Другое имя. Септология I-II

Добрый вечер, говорит встречный

и Асле стоит, придерживая дверь, чтобы тот вошел, и тоже говорит «добрый вечер», а тот, кому Асле придерживает дверь, спрашивает, не решил ли он прогуляться

Не грех ведь иной раз прогуляться, говорит Асле

Глотнуть свежего воздуху, говорит встречный

Да, говорит Асле

а пришедший говорит, на улице, мол, так хорошо, ведь выпал свежий снег, и Асле отвечает, что да, вон как бело кругом, вроде даже светлее стало, и видит, как встречный входит в подъезд, тянет за собой дверь и та с хлопком закрывается, а я стою, смотрю в огонь и слышу, как Аслейк говорит, что печка, пожалуй, хорошо разгорелась, наверно, лучше мне закрыть топку, говорит он, а я говорю, что так и сделаю, закрываю топку и думаю, что надо было заглянуть к Асле, не проезжать мимо, не спешить дальше, ведь он этак может очень быстро упиться до смерти, надо что-то делать, кто-нибудь должен ему помочь, думаю я, но я-то, я только глянул на дом, где он живет в Скутевике, да проехал мимо, и теперь думаю, что надо опять съездить в Берген, проведать Асле, я просто обязан съездить, думаю я, безмолвный внутренний голос говорит мне, что я должен опять съездить в Берген и зайти к нему, наверно, этот голос и называют голосом совести, думаю я, и, хотя дорога в Берген займет несколько часов, ехать надо, я не слишком устал, думаю я, а в случае чего переночую в «Убежище», где обычно останавливаюсь, в номере 407, самом маленьком, какой у них есть, когда он свободен, я всегда там ночую, не только потому, что у них это один из самых приемлемых номеров, но и потому, что там мне нравится больше всего, из окна виден задний двор, а половину обзора заслоняет, по-моему, шахта лифта, вот в этой комнате я и ночую, когда она свободна, обычно я бронирую ее заблаговременно, но даже если не забронировал загодя, ни разу не бывало, чтобы в «Убежище» не нашлось для меня комнаты, правда, однажды пришлось ночевать в чулане на чердаке, мне поставили там временную койку, думаю я, короче говоря, съезжу в Берген и проведаю Асле, и я слышу, как Аслейк говорит, что ему пора идти домой, а я гляжу на него и говорю, что я, дурень этакий, забыл сделать в Бергене очень важное дело, придется прямо сейчас сызнова ехать в город, говорю я

Сейчас, вечером? – говорит Аслейк

и он вроде как удивлен и немножко напуган, будто я вовсе слетел с катушек и он разом слегка встревожился обо мне, думаю я

Да, прямо сейчас, говорю я

Ты уж и так наломался, дорога-то трудная, говорит Аслейк

и добавляет: неужто я, мол, и впрямь поеду? прямо сейчас, в этакую поздноту? не ровен час опять снегопад начнется, говорит он, ведь после полудня снежинки нет-нет да и падали, в нынешнюю погоду вполне может повалить снег, а я говорю, что уже перешел на зимние шины, и Аслейк говорит, ну и хорошо, а вот он если и жалеет в жизни о чем, так это о том, что не выправил себе водительские права, ведь как было бы здорово, будь у него машина, в особенности учитывая, сколько у него всяких дел, теперь-то либо пешком ходи, либо на тракторе поезжай, трактор, конечно, штука хорошая, он почитай что три десятка лет на нем ездит, никак не меньше, говорит он, словом, ежели что, надо либо на тракторе ехать, либо просить кого-нибудь, чтобы подвез, либо плыть на Боте, да, Бот тоже забывать не след, хорош он как средство передвижения, говорит он, а я говорю, что да, мне надо в Берген, после я ему как-нибудь расскажу, почему надо, и, кстати, могу подбросить его, Аслейка, до дома, а он говорит, спасибочки, но он лучше пешком, идти-то недалече, всего с километр, хотя он не прочь и подъехать, говорит он и опять спрашивает, вправду ли надо сызнова ехать в Берген, я же только что вернулся оттуда, приехал домой и вот сызнова туда собрался, в потемках, дело к вечеру, того гляди, снегопад начнется, как он уже говорил, а я говорю, что ехать надо, после расскажу зачем, говорю я, и Аслейк говорит, ну да, надо так надо, дело хозяйское, говорит он и добавляет, что выйдет во двор, и выходит, а я вижу, что в печке по-прежнему горит огонь, гашу свет в комнате, иду на кухню, гашу свет и там, выхожу в коридор, гашу свет, выхожу на улицу, закрываю за собой дверь, вижу, что Аслейк стоит во дворе, и говорю ему, что поскольку он может подъехать со мной, то ему хотя бы не придется идти домой пешком, я подвезу его нынче вечером, как много раз прежде, и Аслейк благодарит и говорит, что, поскольку мне надо в ту же сторону, он в случае чего может и подъехать, но вообще он привык ходить пешком, обычно-то ходит, ему ничего не стоит пройтись домой пешком, но почему бы не прокатиться со мной, я ведь все равно еду в ту сторону, говорит он, потому как холодновато, поздняя осень на дворе, больше того, адвент, скоро Рождество и зима, говорит Аслейк, а нынешним вечером наверняка пойдет снег, говорит Аслейк и садится в машину, я тоже сажусь и запускаю мотор

Да, снег пойдет наверняка, говорю я

Первый снег в этом году, говорит Аслейк

Только вряд ли он ляжет, говорю я

Но может выпасть много, говорит Аслейк

Да, говорю я

Ежели потребуется, я твою дорогу расчищу, пока ты в Бергене будешь, говорит Аслейк

Вернешься, а дорога расчищена, говорит он

Спасибо, большое спасибо, говорю я

Трактор я водить умею, хоть и не вожу автомобиль, говорит Аслейк

И это очень кстати, говорю я

Трактор у меня старый, хороший, всегда заводится, хоть и не сразу, говорит он

На моей памяти он был у тебя всегда, говорю я

Его еще мой отец купил, вот какой он старый, говорит Аслейк

И по-прежнему на ходу, говорю я

и я выезжаю со двора, сворачиваю направо, на шоссе, потому что дом Аслейка расположен дальше по берегу Согне-фьорда, примерно в километре, а Аслейк говорит, что я начал писать примечательную, даже удивительную картину, ту, с двумя полосами, лиловой и коричневой, говорит он, а я чувствую, что об этом мне говорить неохота, обычно у меня нет желания говорить о незавершенной картине, да если уж на то пошло, и о завершенной тоже, ведь завершенная картина сама говорит все, что может сказать, не больше и не меньше, на свой безмолвный манер говорит все, что можно сказать, а если она не завершена, словами вообще не выразить, какая она будет и что скажет, думаю я, и после стольких лет Аслейку пора бы понять, что я не люблю говорить о своих картинах, о том, что они изображают, что означают, не терплю я этакой болтовни, не терплю, и все тут, а Аслейк сейчас примется выпытывать про эти две полосы, только ли они две полосы, а потом скажет, что я изобразил андреевский крест и произнесет эти слова с ударением, будто припечатает, и я отмечу, как он гордится, что знает такое название, он произносит «андреевский крест» с такой внушительной гордостью, «андреевский крест», что я едва не вздрагиваю и чувствую, как он гордится, что знает это выражение, знает, что́ оно означает, а когда Аслейк произносит что-нибудь таким вот манером, будто гордится, что ему это известно, я думаю, что уму непостижимо, как я терплю его, год за годом, если не день за днем, терплю этого простофилю по одной-единственной причине: мне попросту больше не с кем общаться, не с кем поговорить, впрочем, нет, Аслейк не дурак, не глупец, наоборот, он по-своему очень даже умен, думаю я, нехорошо этак о нем судить, стыдно, думаю я, а тем временем мы подъехали к Аслейковой дорожке, я торможу, а Аслейк спрашивает, когда я вернусь, и я отвечаю, что завтра и пусть он опять зайдет ко мне завтра вечерком, говорю я, Аслейк говорит, что так и сделает, а заодно, коли я не против, выберет картину, которую подарит Сестре на Рождество, говорит он, и я говорю, что, пожалуй, можно и так, Аслейк благодарит, что я его подвез, и выходит из машины, а я поднимаю правую руку, машу на прощание, и Аслейк тоже поднимает руку и машет, и я еду дальше вдоль Согне-фьорда и думаю, что сызнова ехать сейчас в Берген – сущее безумие, я ведь нынче уже съездил туда и обратно и замечаю, что устал, так, может, повернуть? ой нет, думаю я, надо проведать Асле, зря я проехал мимо дома, где он живет, струсил прямо-таки, вот и надо теперь снова ехать в Берген, думаю я, и с какой стати Аслейку приспичило толковать о картине, которую я начал только сегодня утром, сколько раз я говорил ему, что не люблю говорить о картине, над которой работаю, да и о завершенной картине говорить не люблю, что сделано, то сделано, что написано, то написано, так уж вышло и с картиной, и с жизнью, вдобавок эти его рассуждения про андреевский крест, думаю я, а вот Асле теперь почти все время лежит на диване в своей квартире, под окном, выходящим на море, потому я и провел эти две полосы, которые посредине пересекаются, наверно, я странным образом изобразил на картине лежащего Асле, думаю я, а с другой стороны, это не он, и мне, конечно, не следовало ехать домой, не проведав его, ведь ему совсем паршиво, но дорога в Берген неближняя, я и от давешней поездки устал, а теперь вот еду в Берген второй раз на дню, поскольку очень встревожен и просто не могу не ехать, думаю я, продолжая путь, и впадаю в спокойную прострацию, где нет мыслей, и вижу, как несколько снежинок ложатся на переднее стекло, и все еду, еду вдоль Согне-фьорда, а на стекло ложится все больше снежинок, и я включаю дворники, они расчищают полукружья, сквозь которые можно смотреть, а вокруг них белеет снег, и я думаю, что Асле небось нет дома, небось пошел в Трактир, думаю я, и незачем мне заезжать к нему, лучше в Бергене оставить машину на парковке у Галереи Бейер, пешком дойти до «Убежища» и снять комнату на ночь, а потом можно пойти в Трактир, Асле-то наверняка сидит за столиком в одиночестве, думаю я, а если его там нет, двину к нему домой и зайду, но, может, все-таки перво-наперво зайти к нему домой? вдруг он дома? но в таком случае небось все равно не откроет? вот такие мысли кружат у меня в голове, снег то идет, то прекращается, а я еду на юг, приближаюсь к тому съезду, где стоял днем у детской площадки, и думаю, что сейчас проеду мимо, и я вправду не уверен, было ли увиденное сегодня на детской площадке явью или просто пригрезилось, вроде как во сне, думаю я, нет, это было на самом деле, я совру, коли скажу иначе, думаю я, и, кстати, невредно мне передохнуть от езды, ведь сегодня я много ездил и устал гораздо больше, чем кажется, так что, пожалуй, надо остановиться на том съезде, снова сделать там передышку, выйти из машины, чуток размяться, глотнуть свежего воздуху, да, так я и сделаю, думаю я, еду дальше на юг, а за поворотом как раз тот съезд, я сворачиваю туда и паркую машину, теперь уже совсем темно, и снег валит так густо, что детской площадки мне не видно, думаю я, да и нет там сейчас никого, думаю я, и, наверно, я взбодрюсь, если выйду сейчас из машины, глотну свежего воздуху да чуток разомну ноги, думаю я, заглушаю мотор, выхожу на снегопад, все вокруг уже укрыто снегом, все белым-бело, склоны, деревья – все под снегом, я стою и смотрю на падающий снег, а он редеет и перестает, и насколько же светлее становится, когда кругом бело, от белого снега вечер светлеет, и там, на заснеженной тропинке, что ведет к детской площадке, я вижу парочку, они идут рука об руку, те же двое, кого я видел раньше днем, правда-правда, значит, ничего мне не пригрезилось, думаю я, потому что вижу молодого парня с каштановыми волосами до плеч, почти засыпанными снегом, а рядом с ним – молодую женщину с черными волосами, длинными и густыми, у нее волосы тоже почти сплошь в снегу, и я слышу, как она говорит, до чего же хорошо, когда снег совершенно свежий

Да, хорошо, говорит он

Бело и хорошо, говорит он

Все бело, деревья, склоны, все, говорит он

И мы тоже белые, говорит она

Мы тоже белые, говорит он

и они отпускают руки друг друга, он обнимает ее за плечи, а она его – за талию

Жаль только, скоро снег раскиснет, говорит он

Будем радоваться ему, пока можно, говорит она

Пока он белый, легкий и красивый, говорит она

Потому что завтра, как обычно, пойдет дождь, говорит он

и они глядят друг на друга и целуются

Но об этом мы думать не станем, говорит он

О чем не станем? – говорит она

Что завтра снег под дождем растает, говорит он

И все тогда раскиснет, говорит она

Ничего не поделаешь, говорит он

Да, говорит она

и они заходят на детскую площадку, он зачерпывает горсточку снега, лепит мягкий снежок, бросает в нее, но промахивается, она тоже зачерпывает снегу и лепит снежок, лепит варежками крепкий снежок и со всего размаху бросает в него, он пригибается, и снежок пролетает у него над головой, а я стою в снегу и смотрю на них, но они меня не замечают, и я чувствую, как же хорошо, что я вышел на воздух, стою там и вижу в снегу их следы, четкие следы в снегу, они ведут вдоль шоссе, а потом сворачивают вниз по тропинке к детской площадке, и я иду по их следам туда, где они сворачивают и спускаются по тропинке, той самой, по которой я проходил раньше днем, смотрю на детскую площадку и вижу, что они стоят обнявшись, тесно прильнув друг к другу, а я действительно иду по их следам и вижу, как они разжимают объятия и она ложится в снег, раскинув руки и ноги, потом сдвигает руки и ноги, потом опять раздвигает, несколько раз, а потом лежит, вытянув ноги и сложив руки по швам, будто окаменев, лежит с закрытым ртом и закрытыми глазами, и я слышу, как он испуганным голосом говорит, что не надо ей так лежать, с виду кажется, будто она умерла, пусть она лучше встанет, говорит он, и она встает и говорит, что вовсе не хотела выглядеть как мертвая, а он говорит, ну конечно, и она говорит: да ладно тебе, подходит к нему, берет за руку

Смотри, какой красивый снежный ангел получился, говорит она

Да, говорит он

А ты можешь сделать снежного ангела? – говорит она

Могу, конечно, говорит он

а я прохожу мимо детской площадки и начинаю не спеша, шаг за шагом, подниматься по склону на другой стороне, к вершине, здесь на тропинке следов нет, я оставляю на свежем снегу собственные новые следы, потом останавливаюсь, оборачиваюсь, вижу, что они по-прежнему стоят, держась за руки, и думаю, не странно ли, что они настолько заняты собой, что не замечают меня, замечают только друг друга, но если бы они увидели меня, если бы заметили, то, наверно, просто испугались бы? или, может, засмущались бы? а может, думаю я, не стали бы вовсе обращать на меня внимание? и я вижу, как он отпускает ее руку, ложится в снег и делает то же самое, что и она, только быстрее, более порывистыми движениями, словно второпях, и она говорит, нет, не так, он замирает, а она говорит, что теперь ее черед, она сделает третьего снежного ангела, три снежных ангела лучше, чем два, говорит она, а он неподвижно лежит в своем снежном ангеле, сдвинув ноги, руки по швам, закрыв глаза и рот, и она говорит, что нельзя ему так лежать, ей не нравится, с виду кажется, будто он умер, говорит она, ему не нравилось, когда она так лежала, вот и ей не нравится, когда он так лежит, будто покойник, говорит она, пусть он лучше встанет, говорит она, и он встает, а она повторяет, что хочет сделать еще одного снежного ангела, и он подходит к ней, оба стоят и смотрят на двух снежных ангелов, которые так красиво лежат рядышком, один даже касается крылом другого, чуть-чуть касается, едва заметно, а может, и не касается, хотя нет, все же крылья касаются друг друга, и она говорит, что снежные ангелы и без того красивые, пусть так и останутся, не будет она делать третьего, говорит она, и он соглашается, эти два очень красивые, пусть их останется только два, вроде бы так оно правильно, говорит он

Их либо занесет снегом, говорит он

Либо смоет дождем, говорит она

Либо то и другое разом, говорит он

и они опять берутся за руки и выходят с детской площадки, идут вверх по тропинке к шоссе, а я стою, смотрю на них, и он говорит, там, мол, автомобиль, фургончик, вон там, на съезде, а когда они проходили там, его, кажется, не было, говорит он, а она говорит, что не помнит, стояла там машина или нет, когда они проходили мимо, по крайней мере, она никакой машины не заметила, говорит она, а я стою совершенно неподвижно, стою так некоторое время, потому что не хочу, чтобы они обратили на меня внимание, почему-то не хочу, думаю я и начинаю спускаться по тропинке, медленно, короткими шажками, ведь можно поскользнуться, я иду вниз по своим же следам, которые оставил, когда шел вверх по тропинке, бросаю взгляд вниз, останавливаюсь, гляжу вверх и вижу ее и его, они идут по шоссе, проходят мимо съезда, где припаркована моя машина, а я смотрю на двух красивых снежных ангелов на детской площадке, захожу на площадку, останавливаюсь и смотрю на двух снежных ангелов, они до того красивые, что если я попробую их написать, то по сравнению с этими двумя снежными ангелами у меня получится сущая мазня, думаю я, ведь так оно и бывает, почти всегда, то, что в жизни красиво, на картине становится уродливым, а прочее – слишком красивым, в хорошей картине должно быть что-то уродливое, чтобы она светилась как надо, в ней должна быть тьма, но возможно, возможно, я сумею написать двух снежных ангелов, которые исчезают, тают? сумею сделать так, чтобы картина светилась? и при мысли об этом я сразу же понимаю, что в этот миг, вот сию минуту, в памяти запечатлелась еще одна картина и останется там навсегда, еще одна картина отпечаталась во мне, и, чтобы избавиться от нее, мне надо попытаться ее написать, думаю я и тотчас замечаю, что стало совсем холодно и, пожалуй, надо вернуться в машину, и, если я не хочу приехать в Берген слишком поздно, то надо продолжить путь прямо сейчас, думаю я и вижу следы, оставленные в снегу, четыре следа вплотную друг к другу, ведут вниз, два побольше, два поменьше, и четыре вверх, тоже вплотную друг к другу, два побольше, два поменьше, и мои следы, идущие за этими четырьмя, и мои следы выглядят так сиротливо, вдобавок они очень неровные, будто шел я не вполне уверенно, будто был навеселе и слегка пошатывался, думаю я, но я ведь не пил, сколько лет уже ни капли в рот не беру, хотя, может, походка моя слегка потеряла уверенность, думаю я, мне кажется, я шагаю уверенно и ровно, как раньше, а на самом деле, наверно, нет, думаю я, иду к машине, топаю, отряхивая снег с ботинок, смахиваю снег с брючин, сажусь за руль, запускаю мотор, выезжаю на шоссе и, точно в прострации, продолжаю путь на юг, в Берген, однако я должен быть начеку, на дороге нет следов от шин, все бело, надо держаться на дороге, не угодить в кювет, думаю я и в свете фар вижу тех двоих, что у меня на глазах создавали снежных ангелов, они идут, держась за руки, и он говорит, как же хорошо будет добраться до дома, а она говорит, да, верно

Алес и Асле, говорит он

Асле и Алес, говорит она

а я тихонько проезжаю мимо них, по-прежнему держу путь на юг и думаю, как замечательно было увидеть двух снежных ангелов на детской площадке, и теперь я абсолютно уверен, что действительно все это видел, а значит, и виденное раньше, днем, вовсе не сон и не плод воображения, в том числе, что оба они лежали под черным пальто, ведь в этом длинном черном пальто он ходит до сих пор, думаю я, и такое же пальто сейчас на мне, думаю я и опять впадаю в полудрему без мыслей, просто еду на юг, а чуть дальше впереди едет автомобиль, который оставил на дороге следы колес, и ехать стало легче, можно ехать по этим следам, думаю я, н-да, нелегкое дело – съездить с Дюльгьи в Берген и обратно и в тот же день сызнова отправиться в Берген, вечером, в снегопад, думаю я, но ведь иначе никак нельзя, думаю я и опять впадаю в прострацию и думаю, что нравится мне вот так вести машину, когда мысли уходят, я целиком сосредоточен на езде, ни одна мысль не мучает меня, ни одна боль, я просто веду машину, не больше и не меньше, а время идет, я еду на юг, приближаюсь к Бергену и вон там, впереди, могу взять направо и подъехать прямо к многоквартирному дому, где живет Асле, в Скутевике, и я думаю, что снег как перестал на детской площадке, так больше и не начинался, но в Бергене тоже порядком насыпало, в Бергене тоже бело и красиво, только вот следов множество – и от автомобильных колес, и от людской обуви, и я думаю, что на всякий случай можно позвонить в дверь Асле, даже если он куда-то ушел или просто никому не открывает, и я съезжаю с магистрали, подъезжаю к многоквартирному дому, где живет Асле, паркуюсь, иду к подъезду, нажимаю кнопку звонка с его именем, стою и жду, но, конечно, никто не отворяет, я звоню снова и на сей раз жму на кнопку подольше, потом отпускаю, стою и жду, но никто не подходит, стало быть, Асле нет дома, как я и думал, он наверняка в Трактире, в «Последнем челне», как его называют, сидит за столиком в одиночестве, думаю я, ведь он всегда ходит в Трактир, где обычно собираются старые отставные моряки, там все дешево, иной раз и он там обедает, обед обходится дешево, пиво тоже, даже рюмка водки стоит вполне приемлемо, думаю я, вряд ли он вообще ходит в другие рестораны или бары, теперь уж вряд ли, он всегда ходит в Трактир, в «Последний челн», так что искать его надо там, думаю я, да и моя постоянная парковка недалеко оттуда, у Галереи Бейер, я сажусь в машину, врубаю мотор и думаю, что теперь поеду прямиком к Галерее Бейер, да, прямо не верится, как много Бейер мне помогал, не только устроил в Галерее Бейер мою дебютную выставку, еще когда я учился в Художественном училище, хотя редко кто из студентов Художественного училища так дебютировал, сказать по правде, я был первым, кому он устроил выставку до окончания Училища, так Бейер говорил, мало того, все картины с дебютной выставки были проданы, и с тех пор именно Бейер продавал мои картины, н-да, что бы сталось со мной без Бейера, ей-богу, не знаю, я хорошо помню, как впервые увидел его, в тот первый раз, когда зашел в Галерею Бейер, привела меня туда Алес, она часто бывала в Галерее, с самого детства, еще когда она была маленькая, родители брали ее с собой на тамошние выставки, и первая выставка, какую я увидел в Галерее Бейер, были работы Эйлива Педерсена, который позднее учил меня живописи в Художественном училище, думаю я, а после первой моей выставки в Галерее Бейер именно Бейер всегда продает мои картины, думаю я, и ему всегда удается продать почти все, однако в те первые годы, надо признать, продавал он порой, честно говоря, за гроши, хотя большинство картин все же продавались за хорошую цену, но несколько картин всегда остаются не проданы, зачастую самые лучшие, и их Бейер по дешевке уже не отдает, с этим он давно покончил, предпочитает придержать их в так называемом Банке, в подсобке рядом с Галереей, где хранятся невыставленные картины, а потом Бейеру пришло на ум, что картины, которые не продались в Бергене, можно продать в Осло, его добрый друг Клейнгенрих, владелец ословской Галереи Клейнгенрих, небось не откажется выставить мои картины, как только их наберется достаточно для выставки, и когда у Бейера в Банке накопилось достаточно непроданных картин, Галерея Клейнгенрих выставила их в Осло, вот так оно и пошло, и раз в четыре года я выставлялся в Осло, и с тех пор почти все мои картины стали продаваться, а Бейер откладывает те картины, что не продались в Осло, чтобы со временем устроить выставку в Тронхейме, в Галерее Хейсманн, по его словам, он хорошо знает старика Хейсманна, тот держит лучшую галерею в Тронхейме, говорил Бейер, и рано или поздно наверняка состоится выставка и в Тронхейме, думаю я, и у самого Бейера большая коллекция моих картин, на каждой выставке он покупал одну картину для своей коллекции, а когда несколько лет назад мои картины стали туго продаваться, тогда он взял да и купил несколько картин сам, тогда и другие последовали его примеру, говорил Бейер, н-да, я правда не знаю, что бы я делал без Бейера, думаю я, и в скором времени у меня состоится в Галерее Бейер новая выставка, каждый год перед Рождеством у меня там выставка, вроде как рождественская, звучит плохо, но моя ежегодная выставка всегда проходит перед Рождеством, в адвент, это же лучшее время для продажи картин, по крайней мере моих, сказал Бейер, и на Дюльгье у меня сейчас стоит множество картин для нынешней выставки, ведь я все пишу и пишу, день за днем, так что осталось только отвезти картины в Берген, и если бы я хорошенько подумал, то мог бы, конечно, захватить их с собой еще утром, но это уж чересчур, думаю я, направляясь к Галерее Бейер, ведь, когда бываю в Бергене, я всегда оставляю машину на тамошней парковке

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Даруй нам мир.Агнец Божий(лат.).

2

Адвент – предрождественское время, начинается с четвертого воскресенья до Рождества. –Здесь и далее прим. перев.