скачать книгу бесплатно
Ричард Длинные Руки – фюрст
Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки #28
Каравелла под всеми парусами, свежий морской ветер, игривые дельфины, в каюте принцесса Констанция Бретонская из династии Керлингов… Все предвещало сэру Ричарду прекрасное легкое путешествие после трудных боев в пыльных степях Гандерсгейма.
Он и планировал отдых. Но кто хочет рассмешить Бога, пусть расскажет ему о своих планах.
Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – фюрст
На помощь, герцог, поскорей на помощь!
Король наш чудеса творит в бою,
Он рвется всем опасностям навстречу
И бьется пешим – конь под ним убит,
И Ричмонда он ищет в пасти смерти.
Скорей, скорей, милорд, иль бой проигран!
Входит король Ричард.
Король Ричард
Коня! Коня! Корону за коня!
Кетсби
Спасайтесь, государь! Коня добуду!
Король Ричард
Прочь, раб! Я здесь поставил жизнь на карту
И буду ждать, чем кончится игра.
Шесть Ричмондов, как видно, вышли в бой!
Я пятерых убил – и все не он.
Коня! Коня! Корону за коня!
Часть I
Глава 1
Люблю устраивать неожиданности другим, но не люблю, когда их по-свински подкладывают мне. В голосе Ордоньеса прозвучала неподдельная зависть, когда сообщил о пассажирке, и пока я стоял с раскрытым ртом, он повернулся и подчеркнуто деловито начал присматриваться к слаженной работе матросов на каравелле, а я, напротив, ошалело смотрел на быстро скользящий мимо берег.
Даже каравеллы Ордоньеса, не имея надлежащих инструментов, уверенно плавают только вдоль берега, как аргонавты какие-то, а переход через океан – что-то дико экстремальное, в слепой надежде не промахнуться мимо огромного материка на другой стороне.
И пока корабль не повернул в открытый океан, надо что-то решить. Быстро. Берег этот принадлежит, если не ошибаюсь, королевству Брегония, чья принцесса у меня на борту. Более того, в моей каюте.
Конечно, королевства уже не существует с момента, как в него вошли мои войска, точно так будут упразднены и все прочие карликовые государства, а принцесса фактически уже перестала быть ею… но пока этого не знает, потому надо не забыть поклониться, для меня это ничего не стоит, тем более – красивой женщине.
– Ну, граф, – сказал я в сердцах, – и подсунули вы мне свинью!.. А я-то думал, на ваш корабль и мышь не пролезет!
Ордоньес обернулся, огромный, лицо в белых и багровых рубцах шрамов, в глазах грозное веселье.
– Ваша светлость, – сказал он с чувством, – я всегда говорил, вам везет, как уж и не знаю!
– В чем на этот раз?
Он вздохнул.
– Если бы в мою каюту пробралась такая красотка… клянусь всеми богами моря, я бы отбиваться не стал!
– Точно?
– Могу поклясться и своим кораблем! А вас вон как перекосило, будто лимон сжевали… Как можно таким обожраться?
– А вот можно, – сказал я сварливо. – Что женщины?.. Одно и то же. Мне бы что-нить рыбное… Ладно, пойду поговорю.
Я начал спускаться с качающегося мостика, стараясь не промахиваться мимо ступенек, а он сказал в спину с фальшивым сочувствием:
– Да-да… поговорите.
Я открыл дверь в каюту, сошел по ступенькам. Леди Констанция вскочила из-за стола, прекрасная и решительная, с разрумянившимся лицом и блеском самопожертвования в ясных глазах.
– Сэр Ричард!
Я указал пальцем наверх.
– Слышите, наверху шум? Матросы подступили к капитану с оружием в руках. Назрел бунт, народ жаждет выбросить вас за борт. Женщина на корабле – к беде, знают все.
Она охнула:
– Но как же…
– Предрассудки, – согласился я сочувствующе. – Дикий у нас еще народ, темный! В гороскопы верит. Представляете, идиоты? С виду вроде люди, а на самом деле козлы, скорпионы, овны. Но таких, увы, большинство. А когда у этого большинства еще и оружие, нельзя не считаться, хоть у нас не совсем демократия. Я попросил Ордоньеса договориться насчет высадки вас на берег, но простой трудовой народ настроен очень уж решительно. Мол, и у нас есть права, потому за борт, кричат, и все.
Ее глаза стали огромными, в них впервые проступил ужас.
– Это ужасно!
– В какой-то мере я с вами согласен, – ответил я. – Хотя и должен учитывать волеизъявление народных масс. Вот до чего доводит чистота и благородство помыслов. Вы по детскости своей…
Она пылко возразила:
– Я взрослая, сэр Ричард!
– Но знаете ли, – спросил я, – что на море действуют совсем другие законы? А сухопутные… так их здесь зовут, не имеют на кораблях силы? Это я к тому, что ваша жертвенность здесь напрасна.
– Как это?
– Не будет засчитана, увы.
Она вскрикнула, как раненая птица:
– Почему?
– То, – объяснил я, – что толкнуло вас сюда явиться, может быть признано осуществившимся либо в вашем королевстве, грубо захваченном жестоким… э-э… захватчиком, моей светлостью то есть, либо в его лагере, в моем, значит. Вблизи стен вашей столицы. Таковы каноны юриспруденции, дорогая принцесса! Не я ее придумал, это все грубый Рим с его гладиаторами, а затем папской властью. Потому и говорю, вы многого еще не знаете…
Голос мой звучал мудро и проникновенно, и хотя эту чушь выдумываю на ходу, но вижу, как ее лицо изменилось, поверила, ужаснулась, опечалилась, даже оглянулась на дощатую стену, за которой вот-вот начнет отдаляться берег.
Раскрасневшиеся щеки побледнели, она наконец проговорила дрожащим голосом:
– Ну тогда… Изнасилуйте меня побыстрее да выбросьте на берег… Чтобы мои подданные увидели, как я честно разделила со своим народом его скорбную участь.
– От вашего королевства уже далеко.
– Расскажут, – вздохнула она. – О таком расскажут, вы же знаете, в первую очередь.
– Неужели и ваши подданные такие?
– Все люди, – сказала она сердито, – такие! Но на этот раз и я не буду скрывать.
– Не доплывете, – сказал я безжалостно. – А поворачивать корабль не стану.
Ее глаза радостно заблестели, она сказала с просветленным лицом:
– Прекрасно! Вы хорошо придумали. Пойдет слух, что вы меня зверски изнасиловали и убили, а обезображенный труп сбросили за борт. Мое имя войдет в святцы, мой портрет повесят в тронном зале! Может быть, даже сделают барельеф со сценами… ну, моей мученической смерти в гнусных лапах жестокого тирана, хотя, надеюсь, без лишних подробностей и не слишком реалистично, все-таки детям будут показывать и учить на моем примере стойкости и верности долгу… а также великой любви к своим подданным. Возможно, на что не смею и надеяться, поставят небольшую статую в самом дворце… или хотя бы в саду у фонтана?
– Да, – сказал я, – рядом с Гераклом, разрывающим пасть писающему мальчику. Вы все продумали, как я вижу.
– Я принцесса, – ответила она с достоинством, – я обязана продумывать свои слова и действия наперед.
– Леди Констанция, – сказал я с холодной учтивостью, – мы на корабле, а здесь, как я уже упомянул, другие законы. Закон тайги, в смысле закон моря. Здесь женщин не насилуют, а сразу топят. Почему? А потому, что едва на корабле появляется женщина – крысы в панике бегут на берег. Они умные, знают, чем это кончится.
– И… что же… – прошептала она, – меня сейчас утопят? Вот так сразу?
Я ответил со вздохом:
– Хотел бы сказать, что не вот так сразу, но, боюсь, врать как-то неуместно, хотя вы женщина – надо бы врать. Если Ордоньес не договорится…
– Но он же адмирал!
– Увы, – сказал я, – есть общие законы для всех, которые не волен нарушать даже адмирал. Впрочем, я выйду и попробую вместе с ним уговорить разбушевавшуюся чернь в исполнении их демократических прав просто выбросить вас на берег.
– Выбросить?
– Есть разница, – напомнил я, – быть выброшенной в море или на берег.
– Ох, простите…
– Будьте готовы, – сказал я.
Она нашла силы присесть в грациозном поклоне.
– Ваша светлость…
– Леди Констанция.
Я неспешно вышел, стараясь не ускорять шаг, а то неверно будет истолковано, аккуратно прикрыл за собой дверь. Пол под ногами ощутимо наклоняется то в одну сторону, то в другую, но с такой неспешностью, что организм вскоре сам приноровился, и я перестал замечать качку, к которой адмирал Нельсон так и не мог привыкнуть до конца жизни.
Ордоньес вскинул брови, в глазах недоверие, но спорить не стал, отдал приказ, матросы начали опускать за борт лодку. Я проинструктировал тех, кто будет на веслах, как держаться и что говорить, Ордоньес взвеселился и сам спустился за принцессой, а когда поднялись на палубу, лицо его было жестоким и жаждущим утопления, а она трепетала и смотрела непривычно пугливо.
Когда шлюпка отчалила и быстро пошла к берегу, Ордоньес посмотрел вслед с жалостью.
– Ваша проблема не решена, – буркнул он, – ваша светлость, только отодвинута.
– И то дело, – ответил я. – Все проблемы делятся на те, которые решить невозможно, и на те, что решаются сами. Нужно только отодвинуть их на время.
– Кто-то решит за вас?
– Или решения не понадобится. Жизнь непредсказуема, адмирал! Боюсь, на островах в этом убедимся.
Он даже не заметил, как я хитро увел разговор от щекотливой темы, сразу оживился, потер ладони.
– Да, на островах всегда неожиданности! Люблю.
– Но ведь непредсказуемость – это плохо?
Он изумился:
– Кто вам такое сказал? Если все предсказуемо – это не жизнь, а так… Даже не знаю, что.
– Жить необязательно, – сказал я, – а вот плавать… так?
– Золотые слова, – сказал он горячо. – Плавать – это… я не могу даже сказать, это больше, чем жить. Посмотрите на «Ужас Глубин», разве есть что-то прекраснее, чем каравелла по всеми парусами?
Глаза стали масляными, а губы сложились трубочкой, вот-вот засюсюкает. «Ужас Глубин» идет впереди против солнца, и оно то скрывается за туго натянутыми парусами, делая их обжигающе пурпурными, то неожиданно находит между ними щель и остро бьет по глазам. В такие мгновения весь мир вспыхивает, уходит ощущение реальности, мы плывем не то по волнам, не то по облакам…
«Ужас Глубин» гордо несет две мачты, а «Богиня Морей» – три, но все равно та и другая – малые каравеллы, о чем, конечно, Ордоньесу не скажу. Огромными кажутся только потому, что все так называемые корабли нашего побережья – это просто лодки с одним-единственным парусом.
Правда, драккары викингов ухитрялись ходить даже через Атлантику в Новый Свет, но уж не знаю, сколько выходило в путь и сколько доплывало, к тому же викинги никогда не дрались на море, не умели просто, а для нашего флота драться – это жить.
Прежде чем торговать с Югом, дорогу надо расчистить. Да и для вторжения хорошо бы промести перед собой океан, чтобы вместе с кораблями не погиб и цвет крестоносного рыцарства.
На этой каравелле пятьдесят два человека, хотя стандарт для таких судов – сорок, однако после гибели остальных кораблей остатки поредевших экипажей Ордоньесу пришлось перебросить на эти два оставшихся.
У обоих длина по двадцать ярдов, ширина – шесть, осадка – чуть больше двух, а перевозить могут шестьдесят тонн, что позволит решать ого-то какие задачи…
Ордоньес, словно угадал мои мысли, сказал тепло:
– Нам для короткой разведки хватит и двух каравелл. Это же настоящие гиганты, не так ли, милорд?
