скачать книгу бесплатно
И встал Макар, и пошёл Макар мимо тестя Берендея свет Ивановича, мимо тёщи Рогнеды Плаховны, мимо жены любимой Перебраны Берендеевны: мимо всех тех, кто к новой царской свадьбе втайне от Смеяны готовились – с каждым женихом отдельно переговоры вели в нижних тёмных комнатах.
И погнал простой мужик Макар толстой палицей весь люд честной – наших и иноземщину. А дружина царская ещё и помогла ему немалой своей доблестью, решив, что на то царский был указ. А затем достал Макарушка из штанин широких свою дудку верную и запел, и заиграл, заплясал как смог. А дворовые девки и парубки помогли ему как могли.
Слушай меня, кошка,
а на кошке блошка
не кровищу соси,
а отсюда пляши,
допляши до деда —
сварливого соседа.
Вцепись-ка ему в рожу,
потому что так негоже:
драти за уши ребят —
самых честных пострелят!
Ведь мы не виноваты,
что груши красноваты
у деда злющего висят,
дразнят пацанов, девчат.
Так собирайтесь блошки в кучку
и вцепитесь в дедов чубчик!
Оп ля-ля, оп ля-ля! —
скоморошья игра.
И тут невеста царская почувствовала себя самым настоящим ребенком. Засмеялась она во весь голос, закатилась, заклокотала, заёрзала на стуле и брызнули из её глаз слезы счастья. И каждая слезинка горючей жижей скатывалась по её и без того воспаленным щекам, оставляя кровавый след, а на том следу вырастали родинки, бородавки и прочая гноящаяся дрянь. Увидал отец Макар, что с его кровинушкой творится, а дворовая челядь бояться царских запретов перестала и уже в открытую реготала над девушкой. А та вдруг сжалась вся, скукожилась, сплющилась в пичужку малую и замахала крылами-руками от отчаяния. Заревел Макар как зверь лютый, вытянул руки вверх, растопырил ладони широко и зовет родимую с себе в объятия жаркие:
– Прыгай дочь, покуда молод я, прокормлю тебя и себя на воле вольной, не сидеть тебе в клетках золотых, пока жив твой любимый тятенька!
И сиганула в крепки руки внучка царская, и схватил её в охапку тятя родненький, и прыг они оба на кобылу резвую, да и поскакал куда глаза глядят. А дружина царская хотела было вдогонку броситься, да не было им распоряжения такого дадено. А когда царь батюшка очухался, когда понял что к чему, далеко они были: не только конь вороной, но и ветер их не сыщет.
Ну вот. Много ли мало ли прошло с той поры лет, а ходили слухи по свету белому, мол, бродят по городам и весям два скомороха-непотребника: один мужик мужиком, а другой пацан пацаном. И супротив власти песни бунтарские поют. А писари слова тех песен записывают и царю-батюшке докладывают. Но царь-батюшка дюже милостив, скоморохов тех не трогает и другим трогать не велит. Ну, а ежели по секрету, то мужик мужиком – это наш Макарушка, ведьмин сын. А пацан пацаном – это балахоном скоморошьим обвешана его дочка Смеяна, и не разберешь чи отрок она, чи баба. Да и тьфу на них!
А ты спи, Егорка, сказка не конторка,
она как прочтется, так и скроется.
Засыпай, тебе в писари надо готовиться.
– Ну дед, расскажи всё до конца. Смеяна так уродиной и осталась?
Да нет, ну что ты внучок! Она как вместе с тятей первую же его бунтарскую песенку спела, так её лицо и здороветь начало, а слёзы стали чистыми, светлыми, на водичку похожи, только солёные, как и твои.
На железном столбе,
на высоком тереме
сидит кот, раскрыв рот,
а в его рот народ идёт
по одному, толпой, рядами,
и маленькими стадами.
Зачем идёт – не знает,
но идучи, рыдает.
Ой ты, кот-коток,
род людской занемог
от тебя усатого!
Жизнью полосатою
жили мы, страдали,
смертушки не знали,
сеяли, пахали,
баяли, бывали
на далеких берегах
да на северных морях,
на Сибирь смотрели свысока,
и слагали про Ивана-дурака
сказки, небылицы.
Вот ты глянь на наши лица.
Но кот Баюнок,
поджав маленький хвосток,
на народ не глядел,
а всё ел его и ел,
да песни дивные пел:
что ни песня, то обман.
Вот такой у него план!
И чем злее был тот кот,
тем покорней шёл народ
ему в пасть, ему в рот. Вот.
А коль узнали вы себя в народе том,
не пеняйте на царя, что стал котом!
– Дед, а дед, а ведь царь то Берендей добрый был.
– Ну что ты внучок, где ж ты царей добрых видел? Они лишь к своим родным детям и добрые. А народ от них ревёт да плачет, но для царя и это ничего не значит.
– А Смеяна вышла замуж?
– Да кто ж её знает? Может и вышла когда. Но мы об том брехать не будем. Ведь ежели по совести рассудить, то и Макару еще раз жениться было бы не грех.
– А его жена Перебрана по Макару разве не плакала?
– Плакала, внучок, плакала, но столько плакала, насколько её царская воля позволяла – не более и не менее.
– Как это?
– Подрастёшь, поймёшь. Всё, моя рыбка, конец сказки. КОНЕЦ
Как Аглая в Навь ходила, а Горыня её не пустил
Жила-была Аглая
ни добрая, ни злая,
но подвиг совершила велик!
Было дело, бес в её сны проник.
Где-то там: на севере необжитом, в тайге непролазной, подальше от добрых людей, в лесной заимке да в крохотной такой избушке, жила-была матушка Аглая – старушка отшельница: икону Троеручницы-помощницы за пазухой носила, воду богоявленную берегла, книги духовные читала, волка-бирюка с рук кормила, диких медведей молитвами со двора гнала да в городе потихоньку копалась.
Вот как-то раз наскучило старушке книги духовные читать, ну и прикорнула она прямо на столике дубовом. И приснился ей сон, как приходит до неё девка Смерть вся в белом и зовет за собой: «Пора тебе, Аглаюшка, со мной в Навь уйти, ведь ни детей, ни родни у тебя не осталось на земле этой грешной!» А рядом со Смертью будто её родные сёстры, братья стоят, отец с матерью и руками машут – её, Аглаю, на тот свет зовут.
Проснулась отшельница и задумалась: «А может и права девка Смерть, соскучились по мне отец с матушкой да братья с сёстрами. Нет у меня в Яви дел знатных да подвигов великих. Пожила, поела, попила – пора и честь знать! Только… Как мне эту Навь сыскать-отыскать? Где ворота те заветные, на тот свет ведущие?»
Но решено так решено, отступать некуда, надо в путь-дорожку собираться. Набрала Аглая в котомку картошки, хлебца, приоделась потеплее, богоявленную воду с собой взяла, вышла во двор, кликнула волка-бирюка и пошла.
Идут они вдвоем по лесу темному, по болоту топкому, по полю светлому, по горам высоким. Волк носом дорогу чует, ведёт хозяйку туда, откуда возврата нет. Наконец, пришли они к дубовой роще Дать-Дуба, к той что южнее южного полюса стоит да севернее северного – в общем, тебе не сыскать!
Заходят, а там дубы-великаны сами от путников расступаются и к дубовым воротам ведут. А ворота те аж до неба достают! У ворот стоит избушка на курьих ножках. Почуяла избушка русский дух да волчий, заскрипела, закудахтала и к путникам передом повернулась, а к воротам задом. Закряхтела в избушке дверь дубовая, отворилась, выглянула оттуда баба Яга – костяная нога и говорит:
– Кого это нелегкая занесла в царство мертвых? Никак соперники прут толпою, тоже ворота сторожить хотят? Ну рассказывай, баба Яга – живая нога, кто тебя ко мне на замену прислал? Никак Кощею Бессмертному я поперек горла встала!
– Господь с тобой, матушка! – замахала Аглая руками. – Никто меня не подсылал, я сама пришла… Ан, нет. Приснился мне сон, как приходит до меня девка Смерть вся в белом и зовет за собой: «Пора тебе, Аглаюшка, со мной в Навь уйти, ведь ни детей, ни родни у тебя не осталось на земле этой грешной!» А рядом со Смертью будто мои родные сёстры, братья стоят, отец с матерью и руками машут – меня на тот свет зовут.
– Понятно, – вздохнула баба Яга. – Опять Смерть озорует, всё покоя ей нету! Так вот что я тебе, баба смертная, скажу: нет живому входа в царство мертвых. Иди-ка ты обратно до дому свой век доживать. А как помрешь, приходи – завсегда рады будем!
Но матушка была непреклонна:
– Единожды приняв решение, взад ногами не идут! Мне сейчас на тот свет надобно – родня, то бишь, ждёт.
Осерчала баба Яга:
– Меня поставили вход в Навь охранять, а посему я тут насмерть стоять и буду! – схватила метлу и встала в глухую оборону перед воротами.
Аглая тоже не промах: вытащила из-за пазухи икону Троеручницы и пошла в наступление. Поплохело бабе Яге сразу, слегла она на траву-мураву и застонала:
– Ой, умираю, умираю, спасите, помогите!
Испугалась Аглая, что до смертоубийства бабу Ягу довела, достаёт она скоренько богоявленную воду и давай ей ведьму опрыскивать. Ой, что тут началось! Баба Яга стала волдырями да коростой покрываться, в страшных муках корчиться. Догадалась матушка, что не доброго человека живой водой опрыскивала, а нежить лесную – силу смурную да нечистую. Но несмотря на это, запричитала Аглая, жалко ей стало ведьму злую:
– Да что ж это я, да что ж это я делаю-то? Какая никакая, а всё ж человек!
Из последних сил затащила Аглая бабу Ягу в ее избушку, благо изба присела до земли – помогла матушке. Положила баба русская бабу лесную на лавку, пошарила по сусекам, нашла травы сушёные, заварила взвар, раны заживляющий, и напоила им Ягу.
– Напоить напоила, а дальше то что? Пока нежить на поправку идёт, пойду к воротам дубовым, авось и откроются! – решила Аглая и пошла.
Но ворота встретили её грозным шипением. Волк как услышал это шипение, вцепился в ворота клыками и давай их терзать. Но куда там, где ему, волчку, сладить с силой сильною! Старушка тоже побилась, потолкалась в ворота и беспомощно плюхнулась на землю. Посидела, поплакала и вспомнила, что видела в воротах замочную скважину. Встала, подошла к тому месту, посмотрела в дыру, но ничего не увидела, окромя спины могучей, богатырской, закрывающей тот свет от взгляда отшельницы.
– Однако, видать вороги и там бузуют, ишь, богатырей понаставили! – удивилась баба русская.
«Хм, есть скважина, есть и ключ!» – подумала Аглая и побежала в избушку на курьих ножках.
Обшарила она все углы в избе, но ключа заветного не нашла. И перекрестясь, полезла шарить по карманам хворой бабы Яги. И нашла таки ключик малый.
– Есть ключ, есть и скважина! – пробурчала Аглая да полезла искать невелик замок.
