banner banner banner
Карта хаоса
Карта хаоса
Оценить:
Рейтинг: 5

Полная версия:

Карта хаоса

скачать книгу бесплатно

Карта хаоса
Феликс Х. Пальма

Викторианская трилогия #3
«Карта хаоса» – последняя книга «Викторианской трилогии» Феликса Х. Пальмы (любую ее часть, по словам автора, можно читать независимо от двух других). В основу каждого романа трилогии положен один из романов Г.-Дж. Уэллса. Для «Карты времени» – это «Машина времени», для «Карты неба» – «Война миров», для «Карты хаоса» – «Человек-невидимка».

По воле Пальмы фантастические сюжеты Уэллса становятся реальностью, а сам писатель, превратившись в литературного героя, вовлекается в невероятные приключения. В «Карте хаоса» в круговерть исключительных событий втянуты и другие знаменитые персонажи – Артур Конан Дойл и Льюис Кэрролл. Читатели смогут многое узнать об их личной жизни и творческой судьбе, а также о том, чем закончились их попытки спасти гибнущий мир. Кроме того, роман приоткроет тайны столь популярных в XIX столетии спиритических сеансов, но главное – расскажет историю любви, которая сумела выдержать самые жестокие испытания.

Феликс Х. Пальма (р. 1968) – испанский писатель, журналист, литературный критик. Автор нескольких романов и пяти сборников рассказов, удостоенных многих литературных премий. «Викторианская трилогия» принесла писателю международную известность и была издана более чем в 30 странах мира. Роман «Карта времени» был отмечен премией «Атенео де Севилья».

Феликс Пальма

Карта хаоса

Моим родителям и делу их жизни,

к которому прибавляются все новые и новые страницы

Trilog?a victoriana

Fеlix J. Palma

El mapa del Caos

Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко

© Fеlix J. Palma Mac?as, 2016

© Claudio Sаnchez Viveros Licencia editorial otorgada por Penguin Random House Grupo Editorial, S.A.U., иллюстрации

© Н. Богомолова, перевод на русский язык, 2018

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2018

© ООО “Издательство Аст”, 2018

Издательство CORPUS ®

К читателям

Учитывая сложность сюжета и большое количество персонажей, которые кочуют по страницам этого романа, я почитаю своим долгом заранее объяснить благосклонному читателю, какие отношения связывают между собой самых примечательных из них. Однако спешу предупредить: чтение этих объяснений может раньше времени приоткрыть некоторые линии сюжета; поэтому, если кто-то из вас предпочитает погрузиться в повествование вслепую, советую просто пролистнуть ближайшие страницы. Обижаться я не стану.

Для менее отважных прилагаю список, составленный строго в порядке появления действующих лиц в романе. Вот он:

Уэллс Наблюдатель – выдающийся биолог, альтернативное воплощение писателя Г.-Дж. Уэллса в одном из других миров.

Джейн Наблюдательница – супруга Уэллса Наблюдателя, руководитель проекта в его лаборатории, альтернативное воплощение Эми Кэтрин Роббинс в одном из других миров.

Доджсон Наблюдатель – профессор математики, альтернативное воплощение писателя Льюиса Кэрролла в одном из других миров.

Ньютон – собака породы бордер-колли, которую Уэллс Наблюдатель использует в своих научных экспериментах.

Герберт Джордж Уэллс – английский писатель, более известный как Г.-Дж. Уэллс, которого считают основоположником жанра научной фантастики; автор многочисленных романов, в том числе “Машина времени”, “Война миров” и “Человек-невидимка”. Если вы читали два первых тома этой трилогии, нет нужды добавлять что-то еще, кроме того, пожалуй, что в 1970 году его имя было присвоено одному из лунных кратеров.

Эми Кэтрин Роббинс – супруга Г.-Дж. Уэллса, который ласково называет ее Джейн.

Корнелиус Клейтон – агент специального подразделения Скотленд-Ярда, которое занимается сверхъестественными явлениями. Потерял руку, выполняя свое первое задание, и с тех пор пользуется протезом из дерева и металла.

Ангус Синклер – капитан специального подразделения Скотленд-Ярда. Неизвестно, при каких обстоятельствах он остался без правого глаза, так что не будем исключать и того, что это произошло, когда он выщипывал себе брови.

Валери де Бомпар – французская аристократка, красавица, поселившаяся в Богом проклятой деревне Блэкмур; предмет любовного увлечения агента Клейтона.

Арман де Бомпар – супруг графини де Бомпар, ученый, опередивший свое время.

Muscardinus avellanarius – млекопитающее семейства соневых, более известно как ореховая соня, водится на Британских островах.

Янтарная Леди – знаменитый лондонский медиум, особым успехом пользовались ее эктоплазматические материализации.

Сэр Генри Бленделл – архитектор ее величества, создавший самые грандиозные тайные переходы и самую хитроумную мебель с секретом; пользовался репутацией человека высоких нравственных принципов, пока не обнаружилось обратное.

Теодор Рэмси – выдающийся хирург, химик и биолог, любитель похрустеть пальцами.

Уильям Крукс – известный ученый, а также исследователь паранормальных явлений. Прославился в первую очередь своими выступлениями в защиту медиума Флоренс Кук, которая была способна войти в контакт с духом Кэти Кинг, дочери легендарного пирата Генри Моргана.

Кэтрин Лэнсбери – старая леди с загадочным прошлым, вдова, увлекающаяся спиритизмом, изобретательница Механического слуги, любительница печенья “Кемп”.

Человек-невидимка – вошел в историю как безжалостный убийца, однако загадку его подлинной личности мы, разумеется, не станем раскрывать на первых же страницах книги. Достаточно сказать, что пока его называют просто С.

Клайв Хиггинс – невролог, психоаналитик, специалист по самому широкому кругу душевных недугов.

Гиллиам Мюррей – прежде был известен как Властелин времени, но сам пустил слух о своей гибели в четвертом измерении. С тех пор скрывается под маской миллионера Монтгомери Гилмора, который страдает боязнью высоты.

Эмма Харлоу – молодая жительница Нью-Йорка, невеста миллионера Гилмора, любовь которой нельзя завоевать, пользуясь теми же приемами, что безотказно действуют на других женщин. Не знает подлинного имени своего жениха.

Дороти Харлоу – тетка Эммы, ворчливая старая дева, обреченная умереть в одиночестве.

Баскервиль – кучер Гилмора, старик примерно восьмидесяти лет, которого отличает крайняя нелюбовь к собакам.

Артур Конан Дойл – врач и писатель, увлеченный спиритизмом и считающий себя телепатом; прославился как создатель самого знаменитого в мире сыщика Шерлока Холмса.

Джин Лекки – возлюбленная А. Конан Дойла.

Исполнитель 2087V – кибернетический организм, запрограммированный на то, чтобы убивать тех, кто способен совершать прыжки из одного мира в другой. Безупречно выполняет свою работу, но из-за какого-то производственного дефекта не может избавиться при этом от чувства вины.

Клив – дворецкий в “Андершоу”. Сведений о его частной жизни не имеется.

Альфред Вуд (он же Вуди) – верный секретарь Конан Дойла, отлично играет в крикет и обладает незаурядным талантом чревовещателя.

Великий Анкома (также известный как Амока или Макома) – чудо-медиум, воспитанный в Южной Африке в племени банту, особых успехов достиг в автоматическом письме. Это имя, если его правильно произнести, означает “ребенок, рожденный последним”, хотя я должен предупредить вас, что перевод мой весьма приблизителен.

Алиса Лидделл – девочка шести лет, одна из дочерей декана Лидделла, прототип главной героини “Алисы в Стране чудес”.

Льюис Кэрролл – псевдоним английского писателя Чарльза Латуиджа Доджсона, автора “Алисы в Стране чудес” и ее продолжения – “Алисы в Зазеркалье”; опубликовал также множество статей и книг по математике, но уже под своим настоящим именем. Прекрасный фотограф, безобидный мечтатель и милый заика. Профессор колледжа Крайст-Черч в Оксфорде, не пожелавший стать священником. Причины неизвестны.

Элмер – дворецкий Гилмора, счастливо женатый на Дейзи, которая обожает печенье с начинкой из черничного джема.

Эрик Рюкер Эддисон – английский писатель, известный прежде всего как автор “Змея Уробороса”, первого его романа, основанного на скандинавской мифологии. Многие исследователи полагают, что именно эта книга открыла путь современной фантастике.

“Карта хаоса” – книга, в которой описан способ спасения мира – как нашего, так и любого другого, какой только можно себе вообразить. А еще это название романа, который вы сейчас вознамерились прочесть.

Часть первая

Я не верю в призраков, но боюсь их.

    Мадам дю Дефан

…Если бы можно было каким-то образом

управлять разными вероятностями, то нам

стали бы доступны трюки, сходные с волшебством.

    Митио Каку Параллельные миры?[1 - Митио Каку. Параллельные миры. Об устройстве мироздания, высших измерениях и будущем Космоса. – М.: 2018. Перевод с англ. М. Кузнецовой, Н. Нарциссовой. (Здесь и далее – прим. перев.)]

Бог свидетель, я видел сны, бодрствовал

и снова видел сны, так что теперь толком и не знаю,

где сон, а где реальность.

    Эрик Рюкер Эддисон Змей Уроборос

Вперед, дорогой читатель, сейчас ты с головой окунешься в события, описанные в нашем последнем романе, где тебя ждут приключения, еще более невероятные, чем те, о которых было рассказано в двух предыдущих книгах!

Если путешествия во времени и нашествие марсиан не потрясли твоего воображения, то сейчас ты сможешь заглянуть в мир призраков и прочих чудовищ, рожденных разумом.

Пожалуй, ты должен как следует подумать, прежде чем перейти к следующей странице, однако мой долг предупредить тебя: если тебе не хватит смелости сделать это, ты никогда не узнаешь, что таится по другую сторону реальности, про которую, как тебе кажется, ты знаешь всё.

– Сегодня вы ослепительны, графиня.

– И это единственный комплимент, который пришел вам в голову? – насмешливо спросила она. – А я искренне надеялась услышать нечто большее от человека, наделенного воистину незаурядным умом. Кроме того, напрасно вы решили пофлиртовать со мной. Я женщина опасная. Мне казалось, вы это уже поняли.

Пролог

Оставалась всего четверть часа до начала дебатов, когда впереди, на фоне золотистых сумерек, они различили Дворец знаний. Его покрытые изразцами купола величественно возвышались на лондонском горизонте над островерхими крышами и разбивали последние солнечные лучи на тысячи бликов. Вокруг Дворца среди облаков словно тучи насекомых плавно покачивались толстобрюхие дирижабли, аэростатические корабли, орнитоптеры и воздушные кабриолеты. Как раз в одной из таких летучих карет и сидел выдающийся биолог Герберт Джордж Уэллс со своей красавицей супругой. Нет, лучше скажу иначе: со своей умной и красивейшей супругой.

В этот самый миг биолог глянул через окошко вниз. На улицах, которые сверху казались узкими тропками и пролегали между стройных башен, щедро украшенных витражами и соединенных друг с другом висячими мостами, бурлила возбужденная толпа. Мужчины в плащах и цилиндрах вели беседы, прижимая ко рту что-то вроде латных рукавиц, дамы выгуливали механических собачек, дети катались на электрических самокатах, а голенастые роботы проворно сновали в людской толчее, с заученной ловкостью избегая столкновений и спеша выполнить каждый свое поручение. Из вод Темзы, подсвеченных закатным золотом, время от времени всплывали на поверхность маленькие “Наутилусы”, изготовленные на “Заводах Верна”. Они, подобно рыбам-шарам, мечущим икру, выбрасывали своих пассажиров на тот или другой берег. Но по мере приближения к Южному Кенсингтону, где стоял Дворец, этот суетливый людской муравейник превращался в единый целенаправленный поток. Всем было известно, что нынче вечером там состоятся дебаты, важнее которых Дворец знаний не проводил последние десять лет. И словно специально для того, чтобы напомнить об этом пассажирам орнитоптера, рядом с ним пролетела механическая птица, оповещая о событии в самых высокопарных тонах. Затем птица, ни на миг не умолкая, спланировала к ближайшему зданию и села на голову одной из гаргулий.

Уэллс незаметно вздохнул, пытаясь успокоиться, и вытер потные ладони о брюки.

– Как ты думаешь, у него сейчас тоже потеют руки? – спросил он, повернувшись к Джейн.

– Ну разумеется, Берти. Он ведь ставит на карту не меньше твоего. К тому же не будем забывать, что у него есть один недостаток и…

– Недостаток? Да ладно тебе, Джейн! – перебил жену Уэллс. – Он уже вон сколько лет занимается с лучшим логопедом королевства. Так что вряд ли нам следует особенно рассчитывать на это обстоятельство.

И, словно решив поставить точку в едва не вспыхнувшем споре, биолог откинулся на спинку сиденья и стал рассеянно созерцать ряд домов-подсолнухов, которые заполняли Гайд-парк и сейчас вращались на своих ножках, ловя последние лучи заходящего солнца. Уэллсу не хотелось признавать перед Джейн, что у его противника действительно есть этот злосчастный и предательский дефект, хотя, с другой стороны, и собирался в случае необходимости сыграть на нем. Ведь, если Уэллс все-таки потерпит поражение, провал будет вдвойне обидным и унизительным. Но он был настроен на победу. Правда, и у него тоже имеется своя маленькая проблема, но он сумеет держать ее под контролем. К тому же Уэллс гораздо лучше владеет ораторским искусством, чем старик. Если на него снизойдет обычное вдохновение, он без труда выйдет победителем. Да и без всякого вдохновения тоже. Биолога беспокоило только одно: как бы оппонент не пустил в ход один из тех силлогизмов, которыми часто приправлял свои выступления, желая воздействовать на публику. Но Уэллс надеялся, что нынешние зрители не дадут себя ослепить столь пошлым фейерверком.

Уэллс ухмыльнулся. Он искренне верил, что его поколение – самое значительное из всех, что до сих пор появлялись на земле, ведь, в отличие от предыдущих, оно держит в своих руках будущее рода человеческого. Решения, верные или нет, которые будут сейчас приняты, повлияют на судьбу грядущих веков. Вот такая роль выпала на долю его современников. Трудная роль. Тем не менее Уэллс всякий раз испытывал восторг при мысли, что ему довелось жить в столь важный исторический период. И если все пройдет удачно, этот вечер накрепко впишет его собственное имя в Историю.

– Да, я хочу победить, Джейн, но движет мною отнюдь не тщеславие, – неожиданно заявил он. – Просто я верю, что моя теория верна, к тому же мы не можем терять время на проверку его гипотезы.

– Знаю, дорогой. Что бы я ни думала о твоем характере, тщеславным ты мне никогда не казался, – солгала она. – Но, возможно, найдутся средства и на то, чтобы реализовать оба проекта. Выбирать один из двух – слишком рискованно. А если мы ошибаемся…

Джейн не закончила фразу. Уэллс тоже ничего не сказал в ответ. Если его проект победит, ошибки не произойдет. В этом он был совершенно уверен. Хотя порой, особенно по ночам, глядя из окна своего кабинета на сияющий огнями огромный город, Уэллс задавался вопросом: а вдруг они, несмотря ни на что, все-таки заблуждаются, а вдруг их мир, где поиск Знания ставится превыше всего и где этот поиск правит всем и стал всем, на самом деле не лучший из миров, которые возможно было построить? В такие минуты слабости, как сам он их называл уже при свете дня, Уэллса тешила мысль, что Неведение, пожалуй, предпочтительней Знания. Лучше было бы, пожалуй, позволить природе и ее законам по-прежнему оставаться тайной за семью печатями и лучше было бы по-прежнему верить, что появление кометы предвещает смерть королей, а кроме территорий, попавших на карты, существуют и другие, где водятся драконы… Однако Церковь Знания, храм которой находился в Лондоне, полновластно управляла жизнью человека. Это была единственная религия на планете – вера, намертво соединившая в одну общую дисциплину философию, теологию, политику и все прочие науки. Человека с самого рождения нацеливали на то, что надо полностью расшифровать творение Создателя, надо непременно понять, как действуют любые его механизмы, как оно было задумано и какого рода силы поддерживают и обеспечивают его целостность. А еще им внушали, что они должны раскрыть загадку собственного существования. Единая религия заставила людей превратить поиск Знания в смысл жизни, и в своем неуемном стремлении докопаться до разгадки всех тайн, которые прежде так украшали мир, человек сумел-таки приподнять роковую завесу. Что ж, возможно, сейчас пришло время дорого заплатить за эту дерзость.

Перед входом во Дворец была расстелена красная дорожка, вдоль которой стояли толпы зевак. Они кричали и размахивали плакатами, а дюжина полицейских следила за тем, чтобы их энтузиазм не выходил из-под контроля. С самого момента возведения этого грандиозного здания в нем проводились великие дебаты. Там разгорались споры о масштабе вселенной, законах времени или существовании суператома. Все они обросли легендами, а лучшие фразы оппонентов, их ораторские приемы и шутки вошли в повседневную речь.

Орнитоптер обогнул башни Дворца и на какое-то время замер, прежде чем приземлиться на уличную площадку, оцепленную по этому случаю стражами порядка. После работы пауков-чистильщиков дворцовые витражи сверкали, а механические пеликаны успели заглотать весь мусор с тротуаров, и примыкающая ко Дворцу часть города выглядела сейчас настолько безупречно чистой, что страшно было обронить здесь хотя бы соринку. Когда орнитоптер наконец коснулся земли, наряженный в ливрею робот подбежал к нему и открыл дверцы. Прежде чем выйти, Уэллс бросил на Джейн взгляд, в котором соединялись решимость и страх. Она ответила ему ободряющей улыбкой. Толпа взорвалась радостными воплями. Но биолог услышал не только крики своих сторонников, но еще и свист тех, кто поддерживал его оппонента. Уэллс взял жену под руку, и они двинулись за роботом-лакеем по красной ковровой дорожке, посылая рукой приветствия публике. При этом биолог старался выглядеть спокойным, как и положено человеку, уверенному в своем превосходстве над соперником.

Они приблизились к портику, над которым огромными буквами из железа и бронзы было написано: “Наука без религии хрома. А религия без науки слепа”?[2 - Слова Альберта Эйнштейна, которые часто цитируют вырванными из контекста.]. Когда Уэллсы вошли во Дворец, робот довел их по узкой галерее до комнатки за сценой, после чего вознамерился проводить Джейн в ложу для почетных гостей. Пора было прощаться. Джейн подошла к Уэллсу и поправила узел у него на галстуке:

– Успокойся, Берти. У тебя все отлично получится.

– Спасибо, дорогая, – пробормотал он.

Затем оба закрыли глаза и на несколько секунд мягко соприкоснулись лбами, словно таким образом каждый отдавал дань уважения интеллекту другого. Но было в этом еще и что-то очень личное – признание необходимости и важности взаимной поддержки на пути к Знанию. Джейн пристально посмотрела в глаза мужу.

– Удачи тебе, дорогой, – сказала она, а потом произнесла: – “Хаос неумолим”.

– “Хаос неумолим”, – эхом отозвался Уэллс.

Правда, с куда большим удовольствием он произнес бы на прощание лозунг, который был в ходу во времена их родителей: “Мы то, что мы знаем”, – очень верно отражавший устремления этого мира. Но с того момента, как стало известно о неизбежной гибели вселенной, Церковь внедрила другой лозунг, чтобы люди твердо усвоили, что конец близок.

Расставшись с мужем, Джейн последовала за роботом в ложу. Уэллс посмотрел ей вслед и в очередной раз восхитился комбинацией генов, в результате которой явилась на свет эта женщина – миниатюрная и прекрасная, как дрезденская фарфоровая статуэтка. Надо признаться, в свое время он не смог побороть соблазна и, запершись у себя в лаборатории, заглянул в тайну этой самой генной комбинации, хотя и чувствовал, что есть нечто до странности непристойное в попытке превратить свою жену всего лишь в абстрактный набор цифр и формул.

Прежде чем исчезнуть в конце коридора, Джейн обернулась и послала ему последнюю ободряющую улыбку, и биолога вдруг охватило желание поцеловать ее в губы. Но он тут же упрекнул себя за это. Поцелуй? Боже, придет же такое в голову! Поцелуи ушли в далекое прошлое, Церковь Знания давным-давно заклеймила их, объявив непродуктивными и подрывающими основы. Потом, уже после окончания дебатов, нужно будет сесть и спокойно проанализировать свой порыв, уныло подумал Уэллс. Церковь приучала их с младых ногтей анализировать все, включая собственные чувства, а также составлять картограммы внутреннего состояния и блокировать любые эмоции, которые нельзя сделать полезными либо усмирить. Нет, конечно, любовь, страсть или дружба не попали под запрет. Любовь к книгам или страсть к научным исследованиям всячески приветствовались, но только при одном условии: их должен строго контролировать разум. А вот за любовью между лицами противоположного пола полагалось строго присматривать. Каждый может вполне свободно предаваться любви – на самом деле Церковь даже подталкивала молодых к подбору подходящей пары в целях продолжения рода, – но предписывалось ежедневно выделять определенное время на анализ этого чувства. Следовало обдумывать свои тайные побуждения, чертить таблицы их развития, сравнивать с побуждениями партнера и предоставлять регулярные отчеты о зарождении, эволюции и колебаниях чувств приходскому священнику, а уж тот поможет разложить на составные части предательские эмоции и понять их, поскольку только понимание позволяет поставить все явления под контроль. Но, на беду, чувства никогда не встают живыми с анатомического стола, где производится вскрытие. Чем больше человек понимает свои чувства, тем слабее и бледнее они становятся.

Уэллс не переставал восхищаться тем, как Церковь Знания разобралась со столь неудобной проблемой. Вмененная всем обязанность вникать в суть любви стала превосходной вакциной против самой любви. Ведь всякий запрет только возвеличил бы любовь, сделал бы более притягательной, способной толкнуть на бунт, борьбу и даже акты мести. То есть в итоге запрет обернулся бы долгими периодами обскурантизма, способными затормозить прогресс. Ну и что бы тогда с нами со всеми стало? По мнению Уэллса, он никогда не добился бы того, чего добился, если бы позволил чувствам управлять собой. Людям не удалось бы накопить столько знаний – а ведь только знания, надо надеяться, дадут им шанс на спасение. Да, Уэллс не сомневался: разумное обуздание душевных порывов, освобождение от чувств, как за тысячи лет до того человек освободился от инстинктов, – в этом ключ к выживанию. Хотя иногда, глядя на спящую Джейн, он не мог не усомниться в своих убеждениях. Он смотрел на мягкую отрешенность ее прекрасного лица, на беззащитное тело, разом утратившее восхитительную волю, которая вдыхала в тело жизнь, и начинал терять веру в то, что путь к спасению и путь к счастью – это одно и то же.

Он резко тряхнул головой, прогоняя ненужные сейчас мысли, и вошел в крошечную комнатку, где ему предстояло провести последние минуты перед выходом на сцену. Он не стал садиться в кресло и остался стоять в центре. Дверь напротив той, в которую вошел он, вела в амфитеатр. Через нее просачивались рев разгоряченной публики и голос знаменитого ведущего Авраама Фрая. Как раз сейчас Фрай приветствовал представителей власти, почтивших дебаты своим присутствием. Совсем скоро он назовет имя Уэллса, и тот предстанет перед публикой. Уэллс с грустью уставился на стену справа. По другую ее сторону, в соседней комнате, как он знал, находился его противник и, наверное, тоже слушал вопли собравшихся и так же, как Уэллс, старался настроиться на победу.

Тут биолог действительно услышал свое имя, и дверь распахнулась, словно приглашая его покинуть временное убежище. Он сделал глубокий вдох и решительным шагом вышел на заднюю часть сцены. Собравшиеся разразились бурными аплодисментами. Два шара-магнитофона из тех, что заполняли амфитеатр, сорвались с места и теперь кружили у него над головой. Уэллс поднял руки в знак приветствия и одновременно изобразил на лице до невозможности безмятежную улыбку, представляя себе, как она будет выглядеть на коммуникационных экранах в тысячах домов. Потом двинулся к отведенной ему трибуне и положил руки на плоскую поверхность, из которой рос ствол усилителя голоса. Висевший над сценой прожектор сразу залил золотом его щуплую фигуру. В пяти-шести метрах от Уэллса, справа, стояла вторая трибуна, пока еще пустая. Благодаря публику за аплодисменты, биолог постарался рассмотреть зрительные ряды, отделенные от сцены ямой, где механический оркестр наигрывал какую-то знакомую мелодию. “Музыка создает порядок из хаоса”, – вспомнил он слова знаменитого скрипача?[3 - Эти слова принадлежат Иегуди Менухину.], превозносимого Церковью. Он заметил, что в зале мелькают плакаты с его фотографиями и самыми известными изречениями. Он ведь тоже успел породить несколько фраз, которые стали популярными или которым предстояло прославиться в будущем, когда смерть автора отшлифует их до полного блеска. Где-то наверху, на фоне огромного штандарта с восьмиконечной звездой – восемь стрел исходят из одного круга и пересекают второй круг, побольше, – сидела на вращающемся троне королева Виктория. На этом же самом троне она в последнее время и передвигалась. Рядом с ней, на другом, более скромно украшенном, троне восседала кардинал Вайолет Такер, высшее лицо в Церкви Знания. Именно ей и было поручено руководить сегодняшней научной дискуссией. Справа от нее расположилась свита – плотно слепленная гроздь епископов и диаконов с суровыми и кислыми физиономиями. Эти персоны вместе с кардинальшей составляли Комиссию по бюджету. Сухая старуха в черной сутане с золотыми шелковыми пуговицами, золотым же поясом и в золотой шапочке – ибо это был цвет Знания – должна была в самом конце дебатов вынести решение. Уэллс обратил внимание на кубок, который она сжимала в руке. Если слухи не обманывали, в нем содержалась лечебная настойка против рака. Сбоку от сцены находились ложи, предназначенные для представителей власти и прочих известных персон. Среди них биолог отметил французского магната Жюля Верна, а также Клару Шелли, богатую наследницу заводов “Прометей”, считавшихся лидером по производству роботов. Сидели там и члены ученой курии. В ложе для почетных гостей он увидел Джейн. Она беседовала с доктором Плезенс, женой его соперника, красивой женщиной лет сорока. Она, как и Джейн, занимала должность руководителя проекта в лаборатории собственного мужа. В нескольких метрах от Джейн сидели остальные члены команды Уэллса. Все они улыбались ему, стараясь выразить поддержку. Слава богу, мелькнуло у него в голове, что никому не пришло в голову прихватить с собой еще и лабораторных морских свинок.

По сцене между трибунами для выступающих и оркестровой ямой сновал Авраам Фрай в бронзовой каске – с правой стороны к ней был прикреплен усилитель голоса, так что руки у него оставались свободными и он мог жестикулировать сколько угодно. В данный момент Фрай представлял оппонента Уэллса, в частности, перечислял многие и многие достижения, которыми была отмечена его долгая жизнь, отданная Знанию. Утонув в этом длинном списке, биолог вдруг услышал название колледжа Крайст-Черч в Оксфорде, где профессор читал свои знаменитые курсы математики и физики и где учился когда-то сам Уэллс. Там, в этих исторических стенах, они подолгу беседовали, а потом прогуливались по окрестным бархатным лугам, там укрепились очень много давшие им обоим отношения учителя и ученика. В дальнейшем Уэллс променял физику на биологию, но продолжал регулярно встречаться с профессором, будучи не в силах отказаться от дружбы, которую оба считали весьма плодотворной. Ни тот, ни другой в те времена не могли даже помыслить, что судьба превратит их в соперников. Да и теперь в частных разговорах они называли нынешнюю ситуацию не иначе как забавной, хотя каждый яростно отстаивал собственные идеи и принципы во время многочисленных дискуссий, которые предшествовали той, что по решению Церкви проводилась сегодня.

– А теперь, ваше величество, ваше высокопреосвященство, ваши преосвященства, леди и джентльмены, поприветствуем знаменитого физика и математика Чарльза Латуиджа Доджсона!

Сторонники Доджсона, услышав имя своего идола, разразились громкими криками. Дверца его укрытия распахнулась, и оттуда появился старик лет шестидесяти. Он направился к трибуне, по дороге приветствуя публику – точно так же, как это делал несколько минут назад Уэллс. У высокого и худого Доджсона лицо отличалось такой болезненной красотой, что в нем было что-то от изнуренного архангела. Уэллс при взгляде на учителя не мог побороть чувства жалости. Конечно же Чарльз предпочел бы провести этот чудесный золотой день?[4 - Отсылка к вступительному стихотворению к “Алисе в Стране чудес” Льюиса Кэрролла (“Июльский полдень золотой”, перевод Д. Орловской).], прогуливаясь, как обычно, на лодке по Темзе, вместо того чтобы спорить с бывшим учеником о способах спасения мира, но ни один из них не имел права пренебречь своим долгом. Они обменялись короткими кивками и застыли на трибунах, подчинившись воле ведущего. Фрай мягко описал руками в воздухе полукруг, требуя тишины.