Мемуары графа де Рошфора

скачать книгу бесплатно

Мемуары графа де Рошфора
Гасьен де Сандр де Куртиль

Весь мир знакомится с французской историей по романам Дюма. И пусть эта история не во всем верна, зато она интересна и полна самых захватывающих приключений. Более того, его можно даже считать родоначальником нового литературного жанра – эдакой исторической фантастики, в которой автор пишет не о будущем, а о прошлом, используя известные факты всего лишь как иллюстрации к развиваемому сюжету, к собственному взгляду на происходившие события. Конечно, серьезных историков это не может не раздражать.

«Мемуары графа де Рошфора» Гасьена де Куртиля де Сандра – это 448 страниц убористого текста, который, если изложить его современным языком, вполне может превратиться в историко-приключенческий бестселлер, действие которого происходит в XVII веке в старой доброй Франции. Что, собственно, мы и попытались сделать.

Гасьен де Куртиля де Сандр

Мемуары графа де Рошфора, содержащие сведения о том, что важного произошло при кардинале де Ришельё и кардинале Мазарини, со многими отличительными особенностями правления Людовика Великого

Перевод с французского и послесловие Сергея Нечаева

Серия «История – это интересно!» основана в 2009 году

В качестве иллюстраций использованы старинные картины и гравюры, а также фрагменты рисунков Мориса Лелуара

Дизайн – Александр Архутик

Весь мир знакомится с французской историей по романам Дюма. И пусть эта история не во всем верна, зато она интересна и полна самых захватывающих приключений. Более того, его можно даже считать родоначальником нового литературного жанра – эдакой исторической фантастики, в которой автор пишет не о будущем, а о прошлом, используя известные факты всего лишь как иллюстрации к развиваемому сюжету, к собственному взгляду на происходившие события. Конечно, серьезных историков это не может не раздражать.

Мы не будем осуждать Александра Дюма. Он ведь не историк, а романист, и написал увлекательные книги, которыми зачитываются многие поколения людей. А главное – Александр Дюма очаровал нас всех приключениями своего героя.

А что же де Куртиль? Ему просто не так повезло, и его имя долгое время оставалось совершенно забытым. Однако его история графа де Рошфора – это множество весьма метких исторических портретов, масса событий, к которым сам вымышленный граф не имел ни малейшего отношения, обилие интриг, заговоров, любовных приключений, придворных сплетен… И ничего демонического, потому что граф де Рошфор не был негодяем, антигероем или «игроком на поле зла», как его часто называют. Напротив, он был благородного происхождения и очень чтил кодекс чести. Просто он полжизни работал шпионом (есть ведь и такая работа), и обязанности свои он выполнял на совесть

«Мемуары графа де Рошфора» Гасьена де Куртиля де Сандра – это 448 страниц убористого текста, который, если изложить его современным языком, вполне может превратиться в историко-приключенческий бестселлер, действие которого происходит в XVII веке в старой доброй Франции. Что, собственно, мы и попытались сделать.

Предисловие

Граф де Рошфор[1 - В оригинале L.C.D.R. (Le comte De Rochefort). – Здесь и далее прим. перев.] был человеком настолько известным, и он умер настолько недавно[2 - Перевод сделан по изданию 1691 года.], что, похоже, не надо уточнять ничего из того, что он говорит в своих воспоминаниях. Все, кто служил в армии или при дворе, прекрасно знают, что он был неспособен выдавать вымысел за правду и уж тем более писать что-либо ради введения публики в заблуждение.

Короче говоря, трудно найти человека более благородного, и я это утверждаю вовсе не потому, что был одним из его друзей, а потому, что считаю себя обязанным отдать ему должное. Если же с самого начала своих воспоминаний он говорит о своем отце нечто такое, что может показаться удивительным, не надо думать, что это неправда. Мы теперь каждый день имеем возможность видеть такие необычные вещи, что люди, хорошо знающие Париж, этому уже не удивляются. Не проходит и года, чтобы этот большой город не дал нам какой-либо весьма болезненный для одних людей сюжет, которым другие бы тут же не воспользовались к своей выгоде. То же, что касается его родственников, например его сестры, выглядит уже не столь удивительно. Сколько мужей бегают за своими женами после того, как бросили их? Я не говорю этого из-за благочестия… Я знаю многих людей, которым стоил немалых денег переход в разряд рогоносцев и которые, тем не менее, получив все, что они заслуживают, потом вдруг начинали предпринимать не меньше усилий для воссоединения, чем ранее – для развода.

Короче, если бы я не был уверен в том, что все это правда, мне это показалось бы еще более невероятным, чем, например, мужчина, который стремится вернуть свою жену, к которой никогда не испытывал ничего, кроме уважения. Но мне могут возразить, что тот, о ком здесь идет речь, был священником, и ему непозволительно вновь брать жену после подобного. Но почему бы и нет, если Парламент[3 - Парламент – так во Франции назывались высшие суды, пользовавшиеся очень большими политическими правами. Первым по времени происхождения и по значению был парижский парламент. Он был образован из непосредственных вассалов короля (крупных баронов и прелатов), высших придворных чинов и ближайших советников короля.] решил, что он может это сделать? Как бы то ни было, чтобы воздать должное истине, скажу, что, оказавшись однажды в компании с господином президентом де Байёлем [4 - Николя де Байёль (1586–1652) – маркиз де Шато-Гонтье, президент парижского парламента, суперинтендант финансов в период с 1643 по 1647 г.], я его спросил, помнит ли он об этом процессе, а также о том, что господин де Рошфор упомянул, рассказывая о нем.

Он мне ответил на это, что помнит, что нечто подобное происходило, после чего уже не о чем было говорить. Действительно, господин де Байёль – это человек такой всем известной порядочности и честности, что одного его свидетельства было бы достаточно, чтобы убедить и самых недоверчивых.

Если господин де Рошфор выказывает себя столь искренним в рассказе, так сильно похожем на вымысел, то тем больше должны мы верить вещам, которые он излагает помимо того. В самом деле, что неправильного можно найти в том, что он говорит о кардинале де Ришельё? Разве мы не знаем, что все первые министры были людьми таинственными, они и должны быть такими, а этот среди всех выделялся именно этим качеством, как и рассказывает господин де Рошфор? Как бы то ни было, разве существует что-либо более естественное, чем то, что делал этот министр, чем его амбиции? В этом даже можно найти определенные уроки того, как надо себя вести, что является главной пользой, которую можно извлечь, прочитав эту книгу.

Я уверен также, что главная причина, толкнувшая графа де Рошфора написать ее, заключалась не в том, чтобы показать, как его использовали в различных секретных делах, а в том, чтобы на своем примере сделать людей мудрее. Мне кажется, что я могу доказать верность этого утверждения на примере того, сколько раз он начинал сначала в самых безнадежных ситуациях, в которые попадал благодаря господину кардиналу де Ришельё. То же самое можно сказать и о его слабости, выражавшейся в том, что он хотел подольше казаться молодым.

Однако, даже если мемуары и не так полезны, как мне кажется, они, бесспорно, очень интересны. В них есть множество весьма захватывающих эпизодов, которые до сих пор еще не были описаны никем другим. Они очень разнообразны, и я не думаю, что кто-то будет скучать, читая эту книгу. Возможно, я испытываю слишком дружеские чувства к тому, кто их написал, но мы были такими друзьями, что имею право на эту слабость. Однако я не единственный, кто их прочитал, и остальные тоже придерживаются того же мнения, а посему я подчеркну еще раз, что мемуары эти великолепны.

При этом признаюсь в одной вещи: я выставляю на ваш суд эти мемуары против воли их автора, который прожил всего два месяца после своего выхода в отставку и распорядился уничтожить их. Не знаю, почему он так захотел. Возможно, перед тем, как покинуть этот мир, он решил пощадить некоторых людей, с которыми у него имелись разногласия и о которых он отзывается не слишком хорошо. Но это не показалось мне достаточной причиной для того, чтобы лишить публику такого занимательного произведения: как бы то ни было, вот оно в том виде, в каком я его получил, а я сам в нем ничего не прибавил и не убавил.

МЕ

Мемуары графа де Рошфора

Между Парижем и Этампом, на прямой линии, проходящей через Шартр, находится замок Оленвиль, который в прежние времена был королевской собственностью, а ныне принадлежит господину де Марийаку.

Как-то раз мой отец отправился к одному из своих родственников и взял с собой мою мать, находившуюся тогда на пятом месяце беременности. По пути они заехали к соседу, которого звали господином Гриньи, и там их кучер изрядно выпил, а потом вдруг свернул с дороги и вывез их к воротам замка Оленвиль.

Это обстоятельство привело к непоправимым последствиям, так как у моей матери вдруг начались роды, она получила при моем рождении серьезные травмы и не прожила после этого и двух дней. Это стало причиной страшной печали для всей семьи, в которой все ее очень уважали. Мой отец был так взбешен произошедшим, что готов был убить кучера, которого он считал виновником смерти моей матери. Однако господин де Марийак помешал ему это сделать, но мой отец все равно добился того, что кучера бросили в тюрьму, из которой, правда, он вышел через два или три месяца, добившись признания своей невиновности.

В связи с тем что никто и не предполагал, что я выживу, меня решили немедленно крестить. Господин де Марийак принял в этом самое деятельное участие вместе с одной дамой, оказавшейся поблизости. Ее звали мадам д'Абрувиль. А меня назвали Шарлем-Сезаром, то есть именем, которое носил мой отец, так как всем показалось, что это доставит ему удовольствие. Мне наняли кормилицу, и мой отец отправил меня в свой замок, находившийся рядом с Орлеанским лесом, а сам поехал в Париж, куда его позвали неотложные дела.

* * *

Я был единственным его ребенком, и, как уже было сказано, никто не верил в то, что я выживу, а посему все советовали моему отцу жениться во второй раз. Он был еще совсем не старым человеком, а посему легко согласился с такой постановкой вопроса. Ему предложили несколько кандидатур из лучших парижских семей, но он захотел посмотреть на всех претенденток прежде, чем принять решение, а посмотрев, не нашел никого, кто бы ему понравился. Либо там действительно не было никого достойного, либо он еще находился под впечатлением несчастного случая, связанного с моим рождением.

Как бы то ни было, но к нему вдруг пришел один из его родственников, служивший кюре в одном из лучших церковных приходов Парижа и имевший репутацию святого человека, каковым он на самом деле и являлся, и объявил, что нашел то, что нужно, – красивую девушку, юную, хорошо сложенную, богатую и во всех отношениях достойную. Короче говоря, он сказал, что это настоящее сокровище и такой случай нельзя упускать.

Конечно, мой отец прекрасно знал, что нет ничего опаснее, чем жениться по совету священника, однако святость его родственника заставила его подумать, что не бывает правил без исключений. Он сказал, что все решено, ибо он полностью доверяет мнению человека, который для других всегда делает даже лучше, чем для самого себя. Кюре ему ответил, что эта партия может принести целое состояние, что девушка в один прекрасный день будет иметь двадцать тысяч ливров ренты, что она происходит из уважаемого семейства де ля Форс и что она сможет сразу же после замужества пользоваться недвижимостью своего отца, так как у того больше нет наследников.

Невозможно с полной уверенностью сказать, какие из этих слов воздействовали на моего отца в наибольшей степени, но он тут же заявил, что хочет видеть мадемуазель, и кюре отвез его в монастырь, где она в то время находилась. Оттуда мой отец вышел под таким впечатлением, что не хотел ничего и слышать, пока дело не будет урегулировано. Однако, так как он не был совсем глупым или, как минимум, не считал себя таковым, он написал нескольким своим друзьям, которые у него были в Ажане, в районе которого находилась недвижимость отца девушки. Они ответили ему, что мадемуазель очень добродетельна, что она богата и что он, если женится на ней, будет самым счастливым из мужей. Его счастье длилось примерно три недели, в течение которых он ласкал ее так часто, как этого не сделал бы со своей любовницей ни один из самых молодых и самых пылких мужчин. Он водил ее на балы, в театр, на прогулки, а когда ему приходилось иногда оставить ее на час или на два, он возвращался к ней с такой поспешностью, которая была просто непростительна для законного супруга. Все вокруг были удивлены тем, что эта его восторженность никак и ничем не регулировалась, но все решили, что, по сути, это обычное дело, когда речь идет о женщине, у которой невозможно найти ничего, что было бы способно вызвать отвращение.

При этом я был совершенно забыт, и если обо мне иногда и спрашивали, то лишь для того, чтобы узнать, не умер ли я еще. Мой отец очень хотел сына от своей новой жены и уже совсем не вспоминал о моей матери, а посему уже заранее был полон чувств к этому второму ребенку от второго брака.

Он ощущал себя в полной безопасности от любых ударов судьбы и думал лишь о том, как лучше провести время в ожидании того, на что рассчитывал в отношении имущества своей жены. При этом он подарил ей великолепную карету, массу соответствующих нарядов, но это не особо ее радовало, и порой ее лицо принимало такое меланхолическое выражение, что мой отец даже удивлялся. Он постоянно ее спрашивал, все ли хорошо и не нуждается ли она в чем. Короче, ей достаточно было одного слова, и человек, сердцем которого она завладела, уже не мог отказать ей ни в чем.

Они предавались всем возможным ласкам, как вдруг однажды мой отец почувствовал у нее на спине нечто такое, что показалось ему ненормальным. Он захотел посмотреть, что это такое, но она предпочла удалиться, не ответив, а это вызвало у моего отца подозрения, которые еще больше возбудили его любопытство. Она попросила его не настаивать, сказала, что там нет ничего, достойного повышенного внимания, но мой отец не остановился и силой сорвал с нее рубашку. Сделав так, он увидел такое, что непременно рухнул бы наземь, если бы не лежал в этот момент. Он увидел, с позволения сказать, ярко выраженный цветок лилии[5 - В те времена так клеймили воровок и проституток.], что тут же продемонстрировало ему, в какой степени он заблуждался в отношении ее благочестивости. Она попыталась вернуть ему все те ласки, которые от него успела получить, но он сделался невосприимчивым к подобного рода отвлекающим маневрам. В один миг к нему вернулось чувство реальности, и он воскликнул:

– Бесчестная, вас следовало бы повесить, и, клянусь, если мне не отдадут должное, я собственными руками убью вас!

Потом он быстро вскочил, нашел кюре и высказал ему все, что в тот момент подсказала ему его ярость. Однако, видя, что это ни к чему не может привести, он спросил, каким лекарством тот собирается лечить то зло, которое сотворил.

Бедный кюре поначалу даже отказался поверить в то, что сообщил ему мой отец, но потом, поняв, что это правда, бросился ему в ноги и стал просить прощения, поднимая глаза к небу и понося нечестность девушки, воспользовавшейся его доверчивостью.

Однако мой отец продолжал возмущаться, грозя своими криками собрать всю округу, и тогда священник, который раньше был адвокатом, сказал ему, что совершенное зло велико, но нет такого зла, против которого не существовало бы лекарства. Он сказал, что брак этот недействителен, так как имя жены подложно, что нужно как можно быстрее дать делу ход и что успех гарантирован.

Как во время кораблекрушения нужно привязываться ко всему, с помощью чего можно спастись, так и тут мой отец доверился тому, что сказал этот посланник неба. Он побежал во дворец и нашел там трех самых ловких адвокатов, и те подтвердили ему вышесказанное. Однако они отметили, что неплохо было бы иметь каких-то свидетелей, если молодая женщина заартачится, но это было сложно для моего отца, так как ему было стыдно обращаться к кому-либо с подобного рода просьбой.

Короче говоря, он прождал несколько дней до тех пор, пока не обнаружил, что некое лицо предпринимает усилия, чтобы ей помочь, и лишь это заставило его сделать то, чего в обычных обстоятельствах он не сделал бы никогда.

К несчастью для себя, он обнаружил, что она не брала чужого имени, что ее действительно звали Мадлен де Комон, как и было написано в брачном свидетельстве. Она взяла себе имена своих отца и матери, и единственное, что она придумала, это то, что отца она представила как шевалье и владельца многих имений, а мать – благородной и могущественной дамой, в то время как на самом деле он был простым мельником, а она – мельничихой. Так как дело было весьма деликатным, ему посоветовали дать ей немного денег, чтобы быть уверенным в том, что все пройдет как надо, но ее сторонник, который, видимо, мечтал навредить моему отцу, с которым они когда-то имели какие-то проблемы, не захотел принимать подобные условия. Тогда моему отцу посоветовали подключить к делу генерального прокурора, который потребовал, чтобы ее осудила Церковь. В результате она публично отреклась, хотя и была с рождения католичкой. Это поставило и ее, и ее сторонника в трудное положение, и она вынуждена была согласиться на сумму в тысячу экю[6 - Экю равнялось шести ливрам, а один ливр – примерно одному франку.], хотя раньше ей предлагались две тысячи.

* * *

Мои родственники, прекрасно видевшие, что эта женитьба может меня разорить, не стали особо возмущаться. Они подумали, что это сделает моего отца мудрее, однако он, едва выкарабкавшись из одной проблемы, тут же оказался вмешанным в другую.

Дело в том, что он снимал жилье у одного богатого торговца в начале улицы Сен-Дени, чтобы быть поближе к дворцу. В том доме жила одна-единственная девушка, которой было примерно лет девятнадцать-двадцать. Она была не очень красива, но весьма неплохо сложена. Моему же отцу она показалась очаровательной, так как она часто утешала его именно в те моменты, когда он в этом особенно остро нуждался. И вот, кое-как разрешив свою предыдущую проблему, он вдруг решил, что самым лучшим для него будет жениться на ней. А она была знающей девушкой, выросшей под крылом своей матери, дамы кокетливой и небедной, и она очень хотела выйти замуж.

Перед женитьбой отец решил все же поговорить об этом со своими родственниками. Господин де Марийак[7 - Луи де Марийак (1573–1632) – маршал, известный полководец. Был арестован после Дня одураченных (10 ноября 1630 года) и казнен на Гревской площади. Его брат Мишель де Марийак (1563–1632), советник парижского парламента и короля, управляющий финансами и хранитель печати, один из главных противников кардинала де Ришельё, сразу после Дня одураченных был посажен в тюрьму, где оставался до самой смерти.] был одним из самых высокопоставленных среди них, и он был проинформирован первым. Мой отец рассказал ему о красоте девушки, о ее образованности, уме, богатстве и согласии ее родителей. Короче говоря, он попытался пустить пыль в глаза по поводу женитьбы, которая делала мало чести нашему роду.

Господин де Марийак, бывший человеком благородным, заявил, что удивлен скоростью, с которой мой отец принимает подобные решения, что для него не сюрприз, что девушка хочет замуж, так как все девушки хотят иметь мужа. А вот то, что ее родители так быстро согласились, выглядит подозрительным, и что тут надо разобраться, не скрывается ли здесь какой подвох. Если бы кто-то другой, а не господин де Марийак сказал такое, мой отец не обратил бы на это внимания, но, будучи воспитанным в уважении к нему, он счел нужным ответить, что с этой точки зрения нечего бояться и что он за это отвечает. Господин де Марийак с улыбкой возразил, что это его дела, и если он и высказал свое мнение, то лишь потому, что считал себя обязанным сделать это, и не просто из-за родственных связей, но и из соображений дружбы, которая всегда имела место между двумя семьями.

После этого мой отец, невзирая на добрый совет, который ему дали, рассказал все своему двоюродному брату, весьма пожилому человеку. А тот, перед тем как согласиться присутствовать на свадьбе, захотел одеться соответствующим образом, рассказав при этом обо всем своему портному. То есть он сказал, что собирается ехать на свадьбу своего кузена и своего наследника, который собирается жениться на дочери такого-то торговца.

– О, месье, – воскликнул портной, – что же он делает! Неужели нет других девушек во всем Париже?

Это удивило пожилого дворянина и заставило его поинтересоваться, почему последовал такой вопрос.

– Это связано с тем, – ответил ему портной, – что у нее есть ребенок от молодого человека, который жил у ее отца, но я не стал бы говорить так, если бы дело было только в этом и если бы я был уверен, что она стала благоразумной.

– Как же так, – удивился дворянин, – это разве безделица – иметь ребенка, или в Париже это не считается серьезным делом?

– Я этого не говорил, – ответил портной, – но, если девушка просто потеряла добрую репутацию, я никогда не стал бы касаться этой темы, если бы не было опасности, что благородный человек окажется обманутым. Она же не только продолжает жить во грехе, но и доходит до того, что не проходит и дня, чтобы она не появлялась в публичном месте, которое находится прямо напротив ее дома. Она думает, что ее никто не знает, что она может остаться неузнанной, но она и не подозревает, что я не раз делал покупки у ее отца, а посему прекрасно знаю, кто она такая.

Столь искренний рассказ удивил моего родственника. Через час он послал за моим отцом и спросил, что тот теперь думает о женитьбе на этой девушке. Мой отец ответил, что это все злословие и чистой воды ложь. Тогда, видя его столь слепым, родственник сказал, что не пойдет на свадьбу. Более того, он сказал, что лишит его наследства, если тот проигнорирует его предупреждение, но мой отец, отвергнув все эти угрозы, в тот же день принес ему на подпись брачный договор. После этого наш родственник, взяв документ из рук нотариуса, разорвал его на тысячу мелких кусочков. Но и этим он не удовлетворился, а нашел господина де Марийака, рассказал ему обо всем, что узнал, и попросил использовать весь его авторитет, чтобы помешать этому грязному делу. Господин де Марийак вскочил в карету, нашел моего отца и сказал ему, что прибыл не для того, чтобы просить тут же отказаться от женитьбы, но для того, чтобы прояснить ситуацию: то, что говорят о девушке, это, может быть, и злословие, но все же нужно все тщательно проверить, а для этого нужно лишь сказать, что срочные дела требуют его отъезда на несколько дней, а за это время можно будет узнать всю правду.

Это было слишком разумным, чтобы мой отец мог возражать. Он сделал вид, что отъехал по срочным делам, пообещав вернуться через восемь дней, а сам поселился у портного и стал вести наблюдение.

И уже на следующий день он увидел то, чего совсем не хотел бы видеть, и во всем этом принимала участие его девушка. Он даже сначала не поверил своим глазам, но потом жители квартала подтвердили все то, что рассказывал о ней портной. Убедившись в их правоте, мой отец заплакал, как ребенок, вскочил на коня, никому ничего не сказав, и вернулся к себе, не повидав перед отъездом никого, в том числе и господина де Марийака.

Однако из рук парижан так просто не вырываются, и мой отец, проигнорировавший все, что ему сказали, и оказавшийся настолько безумным, что подписал все статьи брачного договора, был возвращен назад и предстал перед Церковным судом, который приговорил его к двум тысячам франков штрафа. Он не заплатил этих денег, после чего его вызвали в Парламент, потом он обратился в Совет, но это лишь увеличило его проблемы и сумму долга: вместо двух тысяч, к которым он был приговорен ранее, он теперь должен был заплатить три тысячи франков.

* * *

Хотя мой отец и показал себя человеком неисправимым, многие думали, что произошедшее с ним послужит ему хорошим уроком. Но, желая, как я уже говорил, чтобы у меня появилась мачеха, и притом самая злая из тех, что можно было бы себе представить, он женился на женщине, которая так сильно завладела его рассудком, что меня изгнали из дома вместе с моей кормилицей. Меня отвезли в Оленвиль. Как мне кажется, сделано это было для того, чтобы в этом месте, столь губительном с самого моего рождения, для меня все закончилось бы тем же, чем и для моей бедной матери.

Там я прожил целый год, и при этом моя кормилица ни слова не слышала о моем отце, хотя сама она написала ему немало писем, а ее муж находился в его замке. По истечении этого времени кучер моего отца, проезжая мимо Оленвиля, сообщил моей кормилице, что у него есть приказ передать ей сетье[8 - Мера жидких и сыпучих тел во Франции тех времен (примерно 156 литров).] зерна, словно этого было достаточно для моего пропитания.

Потом прошел еще один год, когда никто даже не поинтересовался, жив я или уже умер, так все боялись, что в ответ потребуют денег. Ничто не обязывало бедных людей, которые меня приютили, кроме того, что у них самих не было детей, и это стало причиной того, что они рассматривали меня как своего собственного ребенка.

Тем временем моя мачеха не только родила одного мальчика, но уже была готова произвести на свет второго, и это способствовало тому, что моему отцу было совсем легко забыть о моем существовании. Правда, соседи нередко спрашивали его обо мне, и это доставляло ему порой некоторые неудобства, но мачеха каждый раз отвечала, что со мной все хорошо и меня еще не вернули в дом лишь потому, что мое присутствие было бы слишком болезненным, напоминая моему отцу об умершей жене. Только полные дураки могли поверить в эту столь грубо состряпанную сказку, но родственники моей матери, сочувствовавшие мне, жили в восьмидесяти лье[9 - Лье сухопутное равнялось двум милям, или 3,3898 км.] от наших мест, и не нашлось никого, кто взял бы на себя заботу обо мне.

Я еще три года прожил у моей кормилицы, и, как мне казалось, я прожил бы у нее и дольше, если бы господин де Марийак, приехав однажды в Оленвиль, не заметил меня во время мессы и не спросил, не являюсь ли я сыном его кузена. Я предпочел предоставить право ответа моей кормилице, а та подтвердила, что я действительно являюсь сыном графа де Рошфора, но, к сожалению, я его не видел с момента рождения. Это было лишь то, что я сам много раз слышал, когда она говорила в моем присутствии, а я был вполне смышленым ребенком.

В результате господин де Марийак взял меня за руку и отвез меня в свой замок. Там меня переодели так, как следовало быть одетым ребенку моего положения. Некоторое время я прожил у него, а потом он объявил, что должен ехать в Париж, а меня отправил к моему отцу, написав ему, что я уже вступил в тот возраст, который требует большей заботы обо мне.

Моему отцу ничего не оставалось, как принять меня, но я вынужден констатировать, что сделано это было с немалым сожалением, так как он с первого же дня начал относиться ко мне весьма сурово, всем своим видом показывая, что он не испытывает ко мне особой любви. Если бы я решился, я спросил бы его, почему все так происходит, а потом вернулся бы к своей кормилице, от которой я получал совсем другое отношение, но, не осмелившись открыть рот, я забился в угол, как если бы я был не его ребенком. А в это время все вокруг продолжали холить его ребенка от второго брака, который представлялся мне весьма нахальным типом. Никогда еще я не чувствовал себя так плохо, а так как мне уже должно было вот-вот исполниться десять лет и я уже начал многое понимать, я не находил себе места от досады. Тем не менее мне пришлось прожить так полтора года, принимая пищу вместе со слугами и не имея никакого иного утешения, кроме нашего кюре, который был очень хорошим человеком. Я попросил его научить меня читать, так как в доме и речи не шло о том, чтобы нанять мне учителя. Он был так рад этой просьбе и с таким рвением принялся за дело, что уже через три или четыре месяца я мог бегло читать даже самые трудные книги.

При этом не проходило и дня, чтобы моя мачеха не расстраивала меня. Она не удовлетворялась тем злом, которое могла мне причинить сама, а посему требовала и от отца, чтобы он тоже очень плохо относился ко мне. Этого она добивалась ложными доносами на меня, которыми она приводила его в ярость. Мой отец не любил меня и всегда верил ей, поэтому он никогда не вдавался в подлинные причины моего поведения.

Мое отчаяние было столь велико, что я даже стал подумывать о том, чтобы отравиться. В саду мне как-то показали ядовитую траву: я нарвал ее и, помолившись, съел достаточное количество, чтобы умереть. Но произошло явное чудо. У меня не только не начались конвульсии, у меня не было вообще никаких симптомов, которые бывают у отравленных, короче, я даже не почувствовал себя больным. Я рассказал об этом кюре, к которому я ходил на исповедь. Он меня сильно отругал, рассказав о великом грехе, который я пытался совершить. Он потребовал, чтобы я попросил прощения у Господа и пообещал ничего не делать отныне без его разрешения. Злоба моей мачехи только увеличивалась, отец тоже не выказывал в мой адрес никаких добрых чувств, а посему я решил уйти из дома при первой же возможности. Я рассказал об этом кюре, но он стал отговаривать меня, утверждая, что я еще слишком мал. Он сказал, что я должен страдать до тех пор, пока не буду способен носить оружие, а я, посчитав, что ждать еще очень долго, заявил ему, что не могу больше. Понимая, что я не переменю своего решения, он рассказал обо всем моему отцу, но тот сказал, что ничего не имеет против и готов отпустить меня.

Кюре, видя такую его суровость, лишь заплакал, обнимая меня, и попросил еще раз набраться терпения. Видя, что я непреклонен, он достал из кармана два экю и сунул их мне в руку. Он сказал, что у него просто больше нет, но он будет молить Бога, чтобы тот позаботился обо мне. Он сказал, чтобы я никогда не забывал, что родился дворянином, то есть что я должен лучше умереть, чем сделать что-то, что было бы недостойно моего происхождения.

* * *

Я думал сначала пойти к господину де Марийаку, который уже один раз так по-доброму отнесся ко мне, но тут в наши места приехали цыгане, и я спросил их, не смогут ли они взять меня с собой. Они ответили, что не возражают при условии, если я буду способен следовать за ними.

Этого оказалось достаточно, чтобы я принял окончательное решение. Я в тот же день ушел из дома, ни с кем не попрощавшись, но очень скоро увидел, насколько молодость неспособна воспринимать преподанные ей уроки. Уйдя с цыганами, я начал таскать кур, как это делали они, не задумываясь, что я еще нахожусь на землях, принадлежащих моим родственникам. Так и дальше, я всегда шел своей дорогой, никогда не думая о том, что я делаю. А пока же каждый из нас со своей добычей направлялся к главарю, а тот, заметив, что однажды я притащил не менее шести кур, налил мне стакан вина, сказав всем остальным, что это весьма неплохо для начала и что из меня может получиться очень хороший мальчик. Почти пять лет я жил подобной жизнью, обойдя не только всю Францию, но и немало иностранных государств, в каждом из которых с нами случались какие-то небольшие неприятности, что означало, что кого-то из нас могли в любой момент повесить, а посему мы приняли решение вернуться в нашу родную страну. Мы вернулись во Францию через Бургундию, идя по дороге на Дижон, потом мы оказались в Лионуа, потом в Дофинэ, потом в Лангедоке и, наконец, в графстве де Фуа. Нам показалось, что эти места окажутся для нас благоприятными, так как они были окружены горами, что представляло для нас прекрасный путь к отступлению в случае, если местным жителям не понравятся наши кражи.

К сожалению, мы очень плохо знали местность, а местные жители знали ее гораздо лучше нас. Ночью они нас подчистую ограбили. Это произошло из-за того, что некоторые из нас подумали, что тут можно легко поживиться курами, но это оказалась засада, и это совершенно расстроило нашу группу. Никому из нас не удалось сохранить хоть что-либо, а местные отобрали не только своих кур, но и все остальное, и нам в результате пришлось спать на голой земле, не поужинав.

Такая жизнь, которая мне очень нравилась поначалу, так как я мало что понимал, через некоторое время стала привлекать меня все меньше и меньше. По мере того как я становился умнее, я начал вспоминать о том, кем я родился и к чему меня обязывало мое происхождение. Частенько я плакал, когда этого никто не видел. Мне так нужен был добрый совет, и я все время вспоминал о том, что мне сказал наш замечательный кюре, прощаясь со мной, а еще я постоянно стал задавать себе вопрос, является ли такая жизнь жизнью настоящего дворянина.

* * *

Эта мысль произвела на меня такое впечатление, что я решил бежать. Воспользовавшись удобным моментом, я ушел в горы Капси и спустился в долину Руссильон. По ходу я увидел справа от себя самую высокую гору Пиренеев. Она называлась Канигур, и на ее вершине было озеро, в котором водилось много рыбы. Но самое необычное заключалось в том, что, как говорили, стоило бросить в него камень, как тут же дождь начинал лить как из ведра; я спросил у местных жителей, почему так происходит, но они не смогли мне ответить.

Я сумел сохранить те два экю, которые мне дал кюре, и они пригодились мне во время этого путешествия. Моей целью было вступить в первую же роту, которая мне попадется, а так как тогда еще не мерили рост солдат аршином, как это принято сейчас, я надеялся, что мой небольшой рост не помешает мне осуществить мою задумку.

Я был очень смуглым (этому способствовал образ жизни, который я вел до этого), а посему во всех испанских населенных пунктах меня принимали за своего, и хотя мы тогда вели войну с Испанией, меня не остановили ни в Перпиньяне, ни в Салсе. Наконец я достиг Локата и вступил в роту господина де Сент-Оне, который был там губернатором.

Эта рота вела боевые действия против гарнизона Салса. Быстро освоив каталонский язык, я подумал, что было бы неплохо воспользоваться моим сходством с испанцами, чтобы совершить что-то такое, что позволило бы мне отличиться. Если честно, мне просто стало надоедать быть обыкновенным солдатом. Мне вот-вот должно было исполниться пятнадцать, и амбиции стали ударять мне в голову, порой даже мешая спокойно спать. Я спросил разрешения у господина де Сент-Оне, и он ответил, что не возражает. Когда же я вернулся назад ни с чем, он сказал:

– Малыш, так дело не пойдет. Лучше уж дать надрать себе уши, чем возвращаться вот так. Противника можно увидеть когда захочешь, и не надо для этого просить разрешения, если на самом деле боишься подойти к нему близко.

– Я находился достаточно близко, месье, – ответил я. – Но нас было слишком много, а мне не нужна слава, которую нужно делить с остальными.

– Сколько же вас было? – спросил господин де Сент-Оне.

– Нас было одиннадцать, месье, – сказал я. – Это очень много, но вот если вы позволите мне с моим другом еще раз вернуться туда завтра, у вас не будет повода быть недовольным.

– А не задумал ли ты дезертировать? – вновь спросил он.

– Если бы я хотел это сделать, месье, – ответил я, – я не пришел бы к вам спрашивать на это разрешение. Уже два раза я ходил до самых укреплений противника, и если бы мне захотелось войти внутрь, никто бы мне не помешал.

Моя храбрость понравилась ему, и он спросил, кто я такой. На это я ему ответил, что если преуспею в своем замысле, то скажу, кто я, а если не преуспею, то для представления подожду какого-нибудь более подходящего случая. Такой ответ понравился ему еще больше, и он сказал, что полюбит меня, как сына, если я не стану затягивать с тем, чтобы доказать ему, что не являюсь простым болтуном.

Таким образом, я получил разрешение назавтра выйти из лагеря, который находился на расстоянии двух мушкетных выстрелов от Салса. Я сказал товарищу, пошедшему со мной, чтобы он спрятался в кустах, а сам двинулся дальше. В свое время я успел отметить, что один из офицеров гарнизона устраивал свидания с девушкой, которая приходила к нему в старый заброшенный дом. Там можно было отлично спрятаться, если бы я захотел, но надо было учитывать, что этот офицер каждый раз посылал на разведку в дом одного из своих солдат, а я не хотел упустить свой шанс.

Придя на место, я сделал вид, что стираю свое белье, и краем глаза стал наблюдать за солдатом, вышедшим на разведку, а потом побежавшим назад с докладом. Через некоторое время с одной стороны появилась девушка, а с другой – офицер. В то время пока они занимались любовью, я вынул из-за пояса два пистолета и незаметно пробрался к ним. Я сказал офицеру, что если он не последует за мной, не произнося ни слова, я продырявлю ему живот. Он не стал рисковать, проверяя, поступлю я так или нет, а девушку я взял с собой, чтобы она не побежала и не рассказала о том, что случилось с ее любовником.

Мы двинулись по дороге, на которой меня ждал мой товарищ. Увидев такое подкрепление, они совсем потеряли всякую надежду на спасение, а я вдруг почувствовал радость, которую невозможно было описать.

Мы шли почти час, а потом мой товарищ, подумав, что мы уже находимся в полной безопасности, принялся разглядывать девушку. Найдя ее красивой, он решил остановиться, чтобы удовлетворить возникшие у него фантазии. Я спросил, не сошел ли он с ума, но он лишь засмеялся в ответ и сказал, что своего решения не отменит. Я был взбешен и пригрозил, что убью его. Он сказал, что я могу попробовать, и показал мне дуло своего пистолета. Это меня не смутило, и я в ответ навел на него свой пистолет, держа другой рукой моего пленника. Желая показать свою решительность, он выстрелил, но, к счастью, не попал и, испугавшись, что я не промахнусь, быстро побежал прочь.

Я не стал преследовать его. Моей задачей теперь было быстрее возвращаться, так как я не сомневался, что он теперь дезертирует и предупредит гарнизон Салса о том, что произошло. Я ускорил шаг и заставил поторопиться тех, кого я сопровождал, что оказалось весьма своевременно. В самом деле, не успел я дойти до ворот города, как появились три офицера, и они помчались было за мной. Но, видя, что я уже почти у входа, они все же сочли благоразумным не приближаться.

Мое возвращение в Локат было триумфальным. Все, кто видел шестнадцатилетнего ребенка, ведущего двух пленников, выходили мне навстречу, и к дому губернатора подошла уже немалая толпа.

– Вот, месье, – сказал ему я, – как я и говорил, слишком большое количество людей – это не всегда хорошо, а тот человек, который был со мной, оказался даже лишним, но и с ним нас было только двое.

Он переспросил, что я хочу этим сказать, и я рассказал ему все, что произошло. Узнав подробности, он похвалил меня, причем гораздо сильнее, чем того заслуживал мой поступок, вручив мне знамя Пикардийского полка, который был поставлен под его командование, а также чин, который оказался на тот момент вакантным. А еще он сказал, что позаботится о моей карьере. Еще большую славу мне принесло то, что мой пленник оказался королевским лейтенантом из Салса. Господин де Сент-Оне доложил об этом наверх, рассказав все в деталях, после чего кардинал де Ришельё написал ему, чтобы он тут же отправил меня в Париж и выдал сто пистолей[10 - Один пистоль равнялся десяти ливрам (сто пистолей – это примерно тысяча франков).] на это путешествие.

Можете себе представить, как я был рад, и я тут же выразил всю свою признательность господину де Сент-Оне, которого считал своим благодетелем. Перед отъездом он спросил, кто я такой, и я рассказал ему свою историю настолько искренне, насколько это представилось возможным.

– Я уверен, – сказал мне он, – что вы благородный человек. Доблесть уважаема во всем мире, но она всегда гораздо больше свойственна людям благородного происхождения, чем кому-то другому. Поезжайте к кардиналу. Этот человек может очень многое, он любит храбрых людей и делает все возможное, чтобы привлечь их на свою службу.

* * *

Я отправился в путь из Локата, будучи очень довольным. А перед этим я купил две лошади – одну для себя, другую для слуги, которого нанял. Я был еще очень молод, а в юношеских головах всегда так много тщеславия. Именно поэтому я вдруг решил показаться в своем новом состоянии у себя на родине, при этом даже не подумав о том, что это может занять много времени.

Я свернул с большой дороги в Бриаре и к вечеру уже находился в доме кюре. Он был весьма удивлен, увидев меня, и одновременно очень рад этому. Рассказав ему о том, что со мной приключилось и куда я направляюсь, я поблагодарил его за все то, что он для меня сделал, вручил ему десять пистолей и заверил, что в случае, если мне удастся сколотить состояние, он получит от него свою долю. Он в свою очередь рассказал мне, что моя семья сильно разрослась, что у моего отца теперь семеро детей, однако дела его идут неважно и Бог послал ему массу неприятностей в наказание за то, как он в свое время обошелся со мной.

Кроме того, он рассказал мне удивительную историю, которую я попробую сейчас пересказать. Дело в том, что у нас был один родственник, которого звали Куртиль. Это был хороший человек, связанный с лучшими домами Прованса. Впрочем, он не относился к ним напрямую, но делал все, чтобы придать смысл своему появлению на свет и стать одним из самых благополучных людей Франции. Ему очень хотелось разбогатеть, а посему он часто бывал в Париже, где это проще было сделать. Там было много женщин, у которых можно было найти поддержку, а еще можно было преуспеть в игре. Он был удивительно хорош собой и быстро стал появляться в самых лучших обществах. В Париже он влюбился в одну пожилую вдову, обладавшую немалым состоянием, и стал добиваться брака с ней. Но эта дама и слушать его не хотела, так как приняла решение посвятить себя служению Господу.