес Игорь, усаживаясь в мягкое кресло.
– Вот и отлично, – потер ладони хозяин кабинета, – тогда, может, чаю? У меня есть отличный чай!
– Неужели со слоном?
– Лучше, Игорь, гораздо лучше. Открою вам секрет: так называемый «Индийский» чай со слоном на пачке – это смесь индийского чая с краснодарским и/или грузинским[20 - Исторический факт.]. А у меня есть стопроцентный цейлонский. Цейлон – это такой остров у берегов Индии, на котором выращивают лучший в мире чай. Сейчас сам убедишься.
И чай оказался действительно очень вкусным, и Игорь немного расслабился. Возможно поэтому первый вопрос старшего лейтенанта застал его врасплох:
– Скажи, Игорь, как ты относишься к чудесам?
– Извините, не понял, к чему? – в растерянности ответил он тогда и увидел, как губы Соколова раскрылись в довольной улыбке. Это уже потом он привык к неожиданным и – слишком часто – странным вопросам психолога. А тогда просто не знал, что и ответить.
Игорь, улыбнулся всплывшей перед глазами картине и почти тут же, без перехода, прервав поток воспоминаний, перевернулся на живот и, приложив бинокль к глазам, внимательно осмотрел всё вокруг серьезными глазами, в которых самый предвзятый исследователь не нашел бы и тени сентиментальности. Ничто не должно помешать выполнению задания, никакая лирика воспоминаний. Потом посмотрел на часы и снова улегся на спину. Время ещё есть, а звук автомобильного двигателя он услышит издалека.
Да, ЦСН оказался действительно необычной воинской частью. Если, пройдя срочную в Афгане, а потом закончив военное училище, Игорь считал, что он уже всё знает о военном деле, то здесь ему быстро доказали, что это не совсем так. Нет, к примеру, что такое «тропа разведчика» он знал по училищу и неплохо её проходил. Но вот, например, с «полосой риска», когда ты преодолеваешь определенный участок местности под самым настоящим, боевым, а не холостым автоматным и пулемётным огнем, он столкнулся впервые. И ведь там был реальный риск, что тебя пристрелят, если только ты сделаешь хоть малейшую ошибку!
А ещё были упражнения из курса горной подготовки и переправы вплавь через реку c быстрым течением на подручных средствах. Их учили преодолевать проволочное заграждение под высоким напряжением и нырять на глубину, чтобы там, на глубине, успеть освободиться от оружия и снаряжения. А плавание в полной экипировке и с оружием? А наблюдение за вскрытием трупов в морге? А обучение способам обнаружения слежки и ухода от нее? И это далеко не всё, кое-что даже вспоминать небезопасно, такие подписки давал, что – мама, не горюй!
Он вновь улыбнулся. Да уж, готовили их крепко, а у него ещё были специальные занятия по снайперской подготовке. Которые, к сожалению, не освобождали от всего остального. К сожалению – это тогда так думалось. Сейчас он понимал, что к счастью.
Наверное, нет в мире такого оружия, из которого ему не пришлось пострелять за время подготовки в ЦСН – из самых разных положений при самых необычных обстоятельствах. Когда, например, два бойца стоят позади и стреляют по тебе из автоматов. Ну, не прямо в тебя, конечно, но совсем рядом. А ты должен, не обращая на это внимания, спокойно выцеливать мишень, которая, кстати, на месте тоже не стоит.
