скачать книгу бесплатно
Клуб любителей Го
Игорь Алексеевич Гришин
Го учит видеть!
Героическая книга для героического читателя. Рамка повествования охватывает половину земного шара и простирается от доисторических времён до наших дней. Это книга-вызов. Кто победит в смертельном противоборстве за древний и могущественный артефакт? И где проходит черта между многоходовой игрой и безумной реальностью?
Книга не рекомендована детям до 16 лет, сотрудникам МИД, членам комиссии по фальсификации истории, руководству музея палеонтологии РАН, бывшим политтехнологам, некоторым представителям российского бизнес-сообщества, последователям восточных околорелигиозных культов, любителям японской кухни, игрокам го.
Игорь Гришин
Клуб любителей Го
Истина требует не только жертв, но и Учителя.
С экрана рвались резкие гортанные голоса. Некоторые вызвали во мне нескрываемую симпатию. Некоторые откровенно испугали. Я понимал, что герои, подобные этим, никогда не спросят разрешения на появление. Многие из них обладают не только сильной волей, но и настоящей, а не мнимой свободой. Как можно организовать то, что проявляет себя таким образом?
Немного мистики. Игорь говорил, что каждый человек, которого он встречал на определённом отрезке жизни, стремился открыть клуб любителей Го. Эта мысль показалась мне пафосной и преувеличенной. Я точно знал про себя – я не собираюсь открывать клуб, а тем более клуб любителей какой-то игры. Каково же было моё удивление, когда я вспомнил об этом. А вспомнил я уже после того, как рукопись, став книгой, приобрела именно это название. Получается, я тоже открыл свой «Клуб любителей Го»?
Максим Набоков, выпускающий редактор
издательства «Готовая книга»
Глава 1
Щипцы из хирургической стали
– Почему ты никогда не рассказывал, в какую опасную игру мы играем? – спросил я.
– Во-первых, рассказывал, во-вторых, ты всё равно не поверил бы, и это ничего не добавило бы к ситуации.
Мы стояли на самом краю лесной дороги и мочились на сухие листья, устилающие землю сплошным ковром. Мне нравилось мочиться одновременно с Учителем. Это удавалось не всегда, а только в особые моменты близости с ним. Моменты, возникавшие перед очередным испытанием. Даже после недолгого пребывания в горах моча перестаёт быть просто мочой. Учитель говорит, что она становится могущественным эликсиром, жидкостью способной трассировать мысли!
Начав подъём в восемь вечера, к десяти мы достигли места, которое я описывал в записях, начатых 12 лет назад. Два или три участка показались мне слишком тёмными. Учитель замедлил шаг, опасаясь пропустить нужный поворот. Я чуть не налетел на него со спины. Он сделал замечание, что не обязательно так бережно прижимать его к себе. Я отодвинулся. Ущелье делало поворот, а лесная дорога представляла из себя неровные канавы, заполненные водой. Она резала склон, а по её сторонам высились тёмные деревья. Снизу слышались шорохи. Кто-то громко упал метрах в десяти от нас. Учитель даже не оглянулся, и мы двинулись дальше.
Ещё через двадцать минут, пройдя крутой желобообразной тропой, мы вышли на поляну, а затем, протиснувшись через кусты, оказались у подножия скалы, где я не раз бывал с ним. Ночью эта скала казалась гораздо больше, чем днём. Высоко над ней стояли звёзды, а из ущелья слышался звук падающей воды. Я поискал глазами луну. Её не было. Оставалось предположить, что она скрыта за поросшей чёрным ночным лесом горой, закрывающей половину небосвода. На эту гору мы не ходили никогда. Туда не было троп, а её вершина, по словам Учителя, была сплошь завалена покорёженными ураганом деревьями. Я огляделся по сторонам. Склон состоял из плоских камней, напоминающих небольшие плиты. Они лежали в несколько слоёв. Учитель двинулся вверх, а я загромыхал следом.
– Ты не можешь наступать бесшумно?!
– Что это за место? – вполголоса спросил я.
– Это особое место, – прищурился он, – здесь можно увидеть смерть.
– Как это? – спросил я.
– Говорить об этом сейчас не стоит, – Учитель отвернулся, сделал два шага и посмотрел на что-то невидимое для меня. – Вот, – он понизил голос, продвинувшись ещё на несколько шагов, – ты ляжешь сюда, а я завалю тебя камнями.
Продолжая стряхивать с плеча невидимых клещей, я увидел узкую каменную щель. Было трудно оценить, насколько она глубока, и что находится на дне. Оставалась надежда на шутку. Перспектива оказаться в трещине с земляным полом, да ещё заваленным сверху, никак не входила в мои планы. Учитель снял рюкзак и начал сноровисто отбирать более плоские камни.
– Давай забирайся, и я засыплю тебя, – он не собирался как-либо объяснять мои цели и задачи.
– А что я буду там делать?
– Как что? Ты ляжешь. Я завалю тебя камнями, и оставлю там одного.
– Зачем?
– Чтобы ты умер, и больше не мучился, – ответил он серьёзным тоном. – Ведь ты же собирался прыгнуть со мной со скалы? Что тебе мешает умереть сегодня?
Прыгнуть со скалы! При свете дня! После того, что было до того. Да ещё в компании с ним – это было одно. То, что он предлагал мне сегодня, выглядело несколько иначе. Сейчас я вижу, как высоко было моё доверие к обучению. Отступать было немыслимо. Я снял рюкзак, переодел футболку, и полез в щель. Она оказалась несколько глубже, чем я ожидал.
– Вот, – сказал Учитель, – и протянул мне что-то.
Я машинально принял в ладонь небольшой камушек. Видимо это было всё, что требовалось для того, чтобы встретить свою смерть. Я зажал его в кулаке, и через минуту забыл о нём. Сначала я созерцал силуэт Учителя, трудящегося над каменным сводом, потом перестал видеть что-либо. Превратившись в слух, я попытался определить, что он делает наверху. Мне показалось, что Учитель ушёл по тропе. Так ушёл или не ушёл?
В каменной яме стало темнее. Гудящая тишина буквально навалилась на меня. Я хотел думать о своём положении, но мысли почему-то не шли в голову. Накатила отрешённость. Она могла быть следствием физической усталости после подъёма, хотя я и рассчитывал на более продолжительное и сложное приключение. А отдых пришёл внезапно и просто. Мне не пришлось ни раскладывать вещи, ни разворачивать спальник. Мой рюкзак находился рядом с моей головой, в нём лежала книга, недавно поступившая в магазины Москвы. Книга фонила чем-то, что не было мной. Наличие этой книги казалось здесь лишним и неуместным. Мне стало неловко. Учитель исчез, и явно не нуждался в моей помощи. Про Москву думать не хотелось, пусть ею занимаются мои литературные враги. Я представил, как они вглядываются в мониторы, пытаясь разглядеть моё присутствие. Пусть тратят свои жизни, пока я буду накапливать свою! Я с удовольствием вспомнил, что отключил телефон ещё внизу.
Постепенно я начал использовать не только слух. Все органы чувств объединились. Никогда ещё моё восприятие не было таким объёмным. Я оказался одновременно и внутри и снаружи каменной ячейки. Прорезался голос ручья. Звон сверчков, казалось, поддерживал весь свод других звуков. Появилось ощущение, что сверчки являются несомненной частью целого. Пространство выглядело наполненным и одновременно стройным. Никто из нас, ни сверчки, ни я не могли управлять друг другом! Я не мог приказать им прекратить один ряд и начать другой. Но это и не требовалось. Они останавливали звук именно там, где его нужно было остановить. И начинали там, где его нужно было начать. Сверчки сверлили пространство в различных направлениях. То ко мне, то от меня, то по диагонали, связывающей нас ещё с чем-то. Я чувствовал, что насекомые не просто гарантируют мою безопасность, а создают её. Они поддерживали в порядке целый угол. И это был не механический монотонный и скучный порядок. Это была живая, стройная и невероятно красивая структура! Любой звук в ней мог прерваться в любую секунду. И в тот же момент начаться вновь. По-другому, с нового тона. И с совершенно новой стороны. И при этом всё звуковое здание в целом не утомляло, а странным образом успокаивало.
Незаметно для себя я начал погружаться во что-то вязкое и тяжёлое. Я не сумел отследить точку перехода, потому что давно находился в совершенно другом месте. Это было каменистое взгорье, над которым раскинулось странное беззвёздное небо. Я шёл по этому плоскогорью уже давно и сумел преодолеть значительное расстояние. У меня на сегодня было какое-то дело, но я не мог вспомнить какое именно. Постепенно панорама начала меняться и я почувствовал, что подхожу к городу. Он начинался за цепью небольших холмов, грядами спускавшихся к побережью. Впоследствии я не раз возвращался к этому воспоминанию, пытаясь понять, как я оказался на этих холмах. В непрерывности восприятия находилась странная брешь. Она имела форму разрыва. Что-то вроде оврага, в который моё умозрение проваливалось, едва подходя к нему.
Был самый конец ночи. Время, когда утренние сумерки создают не только неестественность пейзажа, но и неестественность тебя самого. Город, к которому я приближался, не казался мне незнакомым. Я примерно представлял себе, в какую часть я хочу попасть, и лавировал по заросшим тропинкам таким образом, чтобы выйти как можно точнее и привлечь меньше внимания. Послышался лай собаки. К ней присоединилась другая, заставив меня крепче сжать кулак с камнем. Я не помнил, где и когда подобрал его. Возможно, это было ещё на взгорье. Благодаря камню я не чувствовал себя безоружным. Он добавлял мне энергии.
У меня на сегодня было одно дело. Одно-единственное. Но, может быть, моя жизнь прерывалась после него. Поэтому мой дух был чрезвычайно прерывист. Я вёл за руку маленького мальчика. Ему было между семью и восемью. Одетый в собственное кимоно, он шёл сосредоточенно и почти не смотрел вперёд, пользуясь тем, что я крепко держал его тонкую руку. Мальчик не отнимал у меня энергии, как это бывает, когда ведёшь ребёнка. Наоборот, казалось, что детская рука, зажатая в моём кулаке, добавляет мне силы и уверенности.
Мы шли к дому Сигэмото. Задача состояла в том, чтобы привести мальчика. Что делать после, не разъяснялось. Я должен был привести сына главы нашего клана к Сигэмото. Приказ мне как самураю гласил: привести мальчика к Сигэмото, так как наш клан проиграл войну. Войну мы проиграли потому, что исчерпали все ресурсы к её продолжению. Мы потратили на эту войну всё, чем располагали, и поэтому больше не могли её продолжать! Моя задача никак не уточнялась и не расписывалась. Это было необычно. Причиной этого, скорее всего, была общая подавленность. Мне не хватало инструкций, и я не представлял, как вести себя во многих моментах предстоящей процедуры.
Подойдя к дому, я постучал висевшим на верёвке молоточком. Было около пяти утра. Время было выбрано как наиболее подходящее для такого деликатного дела. Нам открыла женщина. Её лицо было худым и морщинистым. Только огромные глаза с тёмными тенями выделялись на нём. Сэнсэй был дома, и почти сразу вышел к нам. Посмотрев на мальчика, он кивнул. Мы разулись и сели у стены. Я ещё раз пожалел, что не имею ни одной инструкции о том, что делать дальше. Самое лучшее было уйти, не заходя в дом. Но я не смог или не успел этого сделать. К тому же я не был уверен в том, что исполнил своё поручение до конца. Я не получил команды ни от Сигэмото, ни от его женщины, ни от собственного сердца. Оно молчало, и я почти не чувствовал его ударов.
Сэнсэй оставался в комнате, а я краем глаза следил за его движениями. Помещение было довольно большим. Его раздвижные сёдзи[1 - Рамы из лёгких деревянных планок, заменяющие в традиционном японском жилище окна (япон. – в дальнейшем переводы с японского не оговариваются).], видимо, вели в сад, который наверняка располагался за домом. А что если он собирается зарубить мальчика прямо здесь? В этой комнате и на моих глазах? Я моментально взмок от этой мысли. Ведь если это произойдёт, то я не смогу ни вмешаться, ни защитить ребёнка, а ужасное воспоминание вцепится в меня, и будет преследовать всю жизнь! Я срочно нуждался в помощи, но помощь не приходила.
Мальчик продолжал сидеть неподвижно, женщина закрыла его лёгкой ширмой. Мне стало легче. Ребёнок вёл себя как самурай. Он сидел, не издавая ни звука. Наш клан велик, подумал я, если мы можем рожать и воспитывать таких детей! Сигэмото подошёл к ширме и положил на маленький столик листки. Неожиданно я увидел, что это черновики с присвоенными кю[2 - Ученическая степень в японских школах боевых искусств.]. Я успел увидеть фамилию известного писателя. Напротив иероглифов, обозначающих её, стояло 3–4 кю. А на стене я внезапно увидел странную каллиграфию. Было такое ощущение, что кандзи[3 - Иероглифы.] вывела неумелая рука. Но под этой кажущейся неумелостью прятался истинный Мастер. «Общество ценителей смерти» гласило изображение. Моё дыхание перехватило! Я так и знал, что он сделает это прямо в комнате! У меня оставался один маленький миг для того, чтобы изменить хоть что-то. Листки! Этот шанс упускать было нельзя!
– Простите, сэнсэй, – сказал я хриплым голосом, звук которого удивил меня самого. – Эти листки… те, которые Вы держали в руках… Извините, я не хотел, но я заметил фамилию своего знакомого. Я не знал, что он учится в Вашей Школе. Я хочу сказать, что это хорошо, если Танака-сан получит четвёртый или даже третий кю. Он очень, очень достойный человек и прекрасный писатель!
– Вы находите? – спросил Сигэмото.
Казалось, что он только сейчас заметил моё присутствие. Он смотрел, ожидая продолжения выступления. Моя позиция была крайне неустойчивой. «Меч» еле держался в моих руках, а сердце я не чувствовал совсем. Оно провалилось куда-то вниз. Куда-то ниже уровня татами. Я не был знаком с Танакой. И никак не мог быть его другом. Танака – модный писатель, а я – простой самурай. Я представил Танаку в дорогом ресторане, окружённым людьми. А вот он тренируется в кэндзюцу[4 - Искусство меча.] и сам сэнсэй правит его камаэ[5 - Стойку.]. Такие люди как Танака платят в школу живые о-канэ[6 - Деньги.]. А такие люди как я учатся за выполняемые поручения. Но что мне оставалось делать? Это была единственная зацепка, которую мне протянула судьба. Ведь наши судьбы сегодня оказались пересечены, подобно пересечению, на которое ставится камень Го. И я только что поставил на этот перекрёсток свой камень. Свой чёрный ученический камень! Ведь в Го чёрные ставят первыми. Сигэмото увидел мою постановку. И не смог не начать игру. Ведь он великий сэнсэй. Страшный и безжалостный человек. Стратег, играющий судьбами и камнями.
– Да, я рад за Танака-сан.
Я был обязан теперь называть Танаку, используя приставку «сан», ведь я представился как его друг. При этом я не мог и не имел права этого делать, так как Танака в обращении для меня – сэнсэй. Он писатель. Принятый обществом человек. Сигэмото изучающее смотрел на меня. Казалось, он рассматривает подозрительное насекомое, которое залетело на огонь его лампы. Мне показалось, он решает, что делать. Убить сразу или просто оторвать крылья, чтобы насекомое не билось в стекло и не мешало читать.
– Танака готовится стать настоящим японским писателем, – проскрипел он. – У него есть все шансы создать из своей жизни величайшее полотно. Полотно самурая! Вам нравится его комментарий к кодексу Бусидо?
Мне показалось, что ему совершенно не интересен ответ. Тем не менее, он вежливо ожидал моей постановки. Что ж, подумал я. Если так, то я имею право потянуть время. Я посмотрел на морщинистое лицо, оборудованное щёлочками-бойницами для глаз, и попытался представить себе, как он собирается осуществить задуманное. Это оказалось нелегко. Я заставлял свой дух следовать за умозрением. В конце концов, мне представилось, как он разрубает мальчика пополам. Именно пополам. В этом я увидел ката[7 - Форма.], которое могло заинтересовать такого человека, как он.
– К сожалению, я не читал комментария Танака-сан, – наконец выдавил я. – Я пока должен работать над самим кодексом. Комментарии к нему – не для таких молодых самураев как я. Извините!
– Жаль, – щёлочки сузились. На какой-то миг мне показалось, что его зрачки встали вертикально, как у тигра. – Жаль, молодые самураи должны тратить как можно больше времени на изучение нового. Когда же изучать новое как не в юности? Вы боитесь попробовать новое?
Его немигающий взгляд с каждым произнесённым словом гвоздями прибивал меня к татами. Я понял, что мне не уйти из этого дома! Это странно, ведь я был свободен. По сути, я исполнил свой гири [8 - Долг.]. Я привёл мальчика туда, куда мне было приказано его привести. К глубокому сожалению, я не получил более детальных указаний от секретаря клана. И именно это было единственным адзи[9 - Вкус, привкус, возможность (термин японского Го).], на котором я сидел сейчас, как килем на мели.
– Я не боюсь, сэнсэй.
– Так попробуйте! Нани-ка атарасии[10 - Что-то новое.].
– Хорошо, я обязательно прислушаюсь к Вашим словам.
– Это хорошо, что Вы отвечаете мне подобным образом. Когда молодые слушают стариков, империи ничего не угрожает. Вот, возьмите это!
В его руках блеснул предмет, который я не успел разглядеть. Он сделал попытку привстать, но вежливость заставила меня опередить. Поднявшись на одно колено, и сделав несколько небольших полушагов, я приблизился и принял в руку холодный металл. Вернувшись к своей стене, я медленно разжал ладонь, и почувствовал, как сердце ёкнуло. Это были металлические щипцы из тяжёлой хирургической стали.
– Я даю Вам прекрасную возможность попробовать что-то новое и исполнить свой долг самурая! – резко и гортанно выговорил Сигэмото.
Холодный пот добрался до моего лба.
– Я отдаю себе отчёт в том, что Вы принадлежите другому клану и не обязаны выполнять мои приказания. Поэтому я не приказываю Вам. Я предлагаю Вам прекрасный выход. Вы спасёте своё лицо и выйдете из трудной ситуации. Ведь Вы не видите из неё выхода? Так? Котаэтэ кудасай[11 - Отвечайте, пожалуйста!]!
Ну вот, сказал я себе. Это случилось. Он поймал меня.
– Что я должен сделать?
– Ничего сложного! Поставьте свой безымянный палец в эти щипцы и откусите его выше второго сустава.
Я был ошеломлён. Я так и знал, что вляпаюсь в доме Сигэмото в какую-то ужасную ситуацию. Не случайно я почти не спал эту ночь, а в предыдущие меня мучили кошмары. И вот он, кошмар наяву! Я держал в руках стальные щипцы, тупо глядя на них. Они были странные. Я сначала не понял, в чём именно заключалась странность. Но потом увидел, что лезвия слишком маленькие для того дела, которое предлагалось к исполнению. Лезвия были слишком маленькие, а сам рычаг, скорее всего, недостаточен, чтобы перекусить кость с первого раза. Было очевидно, что я не справлюсь такими щипцами. Даже если бы эта идиотская идея действительно захватила моё сознание, то это был неподходящий инструмент. Я не смог бы перекусить кость с первого удара, а на второй, третий и так далее у меня могло не хватить ни сил, ни решимости. Я был в ловушке.
С точки зрения логики самурая это был действительно неплохой выход. Я не мог появиться в клане без ребёнка, хотя привести его в этот дом и было моим приказом. Не мог появиться, так как моё появление было бы хуже, чем явление призрака. И стало бы напоминанием произошедшей трагедии. А появиться без ребёнка и без пальца, было ещё «куда ни шло». Сигэмото давал мне выход, но чтобы воспользоваться им, мне не хватало намерения и точного орудия.
– Я не предложил Вам чаю, – произнёс хозяин дома. – Ничто не может являться оправданием невежливого приёма. Я сам заварю его!
Он поднялся, и подошёл к низкому шкафчику красного дерева. Нехорошее чувство прошло внизу моего живота. Этот чай никак не входил в обычный этикет. Здесь было что-то не так. Теперь я не отделаюсь даже пальцем. А скорее всего, мне вообще не выбраться из этого дома. О бегстве не могло быть и речи, так как лицо самурая важнее жизни. Поединок также исключался, так как я был уверен, что он не даст мне ни единого повода. Он полностью управлял всеми ситуациями! Моё воображение послало мне неожиданную картину. Я увидел, как мы сначала пьём чай, я отрезаю палец, потом он разрубает ребёнка моего господина, а затем приказывает сварить из мальчика суп и заставляет меня есть его вместе с ним. Сигэмото повернулся ко мне. В его руках был маленький деревянный поднос с двумя чашечками, чайником и двумя плошками сухой заварки. Голосом он приказал кому-то в доме подать кипятка. Пить этот чай было нельзя! Сигэмото приблизился ко мне и опустился вместе с подносом. Я увидел сухую заварку. Что-то подобное я примерно и ожидал увидеть. Я никогда не видел, чтобы это заваривали в чай!
Это были неизвестные мне ингредиенты. Пока я разглядывал нечто отдалённо похожее на разноцветные сушёные водоросли, мой мозг непрерывно работал, а в моих висках стучала кровь. Я ещё успел взглянуть на женщину, которая несла термос. Моё состояние походило на сновидение. Все события в нём соединялись и разделялись. Женщина, Сигэмото, строго выговаривающий ей. Её безымянный палец замотан марлевым бинтом. Иероглифы на стене. Детский всхлип-вздох. Сухая заварка странного происхождения. Всё это слилось в цветной засасывающий водоворот. Сначала я пробовал в нём плыть, а затем течение подхватило меня и неудержимо понёсло куда-то в сторону и вверх с такой силой, что я понял, что нужно делать. Для нас, японцев, это самое важное. Нерешительность – вот наша беда! Но когда решение принято, японскому действию могут позавидовать другие народы.
Сэппуку[12 - Ритуальное самоубийство самурая.] допускает помощника. Он нужен для того, чтобы довести её до конца. Ведь умереть от вспоротого живота не так-то просто. Квалификация помощника должна быть очень высокой. Он, находясь сзади и не видя лица, должен определить момент, в который необходимо помочь. Это не отследить хронометрически. То, что является долгим для одного, может быть кратким для другого. А слишком быстрая помощь может свести к позору весь ритуал. Она будет означать, что самурай боялся и заранее попросил избыточной поддержки. Но, тем не менее, помощь допускается, и значит, её можно попросить. В этой комнате есть человек нашего клана. После того, как моё решение созрело, я более не сомневался в нём. Я подойду к ширме, вставлю палец в щипцы, и если после одного-двух ударов у меня ничего не получится, то я протяну палец сыну господина, и он отрубит его своим маленьким мечом!
Я вставил палец, резким движением поднялся с татами, и в несколько шагов достиг ширмы. Затем произошло несколько одновременных событий. Я откинул ширму, нажал на щипцы и увидел, что за ширмой нет мальчика. В этот же момент сильнейший толчок в спину буквально опрокинул меня. Он был подобен врезавшемуся в меня автомобилю. Удар пришёлся между лопаток, и скорее всего, имел цель изменить мою траекторию. Но так как она изначально была сложной, то удар не изменил её, а ещё более усложнил. Я провернулся на месте и упал на то, что находилось за ширмой.
«Это» оказалось старым гобаном[13 - Утварь для игры в Го, толстый кусок дерева на резных ножках с игровой поверхностью, расчерченной ножом-мечом 19 на 19 линий.], который стоял там, где должен был находиться ребёнок. Моя голова ударилась о разлинованное поле посреди стоящих камней. Чаши, находившиеся рядом с гобаном, опрокинулись, а мои руки, которые летели на уровне головы, вонзились в них. В следующий миг сила, которая толкнула меня между лопаток, дёрнула вверх. Теперь это было похоже на подъёмный кран, который включил лебёдку. Правая рука вцепилась в чашу с камнями, и кран поднял меня вместе с ней. Конструкцию завращало по комнате. Иероглифы, опрокинутая ширма, испуганные глаза женщины. Я не видел только Сигэмото, который видимо и был тем краном, который крутил меня, как хотел. В следующий момент я вылетел из комнаты наподобие снаряда, выпущенного из катапульты. Прорвав лёгкие сёдзи, я попал в ещё не разошедшийся сумрак утра. Хлопнувшись обо что-то с огромной высоты, я понял, что это земля. Я уткнулся в неё лбом и вдохнул ртом и ноздрями. Оттолкнувшись от твёрдой каменистой поверхности, я последним усилием воли перевернулся на спину и увидел над собой тёмный силуэт. В руках чёрного человека был тяжёлый заострённый камень! Вот и всё, подумалось мне.
– Убийца! – крикнул я из последних сил.
Глава 2
Эликсир бессмертия
Ki [14 - Ученики Ягуры-сэнсэя слышали от него о восьми видах ki.] разбудило сознание с восходом. Ягура-сан открыл глаза и обнаружил себя в спальной. Комната была маленькая и тесная, а сны в ней были большими и глубокими. Старость – удивительное состояние. Тебе дан опыт, а для компенсации – особая старческая немощь. Она по кусочку отбирает то, что было завоёвано такой немыслимой ценой. Именно она отделяет тебя от большинства других людей. Отделяет от тех, у которых многое впереди. Поэтому в старости лучше читать «Хагакурэ»[15 - «Сокрытое в листве» – мистическое японское произведение, ставшее основой «Кодекса Бусидо», автор основного текста Минамото Цунэтомо.], чем бегать по врачам и пить таблетки «для пожилых». Но японские пенсионеры не читают текстов господина Цунэтомо. Они надеются на телевизор и аптеку. Скоро производство «таблеток отсроченной старости» станет основной отраслью японской промышленности, а затем основой японского экспорта.
Ягура-сан немного поворочался в кровати. Нет, его организму больше не хотелось сна. Не было и чувства голода. Ох уж, эти японские пенсионеры! Пить таблетки от галлюцинаций это как пить таблетки от собственного восприятия. Восприятие должно воспринимать! В этом его суть и назначение. Сегодня во сне его снова навещал Учитель. Как таблетка может справиться с этим? Она сделает Учителя невидимым? Для чего? Для того, чтобы Учитель, невидимый при помощи таблетки, подошёл и убил его? Для этого? Учитель и так несколько раз пытался пробраться в его сны незамеченным. Один или два раза в образе матери, а однажды в образе ученицы.
Пожалуй, стоит навестить туалетную комнату. Мочи было немного, но он чувствовал, что она густая и что от неё лучше избавиться поскорее. Для этого нужно было подняться. Ягура-сан вынул из заднего прохода золотую пробочку, положил её в шкатулку в форме дракона и решил дать телу ещё несколько минут, потратив их на медитацию. Его ki ждало разрешения. Получив, оно встрепенулось, поднялось из киноварного поля[16 - Один из энергетических центров человека.] и заструилось на пол. Это оно проснулось раньше старика-хозяина, и именно оно не дало телу спать дольше. В считанные мгновения невидимые струи заполнили дом, первый и второй этажи. Не обнаружив ни посторонних, ни следов посторонних, ki попросило разрешение выйти в сад. Запах свежести, соединенный с дыханием огромного города, ворвался в сознание. Дом предстал крошечным островком внутри наполненного тугим эфиром океана. Огромного, беспредельного, пугающего. Отделённого от сознания лишь тончайшей мембраной. Эта мембрана и была его жизнь!
Ягура-сан внимательно осмотрел её, ещё раз подивившись тому, насколько она тонка и эластична. Нет, не совсем эластична! Мембрану покрывали многочисленные пятнышки хрупкости. Многочисленные раковинки, напоминающие возрастной пигмент на коже японского старика. И с ними, с этими пятнышками, так просто не справиться, не покрыть кремом Shiseido, который бы размягчил их и сделал менее заметными. Китайцы назвали бы такой крем эликсиром бессмертия. Они всегда были слишком высокопарны, эти китайцы!
Ягура-сан улыбнулся, и его ki, истончившись в миллионы раз, выпрыгнуло с острова Хонсю, и, перелетев море, оказалось на континенте. Он тихонечко поискал им своих китайских друзей, стараясь быть чутким и незаметным. Он не хотел без нужды бросать взгляд в зону, наполненную чужим вниманием. Ведь сегодня у него не было необходимости делать это. Он вспомнил лишь китайское название эликсира и нашёл красивую метафору.
Ki передало сигнал. Китайские товарищи были живы. «Всё совершается как надо, и ничего не происходит иначе, как по намеченному плану». Он не смог отказать себе в удовольствии прочесть эти строки. Какой совершенный язык! Как можно не полюбоваться им? Таким чужим, таким запредельным, таким непреклонно сильным! Подобным языком должны говорить повелители Вселенной, а не торговцы и ремесленники. И в тот момент, когда язык начал оказывать своё действие, за триллионную долю секунды Ягура ki вернуться, и оно последовало за его чутким духом. Вот оно в саду. Вот в комнате. А вот внутри киноварного поля. Ягура-сан закончил утреннюю медитацию. Он приказал телу покинуть постель, и оно по-стариковски шаркая ногами, направилось в туалет.
Главное достижение японской цивилизации не в языке. А в том, что мы создали толчок с подогревом. Ни одна мировая культура даже не приблизилась к этому! Утвердившись на тёплом круге, он напомнил себе старый комплект Го. Подобно довоенному гобану его тело потрескалось и усохло, а «ножки» готовы вывалиться из своих пазов. Продолжая улыбаться сравнению, Ягура-сан не скоро покинул туалетную комнату. А вернувшись, заварил чай, и сейчас пил его, сидя на складном стуле. Сегодня он сделает три заварки. Первую чашку потратит на тело. Вторую – на ум. Он продумает некоторые детали дня. Сегодня важная встреча. Он назначил её своей ученице. Поскольку это его ученица, Ягура-сан назначил место, устраивающее лично его. Это решение он принял вчера. Перед сном. Выбирая из двух учениц, он остановился на Митико. Ягура-сан отправил ей два коротких сообщения: «Кокё», «полдень».
Кокё – дворец Императора, который находится в самом сердце Токио. Парк открыт для платного посещения до вечера. Ягура-сан будет ждать Митико на любимой скамейке, расположенной в верхней части. Митико знает это место. Это предпоследняя скамейка перед калиткой в закрытую область. Последняя скамейка ему нравится больше. Но он сознательно избегает её, так как это может выглядеть намеренно. Митико придёт раньше? Эта девочка даже теперь продолжала волновать его. А ведь прошло уже восемь лет после их первой встречи. Чего только не случилось за эти восемь лет!
Третья заварка стала вершиной утра. Допив, он поднёс пустую чашку к лицу и долго вдыхал ki заваренного листа. Лишь когда ki чая полностью истощилось, соединившись с его ki, и остался запах чайного листа, Ягура-сан закончил чаепитие и поставил чашку на столик. «Восемь лет!» – повторил он вслух, и вздрогнул от неожиданности собственного голоса.
Тикатэцу[17 - Метро.] – лучший способ перемещаться по Токио. И что приятно – недорогой. Это особенно важно для такого пожилого пенсионера, как Ягура-сан. Сейчас около десяти утра, поток офисных работников немного спал, и в вагонах есть свободные места. Ягура-сан доедет до Токио-Эки, а оставшееся расстояние пройдёт пешком. Это решение духа. Во-первых, не очень далеко. А, во-вторых, он, действительно, хочет пройти этот путь своими ногами. Аруйтэмасу[18 - Пешком.], как говорят токийцы. Пожилые таксисты посматривали из своих длинных машин, но он не помахал им тростью и никак не прореагировал на их внимание. Проходящие мимо люди были препоручены сторожевому зрению, а мысли Ягуры были далеко. Митико получит сегодня важное поручение. Ей предстоит поехать в Россию.
Воспоминание об этой стране иголкой кольнуло изнутри и небольшой гримасой отразилось на маске лица. Какая ужасная, страшная страна! Какое несчастье, что судьба Японии по-прежнему связана с ней. Взять хотя бы проблему северных территорий. Идиоты в парламенте считают, что проблема именно в них. А проблема в том, что благодаря нерешённому территориальному спору, Япония обязана поддерживать с Россией постоянную и бессмысленную коммуникацию. Дух сделал неуловимое движение, и Ягура-сан увидел, какой огромной скалой нависает Россия над его маленькой страной. Эта ужасная тень отравляет всё северо-западное направление. Дух пронёсся через дикие и неосвоенные пространства. Сибирь, Уральский хребет, Казань, Москва, Ленинград. Ягура снова оказался в маленьком русском городе. «Егорушка!» – услышал он далёкий и почти забытый голос. «Опять не спится?» – женщина обнимает его и прижимает к груди. Почему там всё такое огромное? Груди, ноги, кулаки, расстояния?
Россия представилась ему мрачным гигантом, который ворочается совсем рядом с его страной. Этот гигант ещё спит. Он спит в огромном бараке. Но когда-нибудь он проснётся. Он обязательно проснётся, и обязательно захочет выйти из своего жилища! Гигант не умеет говорить, но уверен, что все вокруг должны понимать его мычание. Воображение понеслось с невероятной скоростью. Ягура-сан увидел, как гигант шарит рукой в темноте, находит кружку и понимает, что она пуста. Он ищет папиросу, но все папиросы выкурены. Мрачный человек поднимается и выходит наружу. У него большое лошадиное лицо. Мощная челюсть. Ягура-сан слышит его сильную струю. У него ощущение, что эта струя направлена прямо в него! Эта струя очень долгая, у японцев не бывает такой долгой и мощной струи.
Уже в молодости Ягура-сан, чтобы произвести даже небольшую струйку должен был настраивать себя мысленно. Он обязан был представлять, что в туалетной комнате можно не торопиться, что никто не войдёт, что комната заперта. Никто не ожидает снаружи и не следит за тем, что он делает здесь так долго. Уже гораздо позже Ягура-сан нашёл простую и эффективную формулу. Он назвал её «десять тысяч иен». Как только он представлял сумму как свою собственность, моча начинала неспешный разбег. У него всегда было так, поэтому он не мог справить нужду в тех условиях, в которых её справляют эти гиганты. Ягура-сан вздрогнул от воспоминания грязной длинной канавы. Он увидел доски, перекинутые через неё. Перед канавой стоят люди. Некоторые из них ожидают своей очереди, а некоторые – вообще не знают такого понятия. Канава заполнена испражнениями этих людей. Ягура-сан услышал чавкающий звук. Едва услышав его, он оказался там. На этих досках. Вот он сидит, пугливо озираясь по сторонам. На него смотрят люди с лошадиными лицами. Они ожидают своей очереди. Они бы давно уже «прошли», если бы поток опять не застопорил «чурка». Чурка – это он, Ягура-сан.
Воспоминание-видение настолько взволновало дух, что Ягура снял с переносицы очки и начал очищать их круглые толстые стёкла. Протерев, он убрал очки в маленький золотой футляр. Хорошо, что он так быстро попросил дух вернуться! Он отозвал его назад, так как инструкция для Митико не составлена до конца.
– Коннитива, сэнсэй![19 - Добрый день, учитель!]
– Коннитива, Митико.
– Как Ваше здоровье, Учитель?
– В порядке, спасибо. А как твоё?
– Что станется с моим здоровьем? Я мало забочусь о нём! Мои мысли больше занимает то, что я узнаю от Вас.
Как хорошо, что он Учитель этой девочки. Ягура-сан оглядел её изящную фигурку. На Митико был костюм с шортами, серо-стальные колготки и чёрные закрытые туфли. В ней было много сильной и чистой ki. Именно за эту редкую энергию он выбрал её в ути-носэйто[20 - Домашний ученик.]. Он посмотрел на высокое лицо с огромными глазами и вспомнил как он пил эту энергию, прильнув губами к лону. Этому приёму научил его Учитель, который утверждал, что моча девственниц – один из лучших эликсиров жизни и молодости. В следующее мгновение внутренний экран Ягуры разделился на два, и он с удовольствием посмотрел по одному из них, как он пьёт утреннюю росу Митико, а по другому – на тело Учителя. Он разложил его на камнях. Так, чтобы на каждый камень приходилась одна часть Учителя. Пятёрка плотных и пятёрка полых органов были поделены ещё на пять частей. Эти пятёрки были особенно важны, так как именно они питали Учителя энергией. Всеми необходимыми «видами qi[21 - Читается «ци».]». Ягура-сан увидел себя с окровавленным ножом. А также Учителя, превратившегося в набор небольших красных кусочков.
Он свернул первый экран, и продолжил смотреть на голого японского юношу. Маленький член юноши стоял торчком. Ягура-сан никогда не обольщался по поводу твёрдости своего члена. Такой член не был предназначен для штурмовок вражеских укреплений. Такой член был плохо предназначен даже для того, чтобы писать. Лишь несгибаемый дух Ягуры научил его отдавать мочу. Он научил свой член также, как научил своё тело и ум. Это он научил свой ум собираться. Он сам! Учитель только намекнул ему, что это возможно. А всё остальное ему пришлось делать одному! Он научил свой ум собираться в маленькое тёмное пятнышко. Сначала это пятнышко было лишь тёмным пятнышком. Но позже ум разобрался, как проникать через него. Это было важное открытие, которое заняло годы. Для того, чтобы выйти, нужно что-то оставить. Он научился оставлять, и вслед за этим научился выходить. Выход из пятнышка был подобен вырывающейся из тоннеля струе. В этот момент Ягура-сан испытывал наслаждение, сравнимое лишь с правильным мочеиспусканием. Наслаждение и торжество! Никто из обычных людей не умеет мочиться правильным образом. Они справляют нужду без внимания, и «важные qi» вымываются вместе с уриной. Именно поэтому людям не накопить столько энергии, сколько накопили он и Учитель. Ведь только Ягура, один из трёх учеников, пошёл за Учителем и остался с ним до конца. Один из трёх!
На первом экране появился Харбинский технологический институт. Ягура-сан был здесь японским студентом. А вот его друзья – китаец и русский. Для постороннего наблюдателя это была странная дружба. В период величия Империи Ягура-сан не чурался дружбой с инородцами, как делали это другие японские студенты. Он признавал за своими иностранными друзьями ум и интерес к знаниям, помогал им и оказывал внимание. Учитель жил бедно. Они познакомились в парке на Фэн Доу Лу. Русские называли этот район Мадзиговкой по названию маленькой зловонной речки, протекающей по одной из сторон парка. Экран сначала показал странный четырёхугольный парк, а затем день, когда всё оборвалось. Ещё накануне поползи нелепые слухи о скором приходе советских. Откуда взялись советские? Ведь радио сообщало об успехах японских войск! Наши лётчики и моряки громили американский флот, а на суше случилось что-то внезапное, тревожное и необратимое. Утром японцы начали покидать город. Ягура-сан увидел вмиг повзрослевшие лица своих сокурсников, а затем – танки с красными звёздами. Танки даже сейчас выглядели огромными. А тогда он совсем не ожидал, что боевые машины могут быть такими большими и ужасными. В них ощущалась уверенность матёрого хищника. Эти машины умели убивать, и они уже успели убить своих врагов. Смертный ужас раздавленных противников висел на их громыхающих гусеницах, читался в каждой вещи, притороченной к броне. Танки казались выше домов, и Ягура-сан понял, что его жизнь изменилась.
Пару десятилетий назад он специально взял экскурсию в Харбин, чтобы посмотреть на места своей юности. Группа японских пенсионеров напомнила ему группу японских солдат периода войны. Маленького роста, увешенные фотокамерами и рюкзачками, японцы смотрелись довольно беззащитно среди огромного города, выросшего на берегу Сунгари. Мы всё такие же пехотинцы, как и тогда, подумалось ему. Их повели на башню Дракона, которую китайцы построили неожиданно и быстро. Откуда у китайцев столько денег? – думал он тогда, разглядывая город через прозрачный пол смотровой. Здесь с трёхсотметровой высоты Ягура-сан не узнал местность. Харбин перестал быть русским городом! Он с удивлением смотрел на поля для гольфа, на новые районы, построенные на месте русских кладбищ. На месте одного из них располагался огромный парк аттракционов и аквапарк. Вон там река. Набережная Сталина. Он всмотрелся вдаль, но не увидел скульптуру Вождя русских народов. Японское сердце сладко ёкнуло, неужели китайцы догадались её снести? Надо будет навести справки, подумал он.
При выходе со смотровой галереи вдоль стен коридора торговцы организовали выставку камней на подносе. Надо же так исказить древнее искусство! Президент японского общества ценителей сюсэки [22 - Камень на подносе.] – друг Ягуры. Пока члены японской группы щёлкали затворами фотоаппаратов, пытаясь поймать не только камень, но и его китайскую цену, Ягура-сан ещё раз подивился кичливости и грубости харбинских ремесленников. Камни были слишком крупны, слишком вызывающи. Они не создавали ощущения горной страны, в которую должен попасть зритель сюсэки. Вместо этого созерцающий попадал в китайский Диснейленд. А китайский Диснейленд – это место, где могут находиться только китайцы.
На втором экране молодой Ягура собрал камни. Теперь, после того, как каждый из них наполнился кровью и qi Учителя, комплект стал совершенным. Камни стали живыми. Не просто живыми! Они стали Учителем, а Учитель став камнями, получил то, что хотел получить всегда – вечную жизнь. Разве не о вечной жизни он рассказывал своим ученикам? Это слышали все, и Володя, и У. Ягура-сан ещё раз посмотрел на себя, собирающего камни. Он собрал их по цветам, и бережно положил в кожу Учителя. Получились два узелка. Два странных красных узелка. Ягура-сан подошёл к берегу и опустил узелки в воду.
– Вы о чём-то думаете, сэнсэй? У меня вопрос. Можно?
– Конечно.
