скачать книгу бесплатно
– Замолчи! А ну, дай телефон.
Не только в семье Ломаевых, но и у Цанаевых из-за Авроры скандал. К сценам ревности Цанаев вроде бы относится спокойно. Да его беспокоит иное: он почему-то много стал думать об этой Авроре, в то время как ему надо было бы готовиться к докладу на Президиуме РАН, где ему сразу же заявили:
– Гал Аладович, мы понимаем, что у вас тяжелая постконфликтная ситуация, и мы вам всеми способами помогаем. А вы еще просите средств, но науки-то у вас, согласитесь, как таковой нет. Одни гуманитарии – историки и филологи, и у них мелкотемье, местечковый уровень. А естественные науки – тут совсем провал… Мы не требуем от вас фундаментальных исследований, но хотя бы прикладной характер должен быть. Иначе… Что нам занести в протокол?
– Через год у нас будут фундаментальные исследования, – заявил вдруг Цанаев.
– Фундаментальные? – удивился председатель.
– Да, – твердо подтвердил Цанаев, и он думает вновь только об Авроре, лишь она теперь может спасти его личную репутацию и весь институт.
Из Норвегии Аврора вернулась совсем иной: модельный костюм, ухоженное лицо, стильная прическа. Однако это мало кто видит – Аврора сутками пропадает в лаборатории.
Цанаев волнуется, как бы она не сдалась, а у нее, наоборот, в глазах огонь, видно, что занимается любимым делом и у нее все выходит. А движется она по уже проторенной дорожке, и Цанаев даже представить не может, что Аврора, точнее, их институт совместно с норвежским научным центром уже выполняют задание на крупный международный грант, где исследование Авроры – составная часть.
По контракту, который Цанаев хранит в своем портфеле, Аврора обязана в течение пяти месяцев завершить экспериментальную часть. От себя Цанаев по привычке добавляет еще пять-шесть месяцев – всего год. Как раз он успеет к Президиуму РАН показать результат. А Аврора ровно через три месяца вдруг заявила:
– Гал Аладович, мне с отчетом надо срочно лететь в Норвегию. Я готова, и меня ждут.
– Деньги нужны? – непонятные чувства обуревают директора.
– Нет, – улыбается Аврора, – мне на счет уже выставили аванс.
– Аванс? А если… – директор запнулся.
– «Если» не будет. Я уже выслала по электронке полученный результат и получила прекрасные отзывы. Меня там ждут.
– А ты не останешься, случайно, в Норвегии? – вырвалось у Цанаева.
– Как я останусь? – вмиг омрачилось лицо Авроры, видать, вспомнила родных.
На сей раз Аврора была в Норвегии всего нару недель. Приехала – не узнать! Настоящая европейка: ухоженная, статная, уверенная. И ее первый вопрос директору:
– Деньги не поступили?
– А что, должны? – обрадовался Цанаев; на счету института – ноль, и они кругом должны, даже связь отключили.
В ожидании денег он каждый день ездил в банк.
В прифронтовом Грозном всего один банк – это военно-полевой банк, который соответствует своему названию. Кругом высоченный забор с колючкой, БТРы, многочисленная охрана и огромная очередь на входе.
У Цанаева привилегия – удостоверение советника Главы, да и оно действенно, коль внутрь вложена купюра. От того, что Цанаев проник в банк, вовсе не значит, что деньги поступили на счет. Цанаев уже злится, Аврора беспокоится, ведь европейцы – четкие в своих делах. А тут сообщение: согласно контракту сумма не может быть зачислена на счет института, а только на личный счет грантообладателя – Таусовой. Так на имя Авроры поступила огромная для нее сумма – сорок пять тысяч евро.
«Ты поможешь институту?» – хотел было сказать Цанаев, но Аврора его опередила:
– Четвертую часть могу оставить себе? А остальное институту.
– Я думал, половину, – доволен Цанаев. – Но если так, то треть точно твоя.
– Боже, как я благодарна тебе, – прошептала Аврора. – Эти извечные долги – как удавка на шее. – Тут она чуть ли не подпрыгнула, – Никому не буду должна. Как я счастлива!
Это счастье длилось недолго. Уже на следующее утро, как раз Цанаев курил на балконе, сверху он увидел свысока въехавший во двор «Уазик». Тот самый усатый чеченец-чекист направился к входу.
Директор подумал, что это к нему, вернулся в кабинет. Прошло более четверти часа – никто не зашел. Цанаев выглянул во двор, машина уже разворачивается. Он сразу же пошел в кабинет Авроры, а она улыбается своей странной улыбкой-ухмылкой.
Теперь Цанаев знал, что это некая маска Авроры, за которой она скрывает свои чувства.
– Этот усатый у тебя был?
– Да, – Аврора встала, как положено, приветствуя мужчину.
– Чего он хотел?
– Денег.
– Узнал, что на твой счет поступили деньги?
– Они все знают, – грустно выдала Таусова.
– И сколько? За что? Я это так не оставлю. Мы ученые! Я советник Главы. Я…
– Гал Аладович, не впутывайтесь в это дело. Грязь! Ведь вся эта гарь войны – из-за денег и ради денег. Лучше я в последний раз откуплюсь, и все. Дальше будем спокойно работать; у нас еще не один грант впереди, денег еще больше будет.
– Да, – быстро согласился Цанаев, понимая, кто правит бал, и надеясь от этого уйти. – А крышу починить сможем?
– И крышу починим, и отцу с племянником – операцию в Европе, и себе – дом! – вот теперь улыбается, буквально сияет Аврора. – Лишь бы не было долгов и никто не мешал… Все будет хорошо, – и вдруг, как бы внушая самой себе, она сказала:
– Я сильная, очень сильная! Я вынесу все!
* * *
Как настоящий ученый, тем более естественник, Цанаев политику, точнее, политиканство, не любил. Он это объяснял просто. Бог создал мир по одним, неизменным, законам, которые люди должны познать, чтобы выжить и жить еще лучше. А политика зависит от людей, от тех законов, которые выдумывают и изменяют люди, – это не постоянство, это нестабильность, и вообще, политика – это в угоду одних, назло другим и так далее. То ли дело физика: любой человек поскользнется – упадет, а не взлетит, – вот это закон!
Но как бы там ни было, а человечество все равно должно жить по каким-то законам, конституции. И вот после долгих-долгих лет войны, хотя военный конфликт еще тлел, Глава Чеченской Республики в поисках мира добился права провести референдум по статусу республики и по конституции.
Цанаев всегда и во всем поддерживает Главу, и когда объявили, что в НИИ, по традиции со времен СССР, будет организован избирательный участок, и председатель он, Цанаев, как советник Главы, добросовестно взялся за это политическое дело, однако без особой любви, потому что к нему в первый же день явился усатый особист, и хотя он и раньше представлялся, Цанаев его фамилию не запомнил, а теперь вроде придется работать вместе:
– Бидаев – ответственный за этот участок и, вообще, за всю территорию в округе, – он грузно, по-хозяйски расположился на стуле. – Я обязан знать и знаю все, что творится здесь.
– Вы участковый?
– Хм, – ухмыльнулся вошедший. – Скажем так – смотрящий.
– Это жаргон? – удивлен директор.
– Ну, чтобы было понятней, – ответственный… И мне до окончания референдума нужен здесь рабочий кабинет.
Цанаев – законопослушный человек. Он понимает, что референдум – дело архиважное, и необходимо ради общества немного потерпеть. Тем более что теперь вокруг НИИ постоянно дежурят военные и милиция. Но они не докучают, кабинеты не требуют.
А вот Бидаев, хорошо еще, что не отобрал директорский, зато выбрал кабинет ученого секретаря. Таусова в кабинете почти не бывает – почти всегда в полуподвальной лаборатории. И Бидаев, мол, осматривает здание, частенько в лабораторию заглядывает, порою там задерживается, и случается даже так, что встревоженно-напряженная Аврора первая выходит из лаборатории:
– Мне надо запереть дверь, здесь очень ценное и уникальное оборудование.
– Ты ведь так рано не уходишь, – слышен вальяжный голос Бидаева.
– Я устала, покиньте, пожалуйста, служебное помещение.
– Для меня закрытых дверей нет!
– Даже в ад! – уходя, крикнула Аврора.
– В загробный мир не тороплюсь, – усмехнулся Бидаев. – И есть ли он вообще?
– Безбожник, – процедила Аврора. – Вот таковы и ваши дела.
А дела, в смысле научные дела Авроры, совсем не шли. Как директор Цанаев все это видел и знал, но он ожидал, что Таусова вот-вот к нему явится с жалобой на Бидаева, а она, наоборот, вовсе перестала на работу являться, и уже по институту ходит слушок, якобы как-то поздно вечером Бидаев притащился под хмельком и стал к Таусовой приставать, и вроде дело дошло до потасовки. У Таусовой синяк, поэтому она не приходит на работу.
Чтобы не оперировать слухами, а самому во всем убедиться, а если честно, то Цанаев сам хотел видеть Аврору, он пошел к ней домой – и тут же об этом пожалел. Авроры дома не оказалась, а он вновь увидел несчастных инвалидов – у него аж сердце защемило. Он даже не помнил, как вернулся в свой кабинет, и почти следом – Аврора, в темных очках.
– Правда, что я слышал? – суров директор.
– Вы об этом, Бидаеве? Гал Аладович, пожалуйста, хотя бы вы не связывайтесь с ним. Тем более из-за меня. Грязь!.. Может, я в отпуск уйду до окончания референдума?
– Какой отпуск!? У нас контракт, сроки поджимают, и сама знаешь – одна надежда на твой грант.
– Я думала, – после некоторой паузы сказала Аврора, – что никого и ничего не боюсь, кроме Бога. Но Бидаев такой мерзкий. Не связывайтесь с ним.
– Работай, – чуть ли не крикнул директор, – а я с ним разберусь.
Цанаев официально вызвал Бидаева в свой кабинет и специально стал говорить на русском:
– Слушай, – перебил его Бидаев, – может, у тебя с ней того? – и он сделал непристойный жест.
– Чего?! – вскочил разгневанный директор. Некоторое время он не мог найти подходящих слов, потом рванулся к двери, настежь раскрыл: – Пошел вон!
– Для меня все двери раскрыты, – нагло и развязно Бидаев приблизился к Цанаеву и, прямо в лицо, обдавая неприятным запахом, прошипел. – А ты знаешь, что твоя Аврора проходит по нашей разработке – за экстремизм?.. Хе-хе, теперь и ты с ней будешь на пару.
– Пошел вон, – также в лицо ему выдохнул Цанаев, – и пока я здесь директор, чтобы духу твоего не было.
– А то что будет? – Бидаев небрежно ткнул Цанаева локтем.
– Что будет! Что будет! – директор чуть ли не дрожал от ярости. – Посмотришь, что будет! – прошипел он.
– Ну а чего откладывать? – лениво усмехнулся Бидаев.
– А-а, – почти рассвирепел Цанаев. Был конец февраля, здание института почти не отапливается – газ еле горит, все в верхней одежде. Цанаев прямо в кабинете скинул пальто:
– Пошли, пошли, – схватил он за локоть Бидаева, ощущая его природную мощь, от этого еще более раздражаясь. – А ну пошли, я тебе покажу.
Выросший в Москве, никогда, даже в детстве, не дравшийся, интеллигентный Цанаев рвался в бой, понимая, что других аргументов в этом городе у него нет.
В сгущающихся сумерках они обошли здание института, где горами спрессован припорошенный снегом послевоенный хлам, строительный мусор и подбитый грузовик.
Не зная, что делать и как делать, Цанаев скинул пиджак, потом галстук, даже боксерскую позу занял.
– Я вижу, ты серьезно болен, – усмехнулся Бидаев. – Надо мозги вправить, – тут он тоже медленно скинул камуфляжный ватник. Под ним оказался огромный пистолет в кобуре, нож и еще масса непонятного для Цанаева оружия.
– Ну, давай, – дал команду Бидаев.
Цанаев бросился вперед, от удара упал всем телом на разбитые кирпичи, почувствовал сильную боль.
Раздались крики, из-за угла появились сотрудники института. Цанаев только помнил, как Аврора повела его в кабинет, чистила его одежду, мыла испачканные руки. А потом она сама наливала ему чай, нежно ухаживала за ним.
Это внимание Авроры было так приятно, что Цанаев, наверное, еще не раз пошел бы драться. Однако сама Аврора была крайне встревожена:
– С ним, точнее, с ними, нельзя вступать в конфликт. По жизни не отстанут, и не удастся откупиться. Они как попрошайки: раз повод дашь, не отстанут… А вы ведь директор, советник. Референдум на носу. А вдруг кто узнает?
Узнали, причем даже в подробностях.
Через день в администрации Главы на совещании по референдуму Цанаев получил публичную взбучку.
А потом Глава попросил его задержаться и говорил почти то же самое, что и Аврора, правда, и еще добавил:
– Со спецслужбами связываться опасно. Но ты ничего не бойся… А впрочем, честь женщины защищать надо!
– Откуда вы все знаете? – подивился Цанаев.
– Я все и обязан знать, должность такая. А Бидаев должен был рапорт написать… На носу референдум! А ты драку устроил… Так что давай, со своим напарником Бидаевым хочешь-не хочешь, а сдружись, нам порядок нужен.
– Он мой напарник? – удивился Цанаев.
– Называй его, как хочешь – напарник, подельник, друг… но не враг. Нам провокации не нужны. Все в их руках, понял?
Цанаев понял, что помимо своей воли он потихоньку втягивается в политику, то есть ему со всеми необходимо быть политкорректным, но и это не главное, главное, как он стал понимать, живя в полувоенном Грозном, он, сам того не ведая, стал принимать тоже полувоенные, то есть почти полуварварские, методы выяснения отношений – с помощью кулаков. А что, если и у него, как у Бидаева, было бы оружие?
Не успел он об этом подумать, как его вновь вызвали в администрацию – перед ним крепкий, самодовольный молодой человек:
– Для вашей безопасности, ну и чтобы были уверенней, время, понимаете, какое, мы хотим вам выделить табельное оружие.
– Не надо, – категорически отказался Цанаев. – Я и пользоваться им не умею.
– Тогда, может быть, личную охрану? Перед референдумом всякие могут быть провокации.
– Я ученый, – стоит на своем Цанаев. – Больше на провокации не поддамся, – оправдывается он, сам подумал: «До референдума улечу в Москву, к семье».
А ему, словно его мысли читают:
– До окончания референдума никаких командировок, никаких отъездов и разъездов. Все должны быть на местах.