скачать книгу бесплатно
Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой
Грейс Келли
Уникальная автобиография женщины-эпохи
13 сентября 1982 года автомобиль княгини Монако не вписался в крутой поворот горной дороги и сорвался в пропасть с 40-метровой высоты. Ее дочь принцесса Стефания отделалась ушибами, а сама ГРЕЙС КЕЛЛИ скончалась на следующий день, не приходя в сознание… Первая красавица Голливуда, обладательница «Оскара», любимая актриса Альфреда Хичкока, свою главную и самую трудную роль она блистательно сыграла не в кино, а в реальной жизни, став принцессой Монако, женой князя Ренье III и матерью троих детей, к которым и обращена эта книга.
Как нелюбимому ребенку превратиться в голливудскую звезду? За что Хичкок называл ее ВУЛКАНОМ ПОД СНЕГОМ и какие бури страстей бушевали под маской ее внешней холодности? Почему Грейс с мужем не любили вспоминать свою свадьбу и не смотрели свадебных фотографий? Чего ей стоило отказаться от кинокарьеры и как «венценосной домохозяйке» в 50 лет оставаться иконой стиля? Правда ли, что «богатые тоже плачут», и каково «жить в аквариуме», на виду у всего мира, соблюдая тысячи правил этикета и не имея возможности вырваться из «золотой клетки»?.. Отвечая на самые сокровенные женские вопросы, эта исповедь позволяет заглянуть в душу прекраснейшей принцессы XX века.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Грейс Келли
Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой
© Павлищева Н., перевод с англ., 2012
© ООО «Яуза-пресс», 2012
* * *
Придется взяться за перо и бумагу…
Из великолепной троицы – Каролины, Альбера и Стефании – Ренье больше занимался воспитанием сына, когда тот подрос, а дочерей баловал. Об Альбере все говорят как об ответственном, серьезном и одновременно очень доброжелательном юноше, прекрасном наследнике престола. Дочерей ругают за избалованность и вседозволенность. Считается, что в первом заслуга Ренье, во втором – вина моя, будто я не учила Альбера ответственности, а Ренье не потакал Каролине и особенно Стефании. Где в этом мире справедливость?! Приходится признавать, что присутствует не всегда. Что делать? Как «что»? Жить дальше!
Когда-то, когда Стефания была маленькой, я в сердцах укорила ее, что она меня не слушается. Дочь внимательно посмотрела и вдруг ехидненько поинтересовалась, всегда ли я слушалась свою маму.
– Конечно! Уж я-то слушалась всегда, – ответила я с чистой совестью, потому что о непослушании Ма Келли невозможно было даже подумать. – Уж я-то была послушной…
– Да? А бабушка сказала, что если бы ты ее слушала, то не натворила бы в жизни столько глупостей.
Я с трудом проглотила вставший в горле ком.
– Это она тебе сказала?
– Нет. Но я слышала. А какие ты натворила глупости, мама?
– Подрастешь, расскажу. Видишь, к чему приводит непослушание…
Я зря пыталась перевести разговор на педагогические проблемы, моя младшая дочь никогда за словом в карман не лезла. Глаза немедленно прищурились снова, и последовал еще один каверзный вопрос, после которого я поняла, что Стефанию оставлять рядом с бабушкой крайне опасно, она все слышит и все запоминает, а Ма Келли не всегда думает, что говорит рядом с ребенком. Подозреваю, что моя мама вообще не считает детей способными реагировать на взрослые слова, кроме тех, что произнесены приказным или нравоучительным тоном.
– Да? А тетя Берта сказала, что если бы ты слушалась, то вообще ничего путного не достигла бы, как тетя Бетти.
– Кто такая тетя Берта?
Господи, чего еще она набралась?! Я представила себе картину: Стефания играет с куклами в сторонке, делая вид, что поглощена игрушечными проблемами, но ушки на макушке, а Ма Келли, привыкшая к тому, что я молча возилась, не задавая лишних вопросов и не вмешиваясь в беседу взрослых, откровенно делится своими вовсе не предназначенными для слуха моей дочери откровениями. Стефания – не я, она если услышала, то запомнила, а если запомнила, то неудобные вопросы обязательно задаст.
– Не знаю, – беззаботно пожала плечами дочь, не желая отвлекаться на личность какой-то там тети Берты. – А чего ты путного достигла?
– Я стала лучшей актрисой года, получила высшую награду – «Оскара».
Зря расслабилась, стараясь поднять в глазах дочери свой почти упавший авторитет, последовал новый каверзный вопрос:
– Потому что не слушалась?
– Потому что много работала!
Я уже почти проклинала себя за то, что завела разговор о послушании. С детьми нельзя быть нечестными, своей правдивостью они легко могут загнать в тупик любого взрослого. Если только он не предпочтет огрызнуться: «Не твоего ума дело!» Я никогда не огрызалась, а потому в тупике бывала часто.
Однажды попробовала огрызнуться еще в разговоре с Каролиной. Ее реакцией была насмешка:
– Просто ты не знаешь, что ответить.
И это у четырехлетнего ребенка!
Мы учим детей и сами учимся (или не учимся) у них.
Стефания почесала переносицу и вдруг объявила:
– Неправда. Линн тоже много работает, но ей не дали никакого «Оскара»!
На всякий случай я не стала уточнять, кто такая Линн.
– «Оскар» – награда для тех, кто создает кино. Чтобы сделать хорошее кино, кроме трудолюбия, нужно иметь еще и талант.
И снова дочь показала, что не так уж плохо разбирается в жизни, несмотря на свой совсем небольшой возраст:
– Папа говорил, что ты талантливая.
Слава богу, хоть папа оказался на высоте. За это следовало отблагодарить.
– Папа тоже талантливый.
В ответ новый перл:
– Нет, он сказал, что он бездарь по сравнению с тобой.
– Только в создании кино! Зато он прекрасно разбирается в другом, в чем я ничего не смыслю. Папа очень талантливый и совершенно замечательный.
На этом дискуссия закончилась, потому что дочь была согласна. Дальше разговор перешел на менее опасные темы вроде предстоящей поездки в горы, чтобы покататься на лыжах и санках.
Действительно, что было бы, не слушайся я родителей с самого начала, как сестры, или наоборот, слушайся их во всем и всегда?
Одно знаю точно – я ни за что не стала бы супругой Ренье, то есть принцессой Монако и матерью вот именно этих троих сокровищ. И муж был бы, и дети, но только другие. А вот «Оскара» не было бы наверняка, как и актерской карьеры.
Так хорошо или нет, что не во всем слушалась своих строгих родителей и что, вообще-то, слушалась?
У Каролины никак не получалось поговорить с отцом. Трудно ожидать от девочки-подростка моего спокойствия, да и Каролина совсем другая. Ренье раздражался, злился, кричал, все заканчивалось обидами, слезами и полным непониманием.
Они нашли выход – Каролина стала писать отцу письма!
Это замечательный выход, потому что за письменным столом, как и во время своих любимых занятий, Ренье совсем иной. К тому же он прекрасно владеет эпистолярным жанром, более талантливого автора многостраничных посланий найти трудно. Переписка значительно улучшила положение дел, а о взаимопонимании и говорить нечего.
У меня не получается разговор со Стефанией. Нет, я не злюсь и не кричу, хотя Стефания не всегда сдержанна. Но она не слышит меня. Слушает, вернее, делает вид, что слушает, но не слышит. Хороший способ «спорить» – молча кивать, словно поддакивая, но при этом не воспринимать ни слова. Легче, когда дочь не кивает, а возражает, дергает плечом, фыркает, грубит, тогда я хотя бы вижу ее реакцию. Но Стефания научилась помалкивать, кто-то подсказал. Такая тактика помогает избежать открытых споров и ссор, дочь молча кивает и делает все по-своему.
Как к ней пробиться? Как объяснить, что я вовсе не желаю ограничивать ее свободу, просто свобода и вседозволенность – не одно и то же.
Пришла мысль попробовать написать. Проблема в том, что переписку с отцом Каролина начала сама, а поскольку инициатива была ее, читала все письма Ренье. Будет ли Стефания читать мои? Сомневаюсь. Пробежит глазами несколько первых строк и бросит в сторону. К тому же я не Ренье, у меня таланта к эпистолярному жанру не замечено.
Значит, нужно попытаться найти такой стиль изложения, чтобы девочка заинтересовалась.
Вот я и подумала, что, прежде чем писать дочери, нужно привести в порядок собственные мысли. Что я могу сказать Стефании, которая ищет свой путь в жизни? Чему могу ее научить я? Приводить себя в пример нельзя, не потому что плохая, а потому что далеко не все, что было в жизни со мной и не все в моем собственном опыте, может быть приведено в качестве примера для юной девушки.
Если Стефании честно рассказать, как в детстве ее маму просто не замечали собственные родители или как ни во что не ставили мои успехи, не повлияет ли это на ее отношение к бабушке? Хотя Ма Келли уже все равно, она примирилась с миром, уйдя в полусонное «растительное» состояние. Бегство от жизни? Наверное. Мама привыкла, что все в окружающем мире происходит по ее воле и с ее благословения, она точно знала, что правильно, а что нет, как поступить в том или ином случае, что сказать и даже подумать. Она чувствовала ответственность за своих детей и воспитывала нас так, чтобы никто не мог сказать, что Ма Келли «недоработала».
Кажется, надо попробовать хоть раз в жизни открыть глаза и посмотреть на семью Келли без розовых или зеленых, как в «Волшебнике из страны Оз», очков. Собственно, цветные очки я давно сняла, но вот глаза открыть до сих пор боюсь. Что толку снимать цветные стеклышки, если глаза зажмурены?
Набрать воздуха побольше и… словно в холодную воду с разбега.
Итак, семья Келли без прикрас.
Если почитать сотни написанных обо мне статей и множество выпущенных биографий, покажется: свадьба с Ренье поделила мою жизнь пополам. До нее я была просто актрисой, пусть и с «Оскаром», просто американкой, пусть и дочерью состоятельных родителей, просто женщиной, пусть и красивой. После я вдруг превратилась из Золушки в принцессу в прямом и переносном смысле этого слова. Получила немыслимое количество всяких титулов, несметные богатства короны (?) и стала одной из красивейших женщин теперь уже Европы.
Не буду сейчас размышлять о том, откуда вдруг взялась красота за несколько дней, если ее не было раньше, и о богатстве тоже не буду, потому что давным-давно жила на собственные средства, а титулы мало что прибавляют человеку, если он пуст сам по себе. А вот подумать о делении стоило бы. Свадьба и впрямь поделила мою жизнь на «до» и «после».
«До» я действительно была стопроцентной американкой, воспитанной американскими родителями в американском духе, умеющей взять себя в руки и добиться желаемого, загнав скромность в дальний угол души и закрыв там на большой-большой замок. Горжусь, что ради этого никогда не становилась наглой и не торговала собой, но упорства и настырности мне всегда хватало. Я была (и остаюсь) Келли до мозга костей.
А стала Гримальди? Нет, не стала. Я стала женой любимого человека, которого в тот момент практически не знала, родила обожаемых детей, сделала все, чтобы маленькое государство, которое мы с Ренье возглавляем, процветало, постаралась наладить отношения со всеми монегасками. Но в душе я осталась Келли.
Что такое «Келли»?
Сначала обо мне самой.
Стефания могла бы сказать, что прекрасно знает о матери все, что только можно знать. С одной стороны, это верно, потому что мельчайший факт наших с Ренье биографий выведан, обсужден и растиражирован, а уж с того времени, как мы стали мужем и женой, и вовсе каждый чих и вздох занесен в регистрационную книгу.
Но ведь, кроме поступков, есть еще мысли, а в свою голову я не допускала никого даже в детстве. Стоит ли допускать сейчас? Я и не допускаю, безусловно, из всего написанного будет отобрано только то, что можно и нужно позволить прочитать. Именно поэтому спешу, прикрываясь головной болью, как ширмой, чтобы никто не сунул любопытный нос в записи.
Нет, это вовсе не потому, что не доверяю близким или пытаюсь солгать им, я должна сначала сама разобраться, что в моей жизни получилось так, а что не так и что или кто тому виной. Это тем более важно, когда у детей уже своя взрослая жизнь и они начинают повторять мои ошибки (удивительно, ведь воспитаны иначе, неужели не в воспитании дело, а в натуре?), а у меня самой поменялись приоритеты, я пытаюсь создать для себя новую, наполненную другими, чем прежде, заботами.
А еще… я не уверена, что моя дочь интересуется нашими с Ренье биографиями. Сейчас модно не принимать всерьез «стариков», даже если эти старики еще молоды.
Я раз и навсегда запретила себе и всем, кто со мной общается, обсуждать и осуждать Келли. Келли – это святое, это неприкосновенно. Почему? Не знаю, это как основа мирозданья, стоит поколебать один кирпичик, может обрушиться само здание.
Я родилась и сложилась как человек в стенах «крепости» под названием «образцовая семья Келли», а то, что в результате пошла своим путем и тем более позволила идти таковым своим собственным детям, скорее результат недогляда со стороны моих родителей. Так, может, неплохо, что меня не замечали, что я была «лишним» ребенком в семье?
Какой прогресс – не прошло и полувека, как я сама себе (пусть шепотом и только в личных записях) разрешила покритиковать Келли! Еще через полвека рискну сказать об этом вслух.
Нет, я не права, это не критика, а попытки понять, что именно в отношении ко мне родителей и сестер пошло на пользу, а что нет. Разобраться нужно, чтобы осознать, что из моего собственного отношения к своим детям помогает им, а что мешает. Благородная цель или попытка оправдать критику? Боюсь, что велика примесь второго. Выпорхнув много лет назад из семьи, я все еще завишу от нее морально, все еще боюсь, что отец подслушает мои мысли и мои робкие попытки хотя бы подумать: «Папа, ты не прав!» Отца давно нет на свете, но я все равно равняюсь на его строгую (и не всегда справедливую) оценку. Но лучше так, чем не спрашивать с себя совсем.
Чего я больше всего боюсь? Нет, не того, что Стефания станет относиться к Ма Келли или к Пегги иначе, ей почти наплевать, а того, к чему меня приведет эта честность в разговоре с самой собой.
Разговаривать с собой трудней всего, потому что быть до конца честной не получается. Себя всегда стремишься оправдать. Да, я поступила не очень хорошо, совершила ошибку или даже небольшую подлость, но ведь это не из злых побуждений! Так получилось… хотела как лучше… не ожидала… в душе-то я хорошая… и подлость эта – вовсе не подлость, а всего лишь маленькая подлючесть, крошечная такая гадость… А если результат получился удручающий, так я же не ожидала…
Стало даже интересно – словно наблюдаешь за собой со стороны. Сумею ли я сама с собой поговорить честно, даже зная, что этого никто не увидит и не прочтет? Если только так… А потом кое-что выписать или суммировать для Стефании. Правильно, ей ни к чему знать все не только о Ма Келли, но и собственной матери тоже.
Почему я стала актрисой? Да потому, что иначе не стала бы никем вообще! Дело не в актерском даровании, я была таковой задолго до Академии актерского мастерства и своих первых ролей на большой сцене или в кино. Этой актерской технике меня научили в Нью-Йорке и Голливуде, а играть приходилось всегда, с самых малых лет.
Чтобы понять это, нужно знать нашу семью – Келли.
Сейчас модно писать мемуары. Наверное, их было модно писать всегда, каждый, кто доживал до определенного возраста и встречался в своей жизни с интересными людьми, считал необходимым рассказать об этом человечеству. Это правильно, я тоже встречалась со многими интересными людьми, но ведь, описывая эти встречи, сначала пришлось бы рассказать о себе самой. Моя биография и без меня подробно расписана по месяцам, кажется, упомянуты даже дни недели, когда я впервые сделала первый шаг (хотя кому об этом вспоминать, мои родители вряд ли зафиксировали в памяти столь неприметное для них событие, я же не Пегги или Келл) или когда снялась для первой рекламы.
Это либо давно известно, либо вовсе не интересно.
Другое дело – биография моего отца. Мне очень хотелось бы написать ее, я обожала и обожаю своего папочку, которого, к сожалению, мы уже потеряли. Ничто, никакое его предвзятое ко мне отношение, никакие нелюбовь и равнодушие не могут ослабить эту любовь. Я Келли, и этим все сказано. Я могла поменять имя, фамилию, гражданство, изменить свой статус, вкусы, даже внешность, но я не могла отказаться от двух вещей – от своей веры (я добрая католичка, и никто в этом не может усомниться!) и от любви к папе.
Даже если он сам не считал меня в полном смысле своей дочерью (не физически, а по духу, поскольку в его глазах я была «слабачкой»), то я все равно полностью его дочь.
Поэтому если я и решусь написать мемуары, то это будет история жизни и успеха (но никак не ошибок!) моего отца, и разве только в качестве приложения – коротко моя собственная биография, как иллюстрация, чего может достичь тот, кого воспитал ТАКОЙ отец.
Я много лет категорически пресекала любые попытки обсудить и тем более осудить принципы семьи Келли, даже сама с собой никогда не осуждала. Сейчас готова (но только для себя!) попытаться понять, что же такое получила и чего недополучила от отца, чего мне не хватало, что мешало и что было обидным.
Это маленькая ложь, потому что я всю жизнь знала, чего мне не хватает, что мешает и что очень обидно. Невнимание со стороны отца. Это все. Остальное просто вытекало из этого невнимания.
Я для папы не существовала, была почти пустым стулом, на который можно сесть, не заметив лежащего котенка. Но я никогда не винила в этом самого папу, всегда только себя, ведь я не оправдывала его надежд, не была настоящей Келли. Вот Пегги и Келл – другое дело.
Джон Брендон Келли, которого все звали Джеком, был образцовым американцем. Если бы кому-то пришло в голову поставить статую настоящего американца и сопроводить ее соответствующей надписью, следовало бы лепить фигуру с моего отца и в описании привести его биографию.
Джек Келли на 90 % сделал себя сам. Остальные 10 – всего лишь физическая плоть, которую он получил при рождении. Плоть, которая могла стать ничем, могла превратиться в гениального писателя, как его брат Джордж Келли, но стала Джеком Келли, пожалуй, одним из самых заметных людей Филадельфии первой половины ХХ века.
Интересно, что в нашем представлении папа существовал всегда отдельно даже от собственной семьи – родителей и братьев. Джек Келли сам по себе, он всегда сам. Сам решал, что ему нужно, чего хочет добиться и как поступить. Мы обожали братьев отца – добродушного толстяка дядюшку Уолтера, у которого для нас всегда были подарки и полные карманы конфет (за что мама ругала Уолтера), а я особенно дядю Джорджа – рафинированного красавца-писателя, лауреата Пулитцеровской премии и актера, кстати. Были еще серьезные дяди Патрик и Чарльз, а вот тетю Грейс, в честь которой меня назвали, она была актрисой, я никогда не видела. Дядюшка Уолтер – тоже бывший актер…
Они все Келли, но мне всегда казалось, что папа – Келли в гораздо большей степени, чем его братья и сестры.
Отец был одним из десяти отпрысков Келли, приехавших из Ирландии, из графства Мейо, с большими дырками в карманах и твердым намерением «выбиться в люди». Район Ист-Фолс в Филадельфии и сейчас чистенький, но небогатый, а тогда выглядел еще скромней. Несмотря на это, Ист-Фолс прекрасное место, и никто не убедит меня в ином!
Джек Келли не был «рыжим ирландцем», он был высок, красив и безумно напорист. Отцу пришлось очень трудно в детстве и юности, потому он особенно гордился тем, что смог пробиться наверх и сам заработать свои миллионы. В девять лет Джек был вынужден после уроков подрабатывать на фабрике, чтобы вносить свой вклад в семейную копилку. Я так и не удосужилась поинтересоваться, что он делал на ковроткацкой фабрике, наверное, что-то подносил.
Крепкий, высокий, сильный, он казался старше своих лет да и вел себя как взрослый. С двенадцати лет Джека Келли в школе больше не видели, он бросил учебу и перешел на работу к старшему брату, чтобы научиться профессии каменщика. Удивительно, но даже в таком возрасте отец осознавал, что быть каменщиком вовсе не намерен, а работа нужна только для заработка и изучения всей организации и тонкостей строительства.
Дядя Джордж частенько насмехался над папой, говоря, что мозолистые руки у него вовсе не от мастерка каменщика, а от занятий спортом, а школу он бросил просто потому, что учиться лень. Семья Келли к тому времени давно не бедствовала, дедушка сумел хорошо заработать на продаже страховок и имел возможность выучить своих детей, по крайней мере, в школе. Дядя Джордж школу окончил, и никто не гнал его ни на ковровую фабрику, ни на стройку. Возможно, так, но это ничуть не умаляет заслуг отца. Дело не в том, что он бросил школу (это не помешало Джеку Келли со временем стать одним из видных политиков Филадельфии и приятелем прекрасно образованного президента Франклина Рузвельта), дело в том, что он сумел пробиться сам и заработать тоже сам.
Но даже не строительство стало для отца основной точкой приложения сил.
Скукл – река особая. Почти в любое время года по ее воде скользят лодки, причем не прогулочные, а спортивные. Гребной спорт для Филадельфии – то же, что для остальной Америки бейсбол. Все способные держать весла в руках молодые люди гребут и гребут, берега реки усеяны лодочными причалами. Причем, в отличие от Англии, в Филадельфии гребной спорт – вовсе не удел аристократии, на Скукле работали веслами как раз местные парни из тех, что в другое время трудились на заводах и стройках.
Именно это дало возможность отцу не чувствовать себя изгоем. На воде Скукла он быстро стал сильнейшим гребцом не только своего общества «Веспер», но и всего Восточного побережья, а потом выиграл и первенство Соединенных Штатов! Отец всегда предпочитал ни от кого не зависеть, в лодке тоже, а потому занимался одиночной греблей, чтобы за недоработки корить только себя, но и поздравления тоже получать самому. Недоработок у папы не было, в свои девятнадцать он выиграл в Новом Свете все, что можно выиграть. Оставалось победить европейских соперников в первенстве одиночек «Бриллиантовые весла», которое проводилось в составе «Королевской регаты» в Хенли-на-Темзе, что равносильно чемпионату мира, и участвовать в Олимпийских играх.
У Джека Келли было радужное будущее, предстоял блестящий год, на небосклоне ни одной тучки. Он понимал, что сразу выиграть Олимпийские игры не удастся, слишком сильны соперники, но даже просто призовое место для рабочего парня из Ист-Фолса – блестящий результат в этом спорте богачей. Это сейчас гребля становится все более демократичной, а в начале века, чтобы отправить гребца на регату, клубу «Веспер» пришлось объявить сбор пожертвований. Филадельфийцы активно откликнулись, Джека Келли уже знали и помочь были готовы, тем более в его успехе никто не сомневался.
А дальше произошло то, что отец не смог ни забыть, ни простить Англии до конца своей жизни. За два дня до отправления на регату из Англии пришла телеграмма с сообщением об отказе в его регистрации! Почему?
