скачать книгу бесплатно
До недавних пор.
Нежданно вспыхнувшая влюбленность разоблачила в ее душе и робость, и хрупкость, и нежность. Она вдруг поняла, что осталась всё той же маленькой фантазеркой, которая заигралась в крутую взрослую жизнь, еще совсем не успев окрепнуть.
Тяга к чтению пробудилась с новой силой. Пушкин и Шекспир, Мопассан и Гюго – все на свете книжки о любви отныне были только о Ней и о Нем.
Скучая на занятиях в колледже и зажигая с друзьями в клубах, одиноко бродя по листопадным улицам и сидя перед телевизором в опустевшем доме, она непрестанно была охвачена упоительной взволнованностью, поглощена мечтами о его поцелуях и объятиях.
Пока лишь мечтами. Ведь в нынешнем варианте жизни подлинной Кайран Фаброилов обнимал почему-то других девушек. Постоянно разных, но ее, Лару, – никогда. Она без конца наблюдала, как он флиртует с одной, танцует с другой, целуется с третьей. Ей же – ноль вниманья, фунт презренья. Вот только слишком уж нарочитые, чтобы на них купиться.
Обостренное чутье влюбленной девушки не так-то просто обмануть. Тем более что временами Ларочкин избранник все-таки засматривался на нее, не тая интереса. Когда его очередной кинжальный взгляд ударял ее в самое сердце, оно то куда-то проваливалось, то начинало прыгать как сумасшедшее. Казалось, что вот сейчас Кайран наконец-то подойдет, заговорит, угостит коктейлем, возьмет номер телефона, как это много раз проделывали другие парни.
Но ничего подобного не происходило. Вспышку интереса вновь сменял демонстративный игнор. Уж не нарочно ли он играет с ней, наказывая таким образом за неучтивое обращение с его исполненной достоинства персоной? Не абсурдно ли теперь надеяться, что уязвленное самолюбие мачо мэна позволит ему снизойти до какой-то «бесстыжей грубиянки»…
– Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив, проклятый! – с драматической остротой продекламировала Ясна.
Фаброилов, задевая носом потолок, в очередной раз проплыл мимо их столика в «Карлсоне». Лара исподтишка провожала его взглядом потерявшегося котенка.
– Ахматова? – тоскливо уточнила она.
Подруга задумчиво кивнула в ответ.
– Дашь почитать?
– Не вопрос!
Ясна сразу смекнула, как серьезно вляпалась ее свободолюбивая бэби. Даром та старалась держать в себе обрушившуюся на нее напасть. Сама о Кайране ни с кем не заговаривала. Когда же в компании кто-то упоминал его имя, с ее губ в адрес бакенбардистого «адвоката дьявола» слетали лишь ядовитые стрелы. Всем приятелям была потеха. Одна только прозорливая Ясна понимала: яд этот сочится вместе с кровью из глубоко царапнутого сердца.
Ей было безумно жаль смотреть, как терзается ее лучшая подруга. Считая объект ее страсти крайне недостойным, она прозвала его Черным Чертом и прокляла день, когда он свалился на их головы.
Однажды якобы забавы ради цыганочка предложила погадать подруге на картах Таро. Результат гадания неприятно ее поразил. Связь Лары и Кайрана казалась столь неразрывной, столь всеобъемлющей, будто не имела ни конца, ни начала.
Такой расклад Ясне довелось видеть впервые. В его толковании она затруднялась. Раскладывала заново, советовалась с более опытными гадалками, но и те приходили в недоумение от темной связи, от сверхъестественного постоянства, с которым раз за разом их карты выпадали вместе.
– Вижу великую любовь и великое зло, – за очередным гаданием поведала девушкам седая цыганистая старуха, троюродная прабабка Ясны. – И то и другое очень древнее. Не из этой жизни.
Толкование Лару не удивило, не испугало – напротив. Путанные видения и предчувствия, что томили ее с первой встречи с Кайраном, наконец-то обрели уверенную почву. Из всего сказанного она услышала лишь «великое, древнее», и глаза ее запылали ярче гадальных свечей.
– Я знала, я чувствовала, что всё неслучайно! – объятая неизъяснимыми восторгами кричала девушка. – Это не первое наше знакомство – вот в чем дело! Была еще и другая, предыдущая жизнь, а до той еще одна… и мы всегда, всегда были вместе! Много-много жизней подряд. Вот откуда эта бесконечность, это дежавю…
– Выходит, этот тип опасен для Лары? – строго прервала Ясна поток подружкиных восклицаний.
Старуха сощурила подслеповатые глаза. Пристально посмотрела на Лару. Усмешка горького откровения скривила морщинистый рот цвета запекшейся крови.
– Этот тип? – переспросила она, переводя взгляд на свою внучатую племянницу. И медленно, с расстановкой прокряхтела: – Они оба, дитя, оба одинаково опасны друг для друга. Они друг для друга – сущее первозданное зло.
Глава 4.
Все стены в их смурных физиономиях
Меж тем приближался срок арендной платы, о чем Ларе напомнил традиционный звонок хозяина дома. До нужной суммы ей не хватало больше половины. Не оставалось ничего другого, как, прислушавшись к совету друзей, подыскать новую соседку. Притом немедля.
Но вот незадача: после отъезда хозяйственной Тамилы Ларочка, непривыкшая обременять себя работой по дому, успела изрядно подзапустить свое жилище. Оценив, что в теперешнем захламленном виде оно едва ли годится для показа, девушка перво-наперво вызвонила на помощь верную Ильиничну.
Няня и домработница в одном лице охотно посвятила весь выходной нуждам своей любимицы. С приходом бойкой, работящей старушонки, в руках которой всё горело, избушка на Винновом тракте превратилась в живой организм, как это всегда бывало в квартире на Солнечном бульваре. В ванной вовсю гудела стиральная машинка, в комнате еще жужжал пылесос, а на кухне уже скворчала сковорода беляшей.
– Что ж ты, Ларушка, не сказала, что сидишь с пустым холодильником? Сердце кровью обливается, глядя, как ты тут одна живешь, моя родная, – причитала Ильинична, суетясь у плиты.
Маленькая, кругленькая, аккуратненькая, она была наряжена в добротное васильковое платье до пят и такой же добротный длинный фартук, бежевый с вишневой каймой. Седина, волнистая от химической завивки, отливала сиреневатой сталью оттеночного бальзама. Печать кроткой недалекости, зацементированная в выцветшем взгляде, придавала облику нетипичную, даже нелепую, для столь почтенных лет, моложавость.
– Живу я, моя дорогая, в кайф, все лучше, чем со зловредным хрычом, – посмеивалась Лара. Она сидела на подоконнике с сигаретой и банкой колы, болтая ногами в узких черных брючках, спереди кожаных, сзади – стретч. – Питаюсь чем бог пошлет, да и ладно.
– Зачем же ждать что бог пошлет, когда самой все приготовить можно? – недоумевала хлопотунья. – Уж сколько раз предлагала научить тебя. Ведь ты у меня девочка способная, хваткая. Вязать-то вон как уже нашустрилась, каждая петелька на месте, – она поощрительно кивнула на Ларин полосатый свитер. – Любо-дорого смотреть!
Девушка связала его совсем недавно и, довольная удачным результатом, носила часто-часто. Вещица впрямь получилась знатная, невероятно стильная: горловина нарочно необработанная, нижний край и вовсе с имитацией частичной распущенности, рукава три четверти, а на локтях – кожаные заплатки.
«Эксклюзивчик!» – хвалили друзья.
– Вот только сочетание цветов ты выбрала какое-то не очень, – с сожалением заметила старушка. – Грубовато оно для девочки. Красный лучше бы с беленьким или с голубеньким.
– Ничего-то ты, Ильинична, не понимаешь, – продолжала посмеиваться Лара. – Мой свитер – вещь концептуальная, а-ля Фредди Крюгер.
– Как? Хрюгер? Это кто ж такой? – нахмурила низенький лоб Ильинична, честно пытаясь припомнить. – Певец, что ли? Уж не из этой ли твоей группы «Пикник»? Все стены в их смурных физиономиях, что у деда дома, что здесь, прям мочи нету!
– Ну скажешь тоже! – едва не подавившись со смеху, возмутилась Лара. – «Пикник» – это Шклярский, а Крюгер – это, – девушка растопырила пальцы веером и медленно, с пронзительно противным скрипом провела острыми ногтями по оконному стеклу: – Кр-р-р-р, кр-р-р-р! «Кошмар на улице Вязов» помнишь? Смотрела ведь со мной в детстве все части.
– Ох ты, батюшки мои, еще хлеще! Помню, как не помнить, страхолюдину этого. Нашла же с кого моду брать!
– Нашла! – забавлялась девушка. – Фредди – моя икона стиля.
Как только дом засверкал чистотой и порядком, они уселись пить шиповниковый чай с беляшами.
– Кушай, кровиночка, на здоровье, – приговаривала Ильинична. – Вкусно ведь? Вот и кушай. В вашей семье к полноте никто не склонен, бояться нечего.
– Вкусно-то, вкусно, – признала Лара, осторожно, чтобы не обжечься, смакуя приятно пышные кусочки, брызжущие мясным соком. – Вот только за всю мою семью говорить не стоит, – в мокроасфальтовом взгляде сверкнула лисья хитреца, – не про всех ее членов нам известно.
Сколько Лара себя помнила, до нее долетало со всех сторон, что неблагозвучная фамилия, которую она обречена носить, досталась ей от совершенно чужого дядьки. В Утронске никто не верил, чтобы ее мать, огневолосая красавица-мажорка, пусть даже изначально прослывшая буйно помешанной, добровольно польстилась на отцовского шофера, простофилю без рода без племени. Покойный Виктор Отморозков, сходились во мнении жадные до сплетен горожане, был принужден академиком покрывать чужой грех. Само собой, небескорыстно. Позарился на богатое наследство безумной невесты – жадность его и сгубила.
Невдомек было бедолаге, как катастрофически обострит беременность психоз молодой жены. Соседи говаривали, будто на сносях она только и знала, что хохотать как окаянная да сквернословить как сто матросов. А также, что оба – и отец, и муж – у Бесноватой Марфы были на побегушках, предупреждали любой каприз, потакали всем прихотям. Малейшая их провинность тут же приводила ее в иступленный гнев. А прогневавшись, Марфа безбожно лупила обоих всем что под руку подвернется. Однажды подвернулся острый нож…
Следствие зафиксировало около тридцати ударов.
Трагедия не только подкосила здоровье пожилого академика, но и погубила его без того опальную репутацию. В том же году ему пришлось сменить пост директора ФИАНа на должность штатного консультанта.
Схоронив горе-зятя, Затворкин постарался, чтобы в доме никогда более не упоминалось его имя. Так что у подраставшей Лары и сомнений не возникало в непричастности Отморозкова к своему появлению на свет. Спрашивать напрямик: «Кто же папа, где же папа?» – она не решалась, но с младых ногтей упорно изводила свою терпеливую нянюшку тонкими намеками, надеясь хоть когда-нибудь раскрыть эту тайну.
Пока же все было тщетно. Если Ильинична что и знала о настоящем отце Лары, вытрясти из нее это не получалось.
– А пряжу я тебе все-таки принесу, голубенькую, благородную, – непоследовательно, как и всегда в таких случаях, пообещала старушка. – У меня мохер лежит замечательнейший, еще покойной мамой Георгия из Чехословакии привезенный. Такого теперь нигде не достать!
С началом учебной недели Лара приступила к поискам новой соседки. Делить кров с какой-нибудь унылой ботанкой в ее планы не входило, потому к сокурсницам приглядывалась придирчиво, втихаря наводила всевозможные справочки.
Выбор остановился на одногруппнице с симпатичным рок-н-ролльным именем Ритка Дорофеева, также известной как Ободочница. Объяснялось прозвище просто: эту девочку никогда не видели без ободка или какой-нибудь украшающей повязки на ее темно-русой шевелюре. Родом Ритка была из небольшого Медвежьегорска. Семья небедная, отец – фермер-предприниматель, стало быть, арендная плата ей по плечу.
Кроме учебы, девушек объединяло еще и то, что обе держались особнячками. Ритка, в противовес бунтарке Ларе, слыла позитивщицей с дружелюбным нравом, но популярности среди девочек ей это не принесло, ибо сделало слишком уж популярной среди мальчиков. Ритка щелкала пареньков как орешки. И до сих пор каждый ей был по зубам. На нее легко западали: спортивная фигурка, любопытные синие глазки, всегда приподнятое настроение. Бровки высокие, красиво изогнутые. Носик маленький, чуть вздернутый. Щечки круглые с детскими припухлостями и неизменно свежим румянцем, будто она только с мороза. А вот рот у Ритки был большой и очень взрослый, словно позаимствованный у старшей сестры. Эти-то развратные губищи, занимавшие половину легкомысленной детской мордашки, и притягивали неиссякаемые потоки ухажеров. Завлекая их, она увлекалась ими, но ненадолго: меняла, как свои ободки.
Из-за такого, с позволения сказать, хобби завистливые соученицы и невзлюбили заводную Ободочницу, стали дразнить нимфоманкой. Ритка, впрочем, ничуть не огорчалась. Подумаешь! У нее и в школе-то подруг особо не было.
Но вот с Ларой Отморозковой она была не прочь сойтись поближе. С первых дней та заинтересовала ее своим смелым стилем. Иногда они вместе курили на крылечке, болтали, обсуждая в том числе и ночную жизнь Утронска. Ритка не раз намекала, что с удовольствием бы где-нибудь погуляла с Ларой после занятий. Но та всегда была занята. Оно и понятно: у Лары своя тусовка. И лучшая подруга есть, и куча приятелей. Все личности яркие, специфические.
И вот неожиданно Лара сама подошла к ней на перемене. Спросила, как дела, поинтересовалась, довольна ли Ритка жизнью в общаге. Довольна?! Ну где уж там! На пять минут опоздаешь – уже не пускают. То есть в итоге, конечно, пускают, но со скандалом и непременными взятками. И вечно шум-гам, разборки, дурные запахи…
Собственно, на такой ответ Лара и рассчитывала, а потому перешла сразу к делу:
– Это, конечно, далековато от центра. Честно говоря, даже очень. Но зато, прикинь, целый двухэтажный дом! Состояние хорошее, свеженький ремонт. Все удобства, разумеется, в наличии. Хозяин такой продвинутый чувак, что даже кабельное провел, – завлекала она потенциальную жиличку. – А Тамила, моя прежняя соседка, навела обалденный уют. И цена сходная. Подумай…
Каким же энтузиазмом зажглись Риткины синие глаза! Чего здесь думать? Надо ехать – и смотреть. Сегодня же!
Впечатления от увиденного у Ободочницы вылились в одно восклицание:
– Ништяк!
Бревенчатая изба-кошель начала века терялась в соснах у пустынного шоссе. С ней соседствовали лишь четыре ей подобных строения, разбросанные в таком отдалении друг от друга, что здешние обитатели едва ли пожалуются на громкую музыку – хоть всеми ночами зажигай!
Из школьной программы Ритка помнила, что строили эти дома заезжие золотоискатели. За образец же использовалась так называемая изба зажиточного крестьянина, с незапамятных времен украшающая русский Север своей «мужественной простотой и самобытностью». Но подражание дало весьма посредственные всходы, и архитектурной ценности эти осовремененные «кошели» уже не представляли. Хотя в их основе также находился деревянный сруб, один скат крыши был короткий и крутой, другой – длинный и пологий, а к окнам прилагались резные ставни.
Внутри было много простора, от деревянных стен чудесно веяло лесом, как на родной дорофеевской ферме.
Пускай обстановка комнаты, в которую попадаешь с порога, изрядно устарела: пара линяло-зеленых кресел на тонких ножках, обшарпанные стол и сервант цвета кабачковой икры, на ветхой тумбочке допотопный телевизор «Горизонт» да в углу давно уже недействующая печка; зато кухонька оборудована вполне современно: гарнитур с массивным столом и мягкой угловой лавкой, приличная плита, микроволновка, тостер.
«Второй этаж» оказался всего лишь мансардой, но и это Риту только порадовало. Две маленькие спаленки под сводом крыши объединялись общим балконом, глядящим прямо в лес. Их скудная меблировка – узенькие кровати, шкафчики, стулья, а в Лариной еще письменный стол с пуфиком и настенное зеркало – тоже была устаревшей, годов, надо думать, семидесятых, но все, как и обещано, чисто, уютно. Ненавязчивую серо-бежевую гамму оживляли яркие, уже современные коврики и занавески да рокерские постеры.
Не беда, что добираться до колледжа придется не менее получаса. Зато воздух здесь хочется есть ложками, а красотища вокруг такая, что дух захватывает! И свобода, свобода, свобода!
Вот где, решила Ритка, у нее начнется новая интересная жизнь и, возможно, появится настоящая подруга.
Глава 5.
Стащил книжки – и смотался
Не прошло и недели, как Лара удостоверилась в удачности своего выбора. Обнаружив в холодильнике лишь два продукта – початую бутылку водки да пакет кетчупа – новая соседка простодушно высмеяла продовольственную напряженку, а затем живенько ее ликвидировала. После выходных, по обыкновению проведенных дома, в Медвежьегорске, Ободочница привезла столько всякого добра! У них появилось несколько тарелок и чашек из разрисованного птичками сервиза Chori Murakami, высокие бокалы богемского стекла и множество прочих мещанских приятностей. Холодильник заполнился банками с мамиными соленьями-вареньями. Да и сама Ритка оказалась умелой кулинаркой, чтящей традиции национальной кухни.
Что ни день в их уютной избушке пахло то ухой из наловленной Риткиным отцом корюшки, то наваристой похлебкой из собранных братьями боровиков. К завтраку варились вкусные домашние яйца с яркими желтками, а если Ритка просыпалась пораньше, то и картофельные калитки могла состряпать.
Между делом Ободочница охотно рассказывала Ларе о своей семье, о жизни на ферме. О трех старших братьях и целой ораве их друзей, которых с малолетства была приучена кормить до отвала. Выросшая в тотальном одиночестве Лара слушала не без интереса. Оптимизм и жизнелюбие, мало свойственные ей самой, импонировали в других. Развлекало и то, как смешная девчонка бравировала своим богатым интимным опытом. Приоритетом этого непосредственного создания были отнюдь не красота и личностное обаяние парней. И даже не их «крутизна». Хотя все это тоже имело значение, ничто не окрыляло ее так, как новизна партнера. Потому-то Рита и пребывала в нескончаемом поиске.
– Что ж, в этом есть свой резон, – иронично комментировала ее откровения Лара. – Не зря же Сенека еще до нашей эры сказал, что новизна восхищает больше, чем величие.
Да только Риткины партнеры и сами, похоже, разделяли мнение Сенеки. Они с такой скоростью устремлялись навстречу новым приключениям, что Ободочница не всегда успевала подыскать им замену.
Вот и нынешний бойфренд куда-то запропастился. Рита сердится и немного грустит. Ведь этот Влад такой клевый, она почти влюбилась…
Очередным дождливым вечером девушки болтали за чаем в спальне Лары. Она, по привычке, устроилась на подоконнике. Курила в приоткрытую форточку, наслаждаясь терпкой смесью землистой свежести и смол сосновых со смолами «парламентскими» и жасминно-бергамотовым паром. Рядом дремала клубочком ее любимица Крэйзи, полугодовалая сиамская кошка.
Рита же устроила развал на письменном столе, смешав содержимое своей и подругиной косметичек. Выбирая, какой тушью воспользоваться – своей объемной или ее удлиняющей, – она не прекращала жаловаться на ненадежного парня. Забавно, но как бы коротка ни была очередная связь, Ритка с наивной самонадеянностью наделяла любовника несуществующими моральными обязательствами.
– Да не грузись ты так, Дорофеева! – снисходительно советовала ей Лара. – Лучше побольше заботься о себе. А к мужикам надо относиться потребительски, тогда все будет окей!
– Хотела бы я быть такой же крутой! – искренне позавидовала Рита, уже подкрашивая ресницы. Она решилась-таки опробовать тушь подруги: уж больно заманчиво золотился ее диоровский футлярчик. – И как тебе удается не влюбляться?
Лара как-то странно на нее взглянула, но ничего не ответила. На губах застыла загадочная полуулыбка.
Ритка поправила синюю в белый горошек повязку, сбрызнула фиксирующим спреем густую челку и – последний штрих – скользнула по своему козырю любимой мандариновой помадой.
– Ну все, готово! – Кокетка принялась вертляво припрыгивать перед настенным зеркалом, стараясь оценить себя со всех ракурсов.
Да, увлечение спортивной гимнастикой не прошло даром. Она в отличной форме! Пускай прикид не из бутиков, а всего лишь с блошиного рынка, зато сидит отменно. Верхняя часть голубых джинсов аппетитно обтягивает крутые бедра и выпуклую попку, а расклешенный низ удачно маскирует избыточно натренированные дуги икр. А как эротично облепил крепкие грудки и упругий пресс белый топик с сердечком из пайеток! В дискотечных лучах, как известно, все белое светится неоном, значит быть ей в центре внимания. А уж двигаться Ритка умеет так, что у всех мужиков в «Манхэттене» потекут слюнки. Этот скользкий Влад еще будет кусать локти!
– Ларчик, может, передумаешь и все-таки составишь мне компанию? – синие глаза лучились в предвкушении ночных развлечений. – Классно оттянемся, я тебе обещаю!
– А кто там сегодня, «В голове ни бум-бум малолетка, дура дурой»? – насмешливо сверкнули в ответ серые глаза. – Ты же знаешь, как я отношусь к попсятине.
– Ой, можно подумать, в ночной клуб идут только, чтоб послушать живьем Эдмунда Шклярского или Армена Григоряна! – надула губы Рита, за неделю успевшая пресытиться андеграундными вкусами соседки. – Даже имена-то еле выговоришь! И чего тебя так штырит от этих нытиков?
– Да разве может от них не штырить?! – Лара так возмутилась, что, забыв про сигарету, шлепнула ладонью по холмикам колен, и пепел разлетелся по подоконнику, батарее, столу. – «Пикник» и «Крематорий» – это же космические группы! Они сознание расширяют, балда! Они играют только вживую и такую музыку, такую… – ей жгуче хотелось выразить, какова же именно музыка любимых групп и как много она для нее значит, но возмущение мешало подобрать нужные слова. Да и вряд ли бы стало в них вникать вертлявое создание, намылившееся на попсовую дискотеку. – Их музыка такая настоящая, что реальнее самой жизни! – немного успокоившись, выдала Лара.
– Да прям уж! – Ритка, усмехнувшись, тряхнула налаченными волосами. У девушки тоже имелись собственные вкусы, и она была готова их отстаивать. – Реальная музыка, я считаю, должна быть веселенькой, заводной и хоть с каким-то понятным смыслом, – рассудила она. – Хотя бы с юмором, что ли, как у «Мальчишника», ну или у этих «Ахов-вздохов». Пойде-е-ем, ну, Лар!
– Уж лучше начну готовиться к лабораторной, – пробухтела Лара таким тоном, как если бы хотела сказать, что скорее удавится.
– В «Манхэттене», вообще-то, всегда мощная туса, можно знакомства завести перспективные… Ну да ладно, как хочешь! Грызи гранит науки. – Рита, посмеиваясь, чмокнула Лару в щеку, оставив жирный оранжевый след, который та поспешила стереть.
Последний оценивающий взгляд в зеркало: да, всё супер! Пускай Рита придет в клуб одна, но в одиночестве останется недолго. Сто пудов!!!
– А во рту чупа-чупс, а сама – дура дурой, – весело напевала Ритка, спархивая вниз по лестнице. – Ля-ля-ля-ля-ля…
Вскоре за ней захлопнулась входная дверь.
Хлопок разбудил Крэйзи. Она недовольно приподняла сонную мордочку кофейно-сливочного окраса и навострила длинные ушки с черными кончиками. Раскосые глаза полыхнули запредельным ультрамарином, но убедившись, что хозяйка на месте, вновь умиротворенно зажмурились.
Оставшись одна, Лара предпочла яркому потолочному светильнику напольную лампу с вишневым абажуром. В уютно-ягодном полумраке девушке сладостней мечталось. Средь бардака тюбиков, кисточек, футлярчиков вскоре задымилась свежая чашка чая, раскрылись конспекты и учебники. Но до того ли ей?
Руки сами потянулись к томику Ахматовой, взятому у Ясны. Только теперь, благодаря подруге, Лара, воспитанная преимущественно на «золотой» поэзии, начала более углубленно знакомиться с «серебряной». В богатейшей библиотеке Матвея Илларионовича, как ни странно, не нашлось места для таких поэтов как Ахматова, Гумилёв, Бальмонт, Белый…
«Не прихватил ли с собой их творения сбежавший дядюшка Георгий?» – почему-то подумалось Ларе.
Сейчас она вспоминала об «эфемерном» родственнике крайне редко. А вот в детстве, просматривая семейные фотоальбомы, частенько пыталась выведать у деда, куда подевался его сын от второго брака. По слухам все тех же жадных до сплетен горожан, парень исчез сразу после окончания школы, незадолго до злополучного замужества старшей сестры. И никогда больше не появлялся.
Каких только бед и злодеяний не приписывала ему здешняя молва. Одни судачили, что по вине Георгия Затворкина погибла влюбленная в него одноклассница, а ее отец якобы грозился свести счеты с молодым негодяем. Другие рассказывали, будто он, пристрастившись к карточным играм, влез в непомерные долги и был вынужден скрываться от гнева собственного родителя. На последних, еще черно-белых, фото Георгий был не старше своей теперешней племянницы. Высокий, сухощавый, скуластый юноша в школьной форме образца начала восьмидесятых, с удлиненной стрижкой по тогдашней моде. Интересный, пожалуй, даже красивый. Только какой-то мрачноватой, несовременной уже и для тех лет красотой. Выдающийся нос был, как и у самой Лары, с чуть обозначенной горбинкой. Во взгляде угадывалось что-то трагическое, окутывающее его флером романтизма. Маленькая Лара неустанно о нем фантазировала, пытаясь угадать, что за человек этот Георгий, где и как проживает свою жизнь. И почему не желает принимать участия в их с дедом жизни? Так, пару раз в году звякнет, минуток пять поболтает с ним, а ей, Ларе, даже и привет не передаст. В то время как она сгорала от любопытства хоть что-то разузнать о своем дяде, может быть, даже сильнее, чем о кровном отце. Того-то она и на фото не видела. Но дед пресекал любые разговоры на эту тему. Ильинична и тут была с ним солидарна, лишь вздыхая в ответ на расспросы о своем бывшем воспитаннике. Вот ведь старые молчальники! С годами так и неудовлетворенное любопытство стало угасать.
