Выход тигра. Проект «ГиперСибирея»

скачать книгу бесплатно

Выход тигра. Проект «ГиперСибирея»
Геннадий Николаевич Опарин

Молодой спортсмен, призывается в армию и направляется на службу в Афганистан, где участвует в жестоких боях и теряет лучших боевых друзей, а вернувшись на родину, обнаруживает, что жизнь резко изменилась и проходит по иным правилам и законам. Помимо воли, он втягивается в бандитские разборки своих дворовых друзей и принимает участие в ограблении особняков крупных финансовых мошенников. В попытке разобраться в ситуации, бросает все самое дорогое и уезжает в тайгу на далекий север, где умирающий старец оставляет ему рюкзак с золотыми самородками и секретную карту.

Путешествие в Гиперсибирею.

Сибирь

Одинокий орел парил высоко в небе. Круг за кругом неспешно облетая свои бескрайние угодья.

Дремучие дебри сибирской северной тайги темно-зеленым океаном чуть колыхались под ним и, вздыбленные крутыми волнами холмов, уходили в дальние дали, где в сизой дымке горизонтов вливались в бездонные глубины небес. Нигде и ничему здесь не было пределов.

Незыблемой мощью и вечностью веяло от необъятности просторов исполинских хвойных лесов, посеребренных благородной проседью веков. Казалось, боги оставили эти первозданно-девственные земли себе для отдыха и раздумий, и ничто не могло нарушить их священного покоя.

Дикая тайга, словно сказочное существо, чуть шевелилась под порывами ветров, дышала белесыми туманами падей и с печальной мудростью вглядывалась в небесные выси голубыми глазами озер. Ее непроходимые кущи от одного горизонта до другого извилистыми змейками разрезали небольшие таежные речки, причудливо петляющие среди задумчивых сопок и глухих лесных чащоб. Было неясно, откуда и куда несут они свои холодные воды, безмолвно унося эту тайну с собой за далекие горизонты. Растущие по их берегам лиственные деревья и кустарники уже оделись в яркие желто-багряные осенние наряды и с высоты птичьего полета пестрыми лентами выделялись на фоне сумрачных хвойных лесов.

На одном из берегов зоркий взгляд орла выхватил одинокую фигуру странника, бредущего на север в самые заповедные таежные угодья, которые он прячет от не прошеных гостей за непролазными буреломами и непроходимыми топями болот.

Что ищет этот угрюмый пилигрим вдали от людей, какой неодолимый рок влечет его навстречу суровым испытаниям, откуда немногим удавалось вернуться назад.

Неожиданно орел заметил серую тень волка, мелькнувшую под мохнатыми кронами деревьев, который преследовал человека. Выскочив на открытое место, огромный волчище поднял голову и пристально поглядел на орла; на мгновение взгляды двух грозных хищников земли и неба встретились., изучая друг друга. После чего, волк окончательно растворился среди густых зарослей, а орел продолжил дальше кружить над тайгой, успокоенный, что теперь человек не уйдет далеко от этих мест.

А ни о чем не подозревающий путник, продолжал все дальше углубляться в лесные дебри, полностью погруженный в свои мысли. На нем была просторная брезентовая куртка защитного цвета, такие же штаны, заправленные в растоптанные сапоги и, видавший виды, потертый рюкзак за спиной. Большой двуствольный карабин на плече делал его похожим на охотника, но отсутствующий взгляд, будто обращенных в себя светлых глаз говорил, что это не так. При ближайшем рассмотрении, его можно было бы назвать даже красивым, если бы не многодневная грубая щетина на щеках и угрюмое выражение лица.

Беспечный бродяга – ветер беспорядочно разбросал его русые волосы по лицу, на котором лежала печать душевной муки и раздумий. Он упорно продвигался в глубь тайги, входя в нее, как в священный храм без стен и потолков, где исчезают незримые границы между мирами, и растения, словно добрые духи земли, открывают свои сокровенные тайны людям, и становятся понятны их негромкие голоса среди шелеста листвы, и, кажется, сама мать-природа чуткими глазами полевых цветов заглядывает в наши глаза, чудотворно исцеляя душевные раны.

Ранняя осень грустно сопровождала Павла, прощально шелестя сухой листвой под ногами, тогда как весь лес, будто замер в тревожном ожидании зимы, и лишь заветные березки еще приветливо махали золотистой листвой ему свысока, но за их редеющими кронами уже проступали мохнатые лапы сосен и елей. Особое очарование витало в этом хрупком равновесии природы. Только неугомонный ветер все пробовал заиграть с Павлом, внезапно налетит, обдав осенней прохладой, взъерошит волосы и умчится прочь в высокие кроны, щедро осыпав вихрем листопада.

Но обманчива красота таежных лесов. То и дело Павлу приходилось продираться сквозь колючие заросли кустарников, обходить завалы из сухого валежника и преодолевать бесчисленные заболоченные протоки ручьев. Одно согревало сердце, где нет дорог, не должно быть и тупиков.

Из зарослей он вышел на открытый берег речки. Внимание привлекло стоящее на самом краю берега реки чахлое, согнутое ветрами сухое деревце, своим видом напоминавшее глубокого старца, в задумчивости вглядывающегося в свои невидимые дали. Отставшая клочьями кора и беспорядочно наросшие лишайники походили на лохмотья пообносившейся от долгих скитаний одежды, что, казалось, это чья-то заблудшая душа доживала здесь свой нелегкий век.

Подойдя к реке, Павел посмотрел вдоль ее открытой глади, пытаясь определить дальнейший маршрут, и с досадой обнаружил, что впереди река делала крутой поворот, огибая, будто из-под земли, выросшую на ее пути огромную сопку.

«Так вот, что остановило здесь старца», – мимолетно подумал Павел, напряженно решая каким путем следовать дальше.

К вечеру он надеялся добраться до заброшенной заимки, но теперь ему было необходимо было преодолеть эту сопку, отроги которой тянулись далеко в обе стороны, утопая в лесах, и неясно было, где их конец. Как-будто сама земная твердь вздыбилась перед ним, перекрывая все проходы в таинственную гиперсибирею. У подножия сопку окружали густые заросли, но ближе к вершине лес редел, и на самом ее верху виднелись лишь отдельно стоящие сосны, да в лощинах прятались отары кучерявых кустарников.

Долгим взором оглядев нежданную преграду, Павел наметил наиболее удобный подъем и перед восхождением решил устроить последний привал. Для отдыха он выбрал возвышенную площадку перед сопкой, окруженную стайкой белоствольных берез. Они неодолимо манили к себе, словно веселый девичий хоровод посреди суровой тайги.

Поднявшись на полянку, он невольно замер, очарованный ее одухотворенной красотой. Как мохнатые медвежата, разбежались по ней молодой ели, украшенные на концах пушистых лапок нежно-зелеными кисточками свежей хвои. Вся поляна играла в лучах солнечного света, пронизанная со всех сторон янтарным свечением , отражающимся от ярко-желтой листвы окружающих берез. И послышалось Павлу в легком завывании ветра: «Созерцание есть безмолвная молитва». Так природа начинала открывать ему свои тайны, а значит начинало осуществляться то, зачем шел он в эти заповедные места.

Окончательно заблудившись в жизни и бросив все, он приехал в эти северные края за мудростью к поселившемуся здесь пророку. Внимательно изучив Павла, пророк согласился открыть ему самые сокровенные тайны мироздания и даже потаенный смысл бытия, но прежде направил в путешествие по сокровенным просторам гиперсибиреи, где сами боги через природу могут общаться с людьми. Напутствую Павла перед опасным путешествием, он сказал напоследок: «Запомни, сын мой, лишь внешние знания познаются холодным рассудком, а мудрость постигается добрым сердцем и душой, поэтому мудрости нельзя научить, ее можно только постичь всей жизнью и всеми силами души. Пойми, для начала, сокровенный язык природы и тогда ты сможешь понять весь мир…весь мир».

Эти напутственные слова из уст пророка до сих пор звучали в нем. Как откровенье: «пойми сокровенный язык природы и ты поймешь весь мир…весь мир».

Встреча со старым вороном.

Злюка – память не давала ему и здесь покоя, безжалостно терзая душу и сердце. Ведь его ангел-хранитель Елена по окончании лесозаготовительного сезона уехала домой, и он искал сейчас в дальнем скитании по диким местам свое последнее спасенье.

При воспоминании об отъезде Елены, будто свет померк вокруг него. Предвидя вечную разлуку, Павел боялся дать волю чувствам. Чтобы хоть как-то отвлечься, он принялся собирать сухие сучья для костра, которые во множестве валялись вокруг него в траве, наломанные ветрами. Когда огонь взялся весело пожирать сухие ветки, н достал из рюкзака подсохшие лепешки и вяленые куски оленьего мяса. Для улучшения вкуса, он на заостренном прутике подержал их над огнем и вскоре будоражащий запах жареного мяса расплылся по округе, щекоча аппетитным ароматом ноздри. Не успел Павел доесть первый кусок, как у него над головой раздалось негромкое хриплое карканье, и с дерева на траву перед ним плавно слетел седой ворон. Настороженно глядя в его сторону, бусинками черных глаз, с явной надеждой поживиться кусочком вкуснейшего мяса. Павел узнал старого ворона и, кинув ему кусок, сам предался спасительному воспоминанию…

Дело было в их таежном поселке прошлой поздней осенью, когда уже последние стылые лужи схватились ночным морозцем, а днем сыпала мелкая колючая пороша. Охотники в последний раз внимательно проверяли свое снаряжение перед зимним выходом в тайгу, а собаки так просто изводились от нетерпения, в предчувствии открытия охотничьего сезона. Да и у самих охотников руки, что называется, чесались. Илья, одиноко живший в своей покосившейся от времени избушке, изрядно принял на грудь и от внезапно нахлынувшего на него непреодолимого желания пострелять , вышел с ружьем на крыльцо. Обводя мутным взором окрестности, он стоял и думал, куда бы ему пальнуть. Поэтому едва завидев пролетающую мимо него ворону, он шарахнул по ней крупной дробью с обоих стволов. Только черные перья полетели от бедняжки в разные стороны, прощально кружась на холодном ветру, а сама ворона безжизненной тушкой упала к его ногам. Бесцельно повертев еще тепленькое тельце в руках и испачкав их несколькими каплями крови, он забросил ее в ближайший ручей.

А на недоуменный вопрос подошедших на звук выстрела сельчан: «Зачем ты убил ворону?»

Запросто ответил:

«А что она тут летает» и пошел спать к себе в избу.

Ночью сильно похолодало. Ручей затянуло коркой льда, через которую чуть просвечивал застывший на дне трупик вороны. А днем в поселок прилетел встревоженный седой ворон. Он беспокойно летал по поселку с громким хриплым криком, как будто звал кого или искал, но к вечеру его тревожное карканье стихло, и все подумали, что ворон улетел восвояси.

Каково же было удивление сельчан, когда утром они увидели этого ворона сидящим на ветке голого дерева, над тем местом у ручья, где лежала подо льдом убитая ворона. Старый ворон нашел-таки свою подругу. Ведь живя по триста лет, вороны выбирают себе подругу раз и на всю жизнь!

Кто теперь мог знать, сколько лет провели они вместе до трагической разлуки. И о чем мог думать старый ворон, несколько дней кряду неподвижно сидя на ветке над своей лежащей подо льдом убитой подруги, о совместно проведенных столетиях или о своей одинокой старости? Людям то знать не дано. Пока они горестно года считают, у него на крыльях сединой лежала пыль веков. А может быть, он в последний раз неслышимо разговаривал со своей подругой, вспоминая молодость и прощаясь навсегда. Не так давно ученые, обратив внимание на общение слонов со своими умершими собратьями, при помощи аппаратуры сделали сенсационное открытие: уловили тончайшие импульсы, при помощи которых безутешная слониха общалась со своим умершим слоником. Причем ответные импульсы от погибшего слоненка к матери исходили еще несколько дней после его смерти.

Велики еще непознанные тайны природы, которые существуют за пределами видимого нами мира.

Заиндевевший от мороза ворон несколько дней неподвижно просидел над своей убитой подругой, не обращая внимания ни на собак, ни на людей, ни на предложенную ему пищу, пока однажды не улетел в неизвестном направлении и больше никто его не видел. А Илья с зимовья после этого так и не вернулся. Его покосившаяся избушка еще долго стояла пустой, потом от чего-то сгорела, и все облегченно вздохнули, огонь он все чистит.

Встретив здесь ворона, словно старого знакомого. Павел размышлял, он и раньше жил в этих краях или, как и он сам, прилетел сюда лечить свои душевные раны? Известно, что вороны, наряду с совами и попугаями, являются самыми умными птицами на земле.

Таежные просторы склоняют к раздумьям. Так и сидели они вдвоем у догорающего костра, Павел, прислонившись спиной к березе, а старый ворон, разделавшись с мясом и почистив клюв, расположился над ним на ветке, каждый погруженный в свои думы. А перед ними, за обрывом, расстилались в махровых складках лесов бескрайние дали, украшенные зеркалами потаенных таежных озер, подернутые прозрачной сизой дымкой у горизонтов. Охватывало необъяснимое блаженство от безмятежного созерцания природы. Словно невидимый одухотворенный поток льется прямо в душу и прекрасный образ вечности проступает среди земных картин.

Глядя на мерцающие угли костра, где от толстых веток осталась лишь небольшая кучка пепла, ясно осознаешь, что все живое вокруг состоит из солнечного света, который непостижимым образом сочетает в себе вселенскую мудрость, свет, тепло и материю. Все это колышущееся море лесов пронизано, напоено и состоит из него.

Озаренный этим открытием, Павел посмотрел на ворона, который почему-то настороженно вглядывался в густые заросли, вплотную окружавшие поляну и, вдруг резко замахав крыльями, поднял отчаянный крик.

Леший.

В тот же момент кусты раздвинулись и из них показался страшный зверь в волчьем одеянии. Его массивная голова больше походила на медвежью, а мощное тело заметно превосходило волчьи размеры. В три прыжка он оказался рядом с Павлом и…тот обнял своего серого друга. Некоторое время он молча смотрел в его спокойные серые глаза и, казалось, вот-вот прозвучит знаменитая фраза: «Мы с тобой одной крови, ты и я!»

И это было бы, несомненно верно. Три года назад Павел, после пяти лет службы по охране наших границ в чужой стране, вернулся в свой родной город и с горечью понял, что не там охранял свою Родину. Пока он служил Великой России, вороватая свора все кругом захватила в свои невидимые сети под ритуальный вой черного шабаша. Все, чем жила его душа, было осквернено и втоптано в грязь, прошлое оболгано, а будущее неясно.

В своей стране он стал вроде иностранца, которому оставалось, забыв про честь и кто он есть на своей земле, идти в наем к новоявленным хозяевам или становиться одиноким волком.

Павел осознавал, что именно подобный путь ему был уготовлен, и шабаш уже повсюду развесил загонные флажки, чтобы в одночасье, припечатав клеймом волка, пустить по его следу прикормленную свору.

После долгих и мучительных раздумий, оставив все самое дорогое позади, с одним рюкзаком за спиной он махнул в тайгу на север, где хотел подлечить израненную душу от потерь, собраться с мыслями и спросить пророка о смысле жизни и России. Он свято верил в свою Отчизну, в веках прославленную Русь, навечно освещенную предвечным светом великих побед и подвигами героев, который льется к нам из глубины веков, как духовное наследие предков, как спасительный луч света во тьме.

Приехав в далекий таежный поселок, Павел с облегчением понял, что не ошибся. Остались еще на его Родине заповедные уголки нетронутые ржой разложения и лжи, где сохранилась та исконная, первозданная Русь, которую он бережно хранил в своем сердце и искал на земле. От исполинских лесных просторов здесь веяло покоем и волей. И пред девственной мощью природы отторгалось все мелочное и суетное, здесь действовали суровые, но справедливые законы. Плохих или плутоватых людишек просто изгоняли прочь, а народная молва гнала их далеко с этих мест, поэтому, уходя из дому, здесь, по-прежнему, никто не запирал дверей. Уезжая сюда на сезон, Павел прикипел всей душой к этим чудным местам и сильным людям, вновь почувствовал себя своим среди своих. Даже когда пил студеную воду из прозрачных родников, ему казалось, что его душа, как из священных источников, насыщается их целебною силою.

Поселившись в оставленной кем-то небольшой избушке на высоком косогоре у реки, Павел одиночеством и природой лечил свои душевные раны. Однажды в поселок приехал охотник с огромной тувинской овчаркой, которая удивляла своими размерами, в любые морозы спала на снегу и никогда не заходила в избу. Она не нашла общего языка с местным кланом охотничьих лаек, а потому, когда в окрестных лесах появился одинокий матерый волк, подстать ей по мощи и размерам, ему удалось сманить ее в тайгу.

Этот волчище с пристальным взглядом серых глаз и посеребренной шерстью на загривке, своим поведением пугал даже местных охотников. Он мог, подобно призраку, внезапно появляться в самых неожиданных местах и бесследно растворяться среди лесных чащоб. Аборигены поговаривали, что это сам властелин здешних мест – Ямбух, обратившись в волчью шкуру, приходил осматривать окраины своих владений.

Как бы то ни было, этого волка в здешних местах никто больше не видел, а вот овчарка через некоторое время брюхатая вернулась в поселок. Ее хозяин, от стыда и досады, был готов на самые крутые меры, тем более, что все охотники напрочь отказались брать щенков от волка – оборотня. Лучше лайки для охоты в сибирских лесах все равно собаки нет. Павел уговорил хозяина овчарки оставить ему одного щенка, чтобы легче было пережить одиночество и заодно сохранить жизнь живому существу.

Воспитывая этот пушистый серый комочек, он словно вложил в него частицу своей души, может, поэтому они понимали друг друга с полуслова и полувзгляда и никогда не расставались. Даже не видя Лешего, в тайге не признававшего проторенных троп, Павел всегда чувствовал его близкое присутствие рядом.

Свою необычную кличку Леший получил от поселковых охотников за происхождение от серого предка, которая так и прижилась за ним и которой он полностью соответствовал. Если размерами он превзошел даже мать, то повадки сохранил от своего дикого предка: умение незаметно передвигаться по тайге, привычку избегать открытых пространств, а главное, умение принимать самостоятельные и по-волчьи, интуитивно-верные решения. Так вместе с умным и надежным другом Павел получил «свои» чуткие глаза и уши в тайге.

Во всех походах      Леший всегда был где-то незримо рядом, безошибочно находя проходы сквозь самые непроходимые чащобы и гиблые топи.

Костер окончательно догорел и, как не жаль было покидать эту приветливую полянку, пора было двигаться дальше – солнце уже подходило к зениту. Павел мысленно поблагодарил ее за гостеприимство; посмотрел на старого ворона, задумчиво сидевшего на ветке. Встретятся ли они еще среди безбрежного океана лесов? Этого он не знал. Как не знал и того, что этот ворон однажды спасет ему жизнь. Но все случится позже; а пока, взлетев на самую верхушку березы, ворон внимательно наблюдал, как Павел с Лешим начали взбираться на сопку.

Подъем давался нелегко, даже Леший, бежавший рядом, свесил на бок свой длинный язык. Павел выбрал наиболее пологий склон, старательно обходя каменный обрывы и предательские сыпи. Чем выше они забирались на сопку, тем реже росли и тоньше становились сосны, а трава постепенно уступала место седым лишайникам и мхам, обильно украшавшими большие камни и стволы поваленных деревьев. Сосны на самой вершине расступились, мхи спрятались по щелям, обнажив каменную почву, ветер усилился, и сопка глухо загудела, как потревоженный улей.

Сибирь распахнула перед Павлом свои вселенские пределы, от необъятности которых кружилась голова. Повсюду, куда хватило взора, разбегались зеленые волны лесов, купаясь в голубоватой дымке туманов, а близлетящие белые облака создавали ощущение полета. Казалось, ветры мироздания проносились над самой головой и сам Создатель строго взирал с небес на заблудшего сына. Хотелось, презрев законы тяготения, распахнуть руки и вольной птицей воспарить над открывшимся раздольем.

В упоении от нахлынувшей эйфории, Павел, не отрываясь, смотрел на бескрайние лесные долы, словно стремясь навсегда запечатлеть их в своей душе, как художник Шишкин на своем бессмертном полотне «Лесные дали».

Гиблое место.

Тем временем на далеком горизонте показалась темная полоса тяжелых дождевых туч, и сразу же дохнуло порывом влажного ветра.

Грозовые тучи двигались вслед за ними, и нужно было спешить, чтобы успеть до начала грозы добраться до избушки. Павел хорошо знал, что дождь в лесу – это двойной дождь, когда каждая ветка при порыве ветра или прикосновении, обдаст обильными холодными водяными брызгами. Окликнув Лешего, он стал быстро спускаться вниз по склону, вступив в состязание в скорости с тучами – кто из них быстрее доберется до заимки. Но если Павлу предстояло продираться сквозь незнакомые дебри, то тучи свободно плыли по небу, подгоняемые ветром. Северный склон сопки оказался куда более крутым, чем южный. Павел стремительно скользил по скользким мхам от дерева к дереву, впопыхах потеряв из виду Лешего, избравшего другой, более удобный для себя спуск, в обход крутого обрыва. Достигнув подножия сопки на одном дыхании, Павел, держась русла заросшего ручья, вошел в мрачную лесную глушь. Солнечные лучи не могли проникнуть сквозь густые кроны сосен, поэтому внизу было сумрачно и прохладно. Терпкий запах смолистой хвои перемежался с запахом болотных трав и сырой земли. Дремучие дебри одновременно манили в самую глубь и пугали первобытной неизведанностью. Суровая красота тайги была полна неотразимой силы.

Павел шел вдоль ручья, надеясь выйти по нему к реке, на которой, по словам Учителя, должны была стоять заимка. Мимо него проплывали застывшие картины царства мхов и лишайников. Они заботливо укутывали упавшие стволы деревьев и под их мягкими зелеными коврами спали старые валежины, выставив наружу черные извилистые корневища, которые напоминали широко раскинутые щупальца гигантских спрутов, затаившихся в зловещей надежде схватить и уволочь под землю свою жертву. И только где-то высоко вверху чуть слышно шелестели верхушки сосен, отбрасывая вниз смутные светотени. Отчего казалось, что по лесу мелькают таинственные силуэты неведомых существ и жутковатый холодок заползал за воротник.

Невольно ускоряя шаг, Павел думал: «Почему одни места кажутся приветливыми, а другие – угрюмыми и дикими, в них чувствуется что-то зловещее?» Здесь даже могучие сосны стояли, будто в немом оцепенении, обреченно умирая в безмолвном недоумении, что с ними, и что за невидимые силы заточили их в погибельную кабалу.

Опытные таежники предупреждают, что в таких гиблых местах, где вымирает все живое, и даже птицы не поют, обитает всякая нечисть, которая строит путнику различные козни и ловушки: Насылает несчастья, заставляет долго плутать по незнакомым местам, маня за собой махровыми лужайками, чтобы вконец измотанного и обессиленного, завести его в гиблые топи.

На свою беду, Павел посчитал это суеверием таежных жителей. Поэтому, ставший от окружающего сумрака т смутных тревожных предчувствий, едва увидев впереди долгожданный просвет, он сразу поспешил на этот свет. Деревья на его пути стали попадаться реже, а ручей окончательно затерялся среди болотных мхов, зато бархатистая полянка приятно пружинила под ногами и звала вперед.

Случайно он набрел на березовую рощицу, но теперь лишь берестяные футляры с разложившимися в труху сердцевинами, белеющими останками лежали во мху. Тронул слабый ветерок, но вместо привычной свежести, тяжелые испарения, словно туман, заполнили пространство, что даже глубокие вдохи не приносили облегчения. Непроницаемая пелена проглотила все звуки, окутав все мертвящей тишиной, что казалось, никакая сила не способны разрушить ее невидимые путы, и ты, словно сам бесследно растворяешься в ней. А когда Павел увидел меж мхов и кочек темные зеркала болотных вод, то с ужасом осознал, что оказался среди черных топей. В отчаянии он озирался, ища спасительного леса, но вокруг росли лишь чахлые уродливые деревца, покрытые лишайниками. Все безнадежно тонуло в сизых облаках тумана, который наподобие седых волос клочьями свисал с высохших веток. Даже при небольшом дуновении ветерка, все вокруг Павла приходило в хаотичное движение, из глубины болота раздавались какие-то неясные шумы, будто кто-то там тяжело вздыхал или шептался.

Блуждая в тумане, Павел наткнулся на жалкое деревце с поднятыми вверх тонкими ветвями; оно, словно застыло перед ним в немой мольбе и страдании. Он хотел уйти прочь, но ноги его с каждым шагом только глубже увязали в вязкой трясине. Она угрожающе качалась под ним, издавая коровьи вздохи, а в черных лужицах мелькали таинственные лики, точно кто-то неведомый злорадно наблюдал оттуда за каждым его шагом, выбирая подходящий момент, чтобы утянуть его на самое дно. К вечеру туман все более сгущался, казалось, белая мгла навсегда поглотила весь мир, и Павлу иногда чудилось, что не он уже движется неизвестно куда, а деревца хороводом кружат вокруг него в белесой пелене, пытаясь захватить его острыми сучьями.

Увидев большое дерево, Павел поднялся к нему на пригорок, наконец, ощутив твердую почву под ногами. Внезапно он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, от которого по спине поползли мурашки. Казалось, само дерево, не мигая глядело на него!. Очумело помотав головой, он попытался сбросить наваждение…тогда сова, слившаяся с корой, тоже завертела в ответ ушастой головой, в упор тараща на него большие круглые глаза, словно в немом изумлении; после чего, взмахнув пуховыми крыльями, бесшумно растаяла в белой мгле.

В этот момент Павел вспомнил пророческую фразу аборигена, с упреком брошенную заблудшему в лесу белому человеку: «Глаза есть – смотри нету, голова есть – понимай нету, один в тайга ходи – скоро пропади!» Укрепившись, он стал звать Лешего во всю силу своих легких, пока Леший не вынырнул к нему из тумана. Бока его раздувались, как паровые меха, по которым было видно, что он обыскал весь лес в округе, пока не нашел своего хозяина. Благодарно потрепав его по густой холке и немного дав ему и себе передохнуть, Павел накинул враз отяжелевший рюкзак, ружье на плечо и дал команду Лешему «Вперед». На этот раз, решив полностью положиться на его чутье.

Приходилось с силой продираться сквозь намертво переплетенные кустарники, утопая во влажных мхах и спрятавшихся под ними трухляках. Между тем, сумрак в лесу сгущался. Деревья, в преддверии грозы, под усиливающимся ветром жалобно шелестели кронами. Казалось, злые духи со всего леса собрались здесь и с диким воем носились меж деревьев в бессильной ярости от ускользающей от них добычи, то вдруг жалобно и нежно начинали манить из темноты. НО Павла, идущего вслед за Лешим, уже ничто не могло сбить с пути.

Вскоре они вышли на едва заметную тропинку. Ветки хлестали Павла по лицу, стало быть, это была звериная тропа – другой здесь быть и не могло. Она быстро бежала под ногами. Змейкой, извиваясь в траве и ловко обходя все преграды, неуклонно сохраняя одно и то же направление – к реке. В монотонном мелькании травы, листвы, подъемов и спусков, среди бушующей тайги у Павла стало пропадать ощущение реальности происходящего с ним. Хотелось ущипнуть себя и убедиться, что все это не сон. Что ищет он и от кого бежит на край Земли, безумец жалкий?! Ведь невозможно убежать от самого себя, как от собственной тени.

А-а! Он бежит лечить свою печаль, хочет познать все тайны мироздания, что-ж, каждый в этом мире странник. Он ушел в дикий край, но разлука и боль, как хищные звери, тащились за ним, а разум терзала мысль: «Если у жизни такое начало, какой же должен быть его конец? Где то роковое дно, что ему испить дано? Или суждено бесследно сгинуть в пучине безбрежной? Но все в этом мире – тайна, день возвышения и паденья час».

Нет, он не боялся смерти, но боялся исчезнуть бессмысленно и бесполезно, как растворяется с рассветом туман. И если в этой жизни не дано ему достичь мечты, то пусть и заветные надежды – его святое царство – умрут с ним в тайниках души, вдали от чужих глаз. Чтобы уходя навсегда, не слышать смеха за стеной. Уж лучше пусть охватит целый ад, но только втайне от людей, которым все равно не дано понять его душевных мук, с горьким привкусом вины. Ведь там, где он рос, теперь тяжкая доля и трудно стало дышать от смрада корысти и лжи. Пусть ему сейчас спокойней и уютнее в дикой тайге, но память о страданиях близких не стереть и здесь, у мира на краю. Поэтому он ждал грозы, как избавления, но не тишины, от которой звон в ушах и боль в груди, а в диком вое урагана отступят и они.

Гроза.

Звериная тропа, как и надеялся Павел, вывела их к реке. Шум от порожистых перекатов отчетливо слышался за крутым обрывом узкой прибрежной полосы. За ней, насколько хватало глаз, раскинулись холмистые долины. После таежных дебрей, раскрывшиеся перед ним просторы магнитом притягивали взор; а с многочисленных небольших озер слышались крики диких уток и гусей, обеспокоенных наступающей грозой.

Гроза неотвратимо приближалась. Черные налитые тучи медленно надвигались, под собственной тяжестью, низко опустившись над землей, пугая все живое отдаленными громовыми раскатами. Сильные порывы влажного ветра трепали одежду на Павле, и, сопровождаемые встревоженным шумом деревьев, уносились вглубь леса, а высокие раскачивающиеся верхушки вековых сосен мели низкое грязное небо. Какая-то небольшая птица, отчаянно махая крыльями, билась в воздухе, пытаясь спрятаться в лесу, но порывом ветра ее опрокинуло и отбросило в сторону.

Первые крупные капли дождя, будто пробуя силы, стали тяжело падать на траву, и все вокруг как-то разом погрузилось во тьму. Павел отпустил Лешего в лес добывать себе пропитание и огляделся в поисках укрытия. На свое счастье, недалеко он увидел заветную избушку. Это был приземистый, потемневший от времени сруб с единственным маленьким окошком; крыша его была покрыта берестой, а бревенчатые стены подоткнуты мхом. Не успел он дойти до избушки несколько шагов, как окружающие ландшафты осветились голубоватым свечением, вслед за ним, сильнейший удар грома потряс воздух. Мор погрузился в абсолютную тьму, из которой слышался нарастающий шум ливня.

Только Павел заскочил под навес, с разверзшихся небес обрушился поток дождя, подгоняемый ветром; он волнами перекатывался в воздухе, и земля заходила ходуном под его бешеным напором. Все куда-то понеслось с сумасшедшей скоростью, будто пытаясь смыть все живое с лица земли. Шум ливня, ветра, тайги слились в едином реве, заглушаемом лишь могучими громовыми раскатами, эхом перекатывающимися с одного конца неба на другой, грозной колесницей разгневанных богов. Зубчатый лес на мгновенье появлялся в свете молний и тут же исчезал во тьме до следующей вспышки. По траве, смешиваясь с дождевыми волнами, побежали мутные потоки воды, и все пространство, небо и земля, закружились в едином водовороте стихии. Падающий дождь создавал ощущение невесомости и полета. Павлу даже стало казаться, что под навесом избушки он, словно на капитанском мостике шхуны, мчится на полных парусах в неведомые дали, а хлесткие петли дождя били о стены, как упругие волны о борт корабля. Он стоял очарованный неуемным буйством водяной стихии, как – будто осенний дождь для него одного исполнял свой неистовый танец и небесными слезами кропил душу Павла как живой водой.

Встреча с духом атеков.

Гроза постепенно стихала. Ветер, небесный пастух, гнал свое стадо туч дальше на север, где они продолжали, будто разъяренные чудовища, в бессильной злобе изрыгать из своего темного чрева гром и молнии.

Откинув деревянный засов, Павел толкнул небольшую дверку с высоким порогом, она со скрипом подалась, и Павел шагнул в уютный полумрак избушки. Навстречу ему дохнуло спертым запахом соломы и сухих дров, которые аккуратной стопкой лежали у входа. Запалив лучину, он в ее мерцающем свете разглядел простое убранство коморки: двое дощатых полатей у стен, маленький столик у окна, железная печка пряталась в углу, напротив нее поленница дров. На стенах висели старые снасти и ржавые капканы. И над всем витал дух давно непосещаемого жилища. Это было самое подходящее место, чтобы предаться здесь своему одиночеству и грусти, выпивая этот магический коктейль маленькими глотками, словно целебное горькое зелье.

Разлука с Леной терзала его сердце, и лишь силой мысли он поддерживал себя в эти дни. Потеряв любовь, он нашел спасение в раздумьях. Душа его требовала необъятности просторов, и, оставив рюкзак с ружьем на полатях, он вышел из тесной избушки в насквозь промокшую ночь, немым изваянием застыв на крутом берегу, и лишь далекие отсветы молний на мгновенья освещали его одинокую фигуру. Это был его таинственный остров, священный храм, где душа должны была набраться сил и отдохнуть от невыносимости разлук.

Полная луна матовым светом осветила уснувшие долины и клокочущий под обрывом поток переполнившейся речки. Несмотря, что ливень перестал, вода все продолжала прибывать и с рокотом неслась вдоль скалистых берегов, диким зверем билась об утесы, разбрызгивая воду с пеной по камням. На перекатах пучились ревущие буруны, которые кипели и пенились, как в огромном котле. Казалось, все с диким гулом неслось в черную бездну. От бурного потока быстротекущей воды, начинало чудиться, что это уже не река, а сам Павел вместе с берегами стремительно несётся ей навстречу, и от бурлящего водоворота начинала кружиться голова.

Набежавшая рваная пелена облаков снова скрыла луну, и Павел, найдя возвышенную площадку у одинокой замшелой скалы, непонятно откуда взявшийся на ровном месте между кромкой берега и лесом, развел на ней костер из заготовленных в избушке дров. Огонь, поначалу несмело, все более разгорался, но тьма вокруг Павла от этого только сгущалась, обступая его со всех сторон непроницаемой стеной; и лишь изрезанный глубокими морщинами трещин каменный лик скалы, преображаясь от бегающих теней, казалось, изучающе смотрел на него. Павлу стало не по себе от такого соседства, и, подтащив из темноты упавшую сосну, он стал торопливо ломать и бросать в костер ее пожелтевшие ветки. Огонь чуть затух, но, постепенно разгораясь, принялся с жаром пожирать стонущие сырые ветки; а Павел все продолжал безостановочно подкидывать ветки в огонь, пока он с гулом не взвился почти до небес, ревя, как раненый зверь, в порывах ветра кидаясь по сторонам и рассыпая вокруг себя снопы искр.

Завороженный дикой пляской огня, Павел не знал, что находится на прежде священном родовом костровище давно вымершего племени атеков. Но, странным образом, он ощущал себя последним из могикан, и, казалось, со скалы на него смотрели мудрые лики старых вождей, а из темноты, в шуме ветра и тайги, уже слышался барабанный вой и шорох приближающихся шагов. Словно из тьмы веков, к нему летели их таинственные крики и за неясными тенями разворачивались картины далеких времен.

Охваченный неизведанным ранее состоянием магического транса, под барабанный бой, он стал кружить, все больше ускоряясь в самопроизвольно рождающемся в нем диком танце у костра. Постепенно все поплыло вокруг него в упоительном круговороте, как в непрерывном мелькании кадров: проносились давно забытые картины, дорогие образы и лица; словно в час душевных мук все утраченное вновь воскресло в нем.

Он потерялся во времени и с безумной тоской то ли звал кого-то, то ли изливал перед небом печаль, но из его груди, вместо крика, вырывался лишь слабый стон. Ветер безжалостно рвал рубаху на теле, диким зверем завывая над ним, унося сразу прочь все отдельные звуки. И вот он уже сам, как призрак прошлого, продолжал беззвучно кружить у огня. Постепенно бесплотной тенью растворяясь во все поглощающей тьме.

Разверзшаяся черная бездна над Павлом дышала холодом, и необратимо втягивая в себя. Внезапно подхваченный порывом ветра, словно невесомый высохший листок, он, закружившись вместе с искрами костра, вознесся ввысь к блистающему хороводу звезд. Обезумев от счастья, он увидел там образ любимой, который нежным голосом звал его с собой жить в иных мирах, между сказкой и былью, чтобы познать любви божественную суть.

Лена, его добрая фея, опять была рядом; и вся Вселенная распахнулась перед ними, когда на белых крыльях любви они улетали в неизведанные дали слушать космическую музыку звезд. Вместе с таинственной ночью они кружили над миром.

А далеко внизу засыпал их таежный поселок, лениво выдыхая струйки дыма из печных труб и подслеповато щурясь желтыми глазами сонных окон. Лунный свет серебрил верхушки мохнатых сосен и купался в темной глади реки, плавно несущей свои хладные воды среди дремучих северных лесов.

Но вот стих чуть слышный шум движка на дизельной, в поселке разом погасли последние огни и весь окружающий мир погрузился во мрак. Стало сумрачно и пустынно. Только где-то далеко, словно на краю Земли, слабым лучиком светился его одинокий костер.

Хрупкий силуэт любимой прозрачным облачком стал растворяться среди звезд, превращаясь в лишь отсвет далекой звезды. Словно наша, Земная жизнь, была ей так невыносима, что она теперь уже навсегда скрывалась среди звезд. Еще был слышен ее прощальный крик, но, как комета из таинственных миров, она улетела по своей неведомой орбите, словно добрый ангел, погрустив вместе с Павлом перед прощанием. В отчаянии он звал ее назад. Хотел лететь за нею вслед, но скованные холодом разлуки крылья, уже не слушались его. Потеряв свою любовь, он снова стал сухим листком, бессмысленно носимым в ночной тьме холодными втерами.

Притянутый к собственному телу, он увидел внизу свой догорающий костер, а рядом – бледную фигуру самого себя., безжизненно прислоненную к скале. И о Боже! – танцующих у костра людей, похожих на индейцев, в допотопных меховых одеждах. На уступе скалы в неподвижном раздумье сидел их старый вождь, он курил длинную трубку, но из нее не шел дым. В пляшущих отсветах пламени костра возникали из тьмы и вновь исчезали многочисленные фигуры людей, обступивших поляну. Это были те самые аборигены исчезнувшего племени атеков со стариками и детьми, собравшиеся к зажженному огню на их родовом костровище. Их лица были мертвенно бледны и печальны; они давно не встречались и потому стояли, тесно прижавшись друг к другу. Так, далекое прошлое в образе их теней по ошибке вышло в настоящее, притянутые светом своего прежнего духовного огня. Но то был уже не их огонь.

Вскоре костер стал окончательно гаснуть, и все потонуло в непроглядной мгле. Павла тотчас закружило в огромной воронке, и он с немым криком ужаса понесся вниз. После полета любви так больно было падать на землю, что вернувшись в тело, он потерял сознание. В себя его заставил прийти таинственный голос, исходивший из холодного камня голос, оледенивший кровь. Сама скала заговорила с ним:

«Странник, что привело тебя сюда? Что ищешь здесь, в краю далеком?»

«Кто ты, владыка?» – в тихом ужасе отпрянул Павел от скалы.

«Я – великий дух Ямбух, властелин и повелитель этих мест, а также жившего здесь могущественного племени атеков!» – величественно прозвучал ответ, от которого задрожала вся скала, и с нее посыпались на Павла мелкие камешки с кусочками мха.

– Но куда ушло твое племя сейчас, и кто смог заковать тебя в камень?

На этот вопрос из каменного монумента, как из глубины веков, вырвался только тягостный вздох, и затем все окутала звенящая тишина, казалось, кто-то невидимый за поверхностью скалы погрузился в гнетущие раздумья. Наконец, дрогнувший голос ответил Павлу: О, белый человек, на этих священных землях жило большое племя и разговаривало на своем языке со своими богами. Но последние поколения все предали забвенью и приняли чужую веру в обмен на бусы, перестали чтить заветы предков, и забытые боги уже ничем не могли им помочь. Так мое племя покинуло этот мир, бесследно растворившись в темном пространстве времен, а я остался один, навеки заточенный в камень.. боги не прощают забвенья!»

«Неужели совсем никого из твоего народа не осталось на свете?» – изумился Павел. «Бродят еще где-то по миру в забытьи их тела, не помнящие ни своих имен, ни родства, люди-тени без души. Да, у родового костровища собираются на свет случайного огня метущиеся тени умерших, но они уже ничего не могут изменить на своей земле» – на последних словах мелкая дрожь пробежала по камню, как от беззвучного рыданья, и холодная испарина покрыла камень. Голос продолжал звучать все глуше и глуше, словно удаляясь вглубь скалы, а набежавший белесый туман начал скрывать его очертания от Павла. Срывающимся от волнения голосом он поспешил задать свой последний вопрос: «Скажи, великий Ямбух, если любовь есть главное на свете, то почему мое сердце беспрестанно терзают разлуки?»

Внезапно Павел почувствовал вблизи себя холодное дыхание, словно сам Ямбух, выйдя из камня, приобнял его туманными руками и на ухо молвил: «Любовь – это живительный исток всему, но для развития душа должна пройти свой путь по Земным дорогам радостей, испытаний и страданий. Храни святой огонь любви в своей душе и вместе с верой она поможет исполнить свое предназначение на Земле».

Померк последний уголек в костре, выпустив напоследок тонкую струйку дыма, непроницаемая мгла окутала Землю; Павел окончательно погрузился в глубокий сон. Впрочем, для него так и осталось загадкой, что было сном, а что – реальность, но открытую ему истину запомнил навсегда, которая голосом великого духа Ямбуха вещала: «Нельзя предавать свои духовные истоки во имя сиюминутных благ, обездушенным телам они не принесут добра, и будут тогда другие вместо тебя греться у твоего костра». Так, посредством видений, природа открывает людям самые сокровенные тайны Бытия. Но понять их люди могут настолько, насколько позволяет им это сделать их сознание и душа.