скачать книгу бесплатно
Старый Город
Андрей Гречко
Заказать собственный портрет, столкнуть кошку с моста, кинуть камнем в курицу, пригласить домой случайную прохожую, совершить пьяный вояж – мелочь или то самое роковое событие?
Под обложкой «Старого города» собраны 14 рассказов с элементами мистики, действие которых происходит в Кишиневе и его окрестностях как в старые времена, так и сегодня. Альтернативная реальность в повествовании призвана обнаружить такие пороки человеческой души, как гордыня, похоть, жадность, гнев… Но в то же время она предоставляет героям возможность сделать выводы и выбрать, как жить дальше.
Особая роль отведена снам и интуиции – подсознанию, способному повлиять на судьбу человека. Главное – быть честными с собой: «Всегда легче искать причину где-то на стороне, нежели копаться в себе самом», – говорит священник в одном из рассказов. Но многие ли из героев книги готовы заглянуть в себя?
Андрей Гречко
Старый Город
Портрет
В тесном, пыльном, бедно обставленном кабинете, попыхивая трубкой и время от времени вытирая пот со лба мокрой манжетой мятой рубахи, выводил красивым размашистым почерком свои жизненные наблюдения мыслитель Иоанн Крягу.
Каждый раз, перед тем как снова обмокнуть гусиное перо в чернильницу, он перечитывал строчки и, весьма довольный написанным, поправлял очки и гладил густую черную бороду.
Нравоучительный трактат под названием «Роль благой мысли в общественном устройстве» приближался к завершению. И чем ближе был конец, тем сильнее воодушевлялся Крягу, важно раздувая щеки и нашептывая словно мантру: «Это будет… Это будет нечто…»
Подобное повторение вступительных слов во фразах говорило о стремительно нараставшем волнении. «Никто другой… Никто другой… – он обильно выдыхал воздух пухлыми губами, – … Никто другой бы так бы не написал…»
Когда трубка погасла, Крягу поднялся из-за письменного стола и, сделав шаг вправо, замер напротив стены. Здесь, между столом и книжным шкафом, на стене было пустое место, и именно туда уставился сейчас философ, погруженный целиком в себя.
Из приоткрытых ставней окна, что было прямиком за столом, доносился шум с улицы: визг детворы тонул в грохоте проезжавших мимо повозок. В комнату украдкой пробивался свет заходящего солнца, высвечивая роящиеся в воздухе пылинки. Крягу замер в задумчивой позе, вобрав в себя всю глубину и значимость момента.
Да, дворянское сообщество наконец-то услышит его! Это творение не оставит равнодушным никого: ни дьякона, ни епископа, ни городского голову, ни, чего уж там прибедняться, самого государя-императора! Все будут перечитывать трактат, проводить публичные слушания, восхвалять его автора и пересказывать следующим поколениям.
Однако не только скорое окончание труда всей его жизни сейчас так разогревало томящийся годами пыл Крягу. Его ожидало еще кое-что важное, что должно было случиться именно сегодня вечером. И это что-то было кое-чем особенным и благоговейным для него, персональным и вселенского масштаба одновременно.
От растущего возбуждения Крягу все сильнее тер бороду. Внезапно спохватившись, он посмотрел на настенные часы и стал собираться.
На улице был августовский Кишиневский вечер из тех, что на исходе лета так давят духотой раскаленного воздуха. Еще неделя, и подует свежий ветер, развевая повсюду выгоревшие листья.
Подобно неповоротливому жуку, вылезающему из спичечного короба, Крягу выбрался из своего простого крохотного дома на улицу.
Поправив широкополую шляпу на голове и холщовый мешок на поясе, он, кряхтя, зашагал по Вознесенской улице в сторону перекрестка с Минковской улицей.
Его путь лежал на северо-запад, за Ильинский базар, где площадь утыкалась в Харлампиевскую улицу. Там в доме номер 6 с пристроенным сараем, в оборудованной там художницкой мастерской, ровно в 6 вечера дожидался его мастер Шмидт.
Неспешно неся свою важную персону вдоль пыльной улицы, Крягу встречал соседей, которые часто в это время собирались у крылец своих домов перевести дух после трудного дня и перекинуться парой-тройкой фраз.
Философ ставил себя выше всех этих простых смертных, а потому придумал свою систему приветствия, где для каждой категории горожан, согласно его единственно верной иерархии, был предусмотрен свой способ проявления вежливости.
При встрече с обычными женщинами – женами местных ремесленников, он снисходительно опускал веки, якобы демонстрируя свое превосходство и милость, которую проявляет, удостоив их взглядом. Самим ремесленникам, купцам и прочим горожанам Крягу молча кивал, никогда не останавливаясь и не вступая с ними в разговор. И только лишь служителям церкви, земства и жандармерии, мог он натужно поклониться, сняв перед этим свою засаленную шляпу.
На мелюзгу вроде подмастерья и соседских детишек Крягу даже не разменивался: насупив брови, проплывал громадной злющей тучей мимо. Дети не любили его и дразнили «злобным дедом». Ему, конечно, все эти безобидные детские шалости были нипочем.
Грузное тело не позволяло Крягу передвигаться быстро, но сегодня он так торопился, что очень скоро запыхался и вынужденно сбавил шаг, осажденный проклятой одышкой.
Эта усталость окатила его как раз на пересечении Иринопольской улицы с Синагогским переулком. Отсюда до Харлампиевской оставался один квартал ходу.
Именно здесь его, переводившего дух, что-то настигло и заставило изменить первоначально задуманный маршрут.
Выходя из дома, он не собирался идти напрямую через Ильинский базар. Он знал, что в вечерний час там будет самое что ни на есть столпотворение и ажиотаж.
Однако теперь, когда базар уж открылся взору справа, в его сознании родилась искусительная мысль. «А не оформить ли по случаю стаканчика вина?» – подумалось ему, и тут же шальной восторг стал все сильнее овладевать им.
Сейчас он застыл в шаге от грандиозного успеха, как верилось ему, и мог бы смело подчеркнуть торжественность этого момента парой глотков холодного вина. Время лишений, терпения и ограничений оставалось позади. Уже сегодня ночью он расправит плечи и гордый распахнет ворота в новую невиданную жизнь!
Отбросив последние сомнения, Крягу не вышел напрямую на Харлампиевскую улицу, а свернул в сторону Ильинского базара.
В этот момент поднялся ветер, и вихрь пыли обхватил его с головы до пят. Это было неожиданно и неприятно: Крягу зажмурился и по-детски смешно замахал руками, отбиваясь от песка и сора, словно от противной мошкары.
Едва ветер утих, и площадь рынка было распростерлась перед Крягу, как прямо впереди шедшая лошадь встала на дыбы и опрокинула повозку с плетенными корзинами. На некоторое время дорога оказалась перекрытой, и Крягу, отнюдь не бросившийся помогать извозчику перевернуть повозку обратно на колеса, негодовал, что кто-то смеет задерживать его в пути. Но вот повозка была возвращена в должное положение, лошадь двинулась вперед, и Крягу наконец попал на базар.
Повсюду словно муравьи сновали люди, многие навеселе, а часть из них только намеревалась подогреться.
Крягу расслаблено шел вдоль лавок со снедью, травами и товарами хозяйственного толка. Далее потянулись повозки с винными бочками, около которых как обычно наблюдался высочайший спрос.
Солнце продолжало катиться к горизонту, вино игриво лилось из краников, Крягу затерялся среди пропитых лиц и душ. Отодвигая в стороны представителей разношерстной публики, объединенной любовью к дешевой выпивке, он протиснулся к знакомому торгашу с рыхлой красной мордой и, мысленно благословив себя, отправил в глотку кислого муската из деревянной кружки.
Мгновенно заиграла жизнь давно забытыми яркими тонами, и предвкушение успеха закружилось в опьяненной голове. Крягу, не раздумывая, купил еще кружку.
И в этот миг, когда он наслаждался вином и будущим успехом, сзади него возникла давка. Особенно настырные пропойцы сцепились из-за склянки зелья, в толпе прошло волнение, и Крягу поддавила со спины пара молодчиков.
Покуда он пытался удержаться на ногах, к тому же не расплескав вина из кружки, особенно умелый удалец прорезал ножичком его напоясный мешок и вытащил оттуда ни много, ни мало 200 рублей. Эти деньги Крягу, служивший писарем в городской управе, скопил за два года и ими собирался сегодня расплатиться в мастерской Шмидта.
Довольный Крягу не заметил пропажи и вальяжно продолжил свой путь.
Дом Шмидта не отличался бы ничем от остальных, если бы не пристройка слева, служившая ему мастерской. У нее была отдельная дверь на улицу, так что, по сути, во владениях художника имелись два выхода: этот и через основную калитку в заборе.
Знавший это Крягу направился сразу к двери мастерской и постучал. Это был его четвертый визит по этому адресу. Лишь в первый раз он заходил через калитку, когда явился справиться о стоимости услуг. В последующие посещения он, как и нынче, шел сразу в мастерскую.
Дверь отворил щуплый короткостриженный мастер Шмидт. Он сразу отступил назад и сделал знак гостю войти.
Во время предыдущих сеансов Крягу успел запомнить интерьер помещения. Теперь он полагал наверняка, где будет находиться то, за чем пришел, и, взглянув в левый дальний угол, мгновенно увидал картину.
То был портрет высотою почти в метр, и позабывший всякий этикет Крягу устремился к нему.
Подойдя ближе, он замер обомлевший. Такого эпохального полотна не ожидал увидеть и он сам! На портрете по пояс Крягу почтенно скрестил ладони на груди, и облик его в действительности поражал!
Он был запечатлен во фраке, коего у него отродясь не было, и выглядел по меньшей мере важной фигурой дворянского сословия.
Глаза из-под очков сквозили уверенностью и презрением – Крягу умышленно занимал такую позу, пока шла работа. Это был его бенефис, и он хотел торжествовать всегда!
Профессорский вид, надо признать, ему в действительности шел. Другое дело, что созданный образ шел вразрез с реалиями простого писаря в городской управе, но при мыслях об излишнем самолюбовании Крягу обычно лишь крестился трижды и нашептывал молитвы.
Потрясенный до глубины души увиденным портретом, он полез в мешок, чтобы отсчитать полагающуюся сумму Шмидту за работу, не подозревая, какой удар поджидает его впереди!
Испуг от того, что пальцы не нащупывали в мешочке денег, обернулся ужасом, когда он увидел прорезь в поясном кошельке. От осознания произошедшей беды Крягу затрясло так, что очки чуть не слетели с носа!
Добродушно улыбавшийся Шмидт не мог подумать ничего дурного. Ему было невдомек, отчего Крягу не произносил ни слова, а в следующие мгновения стал судорожно хвататься за голову.
– Деньги! – наконец выкрикнул он. – Все деньги!
Он было бросился к выходу, остановился, снова рванул с места, но занесенный массой тела вправо, уткнулся в табурет и опрокинулся на стол. Разлились краски на лежавшие картины, над которыми шла работа. Тут уже и Шмидт схватился за голову и кинулся поднимать гостя.
– Да что же такое с вами?! – крикнул он.
Но Крягу уже выбегал из двери наружу.
Воротился он тремя четвертями часа позже, взмокший от пота, загнанный, как конь, и насмерть перепуганный, в полном отчаянии.
Прямой и ровный характер прорези в суме говорил о том, что она была проделана крепким тонким лезвием. Такое могло произойти лишь в сутолоке винного базара. Нигде более на своем пути к художнику Крягу не попадал в такое плотное скопление людей, где могла бы произойти кража.
Поэтому конечно же Крягу первым делом бросился на базар. Но что надеялся он там найти?! У бочек того торгаша, где угощался он, было такое быстрое и живое перемещение честного и не очень люда, что тех воров давно и след простыл!
Крягу кидался из стороны в сторону, совершенно не понимая, что делать, подбегал к торговцам, кричал им о своей пропаже, но те лишь мотали головой и предлагали выпить.
Тогда он отыскал жандарма и стал умолять его погнаться за ворами по горячим следам.
– Помилуйте, ваше благородие! Умерьте пыл! – зевая, с равнодушием отвечал ему усатый унтер-офицер. – С чего вы взяли, что не теряли денег по дороге к базару али не оставили их дома вовсе?!
– Но дырка! Дырка! Посмотрите на нее! – настаивал на своем несчастный Крягу. – Ведь здесь же очевидно, что имела место кража!
Браться за крупное дело вечером ленивому служителю закона не было ни выгодно, ни перспективно. Поймать воров в такой толпе спустя не меньше получаса как произошло преступление было невозможно, но и предпринять совсем ничего он тоже не мог. А потому он просвистел в свисток, собрал вокруг своих коллег и вместе с Крягу они свершили рейд по рынку.
Но потерпевший не имел понятия, кого искать! Он мог лишь дать расплывчатую версию о том, что был ограблен в давке возле винной бочки. В итоге жандарм посоветовал ему явиться на следующий день в управление составить заявление по факту кражи, а до того момента любые поиски были тщетны. Из базара было не менее пяти выходов: получалось, что воры могли покинуть его в любом направлении и сейчас находиться в любой части города!
Поведав Шмидту свою горестную историю, Крягу громко вздохнул и умолк. Наступило молчание, в котором непонятно что было делать дальше.
Шмидту, как человеку хоть и творческому, но чрезвычайно практичному, в общем-то не было дела до проблем очередного клиента. Его интересовал лишь положенный расчет за выполненную работу, и потому он вкрадчиво, но прямо и спросил:
– Так что же, сударь? Изволите платить сегодня и забрать картину?
От заданного в лоб вопроса Крягу рассвирепел:
– Ты что же, ничего не понял?! Я остался без гроша! Все деньги были в мешке, и их украли!
Это было невыносимо! Крягу обхватил лицо ладонями и, сидя на табурете, стал раскачиваться вперед и назад, изрекая вперемешку проклятия и причитания.
Целых два года экономии на еде и табаке, а равно как и грёзы о портрете, всё это уже ничего не значило! Он каждый месяц откладывал половину своего жалкого жалованья лишь бы воплотить в жизнь великую идею, и в день, когда она должна была свершиться, по слабости его всё в одночасье обернулось в пыль!
Оставался еще шанс уговорить художника повременить с оплатой, и Крягу стал умалять Шмидта отдать ему картину нынче. Деньги же, с его слов, поступали бы впоследствии частями.
Но упрямый Шмидт и слышать ничего не хотел. Сделка есть сделка, и если условия не соблюдаются одной из сторон, то и сделки быть не может. Спокойно стал он упаковывать картину в бумагу.
– Как соберете сумму, приходите, – эти слова убивали всякую надежду.
Глядя на никчемного, как ему сейчас казалось Шмидта, Крягу почувствовал несправедливость. Как смел этот художник возражать ему, проводнику человеческой мудрости? Он возложил на себя особую миссию по наставлению будущих поколений, и именно сейчас во что бы то ни стало ему нужен был портрет, чтоб завершить свой труд!
Не до конца отдавая себе отчет, что делает, Крягу вцепился своими короткими ручонками в картину, которую Шмидт как раз поднял со стола, чтобы убрать, и потянул ее к себе!
Шмидт явно уступал своему незадачливому клиенту и в весе, и в силах, и потому, конечно, его понесло вперед, вплотную к Крягу. Однако он устоял на ногах и с криком «Да что же вы творите?! Отпустите немедленно!» потянул картину в свою сторону.
– Отдай! Она нужна мне! – кричал в ответ обезумевший Крягу, перетягивая портрет вновь ближе к себе.
– Заплати, и она твоя! – упорно стоял на своем Шмидт.
Нащупав ступней опору на полу, он вновь рванул картину к себе.
– Да иди ты к черту! – прорычал Крягу, и в самый момент рывка Шмидта выпустил картину из своих ладоней.
По инерции, с нелегким грузом в руках, Шмидта потянуло назад. Еще два шага он удержался на ногах, а дальше упал навзничь, ударившись затылком прямо об угол стола. Картина накрыла его лицо сверху.
Всё произошло так быстро, что с полминуты Крягу продолжал стоять на своем месте, не соображая, что случилось.
Шмидт в несколько неестественной позе сидел на полу около стола. На верхнюю часть туловища и лицо легла картина. Со стороны могло показаться, что мастер запрокинул голову на стол и отдыхает, расположившись на полу с раскинутыми в стороны руками, но вот только картина прямо на нем смотрелась странно.
Подошедшего вплотную Крягу затрясло при виде крови. По поверхности стола из-под головы Шмидта растекалось вязкое багровое пятно.
События последнего часа походили на какой-то кошмарный сон! Крягу все еще не мог совладать с собой! Он ни о чем не думал, просто уставился перед собой, сдавшись на милость судьбе в эти мгновения.
Среди полнейшей тишины он разобрал свое тяжелое дыхание. Именно оно вернуло его к реальности. Надо было проверить, вдруг Шмидт еще жив!
Осторожно подняв картину с тела несчастного художника, Крягу положил ее на пол рядом и наклонился к лицу Шмидта. Тот не дышал.
Трясущимися влажными от пота пальцами, Крягу нащупал артерию на шее и замер. Пульса не было.
Становилось очевидно, и от понимания этого леденела кожа на спине и подступала тошнота к горлу, что душным августовским вечером, в своей мастерской, лежал мертвым художник Шмидт.
Следующие несколько минут прошли в полной тишине, лишь иногда с улицы доносился конский топот. Из оцепенения Крягу вывел звон посуды, прозвучавший как будто прямо за ухом! Бедняга вздрогнул и в испуге обернулся. За спиной конечно же никого не было, но только сейчас его воспаленный ум стал понимать, какая опасность подстерегала его!
За стеной пристройки располагались жилые комнаты художника, и скорее всего в эти минуты прислуга накрывала ему ужин. Крягу знал, что как минимум одна женщина приходила несколько раз в неделю к недавно овдовевшему Шмидту помогать тому по хозяйству. Прибирала, стирала и готовила кушать.
Он видел ее мельком, когда явился сюда в самый первый раз. Наверняка это она сейчас гремела плошками на кухне!
Обычаев и вечерних распорядков Шмидта Крягу конечно же не знал, но что, если помощница войдет сюда позвать хозяина ужинать?!
Струи пота стекали со лба, потрясенный Крягу встал с колен и тут только понял, как тяжело ему дается каждый шаг!
Подойдя вплотную к двери, которая вела в покои, он прислушался. Действительно, из глубины дома порою доносились шаги и другие звуки. Крягу осмотрел замок и немного успокоился: в него был вставлен ключ, и дверь была заперта. Видимо Шмидт не терпел, чтобы в рабочие часы его внезапно прерывали.
Впрочем, облегчение продлилось недолго. Следующая мысль сразила молнией пытавшийся восстановить ясность рассудок! Что если Крягу был не последним посетителем художника на сегодняшний вечер?! С учетом всех его злоключений уже минуло больше часа, а вдруг кому-то было назначено явиться сюда в семь вечера?!
В ужасе кинулся Крягу к входной двери и обнаружил, что она была все это время приоткрыта! Он завалился внутрь после тщетных поисков по базару в полном смятении, и сам Шмидт тоже позабыл задвинуть засов! В любую секунду происходившей здесь борьбы и последовавшей смерти художника с улицы мог зайти кто угодно!
От страха лязгая зубами, со второй попытки Крягу задвинул засов. Затем, обхватив голову руками, попятился вглубь мастерской.
