Олдос Хаксли.
Островскачать книгу бесплатно – Очень разумный подход, – прокомментировал Уилл. – Возможно, даже слишком разумный, – сказал мистер Баху. – Вы когда-нибудь пытались внушить здравый смысл маньяку? – Уилл помотал головой. – А вот я однажды попробовал. И он приподнял прядь седых волос, косо падавшую ему на лоб. Чуть ниже линии волос отчетливо проступал неровный шрам, до странности бледный на фоне темной кожи. – По счастью для меня, бутылка, которой он меня ударил, оказалась достаточно хрупкой. – А потом, вновь уложив волосы, он обратился к маленькой медсестре: – Никогда не забывайте, мисс Радха: ничто так не бесит лишенного разума человека, чем попытки вразумить его. Пала – крошечный остров, полностью окруженный двумя миллиардами и девятью сотнями миллионов безумцев. А потому будьте поосторожнее со своим чересчур рациональным образом жизни. В стране сумасшедших нормальный человек никогда не станет королем. – Лицо мистера Баху снова определенно светилось лукавством Вольтера. – Его не коронуют. Его линчуют. Уилл натянуто рассмеялся, а потом тоже обратился к юной медсестре: – Неужели у вас совсем нет кандидатов для лечения в психиатрической больнице? – Почему же? Их столько же, сколько и у вас. Я имею в виду – пропорционально численности населения. По крайней мере так говорится в наших учебниках. – Стало быть, сама по себе жизнь в разумно устроенном обществе ничего не значит? – Для людей, изначально предрасположенных к психозам, не значит. Они уже рождаются уязвимыми для заболевания. Мелкие проблемы, которые нормальный человек едва ли вообще замечает, приводят их к срыву. И мы только сейчас начали приближаться к пониманию, что вызывает предрасположенность к приступам. И учимся распознавать приближение срыва еще до его наступления. А стоит распознать его, как появляется возможность повысить сопротивляемость. Снова профилактика и, как в других случаях, по всем направлениям. – Значит, все-таки родиться в разумном мире полезно даже для потенциальных психов? – Да, а в том, что касается неврозов, мы уже добились значительного прогресса. У вас сейчас неврозом страдает один из каждых пяти или даже четырех. У нас – лишь каждый двадцатый. Тот, кто заболевает, получает лечение – на всех фронтах, а девятнадцать здоровых людей подвергаются профилактике, тоже на всех фронтах. Что еще раз напомнило мне о тех американских докторах. Трое из них были психиатрами, причем один беспрестанно курил сигары и говорил с немецким акцентом. Его выбрали для того, чтобы прочесть нам лекцию. И какую лекцию! – Маленькая медсестра зажала голову между ладонями. – Я никогда не слышала прежде ничего подобного. – О чем же он говорил? – О том, как они лечат людей с невротическими симптомами. Они никогда не атакуют болезнь на всех фронтах. Например, физиологический фронт для них просто не существует. За исключением рта и анального отверстия, их пациент словно вообще не имеет тела. У него нет организма, он родился без своего особого телосложения и без темперамента. У него есть только два конца пищеварительной системы, семья и психика. Но какую психику они рассматривают? Очевидно, что не сознание в целом, не сознание, каким оно является в действительности. Как могут они не принимать во внимание анатомии, биохимического состава и физиологии вообще? Мозг отделяется от тела – и только на этом фронте они ведут свою атаку. Но даже не по всему этому фронту. Мужчина с сигарами постоянно говорил о подсознании. Но все, на что они обращают при этом внимание, – это негативное подсознательное, тот мусор, от которого люди хотят избавиться, пряча его глубоко в подвале. И ни слова о позитивном подсознательном. Не предпринимается никаких попыток помочь пациенту открыться для приятия в себя жизненной энергии или Естества Будды. Они не учат его правильному восприятию повседневного бытия. Вы же знаете: «Здесь и сейчас, парни! Внимание». – Она имитировала голоса майны. – Эти люди позволяют несчастному невротику барахтаться в укоренившихся дурных привычках, которые никогда не позволяют им целиком жить в настоящем времени. Все это чистой воды идиотизм! Хотя человека с сигарами даже это не может оправдать. Нет, он не идиот. Он умен, весьма умен. А тогда это не просто идиотизм. Здесь есть элемент добровольности, устремлений самого пациента – как напиться или заставить себя верить в полную ерунду только потому, что о ней говорится в Священном Писании. И посмотрите, что у них считается нормой. Трудно поверить, но для них человек нормален, если способен на оргазм и приспособление к обществу, в котором живет. – Юная медсестра снова сжала голову между ладонями. – Невероятно! Их не волнует, к чему приводят оргазмы пациента. Они не интересуются особенностями его чувств, мыслей, мировосприятия. И кстати, об обществе, к которому ты должен уметь адаптироваться. Это свихнувшийся мир или здоровый? И даже если он в достаточной степени здоров, разве нормально, что каждый должен совершенно одинаково и полностью приспособиться к нему?С очередной загадочной улыбкой посол сказал: – Кого Бог хочет уничтожить, он первым делом лишает разума. Или в качестве альтернативы, которая гораздо более эффективна, он сначала наделяет его здравым смыслом. – Мистер Баху поднялся и подошел к окну. – За мной прибыл автомобиль. Я должен вернуться в Шивапурам за свой рабочий стол. – Он повернулся к Уиллу и обратился к нему с долгой и цветистой прощальной речью, но потом отключил в себе посла: – Не забудьте написать письмо. Это очень важно! – Заговорщицки улыбнувшись, он потер большим пальцем руки о два других, словно отсчитывая невидимые купюры. – Слава богу, – сказала маленькая медсестра, когда он ушел. – В чем он провинился? – спросил Уилл. – Обычные мужские дела? – Предлагать деньги той, с кем хочешь переспать, но она этого не желает. А потому повышать и повышать предложенную сумму. Так принято в стране, откуда он прибыл? – Это у них древний обычай, – заверил ее Уилл. – Могу только сказать, что мне он не понравился. – Заметно. Но есть другой вопрос. Что у вас было с Муруганом? – А почему вы спрашиваете? – Из любопытства. Я понял, что вы встречались с ним прежде. Это было, когда он два года назад остался здесь без надзора матери? – Откуда вы знаете? – Мне напела об этом одна маленькая птичка. Хотя нет, вру, птица была очень больших размеров. – Рани! В ее устах все превратилось, должно быть, в Содом и Гоморру. – К несчастью, меня не посвятили в самые пикантные детали. Смутные намеки – больше я от нее ничего не услышал. О том, например, как некая перезрелая Мессалина давала уроки любви невинному мальчику. – И как же он нуждался в подобных уроках! – А еще речь шла о слишком рано повзрослевшей и развращенной девушке его возраста. Сестра Аппу рассмеялась. – Вы с ней знакомы? – Этой развращенной девушкой была я сама. – Вы? Рани известно об этом? – Муруган изложил ей факты, не называя имен. За что я должна быть благодарна ему. Понимаете, я действительно повела себя очень плохо. Потеряла голову из-за того, кого на самом деле не любила, и глубоко ранила действительно любимого человека. Как я могла быть настолько глупа? – Сердцу порой не прикажешь, – сказал Уилл, – как и гормонам. Они надолго замолчали. Уилл доел остатки холодной вареной рыбы и овощей. Сестра Аппу подала ему тарелку с фруктовым салатом. – Вы никогда не видели Муругана в белой сатиновой пижаме, – сказала она. – Я много потерял? – Вы себе не представляете, как он красив в белой сатиновой пижаме. Человек просто не имеет права быть таким красивым! Это граничит с неприличием, не говоря уже о том, что дает незаслуженные преимущества. Увидев его в той белой сатиновой пижаме, произведенной лучшей европейской фирмой, она потеряла голову окончательно. Потеряла настолько, что два месяца была сама не своя – превратилась в дурочку, бегавшую за человеком, который ее терпеть не мог, и отвернувшись от юноши, серьезно влюбленного в нее, кого она и сама прежде очень любила. – И у вас получилось что-то серьезное с юнцом в пижаме? – поинтересовался Уилл. – Мы даже добрались до постели, – ответила она. – Но стоило мне начать целовать его, как он выпрыгнул из постели и заперся от меня в ванной. И не выходил, пока я не подала ему через окошко пижаму и торжественно не пообещала больше к нему не приставать. Сейчас я уже могу посмеяться над этим, но тогда, скажу я вам, тогда… – Она помотала головой. – В то время это стало для меня подлинной трагедией. Должно быть, по моему виду они догадались, что происходило. Молодая да ранняя, развращенная девица явно не справлялась. Ему были необходимы регулярные уроки. – Конец истории мне известен, – сказал Уилл. – Юнец пишет письмо матери, та мчится домой и срочно увозит его в Швейцарию. – Да, они вернулись только месяцев шесть назад. Хотя почти половину времени проводят и сейчас на Ренданге в гостях у тетки Муругана. Уилл чуть не обмолвился о полковнике Дипе, но вовремя вспомнил обещание, данное Муругану, и промолчал. Из сада донесся свист. – Прошу прощения, – сказала маленькая медсестра и подошла к окну. Потом радостно улыбнулась и помахала рукой. – Это пришел Ранга. – Кто такой Ранга? – Тот самый мой друг, о котором я упоминала. Он хотел бы задать вам несколько вопросов. Можно впустить его на минутку? – Конечно. Радха снова повернулась к окну и сделала приглашающий жест. – Это означает, как я понимаю, что белая сатиновая пижама уже забыта? Она кивнула. – К счастью, трагедия оказалась всего в одном действии. Я взялась за ум так же быстро, как лишилась его. А когда это случилось, Ранга вновь оказался рядом, все такой же любящий и терпеливый. Дверь распахнулась, и худощавый молодой человек в кедах и шортах цвета хаки вошел в комнату. – Ранга Каракуран, – представился он, пожимая Уиллу руку. – Если бы ты явился на пять минут раньше, – сказала Радха, – то имел бы удовольствие встретить мистера Баху. – Он был здесь? – Лицо Ранги исказила гримаса отвращения. – А чем уж он настолько плох? – спросил Уилл. Ранга перечислил пункты обвинения: – А: он нас ненавидит. Б: это безжалостный шакал полковника Дипы. В: неофициально представляет в стране все мировые нефтяные гиганты. Г: этот старый козел пытался ухлестывать за Радхой. И Д: он разъезжает по острову с лекциями о необходимости религиозного возрождения. Даже опубликовал книжку об этом, снабдив предисловием чуть ли не профессора факультета теософии Гарвардского университета. Все это часть злонамеренной кампании против независимости Палы. Дипа словно выпрашивает у Бога алиби. Почему преступники не могут честно заявить о том, что задумали? Но нет, им нужно замаскировать свои планы под идеалистическим словоблудием, от которого меня тошнит. Радха протянула руку и трижды резко дернула его за ухо. – Ах ты ж, маленькая… – начал он злиться, но тут же его настроение сменилось, и зазвучал смех. – Ты, разумеется, права, – сказал он. – И все равно могла бы тянуть не так больно. – Вы всегда так поступаете, если он начинает слишком кипятиться? – спросил Уилл. – Когда начинает кипятиться по пустякам и не вовремя. Или из-за того, что изменить не в его силах. Уилл повернулся к юноше. – А вам приходится когда-нибудь таскать ее за уши? Ранга снова рассмеялся. – Мне доставляет больше удовольствия отшлепать ее по одному месту, – ответил он. – Но, увы, она редко дает мне повод. – Следует ли это понимать так, что она более выдержана, чем вы? – Более выдержана? Я скажу вам без обиняков: она чрезмерно разумна. – В то время как вы просто находитесь в пределах нормы? – Не совсем. Мой баланс сдвинут чуть левее центра. – Он помотал головой. – Иногда я подвержен приступам жуткой депрессии. Сам себе кажусь ни на что не годным человеком. – Хотя на самом деле, – вмешалась Радха, – он настолько хорош, что ему выделили стипендию для изучения биохимии в университете Манчестера. – А что вы делаете, когда на него находит черная меланхолия, ощущение своей бездарности? Дергаете за уши? – Это, конечно, тоже, – ответила она. – Хотя есть… Есть, скажем так, другие средства. Она посмотрела на Рангу, Ранга посмотрел на нее, и оба прыснули со смеху. – Понятно, о каких средствах речь, – сказал Уилл. – Вполне естественные методы. Но, принимая во внимание отношения между вами, – продолжал он, – неужели Ранга рад перспективе уехать с Палы на пару лет? – Не слишком, – признал Ранга. – Но он должен уехать, – твердо сказала Радха. – А он будет счастлив, оказавшись там? – задался вопросом Уилл. – Как раз об этом я и собирался расспросить вас, – сказал Ранга. – Что ж, скажу сразу: климат вам не понравится, еда придется не по душе, вам будет не по вкусу шум и запахи большого города, как и его архитектура. Но могу гарантировать, что учиться будет интересно, и, возможно, вас удивит, как много вы встретите приятных в общении людей. – А что по поводу девушек? – спросила Радха. – Какой ответ вы желаете от меня услышать? – спросил он. – Утешительный или правдивый? – Только правдивый. – А правда, моя дорогая, заключается в том, что Ранга будет пользоваться бешеным успехом. Десятки девушек посчитают его совершенно неотразимым. И некоторые из них будут сами очаровательны. Как вы себя почувствуете, если он не устоит перед искушением? – Буду только рада, что ему хорошо. Уилл обратился к Ранге: – А вы будете тоже довольны, если она тем временем найдет утешение в объятиях другого паренька? – Хотел бы быть, – ответил он. – Но буду ли? Этого я пока не знаю. – И вы не возьмете с нее клятвы хранить верность? – Я не стану заставлять ее ни в чем клясться. – Хотя она ваша девушка? – Она девушка, которая принадлежит только самой себе. – А Ранга – самому себе, – поддержала его маленькая медсестра. – Он волен делать то, что ему нравится. Уилл вспомнил клубнично-розовый альков Бабз и громко расхохотался. – Но прежде всего он волен делать то, что ему не нравится. Он переводил взгляд с одного юного лица на другое и видел, что на него смотрят с изрядным удивлением. Пришлось ему сменить и тон, и улыбку. – Простите, я совершенно забыл, – сказал он, – что среди вас есть человек сверхъестественно нормальный, а другой с легким сдвигом влево от центра. А потому вам никак не понять, о чем толкует этот умалишенный пришелец из внешнего мира. – И, не оставив им времени на возражения, спросил: – Скажите лучше, как давно… – Он прервался. – Вероятно, это слишком нескромный вопрос, и если это так, велите мне не совать нос в чужие дела. Но мне из чисто антропологического интереса хотелось бы знать, как давно продолжается ваша дружба? Сколько лет вы уже дружите? – Вы имеете в виду, сколько лет мы просто дружим… или как давно стали любовниками? – спросила юная медсестра. – И то и другое, раз уж мы заговорили об этом. – Дружим мы с раннего детства. А спим вместе – если забыть тот жалкий эпизод с белой пижамой – с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать с половиной, а ему – семнадцать. Где-то года два с половиной. – И никто не возражал? – С какой стати кому-то было возражать? – И действительно, с какой стати? – эхом повторил Уилл. – Но факт остается фактом, что в той части мира, где живу я, возражал бы почти каждый. – А если бы речь шла о двух юношах? – спросила Радха. – Теоретически это было бы еще более предосудительно. Но на практике… Просто представьте себе, что происходит, когда пять или шесть сотен почти взрослых подростков запирают вместе в пределах одного интерната. У вас происходит что-нибудь подобное? – Ну разумеется. – Признаться, я удивлен. – Удивлены? Чем же? – Тем, что мальчикам разрешается влюбляться не только в девочек. – Но одна форма любви не исключает другой. – И обе полностью узаконены? – Естественно. – А потому никто не возмутился бы, узнай он, что Муругана интересует другой юноша в пижаме? – Нисколько, при условии, что между ними складывались бы добрые отношения. – Но к сожалению, – сказала Радха, – его мать так над ним поработала, что его не мог интересовать никто, кроме нее самой. Ну и самого себя, разумеется. – Никаких мальчиков? – Может быть, сейчас. Я просто не знаю. А в дни нашей с ним близости у него не было никого во всей вселенной. Только Мамочка, мастурбации и Высшие Наставники. Только джазовые пластинки, спортивные автомобили в журналах и гитлеровские идеи стать Великим Вождем, превратив Палу в то, что он называет Современной Державой. – Три недели назад, – подхватил ее рассказ Ранга, – они с Рани были во дворце Шивапурама. И пригласили группу студентов университета прийти и послушать идеи Муругана – о нефти, об индустриализации, о телевидении, о вооружениях и о так называемом Духовном Крестовом Походе. – Ему удалось обратить кого-то в свою веру? Ранга помотал головой: – Для чего нам менять нечто щедрое, доброе и бесконечно интересное на суррогат, который плох, скуден и скучен? Мы не чувствуем необходимости в ваших скоростных катерах или в телевидении. А еще меньше нужны нам ваши войны, революции, ваши возрождения и политические лозунги, весь метафизический нонсенс, который слышен повсюду – от Рима до Москвы. Вы слышали когда-нибудь о Майтхуне? – спросил он. – Нет. А что такое Майтхуна? – Тогда лучше будет начать с истории вопроса. – И с педантизмом вчерашнего студента, которому поручили прочитать лекцию о том, что он сам узнал совсем недавно, он углубился в рассказ: – Буддизм пришел на Палу примерно тысячу двести лет назад, и пришел не с Цейлона, как легко можно было бы предположить, а из Бенгала, причем позже проникал через Бенгал уже непосредственно из Тибета. Результат: мы относимся к махаянистам, и наш буддизм пронизан различными тантрами. Вам знакомо понятие Тантры? Уиллу пришлось признать, что он имеет и об этом весьма смутное представление. – Сказать вам правду, – продолжал Ранга, и смех прорвался сквозь напускную маску педантизма, – я на самом деле знаю об этом едва ли больше вас. Тантра – необъятное понятие, и по большей части, как я догадываюсь, оно состоит из древнего вздора и суеверий, в которые нам нет нужды вдаваться. Но в основе лежит твердое и разумное основание. Если вы тантрист, вы не отвергаете внешний мир и не отрицаете его ценности, не пытаетесь погрузиться в нирвану, укрывшись от реальной жизни, как поступают представители Южной школы. Нет, вы принимаете мир, но используете его. Применяете все, что делаете в нем, все, что с вами происходит, все, что вы видите и слышите, осязаете и пробуете на вкус с единственной целью – освободить свою личность из тюрьмы собственной ограниченности. – Звучит привлекательно, – заметил Уилл тоном сдержанного скептицизма. – Но все это разговоры. – Нет, за этим стоит гораздо большее. И как раз здесь заключается разница между вашей философией и нашей. – Юный педантизм сменился на столь же юный пыл прозелита. – Западные философы, причем даже лучшие из них, всегда не более чем великолепные мастера излагать свои мысли. Восточные мудрецы очень часто плохие ораторы и писатели, но это не имеет значения. Не в словах заключен смысл. Их философия прагматична и применима в жизни. Она подобна философии современной физики – только совершаемые операции чисто физиологические, а результаты трансцендентальны. Ваши метафизики, скажем, объясняют природу человека и вселенной, но не дают своим сторонникам возможности проверить свои объяснения на практике. Когда же мы делаем некое заявление, то прикладываем список упражнений для проверки достоверности того, о чем мы говорим. Например, «Тат Твам Ази» («Ты есть То» – то есть в тебе заключен Бог) – в этом заключен сам дух нашей философии. «Тат Твам Ази», – повторил он. – Звучит как метафизический постулат, но на самом деле имеется в виду психологический опыт и упражнения, путем которых подобный опыт может пережить каждый. Они описаны нашими философами. И любой, кто найдет в себе достаточно сил и желания проделать эти упражнения, может на себе проверить справедливость тезиса «Тат Твам Ази». Подобные упражнения называют то йогой, то дхьяной, то дзен, а в некоторых особых обстоятельствах – майтхуной. – И это возвращает нас к изначальному вопросу. Что такое майтхуна? – Быть может, лучше спросить об этом Радху? Уилл повернулся к маленькой медсестре: – Так что это? – Майтхуна, – ответила она серьезно, – это йога любви. – Священная или общедоступная? – Не вижу разницы. – В том-то и дело, – вставил реплику Ранга. – Когда занимаешься майтхуной, банальное становится сакральным. – «Buddhatvan yoshidyonisansritan», – процитировала девушка. – К черту ваш санскрит! Что это значит? – Как бы ты перевел Buddhatvan, Ранга? – Буддоподобие, Буддообразие. Познание бога. Радха кивнула и снова повернулась к Уиллу: – Это значит, что Буддоподобие заключено в yoni[34]34
– В йони? Уилл вспомнил, как покупал маленькие каменные эмблемы Вечной Женственности на сувениры девушкам в офисе у горбатого уличного торговца в Бенаресе. Восемь анн за черную йони, двенадцать – за еще более священный образ йонилингам. – В буквальном смысле в йони? – спросил он. – Или только метафорически? скачать книгу бесплатно |