скачать книгу бесплатно
Неотвратимый эсхатон
Каждый год в мире умирает примерно 59 миллионов человек – именно столько, по приблизительным подсчетам, населяло планету в то время, когда израильским народом правил царь Давид. Можно сказать иначе: в день умирает около 160 тысяч человек – эквивалент Оксфорда или трех Пало-Альто. Возраст примерно 60 % умирающих – 65 лет и выше. За первую половину 2020 года от новой болезни – COVID-19 – во всем мире умерло примерно 510 тысяч человек. Мы еще увидим, что любая смерть – это трагедия. Но даже если бы никто из них не умер по какой-либо другой причине – а подобное, учитывая возрастной профиль, маловероятно, – то это лишь скромное возрастание (на 1,8 %) по сравнению с уровнем смертности, которая ожидалась в первой половине 2020 года. В 2018 году умерло 2,84 миллиона американцев, то есть примерно 236 тысяч в месяц, или 7800 в день. Три четверти умерших были старше шестидесяти пяти. Чаще всего люди умирали от болезней сердца и от рака – 44 % случаев от общей смертности. Как сообщают Центры по контролю и профилактике заболеваний США (CDC), в первой половине 2020 года в стране зарегистрировали 130 122 смерти, «связанные с COVID-19». При этом общая избыточная смертность (сверх нормы) приближалась к 170 тысячам человек. Если считать, что никто из этих людей не умер бы по какой-либо другой причине – а это, опять же, маловероятно, – то смертность за этот период на 11 % превысила базовый уровень, выводимый из недавних средних значений.
Итак, мы все обречены, даже если медики сумеют продлить ожидаемое долголетие еще дальше, – как предсказывают некоторые, за вековой рубеж. Да, мы трудимся не покладая рук, стремясь решить проблему конечности жизни[49 - Adam Leith Gollner, «The Immortality Financiers: The Billionaires Who Want to Live Forever», Daily Beast, August 20, 2013, https://www.thedailybeast.com/the-immortality-financiers-the-billionaires-who-wanttolive-forever.], но бессмертие остается мечтой – или кошмаром, как о том поведал в «Бессмертном» Хорхе Луис Борхес[50 - Jon Stewart, «Borges on Immortality», Philosophy and Literature 17, no. 2 (October 1993), pp. 295–301.]. Но обречены ли мы как вид, как целое? Ответ: да.
Жизнь, как неустанно напоминала мне и сестре наша мама-физик, – это космическая случайность. Так говорят и другие физики, намного более известные (скажем, Марри Гелл-Ман)[51 - Murray Gell-Mann, «Regularities in Human Affairs», Cliodynamics: The Journal of Theoretical and Mathematical History 2 (2011), pp. 53f.]. Вселенная родилась 13,7 миллиарда лет назад, в результате так называемого Большого взрыва. Не без помощи ультрафиолета и молний на нашей планете развились химические строительные блоки, «кирпичики» жизни, благодаря чему 3,5 или 4 миллиарда лет назад возникла первая живая клетка. Еще 1,2 миллиарда лет назад простые многоклеточные организмы начали размножаться половым путем, запустив волны эволюционных изменений. Примерно шесть миллионов лет назад генетическая мутация у шимпанзе привела к появлению первых человекообразных обезьян. Homo sapiens возник совсем недавно: от 200 до 100 тысяч лет назад. Он стал доминировать над другими видами человекообразных обезьян около 30 тысяч лет назад, а около 13 тысяч лет назад распространился почти по всей планете[52 - Cynthia Stokes Brown, Big History: From the Big Bang to the Present (New York: New Press, 2007), pp. 53f. См. также: Fred Spier, Big History and the Future of Humanity (Chichester, UK: Blackwell, 2011), p. 68.]. Многое должно было сложиться определенным образом, чтобы мы пришли к этому моменту. Но условия Златовласки[53 - Стандартная для англоязычной литературы отсылка к сказке «Златовласка и три медведя», известной на русском языке под названием «Три медведя». Оказавшись в домике у медведей, Златовласка несколько раз выбирает между разными предметами и обязательно находит тот, который оказывается ей «в самый раз».], позволяющие нам процветать, не могут длиться вечно. К настоящему времени примерно 99,9 % видов, когда-либо обитавших на Земле, уже вымерли.
Говоря об этом словами Ника Бострома и Милана Чирковича: «…вымирание разумных видов на Земле уже происходило, и наивно полагать, будто это не может случиться снова»[54 - Nick Bostrom and Milan Сirkoviс, «Introduction», in Global Ca tastrophic Risks, ed. Nick Bostrom and Milan Сirkoviс (Oxford: Oxford University Press, 2008), p. 9.]. Даже если нам удастся избежать судьбы динозавров и дронтов, «примерно через 3,5 миллиарда лет возросшая светимость Солнца стерилизует земную биосферу. Но сложным формам жизни на Земле суждено погибнуть еще раньше, возможно через 0,9–1,5 миллиарда лет, считая от современной эпохи», поскольку к тому времени условия станут невыносимыми для любых живых существ, похожих на нас. «Такова стандартная участь всей жизни на нашей планете»[55 - Bostrom and Сirkoviс, «Introduction», p. 8.]. Да, вполне вероятно, что мы сумеем найти другую пригодную для жизни планету, если разрешим проблему межгалактических путешествий на почти невообразимо огромные расстояния. Но даже в этом случае у нас в конце концов закончится время: последние звезды погаснут примерно через сто триллионов лет, после чего сама материя распадется на основные составляющие.
Мысль о том, что мы как вид можем провести на Земле еще целый миллиард лет, вроде бы должна обнадеживать. И все же многие из нас словно жаждут того, чтобы Судный день настал как можно быстрее. «Конец света», или эсхатон (от греческого слова ???????), – это элемент большинства главных религий мира, в том числе и самой древней – зороастризма. В «Бахман-яште» предсказаны не только неурожаи и общий упадок нравственности, но и «темное облако, [которое] превращает все небо в ночь», и дождь из «ядовитых тварей». В индуистской эсхатологии предполагаются обширные временные циклы, но ожидается, что нынешний цикл, Кали-юга, завершится весьма кроваво, когда Калки, последнее воплощение Вишну, низойдет на белом коне во главе армии и «установит праведность на земле». Апокалиптические настроения есть и в буддизме. Гаутама Будда предрек, что по прошествии пяти тысяч лет его учение забудут и человечество ждет нравственное вырождение. Тогда явится бодхисаттва Майтрея и вновь откроет учение о дхарме, после чего мир разрушат смертоносные лучи семи солнц. В скандинавской мифологии тоже есть свой конец света, Рагнарёк («Сумерки богов»): великая погибельная зима (Фимбульветр) погрузит мир во тьму и отчаяние, а затем боги сразятся насмерть с силами хаоса, огненными великанами и другими мифическими созданиями (йотунами), и в конце концов мир будет поглощен океаном. (Поклонники Вагнера видели версию этих событий в «Гибели богов».)
В каждой из этих религий разрушение – это прелюдия к возрождению. А вот в авраамических религиях космология линейна: конец времен – это и правда Конец. Иудаизм предвидит мессианскую эру, когда в Израиль вернутся изгнанники, живущие в рассеянии, явится Мессия и воскреснут мертвые. Христианство – вероучение, основанное последователями человека, который утверждал, что он и есть этот Мессия, – предлагает намного более яркую трактовку эсхатона. Как сказал Иисус своим последователям, перед парусией, или Вторым пришествием, грядет «великая скорбь» (Мф 24:15–22), «такая скорбь, какой не было от начала творения» (Мк 13:19), или «дни отмщения» (самое подробное их описание в Евангелиях – Лк 21:10–33). В Откровении Иоанна Богослова содержится, возможно, одно из самых поразительных видений конца: война на небе между Архангелом Михаилом с его ангелами и Сатаной; в результате войны Сатана будет низвергнут и скован на тысячу лет, а Христос будет править в течение этого тысячелетия вместе с воскресшими мучениками – но после верхом на звере багряном явится Вавилонская блудница, упоенная кровью святых, и в Армагеддоне свершится великая битва. Сатана будет освобожден из цепей – и ввержен в озеро горящей серы. А потом мертвые предстанут на суд Христов – и недостойные будут брошены в огненное озеро. Поражает описание четырех всадников Апокалипсиса:
И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.
Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.
И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей.
И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.
И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри.
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом, и голодом, и мором и зверями земными.
Откр 6:1–8
Судный день предвещают великое землетрясение, затмение солнца и кровавая луна. Звезды падут на землю, и горы и острова двинутся с мест своих.
Альбрехт Дюрер. «Четыре всадника Апокалипсиса» (1498)
Удобная черта христианского эсхатона – неопределенность, которую Христос оставил в душах учеников, говоря о его сроках: «О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один» (Мф 24:36).
Когда в 70 году Тит разрушил Иерусалим, первые христиане увидели в этом исполнение пророчества Иисуса о том, что Второй храм будет разрушен. Но последующие впечатляющие события, которые предрекал Христос, не осуществились[56 - См.в целом: Tom Holland, Dominion: How the Christian Revolution Remade the World (New York: Basic Books, 2019).]. Ко времени Блаженного Августина, епископа Гиппонского, казалось благоразумным приуменьшить роль тысячелетнего царства. И в своем труде «О граде Божьем» (426) Августин именно так и поступил, перенеся это царство в сферу непостижимого и (неопределенно) отдаленного будущего.
Возможно, упадок христианского учения о тысячелетнем царстве в какой-то мере объясняет революционное воздействие новой религии Мухаммеда, родившейся в Аравийской пустыне в VII веке. Во многих отношениях ислам просто стряхнул пыль с самых ярких моментов книги Откровения. В Мекке Мухаммед учил своих последователей тому, что Судному дню будет предшествовать появление одноглазого аль-Масиха ад-Даджжаля (лжемессия) в сопровождении семидесяти тысяч евреев из Исфахана. Потом с неба низойдет Иса (Иисус) и восторжествует над лжемессией. В доктрине суннитов ашрат ас-са’а – признаки Часа, то есть знамения Судного дня, – включают в себя огромное черное облако дыма (духан), спускающееся с неба; образование в земле провалов; нашествие Яджуджа и Маджуджа (Гога и Магога), которые будут опустошать земли и убивать правоверных. Когда же Аллах изведет Гога и Магога, солнце встанет с запада и из-под земли выйдет Даббат аль-ард (существо земное); затем зазвучит божественная труба, мертвые восстанут (аль-Кийама) на последний суд (Яум аль-Хисаб). Впрочем, это пророчество не сбылось, и Мухаммед поспешно перешел от идей искупления к империализму. Как пророк уверял в Медине, Аллах желает, чтобы мусульмане сохранили Его честь, наказывая неверных, – и не просто ожидали Страшный суд, но и начали содействовать его скорому наступлению, совершая джихад[57 - Richard Landes, Heaven on Earth: The Varieties of Millennial Experience (New York and Oxford: Oxford University Press, 2011), pp. 426f. См. также: Paul Casanova, Mohammed et la fin du monde: еtude critique sur l’Islam primitive (Paris: P. Geuthner, 1911), pp. 17f.]. Шиитская эсхатология в целом похожа на суннитскую, но в ней после периода распущенности и разврата предполагается возвращение двенадцатого имама, Мухаммада аль-Махди.
Для христиан исламские завоевания на Ближнем Востоке и в Северной Африке были лишь самой масштабной из целого ряда страшных опасностей. Христианству грозили еще викинги, мадьяры и монголы. Кто-то видел в этих и других несчастьях знаки конца света: христианская эсхатология никогда не сходила со сцены. Иоахим Флорский (1135–1202) делил историю на три этапа и обещал скорое наступление третьего, последнего. А после Черной смерти, постигшей христианский мир в 1340-х годах – если судить по коэффициенту смертности, это было самое страшное бедствие, какое когда-либо доводилось пережить христианам, – некоторые решили, что конец близок. В 1356 году монах-францисканец Жан де Роктайад написал книгу Vade mecum in tribulatione («Путеводитель в мучении»), в которой предсказывал неспокойные времена в Европе: общественные беспорядки, бури, наводнения и новые эпидемии[58 - Norman Cohn, The Pursuit of the Millennium (Oxford: Oxford University Press, 1961 [1957]), pp. 106f.]. Подобные почти революционные видения вдохновляли в 1420 году чешских таборитов, а в 1485-м – францисканца Иоганна Хильтена, пророчившего закат папства[59 - Holland, Dominion, p. 300.]. И опять же, вслед за тем, как Мартин Лютер произвел эпохальные изменения в церковной иерархии, милленаризм придал самым разным сектам – анабаптистам, диггерам, левеллерам – ту уверенность, благодаря которой они бросили вызов официальной власти. И хотя в XVIII столетии погоня за тысячелетним царством утихла, в XIX–XX веках она возродилась вновь: последователи самопровозглашенного пророка Уильяма Миллера (позже известные как адвентисты седьмого дня) основали новую церковь с решительно милленаристской доктриной, предвещавшей конец света в 1844 году. (Человечество выжило, и миллериты назвали это «Великим разочарованием».) Свидетели Иеговы и члены Церкви Иисуса Христа Святых последних дней (мормоны) имеют свои особые воззрения на неотвратимость эсхатона. Многие лидеры современных культов убедили последователей, что до конца времен уже недалеко. А некоторые из этих деятелей, в особенности Джим Джонс, Дэвид Кореш и Маршалл Эпплуайт, добились апокалипсисов локального масштаба в форме массовых самоубийств.
Одним словом, конец света исключительно часто встречается в нашей письменной истории.
Судные дни
Можно было бы подумать, что развитие науки в конце концов освободит людей от религиозной и псевдорелигиозной эсхатологии. А вот и нет. Как выразился социолог Джеймс Хьюз, мало кто обладает иммунитетом «к милленаристским предрассудкам – хоть благим, хоть пагубным, хоть фаталистическим, хоть мессианским»[60 - James J. Hughes, «Millennial Tendencies in Responses to Apocalyptic Threats», in Global Catastrophic Risks, ed. Nick Bostrom and Milan Сirkoviс (Oxford: Oxford University Press, 2008), pp. 9, 78, 83.]. Всего чуть больше века назад, когда близилась к завершению первая поистине «индустриализованная» война, которую вели посредством танков, самолетов, подлодок и ядовитого газа, в Фатиме, португальской деревушке, являлась Дева Мария; при Армагеддоне (Мегиддо в тогдашней Палестине) кипели бои; Святую Землю провозгласили домом евреев; немецкие войска провели наступательную операцию «Михаэль», названную в честь Архангела Михаила; и разразилась глобальная пандемия, более смертоносная, чем сама война[61 - Holland, Dominion, p. 451.]. Многие провозвещали неминуемый конец света, когда к власти в России пришел Владимир Ленин, устроивший по всей бывшей Российской империи антицерковный террор и иконоборчество[62 - Robert Service, Lenin: A Biography (London: Pan Macmillan, 2011), pp. 538, 539, 594. См. также: Robert C. Williams, «The Russian Revolution and the End of Time: 1900–1940», Jahrb?cher f?r Geschichte Osteuropas, Neue Folge, 43, no. 3 (1995), pp. 364–401.]. 21 июня 1919 года в New York Times писали, что русские крестьяне по всей стране считают Ленина «не кем иным, как антихристом, о котором сказано в Писании»[63 - «Lenin Opposed as Antichrist by Peasants in Old Russia», New York Times, June 21, 2019, https://www.nytimes.com/1919/06/21/archives/lenin-opposedasantichristbypeasantsinold-russia.html.].
Уроженец Кёльна, политический философ Эрик Фёгелин полагал, что коммунизм (как и нацизм, от которого ему пришлось бежать в 1938 году) был основан на утопической и искаженной интерпретации христианства. Фёгелин определял «гнозис» как «предполагаемое непосредственное восприятие или видение истины без необходимости критического осмысления; особый дар, которым наделена духовная или интеллектуальная элита». Он уверял, что гностицизм представляет собой «тип мышления, который претендует на абсолютное познавательное владение реальностью»[64 - Цитируется по: Владимир Прокопенко. Эрик Фёгелин и его манифест новой политической науки // Эрик Фёгелин. Новая наука политики. Введение. СПб., 2021.]. И когда гностицизм принял форму политической религии, в нем возникло опасное и ложное стремление «имманентизировать эсхатон» – иными словами, создать Царство Небесное на земле[65 - Eric Voegelin, The New Science of Politics: An Introduction, 4th ed. (Chicago: University of Chicago Press, 1962), pp. 120f.]. Современные гностики, по мнению Фёгелина, стремятся к «редивинизации общества… заменяя веру в христианском смысле более ощутимыми способами причастности к божеству»[66 - Эрик Фёгелин. Новая наука политики. Введение / Пер. Н. Селивёрстова. СПб., 2021.][67 - Voegelin, The New Science, p. 124.]. (Фёгелин предполагал, что этот сдвиг к «ощутимой причастности» мог представлять собой ответ на сложность поддержания подлинной христианской веры[68 - Voegelin, The New Science, pp. 122, 129, 131f.].) В недавних, но сходных по духу произведениях историк Ричард Лэндис отмечал, что тот же самый порыв характерен для широкого спектра исторических и современных милленаристских движений, вплоть до салафитского джихадизма и радикального энвайронментализма[69 - Landes, Heaven on Earth, p. 470.].
Похоже, наука не вытеснила эсхатон, а только его приблизила. Известно, что Роберт Оппенгеймер, увидев взрыв первой атомной бомбы в Нью-Мексико, неподалеку от Уайт-Сэндс, вспомнил слова Кришны из «Бхагавадгиты» (индийской «Песни Господа»): «Я стал Смертью, разрушителем миров»[70 - James A. Hijiya, «The Gita of J. Robert Oppenheimer», Proceedings of the American Philosophical Society 144, no. 2 (June 2000).]. В самом начале холодной войны художница Мартил Лангсдорф, чей муж сыграл ключевую роль в Манхэттенском проекте, создала образ Часов Судного дня[71 - Doomsday Clock, Bulletin of the Atomic Scientists, https://thebulletin.org/doomsday-clock/.]. Впервые они появились на обложке «Бюллетеня ученых-атомщиков» как наглядный пример страха, терзавшего многих физиков, – в том числе тех, кто был вовлечен в создание атомной бомбы: они боялись, что «техногенная катастрофа» уже, как это ни ужасно, совсем рядом. Полночь на Часах Судного дня означала ядерный Армагеддон. Много лет именно редактор «Бюллетеня», Юджин Рабинович, решал, куда перевести стрелки часов. После его смерти этим занялся комитет, который собирается дважды в год. В период холодной войны ближе всего к полуночи стрелки оказывались в 1953–1959 годах, когда до Судного дня оставалось всего две минуты. Ученые также сочли невероятно опасными 1984–1987 годы: на протяжении четырех лет подряд стрелки показывали три минуты до полуночи. Эти страхи отразились и в популярной литературе. Роман Невила Шюта «На берегу» (1957), действие которого происходит в 1963 году, повествует о жителях Мельбурна, беспомощно ожидающих той минуты, когда появится смертоносное облако радиоактивных осадков – следствие Третьей мировой войны, начавшейся (что несколько неправдоподобно) с албанского ядерного удара по Италии. Выбор у них невеликий – беспробудное пьянство или выпущенная правительством таблетка для самоубийства. А в графическом романе Рэймонда Бриггса «Когда дует ветер» (1982) пожилая чета, Джим и Хильда Блоггс, прилежно строит противорадиационное убежище, как будто Третью мировую можно пережить так же, как и Вторую.
И все же надежность Часов Судного дня под вопросом. В наши дни историки сходятся во мнении, что самым опасным моментом холодной войны был Карибский кризис. Но в течение всего 1962 года стрелки часов показывали семь минут до полуночи, а в 1963-м они были передвинуты на 23:48 и оставались там, даже когда президент Линдон Джонсон усилил вмешательство США во вьетнамскую войну. Что примечательно, в январе 2018 года атомщики решили, будто мы находимся в двух минутах от Армагеддона[72 - Sewell Chan, «Doomsday Clock Is Set at 2 Minutes to Midnight, Closest Since 1950s», New York Times, January 25, 2018, https://www.nytimes.com/2018/01/25/world/americas/doomsday-clock-nuclear-scientists.html.], а спустя два года передвинули стрелку вперед, на сто секунд до полуночи, – на том основании, что «существованию человечества по-прежнему грозят сразу две опасности (ядерная война и изменение климата), многократно усиленные информационной войной, которая стала возможной вследствие развития кибернетических технологий и которая подрывает способность общества к правильному реагированию. Положение дел в сфере международной безопасности вселяет ужас не только из-за этих угроз, но и потому, что мировые лидеры допустили разрушение международной политической инфраструктуры, призванной справиться с упомянутыми опасностями»[73 - Bulletin of the Atomic Scientists Science and Security Board, «Closer than Ever: It Is 100 Seconds to Midnight», ed. John Mecklin, Bulletin of the Atomic Scientists, January 23, 2020, https://thebulletin.org/doomsday-clock/current-time/.]. Выходит, сегодняшний злой рок всегда лучше, чем прошлогодний.
Ядерный кошмар был не единственным апокалиптическим предвидением, преследовавшим мир в дни холодной войны. С 1960-х по конец 1980-х годов боязнь глобального перенаселения привела к ряду ошибочных и порой откровенно пагубных усилий, направленных на «контроль» за рождаемостью в так называемых странах третьего мира. Стивен Энке из корпорации RAND[74 - Корпорация RAND – американский экспертно-аналитический центр, выполняющий заказы правительственных организаций США, но не только.] утверждал, что, если платить беднякам за согласие на стерилизацию или введение внутриматочных контрацептивов, это будет содействовать развитию в 250 раз эффективнее, чем любые иные формы помощи. Книга Пола Эрлиха «Демографическая бомба» (The Population Bomb, 1968), созданная по заказу Сьерра-клуба[75 - Сьерра-клуб – американская экологическая организация.], предсказывала, что в 1970-х годах сотни миллионов людей умрут от голода. Линдон Джонсон поверил этим словам – и точно так же им поверил почти весь Конгресс, в двадцать раз увеличив бюджет Агентства международного развития США, нацеленный на семейное планирование. В 1969 году Роберт Макнамара, президент Всемирного банка и бывший министр обороны США, объявил, что банк займется финансированием здравоохранения только в том случае, «если оно будет теснейшим образом связано с ограничением рождаемости, потому что медицинские учреждения, как правило, содействуют снижению уровня смертности и тем самым ведут к демографическому взрыву». Ряд американских институтов – в том числе Фонд Форда и Совет по делам народонаселения – заигрывали с идеей массовой принудительной стерилизации целых групп населения. Последствия таких действий – очередной пример того, сколь много вреда могут причинить люди, убежденные в неминуемом апокалипсисе, который они сами себе вообразили. Индианок склоняли, а иногда и принуждали, к использованию внутриматочных спиралей, индийцев – к вазэктомии, и это стало причиной многих страданий. В разгар чрезвычайного положения в Индии правительство Индиры Ганди провело более восьми миллионов стерилизаций. Примерно две тысячи человек умерли из-за плохо сделанных операций. Кроме того, ООН поддержала Коммунистическую партию Китая в еще более жестоко внедряемой политике «одна семья – один ребенок»[76 - Matthew Connelly, «How Did the ‘Population Control’ Movement Go So Terribly Wrong?» Wilson Quarterly (Summer 2008), https://www.wilsonquarterly.com/quarterly/summer-2008-saving-the-world/how-did-population-control-movementgosoterribly-wrong/. См. также: Matthew Connelly, Fatal Misconception: The Struggle to Control World Population (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2008).]. Сейчас, в ретроспективе, мы видим, что проблему с ростом населения решила не массовая стерилизация, а «зеленая революция» в сельском хозяйстве, первопроходцами которой были такие агрономы, как Норман Борлоуг.
Милленарии наших дней пророчат климатическую катастрофу. «Примерно в 2030 году, – пишет Грета Тунберг, защитница окружающей среды из Швеции, – мы можем запустить необратимую неконтролируемую цепную реакцию, которая приведет к концу нашей цивилизации в ее нынешнем виде»[77 - Greta Thunberg, No One Is Too Small to Make a Difference (London: Penguin, 2019), p. 46.]. «Через двенадцать лет миру придет конец, если мы не решим проблему изменения климата», – предсказывала в 2019 году конгрессвумен Александрия Окасио-Кортес[78 - William Cummings, «‘The World Is Going to End in 12 Years If We Don’t Address Climate Change,’ Ocasio-Cortez Says», USA Today, January 22, 2019, https://www.usatoday.com/story/news/politics/onpolitics/2019/01/22/ocasio-cortez-climate-change-alarm/2642481002/.]. Появление Греты Тунберг как олицетворения радикального энвайронментализма воскрешает в памяти былые формы эсхатологии – и не в последнюю очередь из-за того, каких суровых жертв требует девушка. «Нам не нужна „низкоуглеродная экономика“, – заявила она на Всемирном экономическом форуме в январе 2020 года. – Нам не нужно „снижать выбросы“. Мы должны их полностью прекратить, если хотим сохранить шанс удержать потепление в пределах полутора градусов… Любой ваш план, любая ваша политика не дадут ровным счетом ничего, если в их основе не будет радикального прекращения выбросов начиная с сегодняшнего дня»[79 - «Greta Thunberg’s Remarks at the Davos Economic Forum», New York Times, January 21, 2020, https://www.nytimes.com/2020/01/21/climate/greta-thunberg-davos-transcript.html.]. Новая зеленая революция – или «Новый зеленый курс», который предлагают Окасио-Кортес, Тунберг и другие, – предполагает резкое сокращение всех выбросов углекислого газа без особого внимания к экономической и социальной цене такой меры. Мы еще вернемся к этому вопросу, сейчас же достаточно сказать, что предупреждения о неотвратимом конце света рискуют стать все менее достойными доверия, если их так часто повторять (подобно крику «Волк!» из детской сказки).
Нельзя отрицать тот факт, что и пророкам-милленариям, и гностикам, стремящимся к эсхатону, и ученым, предвещающим беды, и авторам, которые эти беды изображают, удалось предсказать не менее сотни концов света, обернувшихся ничем. И здесь мне вспоминается театральная комедия «За гранью» (Beyond the Fringe, 1961), в которой Питер Кук играет роль брата Энима – пророка, который в ожидании апокалипсиса привел своих последователей на вершину горы.
ДЖОНАТАН МИЛЛЕР: Каким же будет тот конец, что ты предвозвестил, брат Эним?
ВСЕ: Да, каким же будет он?
ПИТЕР КУК: Ну, все будет так… порвется небо в клочья – понимаете ли, – и горы уйдут под землю – понимаете ли, – и поднимутся долины – понимаете ли, – и будет шум великий от того.
МИЛЛЕР: А раздерется ли надвое завеса в храме?
КУК: Завеса в храме раздерется надвое за две примерно минуты до того, как мы увидим знак: явленье в небе головы летящей зверя.
АЛАН БЕННЕТТ: И будет могучий ветер, брат Эним?
КУК: Да, безусловно, могучий ветер будет, ведь слово Божие о том нам говорит…
ДАДЛИ МУР: И этот ветер будет столь могучим, что сможет он земные горы повалить?
КУК: Ну нет, столь могучим он не будет – и потому мы на гору поднялись… какой ты все-таки болван…
МИЛЛЕР: Когда же будет он, обещанный тобой конец?
ВСЕ: Да, когда же будет он, когда?
КУК: Примерно через полминуты, как указывают древние свитки… и мои наручные «Ингерсолл».
Пророк и его последователи собираются с духом, готовясь к концу света, и начинают обратный отсчет:
КУК: Пять, четыре, три, два, один – ноль!
ВСЕ (нараспев): Пришел конец – и да исчезнет мир!
Пауза.
КУК: Время было по Гринвичу, так ведь?
МИЛЛЕР: Да.
КУК: Ну да, я думал, полыхнет пожарче. Ладно, ребята, завтра в тот же час… наш день еще настанет!
«Пришел конец – и да исчезнет мир!» Актеры спектакля «За гранью» готовятся к концу света.
Статистика бедствий
На самом деле нам стоит бояться не того, что бедствия убьют нас всех, а того, что они убьют многих. Проблема в том, что мы стараемся осмыслить и потенциальный масштаб катастроф и их вероятность. «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика». Этот афоризм обычно приписывают Сталину. Кто сделал это первым? Истоки можно проследить до колонки Леонарда Лайонса, опубликованной в 1947 году в Washington Post:
В те дни, когда Сталин был Народным комиссаром боеприпасов СССР [так писал Лайонс], состоялась встреча высших комиссаров. Обсуждали прежде всего голод, царивший в Украине. Один чиновник, поднявшись, заговорил об этой трагедии – о том, как от голода умирают миллионы людей. Он начал приводить цифры… Сталин прервал его: «Если от голода умирает только один человек, это трагедия. Если умирают миллионы, это всего лишь статистика»[80 - Leonard Lyons, «Loose-Leaf Notebook», Washington Post, January 20, 1947.].
Лайонс не привел первоисточник, но почти несомненно, что он – либо же сам Сталин – взял эту фразу у Курта Тухольского, который, в свою очередь, приписывал ее одному французскому дипломату: «Война? Мне кажется, в этом нет совершенно ничего ужасного! Смерть одного человека – это катастрофа. Сотня тысяч мертвецов – это статистика!»[81 - «Der Krieg? Ich kann das nicht so schrecklich finden! Der Tod eines Menschen: das ist eine Katastrophe. Hunderttausend Tote: das ist eine Statistik!» Kurt Tucholsky, «Franz?sische Witze (I)» и «Noch einmal franz?sische Witze (II)», Vossische Zeitung, August 23, 1925; September 10, 1925. Колонки перепечатаны в кн.: Tucholsky, K. Lerne lachen ohne zu weinen (Berlin: Ernst Rowohlt, 1932), pp. 147–156.] Вариант такого образа мыслей, как заметил Элиезер Юдковский, мы встречаем и сегодня: «Люди, которые и не помыслят навредить ребенку, слышат об опасности, грозящей самому нашему существованию, и говорят: „Ну, может быть, род человеческий и не заслуживает того, чтобы выжить…“ Проблема, которую экзистенциальные риски представляют для рациональности, состоит вот в чем: масштабы катастроф настолько велики, что люди переходят к другому типу мышления. Внезапно смерть людей перестает быть чем-то плохим, а подробные прогнозы, столь же внезапно, перестают требовать каких-либо экспертных знаний»[82 - Eliezer Yudkowsky, «Cognitive Biases Potentially Affecting Judgement of Global Risks», in Global Catastrophic Risks, ed. Nick Bostrom and Milan Сirkoviс (Oxford: Oxford University Press, 2008), p. 114.].
Но мы должны осмыслить статистику – или по крайней мере попытаться. И если сделать должную поправку на серьезные недостатки исторических источников, то можно сказать, что за всю документированную историю, по всей вероятности, было семь масштабных пандемий, жертвами которых становилось более 1 % от установленного на тот момент населения мира, причем четыре из них убили более 3 %, а две – Юстинианова чума и Черная смерть – более 30 % (впрочем, возможно, что первая собрала намного менее кровавую жатву)[83 - Pasquale Cirillo and Nassim Nicholas Taleb, «Tail Risk of Contagious Diseases» (препринт, 2020); Lee Mordechai, Merle Eisenberg, Timothy P. Newfield, Adam Izdebski, Janet E. Kay, and Hendrik Poinar, «The Justinianic Plague: An Inconsequential Pandemic?» Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America (henceforth PNAS) 116, no. 51 (2019), pp. 25546-25554, https://doi.org/10.1073/pnas.1903797116.]. Схожим образом, доступные данные о смертности во время войн указывают, что поистине смертоносных конфликтов было немного. Сведения, собранные физиком Льюисом Фраем Ричардсоном и социологом Джеком Леви, а также авторами ряда других, более поздних исследований, позволяют выявить семь крупномасштабных столкновений, в каждом из которых погибло более 0,1 % населения мира (от уровня, установленного на тот момент, когда начались вооруженные действия). Если говорить в абсолютном выражении, то самыми смертоносными конфликтами в истории были две мировые войны. Ричардсон провел анализ всех смертоносных конфликтов с 1820 по 1945 год, и лишь две мировые войны получили 7 баллов – иными словами, это были единственные события, в которых погибли десятки миллионов, три пятых (60 %) от числа умерших во всей выборке, включавшую войны, убийства и все, что между ними[84 - Достойное обсуждение вклада Ричардсона: Brian Hayes, «Statistics of Deadly Quarrels», American Scientist 90 (January – February 2002), pp. 10–15.]. В мировых войнах (начавшихся в 1914 и 1939 годах) погибло соответственно около 1 и 3 % населения мира. Возможно, конфликты, сравнимые по уровню разрушений, случались и раньше; особенно это касается войн, проходивших в Китае в эпоху Троецарствия (III в. н. э.), между концом империи Хань и победой империи Цзинь[85 - Классические труды: Lewis F. Richardson, Statistics of Deadly Quarrels, ed. Quincy Wright and C. C. Lienau (Pittsburgh: Boxwood Press, 1960); Jack S. Levy, War in the Modern Great Power System, 1495–1975 (Lexington: University of Kentucky Press, 1983). Из более современных важных публикаций: Pasquale Cirillo and Nassim Nicholas Taleb, «On the Statistical Properties and Tail Risk of Violent Conflicts», Tail Risk Working Papers (2015), arXiv:1505.04722v2; Cirillo and Taleb, «The Decline of Violent Conflicts: What Do the Data Really Say?», в кн.: The Causes of Peace: What We Know Now, ed. Asle Toje and B?rd Nikolas Vik Steen (Austin: Lioncrest, 2020), pp. 51–77; Bear F. Braumoeller, Only the Dead: The Persistence of War in the Modern Age (Oxford: Oxford University Press, 2019); Aaron Clauset, «On the Frequency and Severity of Interstate Wars», в кн.: Lewis Fry Richardson: His Intellectual Legacy and Influence in the Social Sciences (Pioneers in Arts, Humanities, Science, Engineering, Practice, vol. 27), ed. Nils Gleditsch (Berlin: Springer, 2020), pp. 113–127.]. А если говорить в относительном выражении – то есть о доле убитых среди тех, кто участвовал в боях, – то в число самых смертоносных войн современной истории войдет война Тройственного альянса (1864–1870), практически неизвестная за пределами воевавших в ней стран (Аргентина, Бразилия и Уругвай совместно выступили против Парагвая). В целом патогены были намного смертоноснее войн. И кроме того, большинство из погибших в войне Тройственного альянса умерли не в бою, а от болезней. По оценкам Чирилло и Талеба, «ни один вооруженный конфликт не приводил к гибели более 19 % населения мира»[86 - Cirillo and Taleb, «Statistical Properties.»]. Конкистадоры убили на порядки меньше жителей Центральной и Южной Америки, чем завезенные ими европейские болезни, сопротивляться которым коренные народы не могли[87 - Alfred W. Crosby, Ecological Imperialism: The Biological Expansion of Europe, 900-1900 (New York: Cambridge University Press, 1993). Критику воззрений Кросби на Колумбов обмен с акцентом на том, как влияли эксплуатация и порабощение на смертность коренного населения, см.: David S. Jones, «Virgin Soils Revisited», William and Mary Quarterly 60, no. 4 (2003), pp. 703–742. См. также: Noble David Cook, Born to Die: Disease and New World Conquest, 1492–1650 (New York: Cambridge University Press, 1998.)].
Примерно так же можно рассмотреть и гражданские войны, и геноциды, и демоциды – массовые убийства населения, которые отличаются от смертей, случающихся, когда воюют государства. Общее число жертв сталинизма в Советском Союзе, возможно, превышало двадцать миллионов – действительно, «статистика». Уровень смертности был на 10 % больше нормального в Камбодже при Пол Поте, а также во время Мексиканской революции (1910–1920) и в Экваториальной Гвинее (1972–1979). Шесть из семи смертоносных конфликтов, получивших от Ричардсона 6 баллов – это гражданские войны: Восстание тайпинов (1851–1864), Гражданская война в США (1861–1865); Гражданская война в России (1918–1920); Гражданская война в Китае (1927–1936); Гражданская война в Испании (1936–1939) и межобщинные столкновения, сопровождавшие отделение Индии и обретение ею независимости (1946–1948).
Мы склонны считать, что ни одно столетие не было столь кровавым, как XX век. Однако при этом говорят, что исключительная жестокость, проявленная в XIII веке Чингисханом, правителем монголов, сократила количество жителей Центральной Азии и Китая на 37 миллионов человек, и если эта цифра верна, она соответствует примерно 10 % населения мира в то время. Кровопролитными были и походы Тамерлана в Среднюю Азию и Северную Индию в конце XIV века: число их жертв, по оценкам, превысило 10 миллионов. Когда маньчжуры завоевали Китай (XVII в.), погибло, по всей вероятности, 25 миллионов человек. В Китае до 1900 года произошло не только Восстание тайпинов, но и еще несколько мятежей, и их подавление привело к страданиям, не уступающим, а может быть, даже и превосходящим те, какие испытал китайский народ в гражданских войнах XX столетия. Мятеж Ань Лушаня (VIII в.), как полагают, привел к смерти более 30 миллионов человек. Немало людей погибли в восстаниях факельщиков (Северный Китай) и красноголовых (Южный Китай), более близких к нашему времени, а также в годы мусульманского бунта в провинции Юньнань и северо-западном Китае. В последних случаях количество погибших приходилось рассчитывать на основе переписей, которые проводились в провинциях и на местах до и после упомянутых событий. Снижение численности населения, по-видимому, объясняется уровнем смертности от 40 до 90 %. Однако болезни и голод могли унести столько же жизней, сколько и организованное насилие, – а возможно, и намного больше.
И, наконец, есть причина считать, что в те века, когда народы Западной Европы покоряли и колонизировали обе Америки и Африку, смертность порой находилась на столь же высоком уровне, как и в XX столетии. Как уже отмечалось, при завоевании Америки подавляющее большинство жертв погибли не от насильственных действий, а от болезней, так что те, кто говорит о «геноциде», обесценивают смысл исторических неологизмов в той же мере, как и те, кто называет вспышки голода в Индии в XIX веке «викторианскими холокостами». Впрочем, можно вспомнить, как бельгийская монархия после 1886 года порабощала жителей Конго, а германские колониальные власти в 1904 году подавляли восстание племен гереро и нама – эти случаи вполне сравнимы с организованным насилием в ХХ веке. Возможно, под властью бельгийцев в Конго погибла пятая часть населения. Смертность среди восставших племен гереро и нама была еще выше – умер, по самым скромным подсчетам, каждый третий, и если мерить относительно, то это был самый кровопролитный конфликт за все XX столетие. Впрочем, абсолютное число умерших составило 76 тысяч человек, а в Конго с 1886 по 1908 год, по оценкам историков, было убито семь миллионов[88 - Всестороннее обсуждение в кн.: Niall Ferguson, The War of the World: History’s Age of Hatred (London: Penguin Press, 2006), appendix, pp. 647–654.]. И хотя мы уже традиционно упорядочиваем данные, высчитывая проценты, нельзя забывать, что вопреки мнению Сталина миллион смертей – это всегда миллион трагедий, миллион преждевременных и мучительных смертей, и неважно, что у нас в знаменателе – десятки миллионов или миллиарды. Точно так же неважно, кто виноват в этих смертях – две воюющих сверхдержавы или миллион убийц. Ричардсон был удивлен, обнаружив, что сразу вслед за мировыми войнами, которые погубили 36 миллионов человек (это около 60 % от общего числа всех, кто умер в «смертельных конфликтах» за выбранный им 126-летний период), в его перечне шла категория событий, получивших 0 баллов: на долю случаев, в которых умерло от одного до трех человек, пришлось 9,7 миллиона смертей. Оставшиеся 315 войн и тысячи свар среднего размера были сообща в ответе лишь за четверть жертв в его списке[89 - Hayes, «Statistics of Deadly Quarrels», p. 12.]. А еще нужно сделать поправку на то, что в XX веке повысилась ожидаемая продолжительность жизни, и смерть – особенно в богатых странах Европы и Северной Америки – почти всегда сопровождалась более значительной потерей, нежели в прежние эпохи, если считать годы жизни с учетом ее качества.
Многие из величайших экономических бедствий в истории, что неудивительно, совпали с масштабными пандемиями и конфликтами, о которых мы говорили выше. Но всё же не все. К Великой депрессии, началом которой считается «крах Уолл-стрит» в октябре 1929 года, привели структурные дисбалансы в мировой экономике, жесткая система фиксированных обменных курсов, поддержка подхода «разори соседа» и ошибки, совершенные в монетарной и финансово-бюджетной политике. Экономист Роберт Барро составил самый удачный глобальный перечень экономических катастроф XX столетия, выстроив их по влиянию на финансы и на реальный валовой внутренний продукт (ВВП) в расчете на душу населения. Из шестидесяти случаев снижения реального ВВП на душу населения на 15 и более процентов, тридцать восемь можно было приписать войне и ее последствиям, а шестнадцать – Великой депрессии. Из тридцати пяти стран, представленных в выборке, самые значительные спады (каждый в 64 %) наблюдались в Греции с 1939 по 1945 год и в Германии с 1944 по 1946 год. Опыт Второй мировой войны для Филиппин и Южной Кореи был немногим лучше: ВВП на душу населения в обоих государствах сократился на 59 %[90 - Robert J. Barro, «Rare Disasters and Asset Markets in the Twentieth Century», Quarterly Journal of Economics 121, no. 3 (2006): 823–866, table 1.].
Поскольку для Соединенного Королевства наличествуют уникально долгие временные ряды, мы можем установить современные экономические показатели для периода, охватывающего как минимум три последних века (а для Англии – даже до конца XIII столетия), и определить годы экономических тягот в прежние времена. По данным Банка Англии, худшим в английской истории был 1629 год[91 - Причина столь серьезного спада в 1629 году неочевидна: да, война с Испанией шла плохо, но главным театром военных действий в тот год все же были Карибские острова. Специалистам в политической истории 1629 год известен прежде всего как начало 11-летнего «личного правления» Карла I при отсутствии парламента. (Прим. авт.)] (когда экономика сократилась на 25 %), а сразу за ним идет 1349-й (снижение на 23 %). Последний спад, превышающий в годовом выражении 10 %, случился в 1709 году, когда экономическую деятельность по всей Европе подорвал «Великий мороз» – самая холодная за пять столетий зима, вызванная, как принято считать, необычайно низкой активностью солнечных пятен (минимум Маундера), а также тем, что в предыдущие два года извергались вулканы: Фудзияма в Японии и Санторин и Везувий в Европе[92 - John A. Eddy, «The Maunder Minimum», Science 192, no. 4245 (June 18, 1976), pp. 1189–1202. См. также: Stephanie Pain, «1709: The Year That Europe Froze», New Scientist, February 4, 2009, https://www.newscientist.com/article/mg20126942-100-1709-the-year-that-europe-froze/.]. Худшим в XX веке был 1921 год (минус 10 %), время резкой послевоенной дефляции и высокой безработицы[93 - Nicholas Dimsdale, Sally Hills, and Ryland Thomas, «The UK Recession in Context – What Do Three Centuries of Data Tell Us?» Bank of England Quarterly Bulletin (Q4 2010), pp. 277–291.См. также: David Milliken and Andy Bruce, «Bank of England Sees Worst Slump in 300 Years as Coronavirus Bites», Reuters, May 6, 2020, https://www.reuters.com/article/ushealth-coronavirus-britain-boe/bankofengland-sees-worst-slumpin300-yearsascoronavirus-bites-idUSKBN22I3BV.]. Однако никакая пятилетка не сравнится с концом 1340-х годов, когда Черная смерть сократила население более чем на 40 %. В 2020 году, если судить по его прошедшей половине, вполне может произойти худший спад британской экономики с 1709 года: в конце июня Международный валютный фонд спрогнозировал снижение ВВП на 10,2 %[94 - Gita Gopinath, «Reopening from the Great Lockdown: Uneven and Uncertain Recovery», IMFBlog, June 24, 2020, https://blogs.imf.org/2020/06/24/reopening-from-the-great-lockdown-uneven-and-uncertain-recovery/.].
Ожидаемая продолжительность жизни при рождении, 1868–2015 гг. (среднее число лет, которое должен был бы прожить новорожденный, если бы структура смертности, зафиксированная на год его рождения, оставалась неизменной на протяжении всей его жизни)
Впрочем, есть пределы того, что нам могут поведать экономические данные. Когда я работал над докторской диссертацией о гиперинфляции 1923 года в Германии – и затем, когда изучал финансовые последствия начала Первой мировой войны, – я понял, что во времена жесточайших кризисов экономическую статистику либо перестают собирать, либо собирают, но с перебоями. Всемирный банк располагает обширной базой данных, в которой можно найти сведения о ВВП на душу населения для почти любой страны мира с 1960-х годов. Но если взглянуть на страны, сильнее остальных пострадавшие от экономического и политического неблагополучия за последние шестьдесят лет, – а это Афганистан, Венесуэла, Ирак, Йемен, Камбоджа, Ливан, Сирия, Сомали и Эритрея, – то в каждом случае, что неудивительно, мы увидим пробелы в данных, совпадающие с периодами максимальной дестабилизации. Кто может точно сказать, насколько суровыми были их экономические бедствия?[95 - См. также: Leandro Prados de la Escosura, «Output per Head in Pre-Independence Africa: Quantitative Conjectures», Universidad Carlos III de Madrid Working Papers in Economic History (November 2012).] Мы знаем только, что почти все эти страны близки к вершине рейтинга недееспособности государств (прежде он назывался перечнем «несостоятельных государств»)[96 - «Global Data», Fragile States Index, Fund for Peace, https://fragilestatesindex.org/data/.]. Потом перед нами встает еще одна проблема (на первый взгляд парадоксальная): мы видим, что с 1914 по 1950 год, во время мировых войн, экономической депрессии и краха глобализации, развитие человечества (измеряемое в общем плане – в показателях средней продолжительности жизни, образования, доли национального дохода, расходуемой на социальные проекты, и уровня демократии) во многом продвинулось вперед по самому широкому фронту[97 - Leandro Prados de la Escosura. «World Human Development: 1870–2007», EHES Working Paper No. 34 (January 2013).].
Если вкратце, то измерить бедствие количественно сложнее, чем можно было бы предположить, – даже в современную эпоху статистики. Сведения о жертвах часто оказываются неточными. Чтобы понять смысл катастрофы, необходимо знать не только конкретное число погибших, но и избыточную смертность – иными словами, количество смертей, которых бы не случилось при иных обстоятельствах, относительно базового уровня, рассчитанного как среднее значение за последние годы. При попытке оценить масштабы бедствия выбор того или иного знаменателя может привести к огромным отличиям. В шестой главе мы увидим, что голод, в 1943 году ставший катастрофическим для ряда областей Бенгалии, теряет в масштабе, если выразить число погибших в процентах от всего населения Индии, и едва заметен по отношению к жителям всего мира в контексте самой страшной войны в истории. Цель моей дальнейшей работы такова: я дам читателям возможность самим сравнить разные обличья, которые принимает рок, – и не стану уверять, будто все бедствия в чем-то одинаковы. На сентябрь 2020 года COVID-19, по оценкам, убил 0,0114 % населения мира и занимает двадцать шестое место в списке самых губительных пандемий в истории. Испанский грипп 1918–1919 годов был примерно в 150 раз смертоноснее. Но для наиболее пострадавших городов в те месяцы, на которые пришелся самый жестокий удар, COVID-19 был столь же убийственным, как и «испанка», – а может, и более. Если судить по избыточной смертности, то апрель 2020 года в Нью-Йорке был примерно на 50 % хуже, чем октябрь 1918-го, и в три с половиной раза хуже, чем сентябрь 2001 года, месяц, когда террористы атаковали Всемирный торговый центр[98 - Allison McCann, Jin Wu, and Josh Katz, «How the Coronavirus Compares with 100 Years of Deadly Events», New York Times, June 10, 2020, https://www.nytimes.com/interactive/2020/06/10/world/coronavirus-history.html. См. также: Jeremy Samuel Faust, Zhenqiu Lin, and Carlos del Rio, «Comparison of Estimated Excess Deaths in New York City During the COVID-19 and 1918 Influenza Pandemics», JAMA Network Open 3, no. 8 (2020), https://jamanetwork.com/journals/jamanetworkopen/fullarticle/2769236.]. В первой половине 2020 года удар, нанесенный COVID-19 по населению Лондона, был сравним с немецкими ракетными бомбардировками, которые обрушились на английскую столицу во второй половине 1944 года, и в обоих случаях правительство столкнулось со схожей задачей: как защитить людей от смертельной угрозы – и при этом не парализовать жизнь города[99 - Edgar Jones, «The Psychology of Protecting the UK Public Against External Threat: COVID-19 and the Blitz Compared», Lancet, August 27, 2020, https://doi.org/10.1016/S2215–0366 (20) 30342-4.]. Я не намерен уравнивать «Аль-Каиду»
[100 - Организации, помеченные значком ?, запрещены в РФ.] или нацистов с вирусом SARS-CoV-2, а просто стремлюсь показать, что бедствие, если говорить об избыточной смертности, может принимать разнообразные формы и при этом создавать одинаковые проблемы.
Каждая преждевременная гибель – как мог бы сказать Сталин – в чем-то сродни трагедии: чем моложе погибший, тем больше боли причиняет его смерть и тем она трагичнее. Впрочем, как покажет следующая глава, и некоторые катастрофы поистине трагичнее других.
Глава 2
Циклы и трагедии
И место… и… зрелище доставили им немало мотивов для нравоучительных размышлений о превратностях фортуны, которая не щадит ни людей, ни самые великие из их произведений и которая низвергает в общую могилу и империи, и города…[101 - Эдуард Гиббон. История упадка и разрушения Римской империи. В 7 т. / Пер. В. Неведомского. СПб., 2004. Т. 7.]
Эдуард Гиббон
В поисках циклов
Можно ли предсказать катастрофу? Дописьменные общества, несомненно, сделать этого не могли. В жизни господствовали силы природы, и лишь немногие из них, главным образом сезоны, были ритмичные и предсказуемые. Бедствия объяснялись только влиянием сверхъестественных сил. В политеистических религиях «боги» часто сводились к именам противоборствующих сил природы. Неудовлетворительный характер политеизма привел эпикурейцев к отрицанию всяческой божественной воли. В I веке до н. э. римский философ Тит Лукреций Кар предположил существование бесконечной вселенной, состоящей из атомов, характеризующихся, по сути, случайной динамикой[102 - Lucretius, On the Nature of the Universe, trans. R. E. Latham, rev. ed. (Harmondsworth, UK: Penguin, 1994), pp. 64ff.]. Становление идеи о верховном, целеустремленном сверхъестественном вершителе судеб, способном запускать исторические циклы, шло медленно. В ветхозаветной Книге Екклесиаста мы встречаем раннюю теорию цикличности: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Еккл 1:9). Впрочем, в Ветхом Завете стремления Яхве излагаются в форме сложного исторического нарратива: сотворение мира, грехопадение, избрание Израиля, пророки, Вавилонское пленение и возвышение Рима… Новый Завет ранних христиан добавил к этому революционную концовку – вочеловечение, распятие и воскресение, – а также, как было ранее отмечено, картину окончательного апокалипсиса, которым завершится исторический цикл[103 - Herbert Butterfield, The Origins of History, ed. J. H. Adam Watson (London: Eyre Methuen 1981), p. 207.].
Античные историки Рима стремились придать истории смысл, призывая на помощь Судьбу – пусть временами и капризную, но все же имеющую цель. Полибий во «Всеобщей истории» утверждал, что «превратности» Судьбы на самом деле имели цель – триумф Рима. Подобная концепция изложена и в работе Тацита, хотя там божественной целью называется разрушение Рима. Для Тацита, как и для Полибия, исход «внешнего течения событий», которое «по большей части зависит от случая», имеет «смысл и причины»[104 - Polybius, The Rise of the Roman Empire, trans. Ian Scott-Kilvert (Harmondsworth, UK: Penguin, 1979), pp. 41, 44; Tacitus, The Histories, trans. Kenneth Wellesley (Harmondsworth, UK: Penguin, 1975), p. 17. [На русском языке: Полибий. Всеобщая история в сорока книгах. Т. II, кн. VI–XXV / Пер. Ф. Мищенко. СПб., Наука, 2005. С. 9; Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Том II. История / Пер. Г. Кнабе. М., Ладомир, 1993.]]. Полибий упомянул и о другом сверхчеловеческом факторе – характерном для стоиков представлении о циклическом развитии истории, кульминационными моментами которой становятся периодические природные катастрофы:
Если род человеческий погибнет от потопа или чумы, от неурожая… вместе с людьми погибнут и все учреждения их и искусства. Если со временем из уцелевших остатков как из семян снова вырастет известное число людей, то непременно они, подобно прочим живым существам, станут собираться вместе[105 - Полибий. Всеобщая история в сорока книгах / Пер. Ф. Мищенко. СПб., 2005. Т. II, кн. VI–XXV.][106 - Butterfield, Origins of History, p. 125.].
Свои циклические черты с самых древних времен есть и в китайской имперской историографии. Небесный мандат даруется династиям – и забирается, когда те становятся его недостойны; так возникает династический цикл. Это конфуцианское представление пытался оспорить первый император династии Цинь, но в конечном итоге оно осталось нерушимым. В Китае, как и на Западе, теории цикличности соперничали со взглядами, подобными воззрениям милленариев, но в эпоху Тан династический цикл обрел законный статус[107 - Michael Puett, «Classical Chinese Historical Thought», in A Companion to Global Historical Thought, ed. Prasenjit Duara, Viren Murthy, and Andrew Sartori (Hoboken, NJ: John Wiley, 2014), pp. 34–46. См. также: Edwin O. Reischauer, «The Dynastic Cycle», in The Pattern of Chinese History, ed. John Meskill (Lexington, KY: D. C. Heath, 1965), pp. 31–33.]. И пусть даже с 1949 года марксизм-ленинизм формально вытеснил концепцию Небесного мандата, китайская история по-прежнему повсеместно мыслится в свете последнего, а Коммунистическую партию просто считают самой поздней династией.
Таким образом, исторические теории цикличности регулярно появлялись в интеллектуальной жизни Запада и Востока. В «Новой науке» (1725) Джамбаттиста Вико утверждал, что цивилизация проходит повторяющиеся циклы (ricorso) из трех веков: Века Богов, Века Героев и Века Людей. Свою науку он считал «Рациональной Гражданской Теологией Божественного Провидения… доказательством, так сказать, исторического факта Провидения, потому что она должна быть Историей того Порядка, который был дан совершенно незаметно для людей и часто вопреки их собственным предположениям великому Граду Рода Человеческого»[108 - Джамбаттиста Вико. Основания новой науки об общей природе наций / Пер. А. Губера. М., 1994.][109 - Giambattista Vico, «The New Science», in Theories of History, ed. Patrick Gardiner (New York: Free Press, 1959), pp. 18f. [На русском языке: Джамбаттиста Вико. Основания новой науки об общей природе наций / Пер. А. Губера. М., 1994. С. 114–115.]]. Можно провести параллель между подходом Вико и представлениями Арнольда Тойнби, британского мудреца XX столетия[110 - Pieter Geyl and Arnold Toynbee, «Can We Know the Pattern of the Past? A Debate», в кн.: Theories of History, ed. Patrick Gardiner (New York: Free Press, 1959), pp. 308ff. О монументальном труде Тойнби «Постижение истории» (A Study of History), некогда влиятельном, а ныне почти забытом, см.: Arthur Marwick, The Nature of History, 3
ed. (London: Palgrave Macmillan, 1989), pp. 287f.]. «Богатство народов»[111 - Полное название – «Исследование о природе и причинах богатства народов».] (1776) Адама Смита заложило основу для строго экономического анализа общества, и этот анализ также предполагал цикличность исторического процесса. У Смита тоже не «слепой случай», а «невидимая рука» подталкивала людей к действию, заставляя их неосознанно работать на общее благо, даже преследуя собственные эгоистичные интересы, и это приводит общество сперва к развитию, потом к «благосостоянию», а потом к «стационарному состоянию». В гораздо более мрачном «Опыте о законе народонаселения» (1798) Томас Мальтус выдвинул идею о демографическом цикле, в котором либо голод, либо «порок» являются неизбежным следствием того, что росту населения внутренне свойственно опережать рост производства продуктов питания. Карл Маркс совместил гегелевскую диалектику с основами рикардианской политэкономии. Так возникла модель исторических перемен, которые происходят благодаря классовой борьбе и завершаются материалистическим апокалипсисом, предсказанным в «Капитале»:
Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют[112 - Карл Маркс. Капитал. Полная версия. М., 2020.][113 - Karl Marx, Das Kapital: A Critique of Political Economy, trans. Serge L. Levitsky (New York: Simon & Schuster, 2012), vol. I, chapter 32. [На русском языке: Карл Маркс. Капитал. Полная версия / М., АСТ: ОГИЗ, 2020. С. 268.]].
Последователи Маркса по-прежнему ждут, когда же все случится, – как и приверженцы Питера Кука на вершине своего холма.
Клиодинамика
В последние годы сторонники «клиометрики» и «клиодинамики» стремятся возродить циклический подход. Казалось бы, мальтузианская модель лучше всего приложима к эпохе, предшествующей Новому времени[114 - David C. Baker, «The Roman Dominate from the Perspective of Demographic-Structure Theory», Cliodynamics 2, no. 2 (2011), pp. 217–251.]. Но вариации этой модели предлагались и для ряда современных кризисов[115 - Leonid Grinin, «State and Socio-Political Crises in the Process of Modernization», Cliodynamics 3, no. 1 (2012).]. Хороший пример – разнообразные попытки объяснить арабские революции 2010–2012 годов так называемым «молодежным бугром». В одном исследовании, где рассматривались страны, в которых темпы прироста численности молодежи превысили 45 % за пять лет, говорится, что «ни одна из них не сумела избежать значительных политических потрясений. Риск необычайно жестокой гражданской войны для таких стран был очень высоким (примерно один шанс из двух)». (Это позволяет предположить, что проблемы ожидают такие четыре государства Африки, расположенные к югу от Сахары, как Нигер, Кения, Уганда и Малави[116 - A. Korotayev et al., «A Trap at the Escape from the Trap? Demographic-Structural Factors of Political Instability in Modern Africa and West Asia», Cliodynamics 2, no. 2 (2011), p. 289.].) Сам по себе «молодежный бугор» – не гарантия грядущих беспорядков, но он становится таковой, когда сочетается с низким экономическим ростом, чрезвычайно авторитарным режимом и распространением высшего образования[117 - H. Urdal, «People vs. Malthus: Population Pressure, Environmental Degradation, and Armed Conflict Revisited», Journal of Peace Research 42, no. 4 (July 2005), p. 430; H. Urdal, «A Clash of Generations? Youth Bulges and Political Violence», International Studies Quarterly 50 (September 2006), pp. 617, 624.]. В рамках самого амбициозного проекта, осуществленного в этом неомальтузианском ключе, Джек Голдстоун рассмотрел 141 случай нарушения стабильности с 1955 по 2003 год, в том числе – кризисы демократии, гражданские войны и распад государств. Страны с высоким уровнем младенческой смертности в семь раз чаще сталкивались с внутренней политической напряженностью, чем страны, где этот уровень был низким. Вооруженный конфликт в приграничных государствах, как и проводимая властями дискриминация даже какой-либо одной группы меньшинств, также повышал вероятность нестабильности[118 - Jack A. Goldstone et al., «A Global Model for Forecasting Political Instability», American Journal of Political Science, 54, 1 (January 2010), pp. 190–208. См. также: J. A. Goldstone, Revolution and Rebellion in the Early Modern World (Berkeley: University of California Press, 1991).].
В широком плане с неомальтузианцами связаны историки и социологи, искавшие ключ к историческим циклам в конфликтах поколений. Впрочем, в данном случае вопросы политической культуры преобладают над демографическими. В 1920-х годах Карл Манхейм утверждал, что «критический период» подросткового возраста формирует характер поколения на всю жизнь. Оба Артура Шлезингера, p?re et fils[119 - Отец и сын (фр.).], писали о «циклах американской истории», отмечая регулярное колебание между либеральным и консервативным консенсусом[120 - Arthur M. Schlesinger Jr., The Cycles of American History (New York: Houghton Mifflin Harcourt, 1986).]. Относительно недавно Уильям Страус и Нил Хау выступили с теорией о цикле смены поколений, который повторяется каждые восемьдесят-девяносто лет[121 - William Strauss and Neil Howe, The Fourth Turning: What the Cycles of History Tell Us About America’s Next Rendezvous with Destiny (New York: Three Rivers Press, 2009 [1997]).]. В каждом таком периоде, по мнению исследователей, совершается четырехэтапный цикл «превращений»: «Подъем», «Пробуждение», «Спад» и, наконец, «Кризис». Страус и Хау, как и когда-то Освальд Шпенглер, связывают каждую из этих стадий с определенным временем года: цикл начинается весной и оканчивается зимой. Они полагают, что последний американский кризис случился в период, охватывающий Великую депрессию и Вторую мировую войну. Если их модель верна, тогда мы вошли в новую, четвертую стадию, которая началась с мирового финансового кризиса 2008–2009 годов и достигнет кульминации в 2020-е, когда поколение беби-бума передаст власть миллениалам[122 - Robert Huebscher, «Neil Howe – The Pandemic and the Fourth Turning», Advisor Perspectives, May 20, 2020, https://www.advisorperspectives.com/articles/2020/05/20/neil-howe-and-turning.].
У всех подобных теорий цикличности есть один общий недостаток: они предоставляют сравнительно мало возможностей для взаимодействия различных переменных – географических, экономических, культурных, технологических, политических и связанных с окружающей средой. Самые дерзкие и амбициозные идеи в клиодинамике пытаются это исправить различными изобретательными способами[123 - См., напр.: W. R. Thompson, «Synthesizing Secular, Demographic-Structural, Climate, and Leadership Long Cycles: Moving Toward Explaining Domestic and World Politics in the Last Millennium», Cliodynamics 1, no. 1 (2010), pp. 26–57.]. Историк Иэн Моррис определяет «циклы развития и крушения государств… в Юго-Восточной Азии – примерно 3100 г. до н. э. (конец Урукской экспансии), 2200 г. до н. э. (падение Древнего Царства в Египте и Аккадской империи) и 1200 г. до н. э. (конец бронзового века), а в Южной Азии – примерно 1900 г. до н. э. (падение Индской цивилизации)» и предполагает, что «в каждом случае присутствовала взаимная связь между культурной эволюцией и окружающей средой». Для Морриса ключевую роль играла война, и, в частности, то, каким образом разведение крупных лошадей преобразило сухие степи центральной Евразии из пустоши в зону торговли и военных действий – и, конечно же, способствовало распространению болезней[124 - Ian Morris, «The Evolution of War», Cliodynamics 3, no. 1 (2012). См. также: S. Gavrilets, David G. Anderson, and Peter Turchin, «Cycling in the Complexity of Early Societies», Cliodynamics 1, no. 1 (2010), pp. 58–80.]. В последние годы, что неудивительно, в моду вошло внимание к климатическим факторам. Приведем лишь один пример: Цян Чэнь стремился соотнести времена засухи с династическими кризисами в имперском Китае[125 - Qiang Chen, «Climate Shocks, Dynastic Cycles, and Nomadic Conquests: Evidence from Historical China», School of Economics, Shandong University (October 2012).]. Другие специалисты подчеркивали роль наводнений[126 - См., напр.: Michael J Storozum et al., «The Collapse of the North Song Dynasty and the AD 1048–1128 Yellow River Floods: Geoarchaeological Evidence from Northern Henan Province, China», Holocene 28, no. 11 (2018), https://doi.org/10.1177/0959683618788682.].
В книге «Историческая динамика» (2003) Петр Турчин предложил новаторскую модель взлета и падения государств. По его мнению, новые государства склонны формироваться на спорных границах существующих стран (на «метаэтническом пограничье»), поскольку в таких местах – зонах периодических конфликтов – у людей, которые находятся под сильнейшим давлением, формируется особая социальная сплоченность, предполагающая способность к коллективным действиям; Ибн Хальдун, мусульманский ученый XIV века, в книге «Мукаддима» назвал такую сплоченность словом асабия. Но когда государство достигает определенного уровня цивилизации, со всей сопутствующей роскошью и неравенством, стимул для сотрудничества слабеет и асабия сходит на нет[127 - Peter Turchin, Historical Dynamics: Why States Rise and Fall (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2003), p. 93.]. В книге «Война и мир и война» (War and Peace and War, 2006) Турчин добавил новый элемент: строители успешных империй, как, скажем, римляне, вбирали в себя покоренные народы, а не уничтожали их. Впрочем, успех сеет семена упадка – и это не только истощение асабии, но и знакомый нам мальтузианский цикл. С миром и стабильностью приходит и процветание; процветание вызывает рост населения и ведет к перенаселению; перенаселение влечет за собой безработицу, низкое жалованье, высокую арендную плату и в некоторых случаях нехватку еды. Уровень жизни падает – и люди готовы восставать. В конечном итоге крах общественного порядка приводит к гражданской войне; после этого упадок империи неизбежен[128 - Peter Turchin, War and Peace and War: The Rise and Fall of Empires (New York: Plume, 2006), p. 163.]. В сочинении «Вековые циклы» (соавтор – Сергей Нефедов) эта система воззрений обрела формальное выражение. Социальные/политические перемены вызываются взаимодействием четырех переменных:
1. Количество населения в отношении к «емкости среды».
2. Устойчивость государства (сбалансированность бюджета).
3. Общественная структура (особенно численность элиты общества и характерный для нее уровень потребления).
4. Общественно-политическая стабильность.
В этой «структурно-демографической теории» цикл составляют четыре фазы:
1. Расширение: население стремительно возрастает, цены стабильны, реальная заработная плата сообразна ценам.
2. Стагфляция: плотность населения приближается к пределам «емкости среды»; заработная плата уменьшается и/или повышаются цены. Элиты наслаждаются периодом процветания, поскольку могут требовать от арендаторов высокую плату.
3. Общий кризис: население сокращается; арендная плата и цены падают, заработная плата растет. Жизнь может улучшиться для крестьянства, но последствия разрастания элит ощущаются в виде внутриэлитного конфликта.
4. Депрессия: эта фаза полномасштабной гражданской войны завершается лишь тогда, когда численность элиты сократится до уровня, на котором может начаться новый вековой цикл[129 - Peter Turchin and Sergey A. Nefedov, Secular Cycles (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2009).].
Турчин и Нефедов полагают, что «доминирующую роль во внутренней войне, как представляется, играет перепроизводство элиты, ведущее к внутриэлитной конкуренции и к росту контрэлиты, которая мобилизует народные массы в борьбе против существующего порядка»[130 - Петр Турчин, Сергей Нефедов. Вековые циклы / Пер. С. Нефедова.][131 - Turchin and Nefedov, Secular Cycles, p. 314.]. Для циклического кризиса, помимо прочего, характерны рост инфляции и банкротство государства[132 - Peter Turchin, «Arise ‘Cliodynamics’» Nature 454 (2008), pp. 34–35.]. Не так давно Турчин начал говорить, что данная теория применима к современным США. Как и Нил Хау, он в течение какого-то времени предсказывал кризис, утверждая, что он случится примерно в 2020 году[133 - Peter Turchin, Ages of Discord: A Structural-Demographic Analysis of American History (Chaplin, CT: Beresta Books, 2016), p. 11.].
Несомненно, клиодинамика – это новая увлекательная область науки. Турчин и его коллеги собрали в массивную базу данных «Сешат» (Seshat) информацию о сотнях политий – политических единиц, охватив шесть континентов и эпохи от неолита до середины прошлого тысячелетия. Эта база устанавливает новый стандарт для систематического исторического изучения политических структур[134 - Peter Turchin et al., «Quantitative Historical Analysis Uncovers a Single Dimension of Complexity That Structures Global Variation in Human Social Organization», PNAS 115, no. 2 (2018), pp. E144 – E151.]. В замечательной статье Джэвон Шин и соавторы предложили улучшение модели Турчина, и в качестве переменной были введены технологии хранения и передачи информации. «В социально-политическом развитии, – пишут исследователи, – изначально главную роль играет увеличение масштабов политии, затем улучшение экономических систем и обработки информации, а позже – дальнейшее увеличение масштабов». Авторы предполагают, что для обществ может существовать «порог масштаба, за пределами которого ускорение обработки информации выходит на первый план, и порог информации, преодоление которого способствует дополнительному увеличению в масштабе»[135 - Jaeweon Shin et al., «Scale and Information-Processing Thresholds in Holocene Social Evolution», Nature Communications 11, no. 2394 (2020), pp. 1–8, https://doi.org/10.1038/s41467-16035-9.]. Уделяя особое внимание тому, что общества Нового Света (за исключением, возможно, цивилизации с центром в Куско) не создали развитых систем письменной фиксации, ученые спрашивают: «Может ли оказаться так, что некоторые из частых крушений обществ связаны с тем, что те не могут в достаточной мере развить обработку информации? Не потому ли они топчутся на месте или даже рушатся, что их действия крайне малоэффективны? И не скрыта ли причина этого в слабом взаимодействии с внешним миром либо в малой внутренней слаженности? Или же она коренится в невозможности соперничать с политиями, чьи превосходящие способности к обработке информации позволили им достичь больших размеров?»[136 - Shin, «Scale and Information-Processing Thresholds», p. 7.]
И все же, как признают Турчин и Нефедов, любой цикличный процесс сам по себе непременно находится под воздействием сил явно нецикличных: экстремальных колебаний климата, пандемий, технологических разрывов, а также крупных конфликтов, которым, как мы видели, свойственна почти полная непредсказуемость – и в плане продолжительности, и в плане масштабов[137 - Turchin and Nefedov, Secular Cycles.]. Турчин предположил, что 2020 год, вероятно, вызовет в США «всплеск» социально-политической нестабильности и станет «достойным преемником» таких лет, как 1870, 1920 и 1970-й. Эти слова можно вполне считать пророческими[138 - Turchin, Ages of Discord, pp. 243f. См. также: Peter Turchin, «Dynamics of Political Instability in the United States, 1780–2010», Journal of Peace Research 49, no. 4 (July 2012), p. 12. См. также: Laura Spinney, «History as Science», Nature, August 2, 2012.]. Возросшая иммиграция еще с 1970-х годов определенно совпадала со стагнацией реальной зарплаты, хотя и прочие факторы – технологические изменения и конкуренция с Китаем – сыграли по меньшей мере столь же важную роль. Яркое отражение перепроизводства элит – стоимость обучения в Йеле, которая, в сравнении со среднегодовой зарплатой на производстве, все время растет. Можно обратить внимание и на то, как увеличилась – по отношению ко всему населению в целом – доля магистров делового администрирования (MBA) и юристов. Дробление элит ясно видно и в парализующих политических симпатиях Вашингтона, округ Колумбия, и в ожесточенной борьбе за посты в законодательной власти, и в повышении затрат на избирательные кампании. А еще США очень недостает асабии, необходимой для успешного завершения войн, начатых на территории других государств[139 - Turchin, Ages of Discord, pp. 72ff., 86ff., 91, 93, 104ff., 109f., 201–239.]. И все же, несмотря на недавние жаркие споры по поводу массовых убийств и случаев, когда полиция применяла силу с летальным исходом, уровень насилия в 2020 году остается намного ниже, чем был в 1870, 1920 и 1970-м, и это показывают данные самого Турчина. Возможно, у американцев в личном владении сейчас больше оружия, чем когда-либо, но используют они его друг против друга намного реже, чем во время предыдущих «всплесков» насилия[140 - Turchin, Ages of Discord, fig. 6.1.]. Но в любом случае, если говорить про 2020 год, то возникает вопрос: какую долю нестабильности, ярчайшим проявлением которой стали массовые акции в поддержку движения Black Lives Matter в конце мая и в июне, следует объяснять воздействием пандемии, которую не могла предсказать никакая теория исторических циклов?
Подобное возражение можно привести и против иных теорий цикличности, ныне вошедших в моду. Рэй Далио, управляющий хедж-фонда, разработал свою модель исторического процесса, в которой все вращается вокруг долговой динамики (взамен демографической). Примерно как и Турчин, Далио различает «большие циклы… состоящие из колебаний между: 1) периодами счастья и процветания, когда люди стремятся к богатству и продуктивно создают его, а те, кто наделен властью, работают гармонично, чтобы этому способствовать, и 2) периодами гнетущей бедности, когда борьба за богатство и власть рушит гармонию и продуктивность, а иногда даже ведет к войнам и революциям»[141 - Ray Dalio, «The Changing World Order: Introduction», Principles (blog), https://www.principles.com/the-order/#introduction.]. Философия истории Рэя Далио проста и незатейлива; в чем-то она сродни автодидактическому подходу Джорджа Сороса к бихевиоризму. «Большинство вещей и явлений, – пишет Далио, – периодически повторяются во времени… Есть предел числу типов личности; и числу путей, которые эти личности выбирают; и числу ситуаций, с которыми они на этих путях сталкиваются; и числу вызванных этими ситуациями историй, которые с течением времени повторяют сами себя». Он предлагает «формулу того, что заставляет величайшие империи мира и их рынки переживать взлет и падение», основанную на «семнадцати силах… объяснивших почти все эти события во времени». В другом месте он пишет о «едином показателе богатства и власти… примерно равном средней величине восьми параметров развития. Вот они: 1) образование; 2) конкурентоспособность; 3) технологии; 4) производительность экономики; 5) доля в мировой торговле; 6) военная мощь; 7) устойчивость финансового центра и 8) резервная валюта». Кроме того, он говорит о четырех взаимодействующих циклах: долговом, денежно-кредитном, цикле распределения богатства и геополитическом цикле[142 - Dalio, «Changing World Order.»]. На основе этой теории четырех циклов Далио приходит к такому выводу: дни процветания и первенства Соединенных Штатов сочтены – похожим образом в 1930-е годы свое могущество потеряла Великобритания. Что же касается доллара, то «деньги – это мусор»[143 - Michael Sheetz, «Ray Dalio Says ‘Cash Is Trash’ and Advises Investors Hold a Global, Diversified Portfolio», CNBC, January 21, 2020, https://www.cnbc.com/2020/01/21/ray-cash-is-trash-as-everybody-market.html.].
Проблема такого подхода в том, что он не может объяснить событий, которые так и не произошли, – но были бы ошибочно предсказаны этой моделью, возникни она когда-либо в прошлом. Почему, скажем, Великобритания не испытала упадка и краха после 1815 года? В 1822 году отношение госдолга к ВВП достигло пика и составило 172 %. По истечении пяти лет дефляции (с 1818 по 1822 год) экономическое неравенство было очень ощутимым и привело к политическим волнениям. После того как 12 августа 1822 года совершил самоубийство ненавистный виконт Каслри, международный порядок, установленный на Венском конгрессе, начал рушиться. И тем не менее Британская империя в начале XIX века только набирала силу, а революции – в 1830 и 1848 годах – произошли по другую сторону Ла-Манша. Точно так же можно спросить, почему упадок и крах не случились в 1970-х годах в США. Инфляция нанесла серьезный удар по сбережениям держателей облигаций: когда Ричард Никсон разорвал последнюю связь между долларом и золотом, уровень инфляции вырос до двузначных показателей. В бедных городских кварталах начались беспорядки, в студенческих кампусах – протесты. Президенту пришлось подать в отставку, а страна бесславно проиграла войну во Вьетнаме. И все же Америка выстояла и в 1980-х годах стремительно восстановилась. В 1989-м, спустя два года после того, как вышла книга Пола Кеннеди «Взлеты и падения великих держав» – очередной труд о цикличности истории, подчеркивавший жизненную необходимость высокой производственной мощности и сбалансированности бюджета и на этом основании предрекавший Америке упадок, – США победили в холодной войне, поскольку советская империя в Центральной и Восточной Европе была сметена волной революций. В это же время стремления Японии к статусу сверхдержавы развеялись как дым, когда в стране лопнул пузырь цен на активы.
Реальность, как мы еще увидим, заключается в том, что история – процесс слишком сложный, чтобы смоделировать ее даже столь неформально, как это склонны делать Турчин и Далио. Более того, чем методичнее моделируются исторические феномены (особенно пандемии, но наравне с ними – и климатические изменения, и ухудшение экологической обстановки), тем легче перейти «от почти верного понимания к абсолютно неверному»[144 - Andrea Saltelli et al., «Five Ways to Ensure That Models Serve Society: A Manifesto», Nature, June 24, 2020. См. также: D. Sarewitz, R. A. Pielke, and R. Byerly, Prediction: Science, Decision Making, and the Future of Nature (Washington, DC: Island Press, 2000).].
Неограненный алмаз
