скачать книгу бесплатно
* * *
– Есть люди, презирающие опасности сражений в том убеждении, что час их ещё не настал. Есть ли основание такому доверию?
«Очень часто у человека есть предчувствие его кончины. Оно является ему от его Духов-Покровителей, желающих приготовить его к концу или же возбуждающих его мужество в те минуты, когда оно наиболее ему необходимо; оно может являться ему ещё от внутреннего сознания избранного им существования или миссии, им на себя принятой и которую он должен исполнить».
– Почему предчувствующие свою смерть меньше её бояться, чем другие?
«Смерти опасается человек, а не Дух; тот, кто её предчувствует, думает больше как Дух, чем как человек: он понимает своё избавление и ждёт его».
Книга Духов
* * *
Тропинка вывела меня к широкой пойме реки. На другом берегу до самого горизонта лежали поля, за которыми ровной низкой линией темнели горы. С правой стороны за виноградниками показался скрываемый зарослями фасад поместья. Поравнявшись с левым крылом дома, я взял бинокль. От трёхэтажного фасада под прямым углом отходила стена с двумя рядами небольших квадратных окон, между которыми висел плющ. Красная черепичная крыша спускалась к каменному парапету. Край здания заканчивался выступающей над ним толстой круглой башней с прерывистым ограждением. Почти на самом верху постройки имелось длинное узкое окно, а внизу – арочный дверной проём. Наверняка сверху находилась смотровая площадка, а внутри – винтовая лестница. В таких башнях в старые времена феодалы хранили запасы провианта на случай осады. Дом был сложен из крупных жёлтого цвета кирпичей. Больше рассмотреть ничего не удалось. Я оказался на лугу, покрытом сочной травой и молодым кустарником. Склоны невысокой плоской возвышенности, на которой располагалось имение, поросли зеленью. Открытое пространство со стороны реки как бы отгораживалось от него чётким строем высоких пирамидальных деревьев. Пройдя ещё немного, я разглядел крыши каких-то хозяйственных строений. Затем река, которую я про себя уже окрестил «Контийкой», делала правый изгиб. За поворотом пойма реки доходила до лесистого холма. Мне пришлось зайти в лес и поискать тропинку, чтобы спуститься к берегу реки. Там, почти у самой воды я и решил поставить свою палатку. Это было идеальное укрытие. К тому же, в реке можно было помыться и постирать, высушив одежду на шнуре. Главное, отпадала необходимость искать питьевую воду. Отметив место выбранного ночлега палкой, я направился от берега через лес и с пологой стороны холма вышел к лощине. Место это, сплошь поросшее высокой травой и заваленное ветками мёртвой лозы, являлось границей виноградников. Проволочное ограждение уходило в обе стороны. Я пошёл направо вдоль проволоки и увидел выход к пойме реки, по которой добирался до леса. Этот участок имения находился в глубоком тылу дома и подсобных зданий, которые я миновал раньше. По самодельной карте, набросанной в доме Анри, выходило, что за виноградными насаждениями должна проходить дорога к основному шоссе. Вторая дорога шла параллельно от выезда из поместья к той же автомагистрали. Между ними располагались виноградники, хотя здесь они покрывали всё кругом. Рельеф местности вокруг поместья был неровным: виноградные кусты то поднимались вверх, то опускались, исчезая, вниз. Виноградные просторы обступали дом с трёх сторон и доходили до шоссе. Добравшись до него и повернув налево, можно было дойти до моста через реку. Идя в другую сторону, можно было кружным путём попасть в Шато-конти. За мостом находился важный для меня объект – железнодорожная станция, до которой было примерно километра три.
Я дважды свернул влево, обошёл ограждённый участок и направился по белой песчаной дороге между виноградниками в сторону шоссе. Справа за деревьями показались хозяйственные здания, ближе ко мне стояла приземистая крестьянская ферма. Мне некогда было задумываться, что находясь на территории чужого имения, следовало вести себя более осторожно. Я дошагал до пересечения своего пути с дорогой, упиравшейся в виноградник. Скорее всего, она вела прямо к дому. За ней на правом углу виднелся невысокий забор кладбища, сложенный из неровных белых кирпичей. Когда он закончился, снова открылся вид на бесконечные ряды виноградных кустов. До шоссе я всё-таки не дошёл, – свернул влево на проезд между полями. Метров через триста с пригорка я заметил одноэтажный домик. Это было настоящее старинное пристанище виноградаря. Стены из камня, французские окна со ставнями, высокое крыльцо. Задняя стена дома была глухой и в верхнем углу имела одно квадратное оконце. Из стены торчала водопроводная труба с несколькими кранами, ниже их крепился жёлоб для стока воды. Периметр вокруг дома и площадка рядом с ним были вымощены камнем. Булыжником был выложен и крутой срез холма перед площадкой, на которой стоял кузов автоприцепа. С другой стороны дома в неглубоком овраге бежал ручей. Поблизости я нашёл удобную поляну. Отсюда, из кустов хорошо просматривалось всё, что делается у домика. Работники, если они жили здесь, вскоре должны были собраться на обед, и я решил вернуться к месту своей стоянки. Через поляну в сторону реки между двумя склонами холмов уходила каменистая тропинка. Она вывела меня к берегу, где я без труда отыскал свой знак и тут же взялся за приготовление обеда. Этим же вечером мне предстояло осуществить вылазку и поближе присмотреться к дому Мелье. И больше всего я не хотел, чтобы преждевременное знакомство с его обитателями превратило меня в нежелательного наследника в их глазах.
Три дня и три ночи я как диверсант осматривал в бинокль прилегающую территорию, стараясь подобраться к фасаду дома, который при желании или без такового можно было называть и дворцом, и замком. Спереди это было трёхэтажное здание. Высокие двустворчатые окна первого этажа имели ставни и доходили почти до земли. Центральный вход ничем особенно не отличался от соседних окон, однако правее дверей одно из них также служило входом в дом.
На втором этаже имелось девять окон, все они, кроме балконных, являющихся выходом на один из трёх балкончиков, открывались вверх. Ставни были окрашены в зелёный цвет, а между ними опускался плющ или виноградная лоза. Я заметил, как на среднем балконе молодая женщина в белом переднике вытряхивала какую-то тряпку. Третий этаж представлял собой мансарду из трёх скошенных назад трапециевидных фронтонов с окнами меньшего размера. Фронтоны разделялись двумя маленькими башенками с красным куполом, а красная черепица покрывала многочисленные скаты крыши. В центре здания между вторым и третьим этажами фасада был вылеплен фамильный герб с изображением виноградной лозы, меча, стрел и рогов. Не без некоторой гордости под лепниной я рассмотрел время возведения постройки: 1723 год. Оба края основного здания соединялись по углам с п-образными двухэтажными крыльями через узкие и более высокие башни, имеющими флажки-флюгеры. Подобраться незамеченным к правому крылу было трудно. Перед фасадом и вдоль этой пристройки шла высокая чугунная ограда, образующая г-образную площадку. Перед ограждением росли шаровидные кусты и остроконечные южные деревья, а за ним, – ближе ко мне – кусты с диковинными цветами. Я пробрался через колючую растительность за угол здания и разглядел правое, более длинное крыло. На фоне ската крыши, возвышаясь над коньком, стояла маленькая башенка с заострённым верхом. Крыло заканчивалось высокой круглой башней с длинным шпилем. Три её узких окна располагались на разных вертикалях. Левее башни виднелся арочный проезд во двор дома. Прячась за кустами и хмелея от благоухания цветов, я продвинулся до конца ограды к самой дороге, ведущей к проёму арки. Меня отделяли от неё лишь постриженные прямоугольниками кусты и стройные деревья с пирамидальной верхушкой. Подойти к дому с тыла или выйти на эту дорогу было немыслимо. В этот же вечер я увидел у дома мужчину и женщину средних лет, которые, видимо, здесь жили. Пока это мало чем помогло мне, но было необходимо установить, сколько всего человек проживает в таком огромном поместье.
На второй вечер я заметил довольно пожилую мадам, одетую в белую парусиновую юбку и такой же пиджак с цветком на лацкане. Дама имела весьма грациозную осанку и могла бы гордиться своей фигурой. Она появилась, когда уже стало темнеть, и вышла не через главные двери, а те, что были правее. Появилась – и исчезла. Я твёрдо решил дождаться её возвращения, – куда же она могла провалиться, на ночь глядя? Я сидел под кустами с биноклем, всматриваясь в чужие окна. Отличная мишень для хозяев, их собак и полиции. В ночной темноте громко стрекотали цикады, было жарко. Иногда откуда-то слышался крик одинокой птицы. Лунный свет серебрил округу, переливаясь на стёклах окон и листве деревьев. Я замер, увидев фары автомашины, осветившей с дороги въездную арку. Водитель развернулся и поставил машину, не проехав внутрь. Из неё вышел невысокий плотный мужчина лет шестидесяти, но его лицо рассмотреть мне не удалось. Затем из-за угла дома появилась пожилая дама в белом, и они поздоровались. При этом мужчина поцеловал её руку. Они прогуливались под ручку возле дома с полчаса, после чего мужчина сел в машину и уехал, а женщина зашла в дом. Всё бы ничего, но на третий вечер повторилось то же самое: мадам поговорила с господином, и они почему-то опять встретились не в доме, а вне его. Беспокоило меня не это, а вопрос о том, что предпринимать дальше. Пока я смог выяснить, что в доме живут молодые парень с девушкой, которые могли приходиться мужчине и женщине средних лет детьми либо быть семейной парой. Были и ещё кое-какие жильцы. Допустим, я сумею вычислить, кто из них Констанция, а что потом? За три дня я облазил всю округу, объелся винограда, от которого теперь болел живот, а ещё побывал на железнодорожной станции и несколько часов отсидел в засаде у домика виноградаря.
Путь к станции был выбран по берегу реки. После поворота на мост надо было идти по дороге до леса, за которым угадывалось железнодорожное полотно. Станция Орзи – по названию близлежащей деревушки, представляла собой жёлтенькое уютное здание, утопавшее в зелени и цветах. На плиточном перроне в больших вазонах были высажены яркие цветы и стояли скамейки. Утоптанная тропинка между деревьями показывала направление к жилью. Видимо, селение закладывалось задолго до того, как между склонами ближайших гор проложили железную дорогу. Невдалеке был виден тоннель, прорытый в горной породе. Место почему-то напоминало мне о довоенной Франции, хотя откуда мне знать, как тут всё выглядело до войны. И кто знает, может быть, семейство Мелье уезжало в Россию, чтобы никогда не вернуться, именно с этой станции? Я зашёл внутрь и с помощью записей в блокноте разузнал, что отсюда можно добраться до Экс-ан-Прованса, хотя железнодорожная ветка делала большой крюк. Там я мог сделать пересадку на электропоезд до Фрежюса или Сен-Рафаеля. От них до Ниццы было рукой подать.
Наибольший интерес представлял домик виноградаря. В нём жили человек двенадцать сезонных рабочих в возрасте от тридцати до сорока лет и старше. Ранний подъём, организованный уход на поле, затем возвращение на обед и снова работа до вечера – часов до шести-семи. Еду им привозили на небольшом грузовичке. Появлялись там и люди из поместья – француз с манерами хозяина и девушка, которую я видел на балконе. На другой день обнаружилось, что работников стало больше – полтора десятка. Мне следовало рискнуть и устроиться на работу, пока я совсем не утратил грань между романтикой, блажью и здравым смыслом. Придётся стать сборщиком винограда, – им в отличие от самозванцев на фамильные драгоценности обязаны платить деньги.
Утром после третьей ночи на берегу реки я решил дождаться, когда все рабочие соберутся на обед, и спрятался за кустами на поляне. Я выбрал подходящий момент, надел рюкзак и медленной походкой усталого пилигрима шагнул из укрытия навстречу незнакомым людям. «Главное – наняться на работу, а тайну поместья можно раскрыть и потом», – посчитал я.
На площадке у дома разговаривали мужчина, по всей видимости, руководивший сбором урожая, и высокая дама средних лет, которую я недавно видел возле поместья. К ним из домика потянулись работники. Этот главный, собрав всех, начал что-то обсуждать с ними, указывая на виноградники. Было видно, он объяснял им, чем следует заниматься дальше, однако по этому поводу возникали разногласия. В группе рабочих я обратил внимание на мужчину лет тридцати пяти в белой футболке, который, как мне показалось, в этом разговоре был посредником между начальником и подчинёнными и, возможно, их бригадиром. Остальные стояли с обнажённым торсом, напоминая студентов на строительстве межрайонного коровника. Было нестерпимо жарко.
Я приблизился к собравшимся и, обращаясь к тем двум, сказал по-английски:
– Добрый день. Мне сказали, что здесь могут принять на работу. Я пришёл, чтобы работать с вами.
Люди расступились, все посмотрели на невесть откуда взявшегося чудака.
– Мне нужны деньги на дорогу в Германию, – пояснил я.
Мужчина в футболке посмотрел на меня и на английском спросил:
– Ты умеешь обращаться с виноградом?
– Да, я собирал его в Германии и в Крыму, – опять соврал я, вспомнив, как однажды рвал его у родственников, что называется, с грядки. – И с вином тоже умею обращаться, я его не пью.
Мужчина засмеялся. Один из рабочих что-то его спросил. Тот, очевидно, перевёл мои последние слова, вызвавшие у некоторых смех. Он что-то сказал главному, который обернулся к высокой женщине и перекинулся с ней парой фраз, а затем кратко буркнул свой ответ. Я вопросительно посмотрел на обоих.
– Тебя берут. Нам сейчас очень нужны люди, – перевёл мужчина.
– Я могу работать хоть до октября.
– Посмотрим.
Главный отвернулся и продолжил беседу с женщиной. Работники начали расходиться. Только теперь я заметил, что к нам подошла пожилая дама. Вместо белого пиджака и юбки на ней был брючный сиреневый костюм, в руках зонтик того же цвета. Она сделала ко мне шаг и на хорошем английском произнесла:
– Работникам платят пять евро в час. Вас устроит это?
– Ещё как, мадам.
– Смотрите, без привычки это трудно.
– Спасибо, мадам, я справлюсь. Всю жизнь мечтал поработать под этим солнцем.
– Как же вас зовут, – спросила она, посмотрев мне в глаза.
– Алекс. Или герр Александер, если хотите, – назвался я на немецкий манер.
– А вы шутник, месье Александер.
Я почтительно склонил голову на бок, не выдавив ни слова. Не знаю, сколько ей было лет, но выглядела она явно моложе своего возраста. И было в её лице и глазах что-то сентиментальное, натруженное, свойственное и нашим русским женщинам.
Пожилая мадам отошла к даме помоложе, и они направились в сторону поместья. Вскоре их догнал тот, кого я принял за главного.
Сцена «не ждали» удачно завершилась. Я обернулся на возглас и увидел мужчину в белой футболке.
– Как тебя зовут?
– Алекс. Жё сюи рюс.[67 - Je suis russe (фр.). – Я русский.]
– O-la-la![68 - О-ля-ля! (фр.).] – ответил он. – Занесло тебя. Моё имя Жан-Мишель Мото.
– Мне позарез нужны деньги, чтобы вернуться на родину. Сколько начисляют за трудодень в вашем колхозе?
– Оплата почасовая, об условиях и формальностях узнаешь потом. Договоримся. Сейчас надо торопиться – обед кончается, пора работать.
– Куда идти?
– Сначала оставь рюкзак. Иди за мной.
Всё, действительно, устроилось быстро. Я точно помнил, что не произнёс ни одного русского слова, и никто кроме Жана не знал, что я русский.
– Когда ты подошёл, мы как раз говорили, что у нас не хватает людей. В этом году жара наступила раньше и сборщики винограда вовремя не прибыли.
– Ясно. Бесплановое капиталистическое хозяйство всегда подвергается кризису. У нас было хуже: бескризисное хозяйство подвергалось плану. Теперь очереди в бутики мы ликвидировали, но к зиме не успеваем с плановым ремонтом отопительных систем, особенно, там, где вместо плюс сорока стоит температура минус сорок.
– Жить придётся здесь, – перебил Жан, поднимаясь со мной по лестнице.
– Ну, давай, показывай койко-место, – сказал я, рассчитывая увидеть деревянные нары. – Кстати, у меня будет полный пансион или на пашню надо брать свои бутерброды?
– Вечером увидишь. Твоё место вот здесь, рядом со мной. Английского тут не знает никто.
– Значит, ты бригадир?
– Нет, старший у нас Жильбер, он уехал по делам в город.
– Спасибо, Жан-Мишель, – сказал я, запихивая рюкзак под железную кровать. – Храпа и простатита у меня нет, передачи под одеялом я не ем и со всеми всем делюсь.
– Окей, теперь пошли.
Я засунул паспорт с деньгами в карман, надел шляпу, и мы вышли из домика. По дороге я решил расспросить своего нового знакомого, как во Франции устраиваются на сбор винограда.
– По договору или по объявлению, – ответил он. – Их размещают даже в Интернете. Многие привыкают к одному хозяину и ежегодно приезжают в одно место. Я здесь работаю уже шестой раз. Интересная компания собралась в этом году. В основном французы, но есть два испанца и даже один итальянец. А теперь ещё и русский.
– Мне повезло. Слушай, Жан-Мишель, а кто эта высокая женщина, – та, что стояла рядом с управляющим?
– Это не управляющий, а его помощник, Морис. Он руководит всем сбором урожая. Дама – жена хозяина поместья, её зовут Амели.
– А пожилая мадам с царственной осанкой?
– Дочь старого управляющего, который работал здесь ещё до войны. Она живёт в доме как член семьи.
– Как её зовут?
– Имени я не знаю. Она любит гулять по имению пешком, иногда дважды в день. Добрая женщина.
Мне следовало хорошо всё обдумать. Как я потом не старался, больше ничего интересного от Жана не узнал. Мои вопросы о людях, которых я сегодня увидел, пока были мотивированы, но задавать их дальше нельзя.
* * *
– Что побуждает человека к войне?
«Преобладание его животной природы над природой духовной и желание удовлетворять своим страстям».
Книга Духов
* * *
Виноград собирали вручную, срезая ножницами, и уносили к транспорту. Это только кажется, что сахарную свёклу или капусту собирать тяжелее. Виноградные кусты были чуть ниже плеч. Гроздья прятались за листьями и свисали до самой земли. Я снял влажную от пота, прилипшую к телу тельняшку и продолжил работу. Сборщики складывали виноград в небольшие тазики у проходов. Между рядами кустов ходили носильщики с зелёными пластмассовыми ёмкостями за спиной. Тот, кто снимал виноград, опорожнял свой тазик в ёмкость, и носильщик шёл дальше. Им платили в два раза больше – по десять евро в час. Собранный виноград перекладывали в плетёные корзины или ящики килограммов по сорок и грузили в прицепы, стоявшие неподалёку. Затем грузовичок перевозил урожай, куда надо. На этом наша работа заканчивалась. В Германии на склонах гор с виноградниками плоды грузили в металлические контейнеры, которые передвигались на тросах или рельсах снизу вверх, при этом труд сборщиков и погрузчиков оплачивался так же, как и здесь.
Жан-Мишель объяснил мне, что в одном месте виноград надо собирать немедленно, в другом – через десять дней, в третьем – через две недели. Это зависело от того, где он созревал раньше.
– Что делают с виноградом хозяева? – спросил я его.
– Изготовляют вино, продают и даже возят на выставку в Бордо. Сдают в аренду участки тем, кто хочет его собирать. Свежий виноград покупают оптовые торговцы фруктами.
– А куда увозят урожай?
– В давильню. Её здание за фермой. Там делают вино.
– Какие сорта здесь растут?
– «Каберне», «Совиньон». Разные. Вообще, технические сорта может собирать каждый, а для этого винограда нужны знающие люди. Скоро понадобится больше рабочих. Виноград начнёт созревать на дальних полях, а там он самый лучший. Хозяева будут ещё нанимать работников. Вон там, – показал рукой Жан, – наш следующий участок и побольше этого.
К нам подошёл помощник управляющего Морис с каким-то мужчиной и что то сказал Жану.
– Они измерили содержание сахара в винограде, – пояснил он. Четырнадцать с половиной-пятнадцать процентов и больше – это нормально. Из него получится хорошее вино. Держись меня и делай, как я. Вижу, ты ни разу не собирал виноград. Но работать ты умеешь.
Чёрт возьми, как он догадался? Да хрен с ним, это не страшнее брюквы под Хацапетовкой. Но работа была не из лёгких. Вокруг летали пчёлы, а тело покрывалось липким потом. Я ободрал о лозу и проволоку все руки, и Жан меня выручил, отдав свои перчатки. Я поблагодарил его и сказал, что если он приедет ко мне в Москву, я научу его копать картошку.
– Ну и жарища тут, – пожаловался я, буквально обливаясь потом. – Тропики.
– Говорят, в вашей стране такой холод, что все ходят в валенках.
– В валенках уже никто не ходит, разве что в деревнях, с калошами впридачу. Климат превратился в межсезонье. Но в Сибири зимой стоит мороз и снег, а летом настоящий зной, и зонты почти не носят.
– А в Москве?
– В Московии часто пасмурно и сыро. В июле с утра достаёт насморк, а с полудня исходишь потом. Пальто носят на майку или выходят из дома в одной майке без пальто. А осенью начинается сезон дождей, которые тянутся как сериалы типа мексиканских. И везде протекают крыши, за исключением, разумеется, элитных домов, в которых живут прототипы сериалов. Поэтому все мы зависим от своего управдома.
– У вас такие плохие управдомы?
– Дело не в местных управдомах, а в том, что солому на крышах давно пора заменить черепицей. А ей распоряжается самый главный управдом, хотя по Конституции она принадлежит всем. За последние сто лет их сменилось десять, и ни один из них ещё не приступил к капитальному ремонту. Прикинь, Жан-Мишель. Население России – всего три процента землян, запасов черепицы у нас тридцать один процент от мировых, а крыши всё равно текут. Страна может прокормить до миллиарда землян – у неё пятьдесят два процента самых плодородных земель на планете, а в избах хоть шаром покати.
– Не понимаю. А люди у вас какие?
– Трудяги, как мы с тобой. Обыкновенные, но смотря где. В Сибири говорят: с тебя бутылка, а в Москве – с тебя стакан.
– Жадные?
– Наоборот, щедрые. Сибиряки великодушнее. Большой душе надо много всего, в том числе и выпить, а выпить мы не дураки, потому что всегда пили с горя. Причём пили водку, а не натуральные вина, – виноград мы вырубали. А как однажды заявил наш бывший премьер Черномырдин, «лучше водки хуже нет».
– Разве с горя можно вырубить виноградник?
– Ну, это трудно объяснить. А виноград вырубали в надежде, что в голове у народа созреет свежая национальная идея. Вот у вас есть своя национальная идея?
– Да, это величие Франции, – с плохо скрытой гордостью ответил Жан-Мишель.
– А у нас особенности национальной идеи в поиске вариантов ответа на вопрос, что делать, и кто виноват. Это классика русской демократии, всё другое считается вредным модернизмом. Правда, сегодня ничто американское нам не чуждо.
Жан посмотрел на меня непонимающим взглядом.
– Да всё просто. Это, как бы, кого бы найти, чтобы дать в морду за то, что опять получилось как всегда, а не как надо. Форма идеи никогда не меняется, а содержание придумывает тот, кто хочет оставить всех в дураках. Но к этой идее добавилась ещё одна: как выжить? Например, как приобрести квартиру, еду, лекарство и остаться в живых. Или как выжить без жилья, продуктов и медикаментов, потому что могут убить, обмануть, отравить или разорить. В этом заключается вся свобода выбора. И так во всём.
Вечером, когда мы закончили работу и уходили с поля, у меня ныло всё тело. Из города вернулся Жильбер. Он раздал работникам купленные на заказ мелочи и переговорил с Жаном. Бригадир попросил у меня паспорт, записал мои данные и, похлопав по плечу, сказал, что я могу продолжать работу. Меня предупредили, что трудиться придётся не меньше месяца, и пообещали платить раз в неделю.
В нашем домике было три больших комнаты и кухня с настоящим выложенным из камня очагом. В полуподвальном, или цокольном этаже, в который вела лестница, располагались большие обеденные столы. Там же, внизу стояла огромная фляга с розовым столовым вином, которым работники утоляли жажду. Еду нам привёз какой-то парень из поместья. Он приехал сюда вместе со знакомой мне девушкой. Она служила домработницей, и звали её несколько старомодным именем Клотильда.
После ужина, когда жара спала, я предложил Жану прогуляться и решил угостить его спиртом.
