скачать книгу бесплатно
Мадаленна очень любила это время; когда день начинал клониться к вечеру, в воздухе появлялась какая-то неуловимая сладость, и непонятное спокойствие появлялось внутри. Суматошному дню приходил конец, и теперь все оставшиеся часы можно было посвятить тому, чтобы смотреть как закатное солнце освещало желтые стены соседнего дома, слушать далекие звуки залива и трещоток и листать старые альбомы с такими тонкими гравюрами, будто все дома были вырезаны из кости.
– Мадаленна, может завтра после оранжереи сходим куда-нибудь?
Джон предпринимал отчаянные попытки стать кем-то большим для нее, чем просто другом, но вся беда была в том, что для Мадаленны он и другом-то не был. Он был очень хорошим, повторила снова Мадаленна, но она и представить себе не могла, что это человек будет обнимать ее и целовать. Нет, она не искала каких-то сильных чувств, ей не нужна была страсть – все это только губило человека – но ей хотелось чувствовать себя с человеком так свободно, будто рядом с ней и не было никого. Присутствие Джона ощущалось во всем, он не мог быть незаметным, и это ей не нравилось.
– Я постараюсь, Джон. Но ничего не могу обещать.
Она никогда ему ничего не обещала, но и этой простой отговорки ему хватало. Мадаленне почему-то стало плохо. Никто никогда не озвучивал планы на ее счет, мама всегда демократично говорила, что она и только она имеет право решать свою судьбу, но при всей своей любви к искусству, Мадаленна была куда более приземлена, чем ее родители. Она понимала, что денежные запасы истощаются, понимала, что и сама она не сможет быть вечной студенткой и бегать по всему Портсмуту с сумкой, набитой чужими учебниками и решениями чужих задач. Ей необходимо было выйти замуж, и учеба в университете с голубой мечтой стать искусствоведом и писать диссертации на тему роли пейзажей в творчестве Брейгеля испарится так, словно ее и не было никогда. Да Мадаленна и сама была бы рада выйти замуж, вот только не за Джона.
Она подцепила носком сапога камень, и тот с глухим треском пролетел над лужей и упал около порога сторожки мистера Смитона. Она и не заметила, как они так быстро пришли. Мадаленна уже хотела войти и даже обернулась к Джону, как из открытого окна раздался смех мистера Смитона, и еще чей-то низковатый голос добавил:
– Теперь ты понимаешь?
– Замечательно, Эйдин! Замечательно!
Мадаленна осторожно заглянула в окно, но тут же отпрыгнула – человек стоял вполоборота, и одно ее лишнее движение могло привлечь внимание, а она вовсе не собиралась рассказывать, что она не подслушивала, а просто оказалась рядом. Объяснения всегда обвиняли человека, и было неважно, виновен он на самом деле, или просто попал в дурацкую ситуацию.
Она отпрянула к двери, и пять тысяч раз успела выругаться и пожалеть, что позволила Джону проводить себя до сторожки. Отпрянув от окна, она оказалась зажатой между полуоткрытой дверью и Джоном, и если бы даже она хоть слегка повернулась бы, то непременно угодила бы либо носом в коридор, либо в объятия Джона, и она могла поклясться, что из двух зол она непременно выбрала бы последнее.
Внезапно в комнатах настала тишина, и, решив, что, либо сейчас, либо никогда, Мадаленна нарочно громко хлопнула ведром, мягко оттолкнула Джона, и, постучав по дереву, зашла в комнату, которую мистер Смитон называл гостиной. К счастью, молчание не затянулось, и старый садовник сразу же радостно воскликнул и обнял ее, а потом пожал руку Джону.
– Познакомься, Эйдин, это моя Мадаленна.
Незнакомец, наверное, ей улыбнулся, однако она только молча кивнула и пожала протянутую руку, старательно смотря в другую сторону. Несмотря на свои полные двадцать лет, хроническая застенчивость не отступала от Мадаленны ни на минуту, и сколько бы она не старалась, ей никогда не получалось смотреть собеседнику прямо в глаза.
Мама тихо расстраивалась и думала, что виной всему замкнутое детство, а Бабушка только ругалась и потрясала своей палкой, говоря, что так она никогда жениха не разыщет. Нельзя сказать, что это помогало Мадаленне; она только больше обычного уходила в себя и выныривала на поверхность, когда ее звали по имени и просили переменить воду в вазах.
Она видела, как незнакомец пожал руку и Джону, и на лице последнего вдруг проступило что-то сродни узнаванию, однако он ничего не сказал, а только сел рядом с ней и завел какую-то пустую беседу о погоде и вчерашнем дожде. Незнакомец по имени Эйдин вежливо кивал головой и временами вставлял такие же пустые фразы и создавалось ощущение, будто они уже все были знакомы, вот только испытывали друг к другу скрытую неприязнь и старались каждого убедить в обратном.
– Впрочем, я не представился, – поднялся незнакомец. – Я – товарищ мистера Смитона, Эйдин Гилберт. Мы с ним хорошие знакомые.
– Очень хорошие знакомые. – уточнил садовник, и незнакомец по имени Эйдин кивнул головой.
– Вы из Ирландии? – учтиво поинтересовался Джон.
– Да, – кивнул мистер Гилберт. – Из Гэлвея.
– Наверное, красивый город.
– О, да, очень.
Светская беседа текла обычно-равнодушно, и Мадаленна спокойно пристроилась около газовой плиты, искоса поглядывая на мистера Смитона. Он не любил врачей, и даже под угрозой сердечного приступа всегда звонил ей, Мадаленне, а не в скорую помощь. Такая привязанность ее радовала, и даже под страхом пыток она бы не призналась, что временами такая ответственность пугала ее, и каждый вечер ей снился один и тот же кошмар: она прибегает к дому мистера Смитона и понимает, что опоздала.
– Ну, а я представлю своих знакомых, – улыбнулся мистер Смитон. – Это Джон Гэлбрейт, сын моего друга, а это Мадаленна Стоунбрук. – голос мистера Смитона вдруг потеплел, и, взглянув на него в ответ, Мадаленна мягко улыбнулась; если бы не незнакомец, она обязательно обняла старого садовника. – Моя помощница. Все, что ты здесь видишь, Эйдин, это ее рук дело.
Мадаленна нахмурилась и мотнула головой. Подобные похвалы были ей в новинку; Мадаленна вообще не любила, когда ее хвалили; подобные речи всегда ставили ее в тупик, и она не знала, что отвечать. Отрицание своих заслуг приняли бы за ложную скромность, а принятие – за слишком большое самомнение. Оставалось только сконфуженно соглашаться и мечтать, чтобы разговор поскорее окончился.
Странно было просто так сидеть, и она машинально взяла чайник в руки и поставила его на конфорку. Она была смущена. Смущена тем, что невольно подслушала разговор; смущена тем, что не могла ни повернуться, ни слова сказать; смущена своим неучтивым поведением. И чем сильнее она смущалась, тем сильнее что-то восставало у нее внутри против нового знакомого.
– Мадаленна, – повторил мистер Гилберт, но она все так же упорно разглядывала горящий фитиль и не повернулась даже на звук собственного имени. – Очень красивое имя. Почему-то напоминает итальянское.
– Оно и есть итальянское. – не очень приветливо ответила Мадаленна. – Моя мама – чистокровная итальянка.
Мадаленна понимала, что взрослые люди так себя не ведут, но она так часто слышала от бабушки слова про ужасную итальянскую кровь, мезальянс и вырождение рода Стоунбруков, что едва могла контролировать, стоило кому-то заговорить про ее итальянское прошлое.
– Правда? – учтиво ответил мистер Гилберт. – Полагаю, вам повезло.
– Не могу не согласиться.
– Италия – замечательная страна, ее культура наряду с греческой положила начала всей мировой эстетике.
Мадаленне вдруг захотелось повернуться и посмотреть на того, кто так лестно отзывался о ее малой родине, однако дух противоречия взял над ней верх, и она так же продолжала смотреть на фитиль, изредка то убавляя, то прибавляя газ.
Чайник все же вскипел, и пока она расставляла чашки, блюдца и развешивала полотенца, то все думала, когда же мистер Смитон начнет разговор, однако старый садовник только молчал, и каждый раз, когда она смотрела на него, взгляд его был затуманен, словно он пытался вспомнить что-то ускользавшее от него.
Наконец, когда все было готово, Мадаленна повернулась к незнакомцу и учтиво наклонила голову набок, то ли приветствуя его, то ли показывая, что готова к разговору. Сделано это было скорее из вежливости, однако Мадаленна надеялась, что у мистера Гилберта хватит понимания не заводить с ней беседы. Мистер Гилберт посмотрел на нее в ответ и легко кивнул, словно все понимая.
Конечно. Конечно, Мадаленна знала этого человека, как же раньше она не догадалась повернуться на звук его голоса и посмотреть на него. Небольшой чайник чуть не выпал из ее рук, и она вовремя ухватила его за оловянную ручку. Имя его ничего бы не сказало ей, но, взглянув на него, пока тот склонился над кружкой, она сразу его вспомнила.
Этот человек часто бывал здесь в оранжереях, незримый, он часто появлялся в разговорах мистера Смитона. У последнего было не так много знакомых, однако об этом человеке Мадаленна слышала часто, когда рыла грядки. Мистер Смитон редко называл его по имени, только «мой дорогой товарищ», и по его рассказам, на мистере Гилберте до сих пор держались оранжереи.
Единственный меценат, он редко касался земли, предпочитая смотреть на цветы и что-то быстро записывать в большую кожаную тетрадь, хотя раза два она и видела его, копающимся в земле. Он не был молод, ему было около сорока с чем-то, однако тип его внешности помогал ему не стареть, а именно взрослеть – тонкое лицо с острыми чертами могло быть очень хищным, но вот в глазах горела такая теплая улыбка, что все как будто бы смягчалось, и не было сомнения, что этот человек привык смеяться чуть ли не каждый день. Он не был красив, но что-то заставляло присматриваться к нему, и чем больше человек это делал, тем большей симпатией он к нему проникался.
– Вы – отличный садовод, – обратился к ней мистер Гилберт, и Мадаленна едва успела отвести взгляд и посмотреть на кастрюлю. – Так мастерски обращаться с цветами, это не каждый сможет.
– Мэдди отлично разбирается в цветах. – немного самодовольно ответил Джон, и Мадаленна быстро вздохнула; еще раз ее кто-то сегодня назовет Мэдди, и она не сдержится.
Мистер Гилберт ничего не сказал, только понимающе улыбнулся и отпил еще немного чая.
– Вы где-то учились цветоводству?
– Нет. У меня много книг по цветам.
Беседа зашла в тупик, и Мадаленна не предпринимала никаких попыток ее оживить, она даже не сказала, какая чудесная была сегодня погода. Однако мистер Гилберт все так же спокойно пил чай и временами о чем-то переговаривался с мистером Смитоном. Мадаленна не слушала, о чем они беседовали, ее куда больше заботило то, что стрелки ее эмалированных часов бежали, казалось, с удвоенной скоростью, а она так и не узнала, как дела у мистера Смитона, и как его здоровье.
– Мадаленна, как у тебя дела в университете? – вдруг спросил ее мистер Смитон, и Мадаленна вздрогнула, так глубоко она ушла в свои мысли.
– Все хорошо, спасибо.
– Полагаю, Хильда снова начнет брюзжать насчет твоей учебы?
Смитон был единственным, кто действительно знал всю подоплеку ее жизни в этом доме, и кто поддерживал ее с мамой. За одно это Мадаленна была готова расцеловать его.
– Она всегда брюзжит, я уже привыкла. – она улыбнулась и подлила кипяток в кружку мужчине.
– Мадаленна учится в университете. – гордо пояснил садовник в ответ на немой вопрос мистера Гилберта. – На факультете искусств, так ведь, дорогая?
– Да. Еще кипятка, мистер Смитон?
– Нет, спасибо, дорогая.
Он откинулся на спинку кресла-качалки, и какое-то время только ее скрип нарушал возникшую тишину. Но когда вдруг раздался пронзительный телефонный звонок, Мадаленна едва удержала в руках кружку с чаем.
Она ненавидела подобные моменты; в такие минуты ей было сложнее всего удержать себя в руках. Джон метнулся к телефону, но когда она попридержала его за рукав пиджака, сразу наклонился к ней, и она немного поморщилась от бьющего в нос запаха одеколона.
– Джон, если будут спрашивать меня…
– Знаю, знаю, – мягко улыбнулся Джон. – Тебя здесь нет. Не беспокойся. – в эту минуту она была готова назвать его своим хорошим другом.
Джон быстро отошел в другую комнату, и Мадаленне показалось, что мистер Смитон облегченно выдохнул. Он хорошо относился к Джону, говорил про него только лестную правду, но она все равно не могла не заметить, как он напрягался в его обществе. Может быть это было связано с тем, что Джон пользовался благожелательностью ее бабушки, а они друг друга ненавидели так сильно, что старались лишний раз не встречаться.
– Вы учитесь на факультете искусств? – внезапно подал голос мистер Гилберт, и Мадаленна покосилась в его сторону.
– Странно. – он вдруг встал и подошел к противоположному окну, и золотой луч упал ему на лицо.
– Что именно странно? – Мадаленна не уловила момент, когда обычный светский разговор перешел в более глубокое русло, и теперь была в замешательстве.
– Странно тратить несколько лет жизни на изучение того, что было создано другими, а не создавать самому.
– Не у каждого есть таланты. – пожала плечами Мадаленна. – Не каждый способен на великое. Так лучше быть свидетелем, чем праздным слушателем.
– Талант может и не у каждого, а вот способности есть у всех.
– Да, но это ничего не значит. У Микеланджело было много способных учеников, но все же только его имя осталось на века.
– А разве обязательно оставаться на века? – вопрос был простым только на первый взгляд, и Мадаленна понимала – кратким ответом здесь не обойтись, а в дискуссию ей вступать совершенно не хотелось, и раздосадованная она ответила.
– Искусство не терпит обычных столяров, ему нужны только скульптуры.
Мистер Гилберт вдруг коротко рассмеялся, и переглянулся с мистером Смитоном. Из-за упавшей тени Мадаленна не смогла уловить, что крылось во взгляде нового знакомого, но почему-то она почувствовала себя уязвленной, словно над ней только что посмеялись.
– Красиво сказано. И жестоко.
– Ради искусства можно перетерпеть все.
Она и правда верила в свои слова. Искусство было спасением от всего, и только за одно это ему было принести в жертву и свою личную жизнь, и праздные годы, и все, чего бы оно не попросило.
– И вы готовы рискнуть?
– Готова. Только у меня нет никаких талантов.
– Тогда вам не кажется, что это немного нечестно так запальчиво говорить, зная, что с вас не потребуют ничего взамен?
Лицо Мадаленны вытянулось, прежде чем она смогла совладать со своими эмоциями, а потом ее бросило в краску. Несомненно, этот человек был академичен – что-то в его манере держаться, говорить, даже держать чашку в руках, говорило о том, что получил достойное образование, однако почему-то ему никто не сказал, что говорить такие неприятные слова своему собеседнику – дурной тон.
Мистера Гилберта, казалось, это вовсе не смущало, и его улыбка стала еще шире, когда же ее выражение лица стало таким холодным, что она сама напомнила себе свежемороженного карпа.
Она уже хотела бросить ему в лицо что-то резкое и неприятное, но в этот момент из комнаты вышел Джон, и весь вид его говорил, что случилось нечто очень серьезное. Мадаленна вскочила со стула. Мама. Или бабушка. Конечно, ей нельзя было оставлять их вдвоем; у бабушки слишком слабое сердце, а у мамы – нервы. Но стоило ей подбежать к двери, как он остановил ее.
– Нет, нет. Это меня. Мне нужно срочно в город.
– Что-то с мистером Гэлбрейтом?
Джон не был ее другом, но какая разница, если с его отцом произошло несчастье. Однако и тут Джон попридержал ее за рукав, и, оправив галстук, важно подмигнул и махнул рукой.
– Это из клуба. У нас небольшие проблемы с Майклом. До завтра, Мадаленна.
Джон нежно сжал ее руку, кивнул обоим мужчинам и быстро выскочил из комнаты. Мадаленна понятия не имела, что за клуб, что за Майкл, но Джон редко говорил с ней о своей университетской жизни, а она сама не спрашивала.
– Мне тоже пора. – внезапно поднялся со стула мистер Гилберт. – Я не хотел вас обидеть, мисс Стоунбрук.
– Вы меня не обидели. – спокойно ответила Мадаленна; она уже успела погасить в себе первую вспышку раздражения и вспомнила об уроках хороших манер. Мистер Гилберт улыбнулся, и Мадаленна отвернулась к окну.
– Не обращай на его речи внимание, Мадаленна. – подмигнул ей мистер Смитон. – Он тот еще провокатор. Сам преподает искусствоведение, и еще что-то тут говорит.
Мадаленна отшатнулась – солнечный заяц сел ей на лицо, и ей показалось, что в глаза насыпали песка. Когда она их протерла, мистер Гилберт все еще улыбался; значит, ее чутье не подвело, и мистер Гилберт действительно был человеком науки; против воли в Мадаленне поднялся неудержимый интерес, и она едва удержала себя, чтобы не расспросить его об университете, о его работах. Она глубоко вдохнула и снова поставила чайник на конфорку.
– Ты сдаешь меня, Филип.
Филип. Мадаленне стало стыдно. Сколько лет она знала мистера Смитона только по фамилии, и ни разу не захотела узнать его имени. Ей даже думалось, что у него не может быть имени; он был словно из старинных легенд и преданий, такой милый пожилой волшебник с белыми усами и круглыми очками. Филип. Красивое, поэтичное имя; тот, кто дружил с цветами не мог не быть поэтичным.
– Ничего страшного, переживешь.
– Не сомневайся. Я к тебе еще загляну, хорошо?
– Обязательно.
– Мне правда не хотелось вас обидеть, мисс Стоунбрук.
Мадаленна засмотрелась на то, как солнечные лучи тонули в синей реке за оврагом, и слова мистера Гилберта услышала только после того, как мистер Смитон ласково потрепал ее по плечу. Временами ее собственные мысли увлекали ее настолько, что она забывала обо всем на свете, кроме только того лабиринта, который непрерывно разветвлялся в ее сознании, и конца не было ему.
– Я сказала, что вовсе на вас не обижаюсь, сэр.
Мадаленна говорила правду. Пока его слова оставались только на поверхности, но она знала, пройдет немного времени, и они станут преследовать ее каждую минуту, каждый день. Она бы желала от них отмахнуться, но чувствовала, как те легли тяжелым камнем, ожидая своего часа.
Может от того, что у нее было не так много знакомых, а может от того, что все знакомые не сильно интересовались искусством, но любой человек, кто заговаривал с ней на священную тему, становился особенным, даже если она сама этого не желала.
– На самом деле я был только рад. – голос мистера Гилберта звучал из прихожей немного глухо, как из каменного колодца. – Мне редко случается поговорить с молодыми особами об искусстве.
– Полагаю, вы слишком разборчивы, сэр.
Мистер Гилберт усмехнулся и посмотрел на Мадаленну, но и сейчас ее взгляд был устремлен куда-то далеко. Она снова наблюдала за тем, как закат медленно окрашивал голубую воду и считала, сколько минут ей осталось на то, чтобы обнять мистера Смитона и узнать, все ли в порядке у него с сердцем.
– Мадаленна, разве тебе не надо в город? – озабоченный голос садовника вывел ее из раздумий.
– Да, не беспокойтесь, я скоро пойду.
– Мистер Гилберт мог бы тебя подвезти.
