Бояться поздно

Села она тем не менее в свое кресло, как будто такое предписано билетом, мельком подумала, что, если опять нападет кондукторша, придется платить штраф: билеты-то остались у Алисы, да и все равно они только до Аждахаева. Да я сколько угодно заплачу и куртку отдам, лишь бы дурь эта кончилась, подумала Аля и уставилась в окно, за которым так и мелькали заснеженные сосны и ели.

Докуда ехать, она не знала. До конечной, наверное, названия которой Аля тоже не знала. Куда доеду, туда доеду, решила она, а там состав наверняка отправят обратно в Казань – пусть не сразу, пусть после отстоя в каком-нибудь неромантическом депо, пропахшем тавотом и наполненном гудками, шипением и звонким стуком обходчиков, которые, наверное, будут бродить вдоль электрички, колотя молоточками по колесам, как в кино.

Аля улыбнулась и проводила взглядом огромную сосну с искривленной кроной причудливой формы, похожей на… Видимо, на звездолет или пикирующий истребитель – рассмотреть Аля не успела. Она наклонилась было ближе к окну, хотя толку в этом не было, сосна давно покинула поле зрения, и тут же выпрямилась. Мимо окна проскочила заснеженная крона, похожая на пикирующий истребитель, совершенно верно. Аля сглотнула. Хвойный истребитель в пике пролетел мимо еще раз.

Точно такой же.

Тот же.

Аля вскочила, озираясь, и побежала к тамбуру, зачем-то вглядываясь в каждый ряд кресел, как будто там можно было спрятаться. У двери она постояла, часто дыша и молясь про себя: «Пусть они появятся. Пусть они появятся. Пусть…»

И рывком, чтобы не передумать, повернулась.

Вагон был пуст. Абсолютно. Пустыми были кресла, пустыми были багажные полки и пустым, конечно, был проход к следующему тамбуру и следующему вагону. Следующий вагон был, наверное, тоже пустым. Как и остальные.

Надо проверить, подумала Аля, опускаясь в ближайшее кресло. Ноги не держали. Сейчас пойду и проверю, твердо решила она, вцепившись в сиденье и пытаясь представить, что делать, если пусты не только вагоны, но и кабина машиниста. Я же ее даже в кино не видела и знать не знаю, куда там жать и что дергать.

Она подышала, готовясь, и глянула в окно. В стекле бледно и размыто отражалось испуганное лицо, не очень похожее на Алино – видимо, из-за неровного света. За стеклом вместо залитого солнцем леса была теперь непонятная серость, на которой, как вышка сквозь метель, на очень короткое мгновение появлялась, чтобы тут же исчезнуть, какая-то пугающе четкая деталька сложной формы.

Аля потянулась к окну, чтобы разглядеть эту детальку, и ткнулась во что-то лбом. В тканую обивку спинки переднего кресла.

– Аль, подъем, подъезжаем, – сказала Алиса.

5. Простое и такое знакомое имя

Силы кончились внезапно и сразу.

При вязании важно не отвлекаться и не вдумываться, а просто позволять пальцам накидывать петли так, как надо. Как им надо, как спицам надо, как свитеру надо, но не тебе – ты только помешаешь. Поэтому Аля так и не научилась вязать. Она же не приложение к пальцам и не тупой станок на одну операцию, она вообще-то духовно богатая и постоянно развивающаяся личность, ей одно и то же движение пять тысяч раз подряд повторять неинтересно.

Мама и дауани смеялись, пытались показать и объяснить, потом махнули рукой.

А теперь и Аля махнула рукой. На себя.

Она не помнила, сколько петель успела накинуть. Пять, семь, может, больше. Она не помнила толком, на что убила эти петли: сразу бежала по дороге через карьер или, наоборот, углублялась в лес, продираясь сквозь сугробы, чащу, а потом сквозь серый кисель, в котором терялись пространства и направления, который быстро наливал тело свинцовой усталостью и который заставлял замирать, покачиваясь, пока не стукнешься лбом о спинку стоящего впереди кресла.

Еще она вроде бы обыскивала домик от крыльца до чердака – подвала все-таки не было, Марк мелкий свистун, – причем не только свой, но и соседские. Гопота растерянно гоготала, но не мешала, а древняя пара на соседней улочке участливо спрашивала, не вызвать ли девочке скорую. Девочка устало согласилась, приняла поданную термокружку с особым каким-то успокаивающим чаем, села ждать – и стукнулась лбом о спинку кресла.

Еще Аля пробовала смириться и получать удовольствие от дури, в которой застряла. Снег свежий, компания хорошая, шашлык вкусный: ешь-гуляй сколько влезет. А что не влезет, на следующем круге доберешь. Аля честно смаковала, грызла, жевала, пока челюсти не заболели, под весело-изумленные взгляды Алисы и всех остальных. Потом пресыщенно подумала, что можно удариться и в остальные удовольствия: похмелья-то не будет и репутация не пострадает, поскольку через несколько часов все обнулится. А за несколько часов можно многое успеть. В хорошей-то компании.

Это допущение буквально вывернуло Алю: она еле успела добежать до туалета. В туалете она мечтала о том, чтобы очнуться, тюкнувшись лбом о спинку переднего кресла, страстно мечтала, но нетушки: пришлось претерпеть все-все муки, слезы и горечь, связанные с выворачиванием наизнанку, так что сил едва хватило доплестись до кровати в спаленке, рухнуть – и вот тут только и очнуться в электричке. И мучиться полчаса от фантомного жжения в пищеводе и от помойки во рту. Больше она к шашлыку не притрагивалась. Ни разу.

Еще Аля скандалила с администратором, прятала ноутбуки, пока все катались с горки, и, наоборот, добивалась, чтобы никто кататься не шел, а все немедленно ударились в шашлыки и танцы или, если уж так неймется поиграть, не тратили времени на непонятно какой релиз непонятно чего, а сели бы кружком да ладком и подключились бы к PUBG, Call of Duty или старой доброй «Доте». Настойчивость срабатывала через раз, скандалы не дали ничего. Хотя остальным, не только Алисе, было за Алю жгуче стыдно, а Тинатин почти в каждом случае высказывалась по этому поводу развернуто и повторяясь только на ударных моментах. Никто ни разу не сказал: «Зря мы тебя позвали». Но думали об этом все. Выразительно и четко. А потом неизменно растекались прочь, Аля оставалась одна и, как ни пыталась держаться прямо, моргать пореже и не присаживаться, рано или поздно тюкалась лбом в спинку переднего сиденья.

Чего она не делала, так это не запускала игру. Хватит с нее.

Зря они ее позвали. Очень зря. Гады.

Хотя они-то в чем виноваты, подумала Аля уныло.

А я в чем виновата?

Она сухо всхлипнула и вскинула голову, проверяя, не услышал ли кто. Почему-то Аля готова была выглядеть скандалисткой, капризкой или тупой стервой, но плаксой – ни в коем случае.

Никто не услышал и не увидел. Народ старательно колбасился – как всегда между горкой и шашлыком, если Аля не пыталась все сорвать. На сей раз она не пыталась. Народ плясал, голосил, включал три трека одновременно, устраивая баттл, подпевал, и то и дело убегал проконтролировать дела мангальные, чтобы тут же вернуться с призывом не хомячить колбасу, потому что шашлык будет уже вот-вот.

Аля сидела в углу гостиной на короткой скамье, почти скрытой дверью к лестнице, месте самом малозаметном и труднодоступном для внезапного выпадения осадков в виде Марка, который все равно обрушивался с настырными предложениями потанцевать, поесть, попить или срочно обсудить гложущую ее грусть-печаль. Аля не отвечала, просто чуть мотала головой. Надоел Марк ей до мигрени, а с учетом предыдущих разов невыносимо. Аля боялась, что если попробует ответить, то на третьем слове безнадежная ее тоска хлынет истерикой, в процессе которой она будет трясти Марка за плечи, обзывать его и всех вокруг нехорошими словами и, не исключено, биться головой о стену, пуская пену изо рта. В общем, покажет себя плаксой.

Ни. В. Коем. Случае.

Поэтому она отмахивалась молча, стаканы с вином и соком принимала и тут же ставила на пол, бутерброды пристраивала сверху, так что получалась кладбищенская какая-то картинка, какой Аля в жизни и не видела – на татарских кладбищах так не принято.

С другой стороны, какая же это жизнь?

На похороны бабая Алю с Амиром не взяли. Они обрадовались этому и обиделись одновременно. Обрадовались, потому что боялись кладбищ, оркестров, гробов и крестов – а потом папа объяснил, что на татарских похоронах оркестров, гробов и крестов не бывает, так что обида стала еще сильнее, чем та, что была связана с родительской снисходительностью: с бабаем Аля и Амир виделись нечасто, но все равно любили, и он их любил и привозил всякие ништяки, и все равно он родной ведь был, бабай. Папа, наверное, это понял и свозил их на кладбище, когда они в последний раз вместе ездили в Кукмор. Крестов на кладбище не было, только полумесяцы, выбитые на стоящих плитах повыше имен.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.