Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

скачать книгу бесплатно

Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки
Глория Мари Стайнем

Women's ?ght club. Книги для сильных и независимых
Слова «женщина» и «должна» часто идут где-то рядом. Женщина должна быть скромной и уступчивой. Должна обеспечивать домашний уют. Должна воспитывать детей. И много других «должна», которые внушают женщинам чувство вины и запрещают распоряжаться собственной жизнью так, как хочется.

Глория Стайнем, признанный лидер феминистского движения 60-х–70-х, посвятила свою жизнь борьбе за то, чтобы каждая женщина могла освободиться от тисков гендерных установок и правил. В этом и есть суть настоящего феминизма: оценивать человека по его способностям, достижениям и устремлениям, а не исходя из половой принадлежности. Эта книга рассказывает о незаурядной личности, изменившей ход истории и давшей возможность каждой женщине ощутить свою силу. Вас ждут необычные дороги и судьбы, борьба за равенство и свободу, ветер перемен и долгожданное чувство победы. Как говорит Глория, путешествия начинаются тогда, когда выходишь за дверь. В путь?

В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Глория Стайнем

Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Gloria Steinem

My Life on the Road

© 2019 by Gloria Steinem

© Малышева А., перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

ЭТА КНИГА ПОСВЯЩАЕТСЯ:

Доктору Джону Шарпу из Лондона, который в 1957 году – за десять лет до того, как врачам в Англии законодательно разрешили делать аборты по иным причинам, кроме спасения жизни женщины, – с немалым риском сделал эту операцию двадцатидвухлетней американке, направлявшейся в Индию. Зная о ней лишь то, что она разорвала помолвку, чтобы начать новую жизнь, он сказал: «Пообещайте мне две вещи. Во-первых, никому не говорить моего имени. Во-вторых, впредь самой распоряжаться собственной судьбой».

Дорогой доктор Шарп, полагаю, вы, как человек, осознававший всю несправедливость закона, не осудите меня, если я скажу это теперь – ведь после вашей смерти прошло уже так много времени.

Я распорядилась своей судьбой наилучшим образом.

Эта книга – для вас.

«По задумке эволюции, мы должны быть путешественниками… Оседлый образ жизни – сколько бы он ни продолжался и где бы ни проходил – в пещере ли, в замке ли, – в масштабах эволюции был не более чем каплей в океане».

    Брюс Чатвин, «Анатомия беспокойства»

Прелюдия

В салоне самолета, летящего в Рапид-Сити, что в Южной Дакоте, я вижу много людей в черной коже, цепях и татуировках. Обычно внешний вид пассажиров говорит о том, куда они направляются: в Вашингтон летят в деловом костюме, в Лос-Анджелес – в джинсах. Но я и представить себе не могу собрание столь необычной компании в Рапид-Сити – городе, где даже возле кинотеатра все посетители паркуют машины строго по диагонали. В соседнем кресле посапывает бородатый мужчина с проколотым носом и в куртке с шипами. Что ж, похоже, мне просто придется смириться с очередной загадкой этого путешествия.

В аэропорту я встречаюсь с пятью подругами из разных уголков страны. Вместе мы образуем довольно пеструю компанию женщин: одна активистка-чероки со своей взрослой дочерью, две писательницы-афроамериканки, одна женщина-музыкант – и я. Нас пригласили на собрание коренного племени лакота-сиу, посвященное исключительной роли женщины, которую та играла до установления патриархального строя с прибытием европейских завоевателей, и попыткам эту роль восстановить.

Подъезжая к парку Бэдленд, мы видим целые полчища мотоциклов вокруг каждой закусочной и мотеля. Так вот куда летели все эти люди в коже и цепях. Однако на смену одной загадке тут же приходит другая. Официантка в кафе, куда мы зашли, чтобы выпить кофе, не может поверить в то, что мы не знаем повода этого собрания. Оказывается, каждый август с самого 1938 года байкеры со всего света приезжают сюда на ралли в городке Стурджис. Сам городок – не более чем точка на карте, но байкеров манят сюда густые леса, горы и хитро сплетенный пучок шоссе, различимый даже из космоса. В этот самый момент все мотели и кемпинги в радиусе 800 километров заняты байкерами – всего их около 250 000 человек.

Наша банда из шести сильных женщин принимает эту новость к сведению. По правде говоря, мы немного побаиваемся байкеров. Да и как иначе? Все мы знаем из фильмов, что байкеры повсюду ездят стайками, обращаются со своими женщинами как с вещью, а с чужими – как с сексуальным трофеем.

Впрочем, мы с ними почти не пересекаемся – все свое время мы проводим, гуляя по проселочным дорогам за лесной опушкой, на индейской земле. Мы едим домашнюю еду, которую продают с тележек, сидим на расстеленных на огромной территории покрывалах, любуемся танцорами, двигающимися в ритме барабанов, и индейскими пони в пестрых попонах. Когда идет дождь, в небе – покуда хватает глаз – раскидывается радуга, а бескрайние поля сладкой травы благоухают, как гигантский цветок.

Лишь по вечерам, возвратившись в свои домики, мы вновь видим мотоциклы на парковках. Однажды, гуляя по Рапид-Сити, я слышу, как один байкер говорит своей подруге в татуировках: «Милая, можешь гулять по магазинам сколько вздумается – встретимся в кафе». Должно быть, я ослышалась?

В последнее утро я в гордом одиночестве вхожу в домик, чтобы позавтракать. Я стараюсь не привлекать к себе внимания, но не могу отделаться от неприятного ощущения: слишком много в этом помещении оружия и тяжелых сапог – и слишком мало женщин. За соседним столиком сидят мужчина в цепях и женщина в кожаных штанах, с совершенно невозможной прической. Они замечают мое присутствие, и женщина наконец решается со мной заговорить.

– Я только хотела сказать, – радостно начинает она, – какую важную роль журнал «Ms.» сыграл в моей жизни – и в жизни моего мужа. Сейчас он на пенсии и тоже иногда его почитывает. А еще хотела спросить: одна из женщин в вашей компании, случайно, не Элис Уолкер? Обожаю ее стихи!

Оказывается, они с мужем приезжают на это ралли каждый год – с тех пор, как поженились. Ей нравится ощущение свободы и неповторимый «лунный» ландшафт Бэдленда. Она уверяет, что я должна непременно прогуляться по нему – только по тем тропинкам, что отмечены веревками. Именно здесь во время войны за Черные холмы нашли убежище воины лакота – ведь лошади кавалерии постоянно сбивались с дороги.

Уже на полпути к кассе ее муж оборачивается и советует мне посетить огромный мемориал вождю Неистовому Коню, выступающий прямо из Черных холмов. «Памятник президентам – убийцам индейцев на горе Рашмор – ничто по сравнению с Неистовым Конем верхом на пони», – говорит он и уходит, невозмутимо позвякивая цепями и демонстрируя внушительные татуировки.

На прощание моя новая подруга велит мне взглянуть в огромное панорамное окно – на стоянку мотоциклов.

– Видите вон тот фиолетовый «Харлей», такой большой и красивый? Это мой. Раньше я садилась позади мужа – ни разу не выезжала на дорогу самостоятельно. А когда дети подросли, сказала свое решительное «нет». Поначалу было нелегко, но в конце концов мы стали партнерами. Теперь он и сам говорит, что так ему гораздо комфортнее. Не нужно бояться, что за рулем у него внезапно прихватит сердце и мы оба погибнем. Я даже приписала «миссис» на своем номере. Видели бы вы лица моих внуков, когда бабушка седлает свой фиолетовый «Харлей»!

Когда они уехали, я поглядела на простирающиеся вокруг бескрайние степи и скалы Бэдленда. Я уже бродила по ним и знала, что вблизи эти бесплодные пески – нежно-розового, бежевого и кремового оттенка, а скалы раскрываются, готовые принять в себя и надежно укрыть, как материнское чрево. Даже на дальних утесах видны спасительные пещеры.

То, что издали кажется одним, при ближайшем рассмотрении оказывается совсем другим.

Эту историю я рассказала вам потому, что подобный урок можно усвоить только в дороге. И еще потому, что со временем укрепилась в мысли: у каждого из нас есть свой «фиолетовый мотоцикл».

Нужно просто найти его и оседлать.

С Элис Уолкер, неподалеку от Бэдленда, 1994 г. Из личного архива Глории Стайнем

Вступление. Дорожные знаки

Когда меня спрашивают, как мне удается после стольких лет не терять надежды и сил, я всегда отвечаю: все благодаря путешествиям. Вот уже более сорока лет я почти половину своего времени провожу в дороге.

Никогда прежде я не пыталась рассказывать об этом образе жизни – даже когда писала заметки о людях и событиях. Просто не могла уместить свои наблюдения в рамки определенного жанра или категории. Для меня это было не дорожное приключение в стиле романов Керуака и не период кочевничества перед тем, как осесть и остепениться; не было это и путешествием с какой-то конкретной целью. Сначала я была журналистом и писала заметки из жизни, затем периодически участвовала в организации политических кампаний и движений. Но большую часть моих странствий составляли различные феминистические проекты. Друзья мои были разбросаны по всему свету, так что нет ничего удивительного в том, что именно дорога стала связующим звеном моих привязанностей и надежд.

Когда друзья и коллеги-репортеры выражали сочувствие моей нелегкой доле – ведь я столько времени провожу вдали от дома, – звала их собой. Я надеялась подсадить их на этот наркотик. Но за все эти годы лишь один попался на крючок – хотя и продержался всего три дня[1 - Marilyn Mercer, Gloria Steinem: The Unhidden Persuader, McCall’s, January, 1972.].

Прошел не один десяток лет, и в мою жизнь прочно вошли слова «все еще» – «А, ты все еще путешествуешь!», – и мне стало не по себе от того, что о своем основном занятии я пишу меньше всего.

Поэтому я села и принялась записывать впечатления от своих многочисленных поездок в прошлом и настоящем. О том, что увидела – и чему удивилась. О том, чего не увидела – и от чего разозлилась. И о надеждах на то, что еще можно совершить. Листая и разглядывая старые книги, графики, письма и журналы, я вдруг вспомнила отца, который вот так же сидел над своими потрепанными дорожными картами и адресными справочниками, пытаясь подсчитать, сколько денег ему понадобится на бензин, чтобы добраться из пункта А в пункт Б; где найти трейлер-парки, чтобы был приют для жены и двух дочерей; и заинтересуются ли придорожные торговцы предметами старины, которые он собирался продать или обменять по пути через всю страну. Воспоминание это настолько живо предстало передо мной, что я почти что услышала, как мы заговорщицки перешептываемся, стараясь не разбудить маму, которая спала в том самом трейлере, где каждый год мы проводили большую часть своей жизни.

Готова поклясться, что до того момента я изо всех сил протестовала против образа жизни, который избрал для себя мой отец. У меня был уютный дом, надежное и любимое убежище, ему же дом вообще был не нужен. Я в жизни своей не заняла ни гроша, он же не вылезал из долгов. Я участвовала в групповых приключениях, куда добиралась самолетом и поездом, он же готов был потратить неделю, чтобы в одиночку проехать всю страну из конца в конец, только бы не сесть в самолет. И все же, проанализировав саму суть нашего протеста, целью которого было вновь оказаться в привычной обстановке, я поняла, что наша с ним общая любовь к дороге неслучайна. Так было и в первые – весьма яркие и запоминающиеся – десять лет моей жизни: я была папиной дочкой.

Я и представить себе не могла, что начну эту книгу с воспоминания об отце, а потом поняла, что именно так и следовало поступить.

За этим открытием последовали и другие. Так, я всегда считала, что мои странствия не вечны – ведь настанет такой момент, когда я остановлюсь. Теперь же понимаю, что именно дорога и была константой, а моменты оседлости – лишь временными остановками.

Именно путешествия служили контекстом «внедорожной» жизни, а не наоборот.

Взять хотя бы публичные выступления: всю свою сознательную жизнь, вплоть до тридцати лет, я старалась их избегать. Когда однажды попросила преподавателя ораторского искусства объяснить мне, в чем причина, она ответила: танцоров и писателей труднее всего научить говорить перед публикой – ведь и те и другие выбрали для себя профессию, где этого делать не нужно. А я относилась к обеим этим категориям.

А потом – в конце 1960-х – начале 1970-х – выяснилось, что редакторы, с которыми я работала, не испытывали ни малейшего интереса к буму феминизма по стране. В гневе и отчаянии я объединила свои усилия с другой женщиной – намного храбрее меня, – и вместе мы стали ездить по студгородкам и встречаться с местными группами активистов. Со временем, вдали от дома, я поняла одну вещь, которую ни за что не узнала бы при ином стечении обстоятельств.

Оказавшись в одном помещении, люди понимают и сочувствуют друг другу гораздо больше, чем когда читают о некоем происшествии, смотрят фильм или репортаж.

До того момента я была «свободным художником» и помыслить не могла о том, чтобы работать в офисе или иметь какие-либо обязательства, кроме арендной платы за квартиру. Но знания, полученные в пути, побудили меня собрать писателей и редакторов и вместе издать феминистический журнал, целью которого было (по выражению великой Флоринс Кеннеди) «приготовить революцию, а не просто обед». Этим женщинам просто негде было писать о том, что для них важнее всего. Так родился журнал «Ms.».

С того момента я буквально поселилась в офисе, полном журналистов и редакторов, куда меня тянуло как магнитом. Редакция журнала стала для меня не только еще одним поводом продолжать свой путь, но и семьей, куда я неизменно возвращалась из каждого путешествия с полными карманами конспектов о событиях и впечатлениях.

По большому счету, я, быть может, никогда не нашла бы в себе сил или желания заниматься тем, что стало для меня важнее всего, если бы не Дорога. Отправившись в это бесконечное путешествие – а точнее, позволив ему захватить меня с головой, – я изменила собственную суть. Дорога непредсказуема, как и сама жизнь. Это путь от отрицания к реальности, от теории к практике, от боязни сделать шаг к действию, от статистики к реальным историям. Проще говоря, от разума – к сердцу. За каждым поворотом может ожидать смертельная угроза – или близость по взаимному согласию как очередное доказательство того, что мы живы и ощущаем свою связь с реальностью.

Как видите, первая причина, по которой я решила написать эту книгу, – желание поделиться тем, что для меня важнее всего и что долгое время оставалось в тени. Для меня это шанс сделать нечто большее, чем просто вернуться домой и сказать друзьям: «Ой, я тут познакомилась с таким потрясающим человеком…», или «Слушайте, что я придумала…», или – что гораздо важнее – «Нужно наконец прекратить обобщать всех «американцев» как некую безликую массу». И еще я приобрела иммунитет к заявлениям политиков вроде: «Я изъездил эту страну вдоль и поперек и знаю…» Потому что я-то уж точно поездила больше всех их, вместе взятых, и все еще не знаю.

То, что нам говорят об этой стране, чаще всего ограничивается обобщениями, обрывками фраз и в лучшем случае эдакими «передовыми» умозаключениями о том, что у каждой проблемы – две стороны. На деле же у многих животрепещущих вопросов – по три, семь или даже десять граней. Иногда мне кажется, что в действительности надвое можно разделить только людей: на тех, кто все делит на два, – и всех остальных.

Если бы все эти годы я не читала и не смотрела ничего, кроме СМИ, то отчаялась бы гораздо раньше – ведь все новости посвящены исключительно конфликтам, а быть объективным в наши дни означает быть настроенным беспристрастно-отрицательно.

Дорога же научила меня тому, что реальность, представляемая СМИ, не является таковой.

Например, считается, что американцы ценят свободу, и при этом в наших тюрьмах больше заключенных, чем в любой другой стране мира. Я общалась со студентами, влезающими в немыслимые долги, чтобы получить образование. Но никто не видит связи между этим фактом и тем, что государство строит ненужные тюрьмы вместо школ, которых не хватает, а затем тратит в среднем пятьдесят тысяч долларов в год на одного заключенного и гораздо меньше на одного студента. Я восхищаюсь людьми с предпринимательской жилкой, открывающими собственную компанию или хотя бы палатку по продаже хот-догов, но при этом в нашей стране самый большой разрыв по показателям дохода и общего благосостояния людей из разных классов. Я встречала людей из индейских поселений, знающих свою родословную за тысячу лет, и жертв сексуального и обычного рабства, прибывших буквально вчера. Сама эта страна меняется у нас на глазах. Пройдет каких-то тридцать лет, и основная часть ее населения утратит европейские черты: уже сейчас большая часть новорожденных детей – цветные. Это новообретенное разнообразие поможет нам лучше понять мир и самим выбирать из множества параллельно существующих культур. И все же по сей день существуют люди, чье осознание идентичности находится под влиянием устоявшейся иерархии. Быть может, в них говорит чувство страха и вины: «Что, если со мной будут обращаться так, как я обращался с другими?» Однако, учитывая, какая власть и деньги стоят за всем этим, подобные регрессивные установки чреваты возвратом к старой иерархии.

Как мудро заметила Робин Морган: «Ненависть обобщает, любовь выделяет из общей массы»[2 - Robin Morgan, The Word of a Woman: Feminist Dispatches, 1968–1992 (New York: W. W. Norton, 1992), pp. 275–77.].

Вот почему дорога так важна: она учит различать оттенки.

Вторая моя цель – побудить и вас отправиться хотя бы в коротенькое путешествие. Поехать куда-нибудь – или же просто переключить свой разум в другой режим, будто вы в пути: не искать привычную обстановку, но открыться навстречу новому и неизведанному. Сделать это можно, даже просто ступив за порог. Сложив воедино разрозненные кусочки мозаики, вы получите в награду незабываемые ощущения. Подобно джазмену, импровизирующему на сцене, или серфингисту, пытающемуся поймать волну, или птице, оседлавшей воздушный поток. Об этом поет Джуди Коллинз в своей песне «The Blizzard» – истории незнакомцев, встретившихся в метель. Об этом пишет Элис Уолкер в своем эссе «Родина моего отца – бедность». Каждая из них начинает с некой личной точки, а затем ступает на неизведанный и непредсказуемый путь, который приводит в место неожиданное, но неизбежное, как сама дорога судьбы.

Зависимость от дороги – универсальна. Так, караван суфийского поэта Руми прошел десятки мусульманских земель. Цыгане ушли из Индии в Европу, нигде не задерживаясь надолго. А аборигены Австралии и островов Торресова пролива постоянно перемещаются по древней Тропе песен. В этой книге я пишу об Америке, потому что именно здесь больше всего живу и путешествую – и именно ее больше всего хочу понять, в особенности учитывая ее чрезмерное влияние на остальной мир. Кроме того, я уверена, что нельзя понять чужую страну, не поняв своей собственной. В двадцать лет мне посчастливилось прожить год в Европе, а потом – два года в Индии. Однако в своей жизни мне гораздо чаще приходилось бежать, чем подолгу где-то оставаться, проникаясь окружающей действительностью. Спокойная Европа была для меня временным убежищем от суматошного детства. Далекая Индия показала мне, как живет большинство людей в мире, – чего я никогда не видела прежде. Я и по сей день благодарна этой огромной стране за то, что она не дает остальному миру о себе забыть, иначе я вернулась бы домой такой же, какой уехала.

Моя задача – пробудить в вас желание исследовать эту землю. Похоже, большинство людей нужно убеждать в том, как интересно путешествовать по Америке. Когда я еду в Австралию или Замбию, мне говорят: «О, это так замечательно!» Но если я еду куда-нибудь в пределах территории Штатов, они лишь сочувственно качают головой: «Как это, должно быть, утомляет!» А между тем путешествие по Америке тоже может принести огромное и ни с чем не сравнимое удовольствие. Ведь американцы способны дать фору любому другому народу по умению надеяться на лучшее. Быть может, оттого, что многие из нас сбежали от более худшей доли, или же выбрались из нищеты, или впитали с молоком матери легенду о «земле возможностей», или же просто потому, что оптимизм заразителен. Как бы то ни было, именно умения надеяться мне и недостает, когда я покидаю эту страну, и именно ему я радуюсь, когда возвращаюсь. В конце концов, надежда помогает строить планы.

Я вовсе не призываю вас путешествовать так же много. Подобно Скаю Мастерсону – странствующему азартному игроку из рассказов Деймона Раньона, – я сменила больше гостиничных номеров, чем Библия «Гедеон»[3 - Ассоциация Евангельских Христиан, занимающаяся распространением бесплатных экземпляров Библии более чем в 194 странах мира, в основном через комнаты в гостиницах и общежитиях. (Прим. ред.)]. А ведь ему не приходилось мыть голову гостиничным шампунем, есть еду из автоматов или засиживаться допоздна, пытаясь организовать горничных. Проведя двадцать лет в качестве организатора, я вдруг осознала, что самый долгий период пребывания дома для меня составил восемь дней.

Как вы уже поняли, я влюблена в дорогу.

В-третьих, я надеюсь поделиться с вами своими историями. Тысячелетиями человечество передавало знания и умения новым поколениям через песни и сказания. Если вы приведете мне статистические данные, я придумаю историю, чтобы объяснить, почему так вышло. Наш мозг так устроен, что лучше всего воспринимает новую информацию через легенды и образы. Вступив в ряды организаторов – иначе говоря, начав деятельность с целью изменения общества, – я открыла для себя волшебство историй, которые лекторы рассказывают группе абсолютно незнакомых людей. Те, кто внимательно их слушает, будто бы создают магнитное поле, о котором не подозревали даже сами рассказчики.

Кроме того, кратчайший путь к переменам в обществе заключается в том, чтобы дать возможность самым слабым говорить столько, сколько их будут слушать, а самым сильным – слушать столько, сколько будут говорить.

Быть может, именно благодаря своему умению слушать женщина-странница – и в особенности странствующая феминистка – это своего рода «небесный бармен». Порой ей рассказывают такое, о чем не стали бы говорить врачу. Со временем все больше людей узнают меня как участницу движения, которое многим подарило надежду, и все чаще мужчины и женщины делятся со мной самым сокровенным.

Помню, как однажды во время грозы оказалась в придорожной гостинице, где по счастливому стечению обстоятельств был музыкальный автомат и учитель танго, который рассказал мне историю рождения этого некогда уличного танца. Или как слушала детей племени могавков, заново учивших язык и постигавших духовные ритуалы, которые в течение нескольких поколений были под запретом. Или как сидела в кругу анонимных фундаменталистов и слушала, как они говорили о том, что пора бы отказаться от привычной уверенности во всем. Или как брала интервью у девятилетней девочки, которая была лучшим игроком в мальчишеской футбольной команде. Или как встретилась со студенткой-латиноамериканкой, дочерью нелегальных иммигрантов, вручившей мне свою визитку со словами «Кандидат в президенты США 2032 г.».

Дорожная жизнь порой преподносит и природные дары. Например, северное сияние в Колорадо или прогулка в Нью-Мексико в лунном свете – таком ярком, что видно каждую черточку на моей ладони; или история о встрече слона-одиночки со своим давним другом-слоном в зоопарке Лос-Анджелеса; или снегопад в Чикаго, когда внезапно появляется повод все отменить и просто сидеть с другом у камина.

Но одна истина несомненна: дорога учит жить настоящим.

Наконец, мне просто хотелось стать первопроходцем – в буквальном смысле первой проложить этот путь. Обычно подобная роль отводится мужчинам: это они воплощают в жизнь задуманные приключения, женщины же по традиции – хранительницы домашнего очага. Еще в детстве я обратила внимание на то, как Дороти из «Волшебника страны Оз» отчаянно пыталась вернуться домой, в Канзас, а Алиса, которой приснился дивный сон о приключении в Стране Чудес, проснулась аккурат к чаепитию.

Читая «Путь героя» Джозефа Кемпбелла и произведения Юджина О’Нила, в которых мужчинам не давали выйти в море цеплявшиеся за них женщины, я полностью утвердилась в мысли, что дорога – не для меня. В старших классах я посмотрела голливудский фильм «Вива, Сапата!» – о жизни и деятельности великого мексиканского революционера. Когда Сапата едет навстречу своей судьбе, его жена повисает у него на ноге, валяясь в пыли, пытаясь удержать его дома. Тогда я еще боялась признаться самой себе, что мысль о том, чтобы выйти в открытое море и вершить революцию, привлекает меня гораздо больше, чем просто сидеть дома и быть примерной матерью и женой. Но я дала себе слово, что никогда не буду препятствовать свободе своего мужчины.

Даже в словаре первое значение слова «авантюрист» – «искатель приключений» и лишь затем – «беспринципный человек, занимающийся авантюрами»; а слово «авантюристка» используется лишь в значении «женщина, пытающаяся нечестным путем добиться благополучия и высокого положения в обществе». Создается впечатление, что всякий раз, когда женщина отправляется в путешествие, добром это не может кончиться, будь то реальная Амелия Эрхарт[4 - Амелия Мэри Эрхарт – первая женщина-пилот, перелетевшая Атлантический океан, и автор нескольких бестселлеров о своих полетах. (Прим. ред.)] или вымышленные Тельма и Луиза[5 - Героини одноименного фильма 1991 г. о двух подругах, решивших бросить своих мужчин и искать другой жизни. (Прим. ред.)].

Во многих странах и по сей день женщину могут привлечь к ответственности, а то и вовсе убить за то, что опозорила свою семью, посмев выйти из дома без сопровождения мужчины или же покинуть страну без его разрешения.

В Саудовской Аравии, например, женщине до сих пор запрещено водить машину – даже если ей срочно нужно в больницу, не говоря уже о развлечениях. Во время народных восстаний Арабской весны сексуальным домогательствам и изнасилованиям в равной степени подверглись и гражданки, посмевшие выйти в людное место, и иностранные журналистки.

Писательница Маргарет Этвуд так объясняет отсутствие героинь женского пола в романах о поиске и обретении себя: «Причина довольно проста: если отправить женщину в одиночку на какое-нибудь опасное ночное задание, оно гораздо быстрее, чем для мужчины, окончится для нее смертельным исходом»[6 - Margaret Atwood, Headscarves to Die For, New York Times Book Review, August 15, 2004.].

Ирония состоит в том, что благодаря молекулярной археологии, изучающей древние ДНК для отслеживания перемещений человека, мы знаем, что раньше именно мужчины сидели дома, а женщины – путешествовали. Коэффициент межконтинентальной миграции среди женщин почти в восемь раз выше, чем среди мужчин[7 - Поскольку только женские яйцеклетки передают митохондриальную ДНК, а только мужская сперма – Y-хромосому, их сочетание позволяет понять, кто из населения земного шара переселенец, а кто нет. (По статье Natalie Angier, Man vs. Woman: In History’s Travel Olympics, There’s No Contest (New York Times, October 27, 1998); автор основывается на исследовании, приведенном в статье Mark T. Seilelstad, Eric Minch, and L. Luca Cavalli-Sforza, Genetic Evidence for a Higher Female Migration Rate in Humans, Nature Genetics 20 (November 1998)). [Здесь и далее – если не указано иное – примечания автора.]].

Стоит, однако, отметить, что путешествия эти зачастую были в один конец, а у женщин не было другого выбора, и общество, в котором они жили, так или иначе было патриархальным и патрилокальным. То есть женщины все равно контролировались мужчинами, а если и перемещались, то лишь для того, чтобы перейти жить в дом мужа. В матрилокальных обществах, наоборот, мужчины переходили жить в дом жены (и так происходит и по сей день, примерно на третьей части суши), но при этом сохраняли свой статус, поскольку это общество почти никогда не было матриархальным.

В свете частых предупреждений о том, как опасна для женщин дорога, современный феминизм задает один крайне важный вопрос: «По сравнению с чем?» Будь то убийства за приданое в Индии, «за честь рода» в Египте или просто на бытовой почве в США, по статистике, женщин чаще всего избивают или убивают дома, знакомые им мужчины. Так что согласно той же статистике дом для женщины – гораздо более опасное место, чем дорога.

Быть может, истинная революция произойдет тогда, когда женщина сможет отправиться в путешествие по собственной воле и желанию, а вернувшись домой, найдет там теплый прием.

Эта книга – не об одном или нескольких путешествиях, а о десятилетиях, проведенных вдали от домашнего очага. Можно сказать, что это история современной кочевницы.

Помимо «горизонтального» путешествия по стране, в ней присутствуют свидетельства и о двух других типах путешествий: «вертикальном» (в прошлое Североамериканского континента, по которому мы с вами ходим) и культурном (с открытием новых людей и мест).

В этой книге – собрание историй, которые, я надеюсь, вдохновят вас на то, чтобы рассказать свою, а также произведут настоящую революцию, научив слушать других.

Я жалею о том, что не могу сделать эту книгу похожей на письма китаянок, которые они писали тысячу лет назад. Тогда женщинам запрещено было учиться, в отличие от их братьев, и они изобрели свой собственный шифр, который назывался «нюй-шу», или «женское письмо». Наказанием за создание такой тайнописи была смертная казнь[8 - Douglas Martin, Yang Huanyi, the Last User of a Secret Women’s Code, New York Times, October 7, 2004.]. А они писали друг другу секретные послания и стихи в знак дружбы, таким образом осознанно выступая против ограничений. Как писала одна из них: «Мужчины покидают свой дом, чтобы совершать подвиги в большом мире. Но мы, женщины, не менее храбры – ведь нам известен язык, которого они не понимают».

Переписка эта была для них так важна, что некоторым женщинам, отправляя в последний путь, клали в гроб их письма дружбы. И все же многие их них уцелели и дошли до наших дней. Каждое такое письмо написано изящным почерком в центре страницы, с широкими полями, куда вторая собеседница могла бы вписать свои слова.

«В истории человечества были великие цивилизации, не использовавшие колеса, – писала Урсула Ле Гуин[9 - Урсула Крёбер Ле Гуин – американская писательница и литературный критик, автор романов, стихов, детских книг, публицист.], – но не было таких, где не рассказывали бы истории».

Если бы я могла, то на каждой странице оставила бы место для вашей истории.

Мой отец Лео Стайнем на своей любимой фотографии, 1949 г. Из личного архива Глории Стайнем

Глава I. По стопам отца

Любовь к путешествиям у меня наследственная.

Казалось, лишь несколько месяцев в году мой отец радовался оседлой жизни. На лето мы уезжали в маленький домик, который он построил неподалеку от озера в сельской местности Мичигана. Там он вел занятия по танцам в павильоне, стоявшем на сваях над водой. И хотя до океана была сотня километров, он назвал его «Океанский пирс» и придумал звучный слоган: «Танцуем над водой и под звездами».

По выходным туда съезжались люди из окрестных ферм и летних домиков, чтобы танцевать под музыку из автомата. Отец придумывал разные необычные развлечения. Так, вдохновившись собственной любовью к шахматам, он придумал игру, где подростки в костюмах фигур должны были двигаться по расчерченному в клетку танцполу. Он даже приглашал в эту глушь известные танцевальные группы 1930–1940-х годов. Ради танцев под живую музыку в мягком лунном свете люди приезжали из самого Детройта и Толидо. Разумеется, на то, чтобы оплатить выступление Гая Ломбардо, Дюка Эллингтона или сестер Эндрюс в один дождливый выходной, могла уйти вся летняя выручка, поэтому во всем этом предприятии всегда присутствовала определенная доля азарта и риска. Думаю, это отцу тоже нравилось.

Но вот подходил к концу День труда[10 - День труда – национальный праздник в США, отмечаемый в первый понедельник сентября. (Прим. пер.)], а вместе с ним и это временное существование, и рабочим местом отца вновь становилась его машина. В первые теплые недели осени мы ездили на аукционы в окрестных городках, где среди домашней утвари и фермерских инструментов он искал предметы старины. Затем моя мама – у которой был наметан глаз на антиквариат и богатая библиотека справочной литературы – оценивала их для последующей продажи, и мы вновь садились в машину и ехали дальше, предлагая их встреченным по пути придорожным торговцам. Я говорю «мы», потому что лет с четырех я тоже участвовала в процессе – заворачивала в газеты фарфор и другие мелкие предметы, которые мы заботливо перевозили в картонных коробках по проселочным дорогам.

У каждого из нас была своя роль в семейном предприятии – в том числе и у моей сестры, которая была на девять лет старше меня и продавала летом попкорн с самой настоящей тележки, купленной отцом.

Но едва только озеро подергивалось первой ледяной коркой, а от воды начинал идти пар, отец принимался собирать по бензоколонкам дорожные карты, проверять прицеп машины и заводил разговоры о лакомствах издалека – вроде пралине из Джорджии, апельсинового сока из Флориды или лососевых стейков из калифорнийских коптилен.

А потом в один прекрасный день – словно это была внезапная прихоть, а не вечная жажда странствий – он объявлял, что пора погрузить все вещи и собаку в дом на колесах, который всегда стоял во дворе, и пуститься в дальний путь – до Флориды или Калифорнии.

Иногда это его объявление звучало так внезапно, что мы брали с собой больше сковородок, чем тарелок, или оставляли на кухне гору немытой посуды и недоеденную еду, которая встречала нас по возвращении, как помпейские руины. Казалось, отец всегда принимает свое решение неожиданно, и при этом страх перед сиренами, которые могли позвать его домой, был настолько велик, что он отказывался установить в нашем маленьком доме отопление или провести горячую воду. Если осенний воздух становился слишком холодным, чтобы купаться в озере, мы грели воду на печке-буржуйке и по очереди мылись в большой ванне перед камином. А поскольку для этого нужно было нарубить дров – оскорбление для сибаритской сути моего отца! – он придумал собственную систему растопки: запихивал длинное полено одним концом в огонь, а второй конец оставался торчать снаружи. Затем отец поддевал его ногой и отправлял в камин – до тех пор, пока полено не превращалось в пепел. Наверное, даже гора дров во дворе казалась ему потенциальной угрозой, ведь в ней таился соблазн остаться на одном месте.

Едва почувствовав на своем лице легкое дуновение ветра перемен, отец не мог больше ждать. За все время я помню лишь один раз, когда он вернулся, и даже тогда матери пришлось привести весомые аргументы, чтобы убедить его в том, что она забыла выключить утюг и все может сгореть дотла. Он готов был купить новое радио, новую обувь, все что угодно, лишь бы не поворачивать назад.