скачать книгу бесплатно
В это время в аппарат управления Коми УГА была введена новая должность инженера-инспектора по метеообеспечению полётов. Она была введена в связи с назревшей необходимостью перевода метеообеспечения полётов в аэропортах на работу по стандартам ИКАО, международным правилам, и для улучшения взаимодействия с гидрометслужбой. Узнав, что я не собираюсь второй раз баллотироваться на должность секретаря групкома, мне предложили перейти на работу в Коми УГА и я дал своё согласие.
О
председателе
групкома
В.В. Самарин, председатель групкома, тоже решил уходить на другую работу. Ему И.С. Назаров предложил должность замполита Воркутинского авиапредприятия, где до групкома он работал инженером АТБ. Эта должность более-менее соответствовала его общественным наклонностям, так как он уже был освобождённым секретарем комитета комсомола и секретарём партийной организации, да и в зарплате он прилично выигрывал.
В групкоме его деятельность была многогранная, но приоритеты тоже были, он уделял особое внимание экономическим вопросам деятельности СОАГ и рекламе, как тогда говорили наглядной агитации, но не партийным лозунгам, а совсем другому: он сам делал макеты буклетов о Коми УГА, значков, вымпелов и размещал на них заказы за счёт средств СОАГ, после изготовления они расходились среди авиаработников и пассажиров, что в большей степени соответствовало рекламе.
К его выступлениям на собраниях и активах по экономическим вопросам все относились с большим интересом из-за их актуальности и глубокого анализа недостатков в этой области.
За время работы в групкоме он успел закончить двухгодичную Высшую школу профдвижения, получив диплом экономиста. Это здорово помогло ему в дальнейшей работе. Замполитом он проработал недолго и был переведён в Сыктывкар на должность зам. начальника Коми УГА по перевозкам.
К его приходу наблюдался застой в области транспортных и пассажирских перевозок, была неуверенность в открытии новых авиалиний, боялись дополнительных убытков, так как и так управление было планово убыточным. Этому способствовало не очень удачное открытие пассажирских рейсов на Свердловск, куда долго не было достаточной загрузки пассажиров, пока трасса не стала рентабельной. В.В. Самарин занялся анализом перевозок, побывал в отделениях железных дорог, где ознакомился с пассажиропотоками.
А после этого, как говорят, посыпалось, вопреки мнениям многих руководителей, благодаря поддержке начальника управления, было открыто много новых трасс. Был пассажиропоток в Поволжье, но туда пассажиры были вынуждены летать через Москву, что удлиняло и удорожало поездки.
Открытие прямых рейсов сначала на Казань, а потом на Куйбышев, подтвердили его расчёты. Сначала на Казань пустили самолёт Ил-14, которого из-за загруженности скоро заменили на Ан-24, потом летом стали летать на Казань и Минводы на самолетах Ан-10 с полной загрузкой. Также были открыты трассы на Пермь, Ростов, Киев, Минск и т.д. Управление постепенно снижало убытки, а потом стало рентабельным.
Глава седьмая
Знакомство с северной природой
Нередко я работал в одну смену со И.А. Смирновым, диспетчером Сыктывкарской районной диспетчерской службы (РДС) и одновременно диспетчерской службы управления ДСУ. До этой работы он летал бортрадистом на самолётах Ли-2 и Ил-14, заработал лётную пенсию. Зимой он ходил в кожаном реглане на меху, который не имел сносу, а когда краска постепенно облезала, он красил кожу и реглан снова становился, как новый.
На дежурстве, когда наши смены совпадали, можно было услышать от него какую-нибудь историю, случившуюся с ним. Почему-то одна из них запомнилась мне.
У него сломался телевизор. Для ремонта он пригласил на дом техника телеателье, который пришёл к нему домой, ничего с телевизором не сделал, даже не пытался и сказал, чтобы он доставил его в телеателье. Но за визит взял 3 рубля. Иван Александрович, хотя был озадачен таким визитом, но отвёз телевизор в ремонт. Сдав телевизор, он решил зайти к заведующему телеателье. Поздоровавшись, он предложил заведующему взять его на работу в ателье. Заведующий стал интересоваться:
– Кто ты такой? Какая у тебя специальность? Знаешь ли ты устройство телевизора и умеешь ли ты его ремонтировать?
Иван Александрович отвечает:
– А зачем мне всё это знать? Я приду к клиенту и скажу ему, чтобы он доставил телевизор в ателье и возьму за это с него 3 рубля.
Заведующий подивился столь странному представлению о работе техника по ремонту телевизора. Иван Александрович рассказал ему о визите техника, который не снял даже заднюю стенку телевизора и не заглянул внутрь, а действовал точно так же, как он сейчас предлагал заведующему. Заведующий был сильно озадачен.
И.А. Смирнов любил также рассказывать: как он ходил в лес, сколько набрал грибов и ягод и каких. Говорил он неторопливо и всегда у него получалось так, что он набирал полную корзину или полный пестер.
Будучи человеком новым в Сыктывкаре, я ещё не знал ни дорог в лес, ни мест, где можно было набрать лесных даров. Поэтому однажды во время интересного его рассказа я ему говорю:
– Иван Александрович, сделал бы мне провозную в лес! Он вообще-то пообещал взять меня с собой и показать окрестные леса. Но всё как-то не получалось. То он говорил, что в лес он ездит на велосипеде, а у меня его нет и как
же он меня возьмёт.
Жил он недалеко от «Шанхая», где я проживал. У него был свой крепкий, деревянный, рубленный дом. Нам удобно было с ним состыковаться для поездки в лес. Более того, я ему говорил, что мне сосед может одолжить велосипед. Тогда он говорит:
– А вдруг в лесу ничего не окажется! Как я буду тогда выглядеть.
Я понял, что с ним кашу не сваришь. Есть люди, которые не любят ходить в лес с кем-либо. А может быть он не хотел посвящать меня в свои лесные секреты – в свои заветные места. Кто его знает?
Первое моё знакомство с северным лесом – тайгой – произошло без участия И.А. Смирнова. Однажды, придя утром на работу, старший инженер АМСГ З.С. Комлина сказала:
– Нынче на болотах большой урожай клюквы. Кто желает сходить на болото за клюквой, организуем культпоход для всех желающих и свободных от смен сотрудников. Через два дня, как условились, рано утром мы, человек
5 или 7, отправились на теплоходе до пристани Седкыркэщ. Я уже был наслышан о том, что в районе Седкыркэща большие клюквенные болота.
Но З.С. Комлина на них нас не повела. Мы сошли с теплохода, миновали посёлок Седкыркэщ, вышли на дорогу и пошли по ней в сторону Озёла. Дорога шла по сосновому бору-беломошнику. Слева от дороги, в нескольких сотнях метров от неё, за деревьями тянулось то самое большое болото, которое не просматривалось из-за леса.
Шли мы минут 40–50, прошли мостик через пересохший ручей из-за дефицита осадков в это лето. Пройдя ещё метров 200–300, мы свернули направо и стали продираться через густой мелкий березняк и кустарник. Так шли мы несколько минут, пока местность не пошла на понижение и впереди не появился просвет.
Скоро мы вышли к довольно широкому болотцу овальной формы, окружённому со всех сторон лесом. Это было то самое болотце, куда хотела привести нас З.С. Комлина. Мы спустились к болоту, оно по краям было заросшим травой и мелким кустарником, раздвинув которые, мы увидели лежащую на мху клюкву. Её было много, как говорят, усыпано.
Ближе к середине болота клюква была крупнее, но утром её было плохо видно, так как она скрывалась во мху. Когда стало светлей и поднялось повыше солнце, клюква как бы стала выходить из-под мха, и её тоже оказалось много.
Все мы рассыпались по болоту и принялись за сбор ягод. Часа через два некоторые женщины набрали по полному ведру. Я, в отличие от них и своей супруги, собирал клюкву с гораздо меньшей производительностью, но и то через три часа моё ведро наполнилось. Клюквы хватило всем. Довольные и возбуждённые мы возвращались из леса. Так началось наше освоение окрестностей г. Сыктывкара.
На следующий год подошло время сбора клюквы, но почему-то никто из наших коллег и знакомых не знал, уродилась ли она в этом году. Как-то после работы в ночную смену, после которой мы два дня отдыхали, мне и говорит З.С. Комлина:
–
Не хочешь ли сходить на разведку на болотце, где
были
в
прошлом
году?
Я ответил, что схожу туда, только не надеюсь, что найду ли я его. На следующий день первым теплоходом я отправился в Седкыркэщ. Мне казалось, что дорогу к болотцу я запомнил хорошо. Без проблем я дошёл до того самого мостика через высохший ручей, но нынче он широкой струёй журчал под мостом, вытекая из болота, на котором, видимо, было много воды. Я прошёл дальше моста несколько сот метров, свернул направо и пошёл через березняк, как мне казалось, в сторону болотца. Пройдя некоторое время, я уже предполагал, что вот-вот появится просвет в березняке. Но его не было. Я продолжил поиск болотца и, действительно, впереди увидел просвет. Я ускорил шаг, дошёл до просвета и вышел из березняка. Каково же было моё удивление, когда я вместо того, чтобы увидеть то самое болотце, увидел дорогу и мостик через ручей. Одним словом, я крутанулся.
Ну, думаю: попробую ещё раз зайти, буду повнимательней, чтобы ещё раз не крутануться. Но у меня не было с собой компаса, и дело ещё усложнялось тем, что была плотная облачность и нигде не проглядывало солнце, по которому можно было сориентироваться. В общем, как я ни старался, всё равно и второй раз крутанулся. В третий раз я не стал испытывать судьбу. На всю последующую жизнь я сделал вывод, что в лес без компаса ходить нельзя, даже в очень знакомый.
Но мне нужно было получить хоть какую-то информацию о наличии клюквы: всё же есть она или нет? Поэтому я направился на большое болото, благо оно находилось недалеко. Когда я приблизился к болоту, то стал искать место, где на него можно зайти, так как на нём было много воды. Вообще-то в таких случаях на болото в одиночку не ходят, но так уж получилось, что я был один. Поэтому свои попытки я продолжал. В одном месте я попытался зайти на болото, но оно стало колыхаться. Пришлось из него ретироваться и поискать другое место. В конце концов мне это удалось, и я даже нашёл немного клюквы. Но всё же её было мало.
Я вышел из болота и направился по тропе в сторону дороги, ведущей на пристань. Когда я ещё шёл по тропе, меня нагнали два мужика, с которыми на ходу удалось переброситься несколькими словами, из которых я узнал, что они тоже ходили на болото, но клюквы нынче мало, зато воды на болоте много и ходить тяжело.
Седкыркэщ был известен не только клюквенными болотами, но и сосновыми борами-беломошниками, где водились белые грибы, боровые. Тот год был урожайным на белые грибы. И мы вчетвером на неделе в надежде, что грибы отрастут, после паломничества за ними всего города в выходной день, отправились в Седкыркэщ за грибами.
Трое из нас были инженерами-синоптиками, а четвёртый наш сосед В.Т. Тимошенко был командиром корабля Ил-14. Мы с супругой отдыхали на следующий день после ночной смены, Н.И. Холкина была после вчерашнего дневного дежурства в ГМО, во время которого она составляла прогноз погоды по Сыктывкару на сегодняшний на ожидала хорошую погоду: тёплую и без осадков. Собравшись на пристани, мы в хорошем расположении духа и в предвкушении тихой охоты отправились на теплоходе в Седкыркэщ.
Во время следования на теплоходе В.Т. Тимошенко уточнил:
–
Ну
как,
синоптики,
какая
будет
погода?
Мы дружно ответили, что погода будет хорошая, а Н.И. Холкина пояснила, что к западу от Сыктывкара располагается малоподвижный атмосферный фронт с волнами, на которых выпадает много осадков, но фронт с дождём подойдёт на следующие сутки, а на сегодняшний день мы останемся в тёплом секторе – будет тепло и сухо. Поскольку такие фронты очень коварные, то она поздно вечером из дома позвонила ночному синоптику, который ей сказал, что обстановка не меняется.
Когда наш теплоход подошёл к пристани Седкыркэщ, судя по времени, должно уже быть достаточно светло, но было пасмурно и как-то сумрачно. Пока мы шли через посёлок Седкыркэщ, начал накрапывать дождь, который постепенно усиливался, и когда мы дошли до его окраины, уже шёл хороший дождь, и надо было искать крышу над головой, чтобы переждать, пока не закончится дождь.
Такую крышу мы нашли. Это был какой-то сарай из свежих досок на окраине посёлка. В нём мы и расположились. Попили горячего чая из термоса и стали думать, что делать дальше, так как дождь не прекращался. Идёт и идёт. Вероятно, та самая волна на малоподвижном фронте не стала дожидаться следующего дня, как ожидалось в прогнозе, а развилась в молодой циклон и прискакала намного раньше, как бы досрочно. Возвратиться обратно мы не могли, так как теплоход придёт только во второй половине дня. Сидеть в сарае тоже не выход из положения. Посовещавшись, мы решили не сидеть в сарае, а идти в лес, так как дождь был тёплый, а также, несмотря на то, что дождя мы не ожидали, но плащи «болонья» мы с взяли собой на всякий случай. Они появились сравнительно недавно, и купить их можно было только в Москве в ГУМе, где за ними выстраивалась многокилометровая очередь. Как бы там ни было, но они у нас были. Они тонки, без подкладки, ничего не весили, место не занимали. Воду они не пропускали, предохраняли от хорошего дождя. Были они весьма прочные, не страшно было продираться через кусты или задеть за торчащий сучок. Короче говоря, надели мы плащи «болонья», женщины повязали косынки из неё же и двинули, невзирая на дождь, по дороге в лес.
Пройдя минут 15–20, мы сошли с дороги и углубились в бор. И вот самый глазастый из нас В. Тимошенко увидел вдали первый белый гриб. Он стоял на белой толстой ножке, а коричневая шляпка его блестела на дожде.
Мы рассыпались по лесу, белые грибы стояли тут, там… Наши корзинки стали наполняться. Среди белых грибов иногда попадались красноголовики, но их трудно было отличить друг от друга, так как шляпка у них была одного цвета, только ножка была тоньше и выше.
А дождь всё шёл, не переставая и не ослабевая, а может быть, стал ещё сильней, но мы этого уже не замечали. Тем более, что это был тёплый летний дождь. В такой дождь грибы растут, порой его и называют: грибной. От быстрого движения и даже от беготни за стоящими грибами, стало даже жарко. Корзины наши наполнились, вес грибов стал ощущаться в руках, грибы перестали помещаться в корзине. Наступила пора выходить на дорогу и двигаться в сторону пристани.
Мы шли, а дождь продолжал идти, и только тогда, когда мы приблизились к пристани, он прекратился. У нас было немного времени до прихода теплохода, но развести костёр не удалось, так как все горючие материалы были сырыми от дождя. Поэтому нам осталось только вылить воду из сапог и отжать носки, которые удалось немного обсушить у тёплой батареи в теплоходе. В теплоходе было немного народа, весь он ехал из дома отдыха Лемью, и все приходили посмотреть на наши отборные белые грибы. Они, конечно, смотрелись очень красиво, как на натюрморте.
В Сыктывкаре теплоход причалил к пристани к концу рабочего дня, и на автобусной остановке было много народа. Все также обращали внимание на наши грибы, а некоторые говорили:
– Как, весь день без перерыва шёл дождь?
На работе кое-кто знал, что мы ходили в лес за грибами. Нам долго после этого напоминали об этом и шутили о том, как три синоптика выбрали подходящий день с хорошей погодой для похода в лес за грибами, а в этот день лил проливной дождь. Ну, а мы запомнили этот случай на всю оставшуюся жизнь. На следующий день после этого случая мы по синоптическим картам проанализировали сложившуюся обстановку и пришли к однозначному выводу, что такие случаи невероятно трудны для прогнозирования и максимум, что бы мог тогда сделать очень опытный синоптик предсказать такой дождь с заблаговременностью не более 6 часов.
Я уж точно не помню, это был 1966 или 1967 год, в апреле мы находились в командировке в аэропорту Печора с М.Е. Фроловым, начальником отдела движения Коми УГА. Это была обычная ежегодная проверка состояния готовности службы движения и АМСГ к работе в период весенне–летней навигации. Разместились мы в одном двухместном номере гостиницы аэропорта. Михаил Ефимович был одним из старейших работников Коми УГА, по своему возрасту он годился мне в отцы. Михаил Ефимович летал штурманом на самолетах Ли-2 и Ил-14, много лет проработал старшим штурманом Сыктывкарского авиапредприятия. В этой должности в 1960 году вылетел на место катастрофы самолёта Ил-14, попавшего в грозу в районе Ледья-Кость, где после этого случая была открыта труднодоступная метеостанция. Вертолёт до места катастрофы не долетел, так как потерпел аварию. Михаил Ефимович, получив серьёзные травмы, остался жив, но вынужден был уйти на лётную пенсию. И как тогда было принято среди лётчиков-пенсионеров, перешёл на работу в службу движения, которую вскоре возглавил. Он много сделал для её радиотехнического оснащения и укрепления квалифицированными кадрами, особенно руководителями полётов и диспетчерами посадки. Лётчики и диспетчеры его не только уважали, но и побаивались, так как к различным нарушениям безопасности полётов на земле и в воздухе он относился очень требовательно.
Эту командировку я запомнил по двум моментам. Первый из них заключался в том, что я впервые из уст Михаила Ефимовича услышал о судьбе раскулаченных. А наш разговор на эту тему начался с того, что я спросил его:
– Почему в Печоре посёлок называется Кулацкий? Ответ его на этот вопрос я не запомнил, но зато запом-
нил его рассказ.
В начале 30-х годов он закончил Кировский лесотехникум и был направлен на работу техником-таксатором в Пермскую область. Выполняя работу по таксации в таёжных лесах северных районов области, они стали встречать в самых глухих местах семьи с детьми и стариками. Это оказались раскулаченные семьи, высланные с Северного Кавказа. Их завозили в эти места в леса и бросали на выживание. Но мало кто из них остался в живых, они были обречены на гибель. Немногочисленному местному населению и им, таксаторам, было запрещено общаться с этими людьми и оказывать им помощь, а также говорить о них что-либо. Невзирая на запреты, они оказывали им посильную помощь. На всю жизнь у Михаила Ефимовича отпечаталась в памяти трагедия этих несчастных людей. Более 30 лет он молчал о виденном им в Пермской области. Мой вопрос оживил у него воспоминания о прошедшем, но не забытом.
Спустя 10 лет я побывал в этих краях по экспедиционным делам, связанным со вторым ядерным экспериментом по прокладке канала между Печорой и Камой, в целях переброски части стока в Волжско-Камский бассейн. Пробыв в этих местах почти месяц и побывав в нескольких населённых пунктах от деревни Васюки до посёлка Чусовской, где находится управление лагерей, и до Соликамска и везде, общаясь с людьми, я ни в одном разговоре ни разу не слышал о постигшей трагедии высланных семей. Вероятно, и название – посёлок Кулацкий в Печоре тоже имел отношение к кулакам-выселенцам.
Второй момент запомнился тем, что на следующий день нашего пребывания в Печоре заболел Михаил Ефимович и, не завершив работы, мы вынуждены были досрочно вернуться в Сыктывкар. У него воспалился желчный пузырь, и он обратился за помощью к врачу медсанчасти аэропорта. Когда я туда пришёл, ему была оказана помощь, но он был весь жёлтый. Лечащий врач, осмотревшая его, сказала, что ему надо срочно ложиться в больницу на обследование и, вероятно, на операцию. Поскольку Михаил Ефимович был не согласен ложиться в Печорскую больницу, то ему нужно было срочно вылетать в Сыктывкар при обязательном условии сопровождения его. Естественно, мне пришлось его сопровождать. Ближайшим рейсом мы вылетели в Сыктывкар, где после посадки самолёта его встретили врачи медсанчасти управления, которые оказали ему помощь.
Прооперировали Фролова в мае в Республиканской больнице, удалили у него желчный пузырь. В больнице ему сказали, чтобы в течение нескольких месяцев не поднимал тяжестей и не делал резких движений. В июне он вышел на работу, ведя активный образ жизни: на работу и с работы пешком, сначала он преодолевал часть пути, а остальную – на автобусе, постепенно увеличивая расстояние, а к июлю он его проходил полностью пешком.
Где-то в середине июля он мне говорит:
– По имеющимся сведениям, в Озёле появились первые грибы – белые луговые и красноголовики. Доставай синьку, будем разбираться!
Я извлёк из дальнего угла стола карту лесных угодий, изображённых на синьке в виде обозначенных лесных квадратов и просек. Эту карту подарил нам представитель
«Лесавиа», с которым мы ежегодно отрабатывали порядок метеообеспечения лесопатрульных маршрутов на территории Коми республики.
Развернув карту, Михаил Ефимович стал искать лесные квадраты, в которых по имеющимся у него сведениям появились грибы. Эти данные он узнал от сына, который работал научным сотрудником в Институте биологии КФАН, и они там вычислили появление этих грибов. Мы решили в ближайший выходной день отправиться в Озёл и проверить эти сведения.
Я спросил у М.Е.:
– А можно ли вам после операции ходить в лес, нагрузка же большая?
Но он ответил:
– Всё уже нормально, ничего со мной не сделается.
В ближайший выходной М.Е. с супругой Зоей Александровной и я с супругой встретились на пристани и вместе отправились на теплоходе в Озёл. Прибыв в Озёл, мы договорились во сколько встретимся на пристани. От пристани
мы некоторое время шли вместе, впереди шёл М.Е. да так, что мы еле поспевали за ним, как будто никакой с ним операции не было. Сначала мы шли по тропе по берегу Вычегды, затем пересекли луг с уже скошенной травой, дальше которого начались перелески с низинами.
Здесь мы расстались и начали обследовать перелески. Они были труднопроходимыми из-за густого подлеска и валежника. Никаких грибов здесь мы не нашли. По краю перелеска проходила тропа, которая возвышалась над низиной. Низины были сухими, заросшими редкой высокой травой и папоротником, создавая какой-то полог, внутрь которого мы заглянули, и здесь мы увидели вот эти самые белые луговые грибы с серой шляпкой. Они стояли тут и там, и чтобы их срезать, нужно было потом их искать в траве.
Мы обошли несколько низин, в которых нашли довольно много белых грибов, луговых. В конце одной из низин, расширяющейся к устью и переходящей в скошенный луг, в самом широком месте стоял довольно большой и высокий куст. Мы решили рассмотреть его поближе. Когда мы пересекли низину и приблизились к нему, то к нашему удивлению, это оказался куст чёрной смородины, усыпанный спелыми чёрными ягодами. Разобравшись с этим кустом, мы набрали с полведра ягод чёрной смородины.
На пристани мы повстречались со своими спутниками. Они были очень довольны походом по Озёлу, корзины у них тоже были наполнены с верхом. Уставшими, но довольными мы возвращались в Сыктывкар. Такой поход запомнился надолго, на всю жизнь. Богата северная природа.
Глава восьмая
Переход на работу в Коми УГА
Из истории развития метеонаблюдений в аэропортах Коми республики
Вместо предисловия
До введения в Сыктывкарскую отдельную авиагруппу (СОАГ, так тогда называлось Коми УГА) должности старшего инженера-инспектора по метеообеспечению полётов, вопросами метеообеспечения полётов курировал, был ответственным за взаимодействие с Северным управлением гидрометслужбы (СУГМС) и вёл контроль за выполнением нормативных документов, регламентирующих работу по метеообеспечению полётов, флаг-штурман СОАГ П.И. Суворов.
У него своих штурманских дел было «невпроворот» изза увеличения самолётного парка и экипажей, осваивающих полёты на них, да и предстояла в ближайшем будущем большая работа по совершенствованию метеообеспечения полётов, поэтому он с радостью и удовольствием передал мне эти дела. Передал он мне также новый учебник
«Авиационная метеорология» И.Г. Пчелко, экземпляров 500–600, которые предназначались для лётного и диспетчерского состава. Этот учебник на протяжении многих лет был лучшим. Перечитывая его, я натолкнулся на изложение двух случаев штормовой болтанки самолётов в нижней и верхней тропосфере. В них я узнал случаи, описанные мною в контрольных работах, во время учёбы на первых заочных курах повышения квалификации синоптиков в Гидрометцентре СССР в 1961–1962 годах.
Профессор И.Г. Пчелко в своей лекции на этих курсах ещё тогда отметил эти случаи.
П.И. Суворов всегда с готовностью оказывал мне помощь в работе, но, к сожалению, недолго, так как он погиб в авиационной катастрофе при следующих обстоятельствах.
Он возвращался в Сыктывкар из командировки в Воркуту на рейсовом самолёте Ил-14 под управлением командира корабля И. Гришанова, с которым я был знаком по совместной работе в президиуме Коми групкома профсоюза авиаработников, куда мы оба были избраны. После прохождения Инты, на борту самолёта, в результате прогара поршня двигателя, сначала стало выбивать масло, а потом, когда двигатель обсох, он загорелся.
Погода была хорошая: ясно, видимость без ограничений, у поверхности земли был сильный мороз под 40 градусов. Поскольку развитие событий происходило в светлое время суток, снижение самолёта выполнялось одновременно с подбором площадки для вынужденной посадки, но И. Гришанов не успел до неё дотянуть. На небольшой высоте произошёл взрыв и самолёт врезался носом в мёрзлую землю, в которую глубоко зарылись двигатели, а фюзеляж с хвостовым оперением торчали снаружи, но были объяты пламенем.
П.И. Суворов летел в салоне самолёта и сидел в кресле последнего ряда и когда возникла угроза катастрофы, он вместе с бортпроводницей зашли через переборки в самый хвост самолёта и после падения самолёта, по-видимому, остались живыми, но из-за охватившего фюзеляж самолёта огня, сгорели заживо.
