скачать книгу бесплатно
Профессор Лейдер различал эти два понятия, и Зверь научился пользоваться его терминологией. Ему самому казалось, что исцеление предпочтительней, оно позволяло вернуться к жизни, не потеряв подаренных болезнью преимуществ.
Пока считалось, что бог Дарний отметил его умением выводить людей из трясины боли. В реабилитации самым сложным этапом был именно болевой – вопреки инстинкту, пациенты отнюдь не стремились перестать страдать, наоборот, готовы были длить страдания до бесконечности.
Зверь этого не понимал так же, как не понимал, что такое душа. Зверь понимал только рефлексы, здравый смысл и электрические импульсы в нейронах. Видимо, поэтому, когда он взялся работать с душевнобольными, всё сразу пошло не так. У доверенных ему пациентов не получалось упиваться страданиями, и эту стадию они проскакивали, как кошки с горящими хвостами, – очень быстро и не оглядываясь.
Князь, когда услышал эти объяснения, одновременно и удивился, и развеселился.
– Ну, ясное дело, они ничем не упиваются. Ты же всё забираешь.
Это было возмутительно! Обвинять его в том, что он лишает пациентов чего-то… Необходимого для выздоровления? Получалось, что нет, не необходимого. Наоборот – мешающего.
– Волк, да они не успевают никакой боли почувствовать. Беднягам и зацепиться не за что, чтоб потерзаться. Не от боли они в нормальную жизнь вернуться торопятся, а от скуки.
– Со мной скучно?
– Они же тебя не знают.
Его не знали. И хвала богам, что не знали.
Он забирал чужую боль, делал это рефлекторно, сам не замечал. Чтобы не забирать, требовалось волевое усилие, а к чему напрягаться, имея дело с пациентами, это ведь не жертвы на алтаре. Здесь задача не довести мучения до крайнего предела, чтобы получить от них максимум удовольствия, здесь нужно человека к обычной жизни вернуть. Чем скорее, тем лучше. В обычной жизни от людей есть польза, а в клинике – нет. Точнее, есть, конечно. Не было бы больных – не на ком было бы изучать заболевания. Но, с другой стороны, не было бы больных, не было бы и заболеваний…
Зверь понял, что поменял причину со следствием, и только досадливо фыркнул.
Оказывается, он успел в какой-то момент включить кундарб и опять рисовал. Всё тот же метроном. Это вместо того, чтоб почитать, что там написал Пачосик, и подумать над иллюстрациями.
В рабочее время он всё равно не стал бы читать ничего не относящегося к работе, но разве это повод снова и снова рисовать непонятно что, ещё и не отдавая себе в этом отчета?
Эльрик прав, он забирает боль. Тройни и Ринальдо правы – пациенты в его отделении и выздоравливают, и исцеляются быстрее, чем три месяца назад. Он забирает… что? Боль, ладно. Ещё он умеет забирать болезни, но болезни тела, а не души. И это всегда происходит сознательно, а здесь он никого таким образом не лечил.
Что-то… в этом… что-то было. Где-то совсем близко.
Зверь позволил стилу бежать по столешнице, вырисовывая новые и новые метрономы, и открыл таблицы с данными о клиниках душевных болезней на Этеру.
Чистота эксперимента. Об этом тоже Эльрик сказал. Узнал от Ринальдо. А тот – от Тройни. Отделение целиком отдавали интерну фон Раубу для того, чтобы исключить любое исцеляющее влияние, кроме его собственного. Чтобы увериться, что пациенты приходят в норму именно благодаря каким-то его особенностям.
Благословению Дарния?
Да если бы!
Но хорошо, что здесь никого нет. Никто не спросит, что он делает, сидя в центре ординаторской, чиркая стилом по гладкому пластику, в окружении медленно плывущих вокруг разноцветных таблиц и топографических карт.
Вот они, клиники, где люди лечились быстрее, но недостаточно быстро, чтоб это не сочли статистической погрешностью. Что в них особенного?
А в нём?
Боль.
Нет.
Что ещё?
Он не человек.
Да. Но во всех интересующих клиниках работали только и исключительно люди. И лечились – только люди. Эльфы и орки душевных болезней не знали. Души шефанго представляли собой такое, что их лучше было не лечить, вообще не связываться. Гномы практиковали собственные методы, да и болели весьма специфически, так что в услугах человеческих целителей душ не нуждались.
Что общего между его не-человечностью и разбросанными по разным частям света лечебницами для душевнобольных, показавшими чуть лучшие результаты, чем остальные?
Что он забирает, кроме боли?
Посмертные дары.
Некротическую энергию. Но посмертные дары не могут свести с ума. Зависимость от них появляется довольно быстро, однако симптомов, хоть сколько-нибудь схожих хоть с каким-нибудь душевным заболеванием, у неё нет. Честно говоря, она даже на убийства не подвигает, всего лишь на желание находиться рядом с тем, кто убивает. С одним-единственным существом, умеющим отнимать посмертные дары и отдавать их.
Так всё-таки посмертные дары или некротическую энергию? Разница есть, и существенная. Каждое мгновение кто-то где-то умирает, не обязательно люди, абсолютно не важно, кто, – посмертные дары остаются после любой смерти. Кроме смерти эльфов, от тех никакой пользы. Чтобы отнять посмертный дар, нужно быть рядом с умирающим.
А если не быть? Куда он девается? Некротическая энергия рассеяна повсюду, что нужно, чтобы её забрать? Может ли оказаться, что не нужно ничего, достаточно быть… кем-то? Не-человеком. Забирать не замечая. Так же, как забираешь боль пациентов. Концентрация рассеянной энергии настолько невелика, что на фоне десятков тысяч посмертных даров, отнятых у убитых Князем орков, её не заметить, даже если пытаться следить за собой.
Что вообще о ней известно? Кроме названия.
Зверь и название-то узнал недавно. От Ринальдо. Тот обмолвился, что впервые видит естественный трансформатор некротической энергии. Зверь заинтересовался неестественными, сиречь искусственными, и выяснилось, что их не существует, но над их созданием бьются уже несколько столетий. Ринальдо же рассказал и о том, что такой трансформатор произвёл бы революцию и в экономике, и в промышленности, и в науке, если подразумевать под наукой магию. Освоив некротическую энергию, люди перестали бы зависеть от энергии стихий. Перестали бы зависеть от самих стихий. Полное самообеспечение. Сами живут, сами умирают, сами пользуются собственной смертью. Идеальное общество!
Зверь так понял, это было бы чем-то вроде перехода от лучин сразу к холодному синтезу, минуя стадию свечей, газа и электричества.
Аккумуляторы некротической энергии существовали давным-давно, были крайне просты в производстве и поэтому дёшевы, но без трансформаторов – полностью бесполезны.
– Ты мог бы их использовать, не будь у тебя запаса посмертных даров больше, чем я могу представить. – По тону Ринальдо ясно было, что представлять он и не хочет, и так знает, на что способен его старший брат, когда отдается делу целиком. – А больше – никто и никак. Пока они нужны только для попыток создать трансформаторы.
То, что попытки не прекращались, вызывало уважение.
… – Мит перз! – Зверь подпрыгнул на стуле и остановил вращение голограмм вокруг себя. – Тасррозар схасгарх![3 - Тасррозар схасгарх (зароллаш) – поцелуй меня кальмар. Распространенное на Ямах Собаки (а на данный момент уже и по всему Сиенуру) ругательство. Правильно: тас’аррозар нессхасгарх, но кого волнуют правила произношение шефангских ругательств, кроме самих шефанго?]
На Этеру были десятки тысяч разнообразных институтов и исследовательских центров, и в сотнях из них так или иначе, с разным уровнем энтузиазма, но занимались некротической энергией. Тема-то… безнадёжная, но перспективная. На неё, пусть и по капле, всегда выделялось государственное финансирование.
Все клиники душевнобольных, показавшие чуть лучшую статистику выздоровления, соседствовали с лабораториями по исследованию некротической энергии. Её же, энергию эту, пытались использовать для лечения. Искали способы создания «мёртвой воды» из сказок. Ну а где лечение, там и больницы, и в некоторых из этих больниц – отделения для сумасшедших.
Здесь, в Удентале, к северу от больничного парка, вообще целый магический университет. От клиники он отделён кирпичной оградой, за которой парк просто продолжается, и всех отличий между кампусом клиники и кампусом университета – это застройка. В клинике среди деревьев разбросаны коттеджи на одну-две семьи, а в университете – двухэтажки-общежития на полтора десятка комнат.
Удентальский университет – единственный на планете вуз, где учат магов-людей.
А клиника Тройни могла похвастаться впечатляющими результатами лечения всего на свете. Но это же клиника Тройни. Опять-таки единственная на планете. Кто от неё когда других результатов ждал? Кто эти результаты объяснял иначе, чем охренительным коллективом, где талант на таланте и каждый с Дарнием лично знаком?
А если дело в университете? В какой-нибудь… – Зверь мысленно прошерстил список всех университетских подразделений, включая АХЧ… – кафедре инфернологии и не-мёртвых состояний. От одного названия жуть берет! Уж там-то точно все полки забиты аккумуляторами и зомби на велотренажёрах вырабатывают некроэлектричество двадцать четыре часа семь дней в неделю.
Он остановился у окна – заставил себя остановиться, когда понял, что мечется по ординаторской, перепрыгивая через подворачивающуюся под ноги мебель. Как всё-таки хорошо, что Тройни позволил ему оставаться здесь в одиночестве!
Тройни знал, что дело не в талантливых сотрудниках. Нет. Не знал – предполагал. Ринальдо – тоже. Подозревали они, что дело в близости университета? Опять нет, иначе сказали бы. Не один, так другой. Но интерна фон Рауба заподозрили сразу. Знали, что он впитывает эту чёртову некротическую энергию, и предположили, что он станет фильтром, абсорбирует влияние на пациентов… чего именно? Что сводит людей с ума и не даёт им исцелиться или выздороветь? Некроэнергия, пронизывающая всё и вся в пренебрежимо малой концентрации?
Бред!
Что она вообще такое? Вот с чего следует начать. Какая она? Есть ли в аурах здешних обитателей – больных, не здоровых – хотя бы её следы?
…Видеть он научился недавно. После второй смерти, которая настоящей смертью даже и не была.
Князь, ещё до того как они сблизились, в те времена, когда общение ограничивалось короткими записками, причём в одностороннем порядке, писал, что Зверь с каждой смертью становится сильнее. Некоторым породам собак обрубают хвосты в соответствии с требованиями экстерьера, а Зверю, чтобы соответствовать каким-то неведомым требованиям, нужно жизнь купировать. По кусочкам, блин.
А не так давно Князь рассказал про обряды ступенчатого умерщвления, практиковавшиеся загадочным народом из соседней реальности. Князь – он такой, для него миры и реальности – как ангары на одном аэродроме, в которых даже двери никогда не заперты.
По уму, Зверю надо было сдаться родственникам из родного мира, позволить убить себя и отдать то, что останется, в распоряжение чего-то почти всемогущего. Беда была в том, что оставалось слишком мало, чтоб овчинка стоила выделки.
Ступенчатое умерщвление…
кафедра инфернологии и не-мёртвых состояний всплыла в памяти сама, без спросу. Такие штуки всегда без спросу в голову приходят…
…представлялось, таким образом, болезненным, но единственным способом реализовать заложенный потенциал. И нет, Зверь не собирался умирать снова и снова, он и один-то раз умирать не собирался, но смерть – она же как та кафедра. Она не спрашивает.
В общем, после второй смерти он научился видеть магию.
научился видеть что-то…
Ладно, это была магия, и глупо закрывать глаза на очевидное. Но именно это он и сделал. Закрыл глаза. Поскольку абсолютно не понял, что ещё за странные краски наполнили и без того цветной и яркий мир. На всякий случай он постарался на них не смотреть и успешно с этим справился. Не так уж сложно оказалось.
В те времена, помнящий себя только по слепку личности, сделанному Князем задолго до событий, приведших ко второй смерти, Зверь слишком многое потерял. Новые способности он отнёс к явлениям, памяти о которых у Князя не было, а значит, и у него не было, и выкинул из головы. Невелика потеря на фоне всего остального.
Он же ещё не знал тогда, что, потеряв всю прежнюю жизнь, получил взамен куда больше. Получил Эльрика.
Ладно, это дело личное. А способность видеть магию может стать общественно полезной. Эльфы, шефанго и гномы умеют её видеть, духи умеют, это уж само собой, умели орки, но где они? Орков кого истребили, кого ассимилировали, а их потомки, равно как и потомки эльфов, в том, что касается магического зрения, ничем не отличаются от людей.
Чистокровных эльфов в клинику для консультаций не приглашали. Страшно далеки они от человеческих душевных болезней. Чистокровных шефанго к душевнобольным вообще нельзя подпускать. Их и от здоровых лучше держать подальше. Про гномов и говорить нечего. Один-одинёшенек, значит, на всю планету, Вольф фон Рауб может и магию видеть, и людей лечить. Видеть может. А на что смотреть – не знает.
Но ведь есть те, кто знает. Эльфы исследовали «не-мёртвые состояния». Шефанго – те вообще когда-то не-мёртвых слуг себе делали. Холлморков.
Князь рассказывал, ага. Это в соседней реальности было.
Зверь ткнулся лбом в закрывающее окно силовое поле и закрыл глаза. Нефиг смеяться, дело-то серьезное.
– Эльрик, – пробормотал он, – я очень хочу тебя увидеть.
Нет, он не надеялся, что Князь его услышит. Просто и правда успел соскучиться.
А вот Ринальдо оставался на связи с Эльриком вообще всегда, непрерывно. Они знали, когда у кого проблемы, и поговорить могли в любой момент в любом мире. Это была не магия, другое что-то.
За две с половиной тысячи лет никто ещё не разобрался, что именно.
От мыслей об Эльрике – к мыслям о Ринальдо, и снова – к неразрешимым загадкам, к тому, что искать ответы – занятие увлекательное, даже захватывающее. Ответы, взаимосвязи, систему. Интересно не столько систематизировать, сколько сформулировать правила. Обязать нечто непонятное стать понятным и пригодным к использованию.
И это снова Эльрик. Зверь бы сделал непонятное понятным, а не обязал и не заставил, а Князь сам ничего делать не станет. Он бровь поднимет, и все забегают.
Ну да. И всё неясное прояснится, и всё неизученное – изучится. Только Эльрик пока вообще не здесь, он где-то «на лезвии» и не может приказать синдрому Деваля доложить о причинах возникновения. А «лезвие» – это, оказывается, Дорога. Та самая, между мирами. Дорога, по которой можно прийти куда угодно, или туда, куда нужно, или туда, куда хочешь попасть. И этот непостижимый, разумный, бесконечный путь, пронизывающий вселенную – тоже Эльрик. Он был Мечом, но Меч был его душой, а значит, Меч был им. Воображение пыталось создать картину (о схемах речи не шло), но в картине получалось слишком много измерений, и Зверь не мог увидеть её целиком.
Недоразвитый. Слишком мало умирал для такой многомерности.
Зверь ждал, когда перестанет удивляться тому, что узнаёт о Князе, но он уже много лет этого ждал. И все ещё удивлялся.
… – У любого, кто вышел на Дорогу, есть своя своротка на Обочину, место сердца.
– Ты много их видел?
– Вообще не видел, – Эльрик покачал головой, – посторонних в душу не приглашают. А из де Фоксов кроме тебя по Дороге ходит только Теодор. Это сын Ринальдо. К нему я могу прийти, но зачем? Мы друг друга и так отлично знаем, я его учил, он у меня учился.
– Я не де Фокс.
– Ну да. И если ты хочешь знать, насколько странной кажется твоя Обочина, то мне сравнить не с чем. А то, что ты её не помнишь и не узнаёшь, это понятно. С памятью у тебя серьёзные проблемы.
– С памятью у меня никаких проблем, – буркнул Зверь, – у меня в воспоминаниях провалы.
– И это, конечно, не одно и то же.
– А твоя какая?
Эльрик не переставал удивлять его, ну так Эльрику было две с половиной тысячи лет, и он был четырьмя разными шефанго одновременно, он был Мечом, Дорогой и чем-то там ещё, без чего вселенная прекрасно бы обошлась. Чем-то достаточно важным, чтобы вселенная всерьёз чувствовала потребность обойтись без этого.
Зверь привычно отвернулся от открывающихся с такого ракурса мыслей о том, что без него вот-вот погибнет по крайней мере один мир в упомянутой вселенной. И с гордостью подумал о том, что он сам, в свою очередь, не переставал удивлять непостижимого, древнего шефанго с диссоциативным расстройством идентичности. Правда, удивлял в основном непониманием элементарных вещей, но… Две с половиной тысячи лет! Надо думать, Эльрик за это время повидал достаточно тупиц, чтобы удивляться лишь по-настоящему выдающимся образцам.
Вот и сейчас белые брови чуть приподнялись. Черные губы тронула улыбка.
– Сам-то как думаешь?
Выдающийся образец, что уж там. Обочина – место сердца, часть души. А у Эльрика вместо души – Меч, Дорога между мирами.
– Посторонних в душу не приглашают, – Зверь всё-таки засомневался, – а на Дорогу может выйти кто угодно.
– Ну так Меч и не душа.
Это Эльрик так думал. Он мудрый, древний, много всего знает, знает даже больше, чем ему хотелось бы. Но даже самые мудрые и древние могут ошибаться. И Эльрик ошибался. Меч был его душой. И Дорога – тоже. Звёздный клинок, сияющий, холодный, бесконечный. Что ему люди, духи, боги, выходящие из миров и возвращающиеся в миры? Посторонних в душу, конечно, не пускают, но эта душа и не душа вовсе. Это Меч.
– М-да, – сказал Зверь, когда мысли замкнулись в круг. – Ты специально мне голову морочишь?
– Я? Зачем?
По глазам ни черта не поймешь, а голос искренний-искренний. Шефанго – они все такие, у них, гадов, магия голоса. Интонациями владеют в совершенстве, мимики нет, взгляд… мягко говоря, невыразительный. Но Эльрик ему и правда голову не морочил. Зверь сам прекрасно справлялся.
…Так всё-таки эльфы, шефанго или люди? Чьи базы данных взламывать в поиске информации о некротической энергии? Проникновение никто не засечёт, уж в чём в чём, а в этом Зверь был уверен. Поэтому опасаться мести разгневанных фченов Анго или эльфийских магов не приходилось. От человеческих, к слову, неприятностей было бы не меньше…
Зверь задумался. Представил себе злых шефанго. Очень хорошо представил. Аж мурашки по хребту пробежали.
Злых эльфов он и наяву видел. Это тоже было неприятно.
Злых человеческих магов с нечеловеческими можно даже не сравнивать. Рядом не стояли.
