скачать книгу бесплатно
– Никак нет, товарищ вице-адмирал. Согласно докладу полковника Калмыкова, наших самолетов в воздухе нет.
– Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолет, то завтра вы будете расстреляны, – глуховато, но с подчеркнуто металлическим оттенком в голосе ответил командующий.
– Товарищ командующий, так как быть с открытием огня?
– Действуйте по инструкции, – несколько неопределенно ответил Октябрьский.
Рыбалко услышал в трубке гудки отбоя, опустил ее на рычаг и, глядя на контр-адмирала Елисеева, растерянно развел руками. Теперь Николай оказался точно в таком же положении, в котором был вице-адмирал Октябрьский минуту назад. Даже при его решительности и умении взять на себя ответственность психологически тяжело перейти от мира к войне. А отдать приказ на открытие огня боевыми снарядами еще тяжелее. Ситуацию усугубляло полное отсутствие информации о находящихся в небе самолетах. Тут снова зазвонил телефон. Рыбалко схватил трубку в надежде, что хоть кто-то сейчас прояснит ситуацию.
– Оперативный дежурный Рыбалко, – скороговоркой выпалил он.
– Оперативный дежурный ОВРа капитан-лейтенант Щепаченко. Товарищ капитан второго ранга, от наших сигнальщиков поступил доклад, что в небе над Севастополем появились неизвестные самолеты…
– Я знаю! – зло выпалил Рыбалко в ответ. – Чьи это самолеты, мы выясняем, все, отбой! – и Николай швырнул трубку на рычаг, после чего повернулся к Елисееву: – Иван Дмитриевич, что будем делать? По всем канонам надо отдавать приказ на открытие огня. А вдруг это провокация?
– А вдруг нападение? – тут же парировал Елисеев. – Сам подумай, какого ляда нарком привел весь флот в боеготовность раз? А может, ты думаешь, что меня просто так с постели подняли? По-твоему, я так люблю служить, что торчу на этой чертовой службе и днем и ночью? – Елисеев стал переходить на повышенные тона, было видно, что все, что накопилось в нем за эти часы, он выплескивает наружу. Резко выдохнув, уже более спокойным тоном он продолжил: – Знаешь, Николай Титович, за год войны в Испании я усвоил одну простую истину: «Промедление смерти подобно». А что думаешь ты? Только быстро, время жмет!
– Если самолеты летят с целью провокации и в бомболюках бомбы, то, если не мы откроем огонь, могут погибнуть мирные люди, много людей. Откроем огонь – могут погибнуть только двое: вы и я. Я за открытие огня.
Ни Елисеев, ни Рыбалко не думали в тот момент, что принимают решение, которое войдет в историю. Решение, которое сорвет планы гитлеровцев и спасет Черноморский флот. Потом другие – те, кто свалил ответственность на контр-адмирала и капитана второго ранга, будут кричать о принятых мерах, приписывая все заслуги себе. Но это будет потом.
А сейчас Рыбалко поднял лежащую на столе телефонную трубку, поднес ее к уху и отдал приказ ожидавшему ответа полковнику Жилину:
– Открыть огонь!!
Его голос звенел от волнения.
– Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание, – Жилин перешел на официальный тон. – Я записываю ваше приказание в журнал боевых действий.
Рыбалко устал: такого нервного дежурства у него еще не было; может быть, поэтому он излишне громко крикнул в трубку:
– Да записывайте куда хотите (далее непечатно), но открывайте огонь!!
Часы показывали 3 часа 12 минут.
– Я буду у себя в кабинете, если что, сразу же звони, – с этими словами Елисеев покинул командный пункт.
Буквально через несколько минут где-то за городом послышались выстрелы. По звуку выстрелов можно было определить, что стреляет всего одна зенитная батарея.
«Наверное, стреляет та, что находилась на боевом дежурстве», – подумал Рыбалко. Машинально он бросил взгляд на часы: 03-15.
Мысли Николая прервал телефонный звонок.
– Оперативный дежурный флота второго ранга Рыбалко.
– Товарищ капитан второго ранга, докладывает оперативный дежурный ОВРа капитан-лейтенант Щепаченко. Тут эти неизвестные самолеты сбрасывают парашютистов, которые приземляются, ну, точнее, приводняются, прямо в бухту. По приказу Фадеева
на поимку парашютистов отправил дежурные катера-охотники под общим командованием капитан-лейтенанта Глухова. Катера уже вышли в море. О результатах я доложу. – Спасибо тебе, Щепаченко, за образцовое дежурство. Как будут новости, звони без промедлений. – Рыбалко положил трубку на рычаг и обратился к Левенталю: – Все успел записать?
– Никак нет, не все, товарищ капитан второго ранга, – Левенталь улыбнулся. – Тут половину ваших выражений и слов начальника штаба просто невозможно занести в оперативный журнал.
– Нашел время для шуток, юморист хренов! – зло оборвал его Рыбалко и обжег своего помощника таким взглядом, что у того мгновенно пропало всякое желание шутить.
Между тем стрельба усиливалась. Казалось, зенитчики решили посоревноваться, кто больше выпустит снарядов. Жаль, что нельзя взглянуть, что происходит над городом: окно занавешено плотной черной тканью. Здравый смысл подсказывал Николаю, что подходить к окну небезопасно: стреляют-то боевыми. А зенитный снаряд – осколочный, еще какой осколок ненароком залетит. Береженого, как говорят, бог бережет.
Вдруг артиллерийскую канонаду заглушил мощный взрыв, который раздался где-то на окраине города за Центральным рынком. Он эхом прокатился по городу, долго не утихал гул. Что это? Что взорвалось? Где? Николай посмотрел на часы: 3 часа 48 минут.
Он понял, что это война. Эта мысль вызвала у Рыбалко оцепенение. В голове пульсировала только одна мысль: «Война! Война! Война!». Господи, как не хотелось войны!!! Только тех, кто начал эту войну, совсем не интересовало мнение капитана второго ранга Николая Рыбалко, как и мнение миллионов пока еще мирно спавших советских людей.
Мысли дежурного прервал еще один взрыв в районе Приморского бульвара в 3 часа 52 минуты. Рыбалко сжал ладонями голову. Мысль о том, что второй взрыв прогремел недалеко от его дома, оглушила его. Николаю вдруг стало душно, ему не хватало воздуха. Он задул керосиновую лампу и, откинув черную занавеску, высунулся в окно. И плевать ему было на разрывы снарядов – вцепившись руками в подоконник, он жадно пил свежий утренний воздух. На капитана второго ранга Рыбалко навалилась неимоверная моральная усталость последних часов дежурства. Он отошел от окна, сел на стул и несколько минут сидел неподвижно, отрешенно уставившись в одну точку. Мысли его были целиком заняты семьей. Он боялся даже представить, что с двумя самыми родными для него людьми может что-то случиться.
Из состояния оцепенения его вывел телефонный звонок. Рыбалко посмотрел на часы: они показывали ровно 4 часа утра.
На календаре, висевшем на стене, было 22 июня 1941 года.
Первый выстрел войны
На часах была уже половина восьмого вечера, когда командир зенитной батареи №74 лейтенант Иван Козовник, обойдя все позиции батареи и проверив караулы, неторопливо брел в сторону командного пункта.
Полчаса назад зенитная батарея заступила на дежурство, которое официально именовалось «Боевое дежурство по обеспечению безопасности воздушного пространства над Главной базой Черноморского флота», а проще говоря, батарея должна была охранять небо над Севастополем от налета вражеской авиации.
Смысла этого обеспечения Иван не понимал, потому как по его понятиям едва ли кто-то рискнет напасть на Советский Союз. Но, тем не менее, на охране неба сегодня дежурили две зенитные батареи. Поскольку с севера и востока нападения не ждали, то одна зенитная охраняла небо Севастополя с юга, а вторая – батарея Козовника – с запада.
Вообще Ивану повезло: лишь единицам удается сразу же после окончания училища получить под командование батарею. Как правило, молодые лейтенанты службу начинали командирами огневого взвода,
и только через год-два становились командирами батарей. Своей удачей Козовник был обязан майору, который принимал зачеты по стрельбе у выпускников артиллерийского училища. На аттестационном листе тогда еще курсанта Козовника он написал: «Т.(оварищ) Козовник верно понимает политику Коммунистической партии, инициативен, самостоятелен, в трудных ситуациях не теряется. Аттестационная комиссия считает т. Козовника достойным командовать батареей». Благодаря этой приписке, по окончании училища Иван и получил под командование батарею.
Это было в мае 1941 года, когда Германия практически покорила всю Европу. За военными действиями немцев внимательно следил нарком флота Николай Герасимович Кузнецов. Особенно его интересовал захват фашистами военно-морских крепостей. Почти все морские крепости противника фашисты брали с помощью морских либо воздушных десантов, высаживая десантников вдалеке от крепости и нанося удар со стороны суши, где морская крепость к обороне почти не подготовлена. После того как фашисты легко взяли несколько французских и норвежских морских крепостей, адмирал Кузнецов приказал провести рекогносцировку
местности под Севастополем, за которой последовали учения по отражению высадки вражеского десанта на Главную базу Черноморского флота.
Такие учения провели в марте 1941 года вместе с десантниками Киевского военного округа. Здесь надо отдать должное десантникам – они оказались на высоте, а вот флот – не совсем, то есть «вражеским» десантникам удалось Севастополь «захватить».
Мартовские уроки учли, и как результат в мае появилась директива наркомата флота «Наставление по борьбе с воздушными десантами и обороне Главной базы». В течение двух недель было сформировано множество новых зенитных батарей, которые расположили вокруг Севастополя. Эти батареи создавали вокруг Севастополя зенитный оборонительный пояс на случай вражеского десанта. Зенитные батареи располагались по периметру города и были вооружены универсальными
орудиями, что позволяло батареям не только препятствовать высадке десанта, но и держать сухопутную оборону. Наибольшая вероятность появления десантников, конечно же, со стороны суши, поэтому именно с этой стороны ставили более опытных командиров, а молодых типа Козовника направляли туда, где высадка десанта маловероятна.
Поэтому батарея, которой командовал Козовник, находилась на берегу небольшой безымянной бухты далеко за чертой города, между двумя бухтами. С северо-запада расположилась небольшая замкнутая бухта, которая называлась Круглой. На берегу этой бухты располагался чудесный песчаный пляжик, существующий еще с дореволюционных времен. Старожилы рассказывали, что еще лет тридцать пять назад земли возле этой бухты выделили каким-то ученым для отдыха, и эти ученые построили себе здесь домики-дачки, соорудив «профессорский уголок». А так как это были люди науки, то и назвали они свой уголок «Омега». Купили песок, много песка – его потом на тележках дней десять сюда возили, и сделали песчаный пляж, который тоже назвали «Омега». А недалеко от пляжа соорудили большой деревянный сарай, в котором хранили лодки для морских прогулок по бухте.
После революции «профессорский уголок» стал пансионатом, в котором теперь отдыхали рабочие и крестьяне, а вот сарай оказался невостребован и постепенно приходил в негодность. Вот этот полуразвалившийся деревянный сарай зенитчики 74-й зенитной батареи втихаря ночью разобрали на бруски, доски и кровельное железо для командного пункта. Как результат, командный пункт батареи находился в небольшом самодельном деревянном строении с железной крышей, а не под открытым небом. Из оставшегося дерева батарейцы соорудили себе для проживания полушалаши-полудомики. В такой самодельной хибарке, где гуляет сквозняк, летом не так душно – это не в палатках в крымскую жару ночевать, где спишь, как в бане.
А вот песочный пляжик облюбовало флотское начальство. Часто в Круглую бухту заходили катера, на которых флотские начальники с семьями совершали морскую прогулку с целью покупаться. От Круглой бухты до позиций батареи было около полукилометра, так что на батарею Козовника это большое флотское на чальство особого внимания не обращало, и слава богу.
Западнее нашей зенитной батареи находилась одна из самых крупных севастопольских бухт – Камышовая. На берегу этой бухты расположилась учебная база, в ведении которой находились мишени для учебных упражнений зенитчиков. Мишень имела следующий вид: с поверхности Камышовой бухты взлетал гидросамолет, который тянул на длинном тросе длинную "колбасу" из брезента, накачанную воздухом, и по этой самой брезентовой "колбасе" зенитчики и вели стрельбу. Многие понимали, что толку от таких стрельб нет практически никакого: одно дело стрелять в мишень, маршрут и скорость которой хорошо известны, совсем другое – по самолету, который намного меньше мишени, маневренней, да и неизвестно, откуда появится. Но начальству, похоже, не требовалось научить зенитчиков стрелять, начальству нужен был отчет о том, что боевые стрельбы проведены успешно и командиры орудий получили хорошие оценки.
Так и получилось на учениях, которые закончились только вчера. Учения шли и днем и ночью, и все это время 74-я зенитная батарея вела учебные стрельбы. Вводные
из штаба сыпались одна за другой. Дважды зенитчиков «осчастливил» своим присутствиием командующий береговой обороной генерал-майор Моргунов, который к учениям относился серьезно, по принципу «если завтра война»: любил не только поприсутствовать на учениях, но и дать парочку вводных, а потом устраивать разбор полетов с выводами из допущенных ошибок. Первый из двух визитов Иван Козовник вспоминал, скрипя зубами, – это когда Моргунов дал вводную «химическая атака», то есть всю стрельбу надо было проводить в противогазах. А примерно у половины батарейцев противогазов не оказалось. Тут дело вот в чем: много чего бойцу положено таскать с собой во время учений, в итоге карманы оттопыриваются, стесняя движения. Вот и делают бойцы следующее: противогаз вытаскивают из противогазной сумки да прячут подальше, а в саму сумку складывают все, что может пригодиться на учениях. А поэтому по команде: «Химическая атака!» – под гневным взглядом генерала из сумок извлекались не противогазы, а перевязочные пакеты, кисеты с махоркой, сухари, сменные портянки, в общем, полный набор неприятностей для командира батареи. И неприятности не замедлили явиться: «разбор полетов» начался "легким волнением моря", перешедшим в такой "шторм", что всю батарею «тошнило» до утра. Хуже всего было то, что с утра Моргунов приказал командиру зенитного полка подполковнику Горскому лично до вечера отрабатывать со своими бойцами «химическую атаку». И тут командир полка постарался на славу: вместо запланированного отдыха он должен торчать здесь у черта на куличках, выполняя обязаности командира батареи, потому и срывал он свое недовольство на зенитчиках, по вине которых ломались все его планы. Мера оказалась более чем действенной: после этого случая Козовник стал лично проверять у всей батареи противогазные сумки на наличие противогаза. Зато через два дня, когда командующий береговой обороной снова приехал на батарею и снова устроил химическую атаку, батарея оказалась на высоте. На седьмой день учений выдохлись не только батарейцы, но и их командир.
Сегодня утром 74-й зенитной батарее перед заступлением на боевое дежурство дали отдых до вечера. Но разве за полдня отдохнешь после недельных учений? Не успели ни в баню сходить, ни белье поменять, проспав все отведенное на отдых время.
Вечером батарея заступила на боевое дежурство, так как на флоте была объявлена боевая готовность номер два. Боевое дежурство – это когда батарея находится в трехминутной готовности: по сигналу «в небе самолеты противника» уже через три минуты она готова вести огонь. Это значит, что зенитчики в полной амуниции находятся рядом со своими орудиями, без сна и отдыха, постоянно оглядывая небо.
Батарейцы расположились возле орудий, курили, травили анекдоты. Курить Козовник не запретил из человеческих соображений, хотя сам был человеком некурящим. Но лейтенант понимал, что если сейчас еще и табак запретить, то бойцы вообще взвоют.
Одно согревало душу Ивана: дежурство будет укороченным – не сутки, как положено, а всего четырнадцать часов, учитывая усталость личного состава батареи. Завтра в девять утра боевое дежурство закончится.
Сейчас, обойдя зенитные орудия своей батареи, Иван направлялся на командный пункт, попутно строя планы на завтра: «Хорошо, что завтра воскресенье: никакого начальства и проверок не ожидается. Утром после боевого дежурства можно будет нормально отоспаться, а потом устроить ПХД».
Так за размышлениями Иван не заметил, как добрался до командного пункта, возле которого пристроился прямо на земле дежурный по батарее Володя Белонин: и не так жарко, и звонок телефона услышишь.
Козовник и Белонин вместе окончили Севастопольское училище зенитной артиллерии и вместе попали на одну батарею. Только вот Козовника назначили командовать батареей, а Белонин получил должность командира огневого взвода. Поэтому Владимир Белонин зачастую называл Козовника «командир», но обращался к нему на «ты». При приближении командира дежурный по батарее встал.
– Все нормально, Володя? – Козовник задал этот вопрос для проформы, зная, что сейчас последует положительный ответ.
– Не совсем, командир: никак в штаб не доложу, что мы заступили на боевое дежурство, – ответил Белонин и, видя поползшие вверх от удивления брови Козовника, добавил: – Там все время занято. Нам сегодня сказочно «повезло» – дежурным по штабу стоит наш "инструктор".
– А-а-а, – с досадой протянул Иван, – понятно.
Все командиры батарей зенитного полка знали, что капитан Сорокин, который сегодня стоит дежурным по штабу, был очень большим любителем инструкций и наставлений – пока до печенок не достанет своим инструктажем, спать спокойно не будет. Он мог взять любую инструкцию и прямо по телефону прочитать ее командиру батареи, а потом еще и задать парочку вопросов с целью проверки, насколько внимательно его слушали. За глаза его так и называли «инструктор».
Лейтенант Козовник меж тем продолжал:
– Знаешь, Володя, если гора не идет к Магомеду, то надо обождать, пока Магомед сам придет к горе. То бишь, если не можем дозвониться до штаба, надо всего лишь подождать, когда из штаба позвонят на батарею. Должен же когда-нибудь этот сорокинский инструктаж закончиться.
И Козовник, опустившись на землю, привалился к мягкому земляному бугорку, заложил руки за голову и залюбовался небом. Рядом пристроился дежурный по батарее.
Ждать пришлось недолго: не прошло и десяти минут, как зазвонил телефон.
– Ну, что я говорил? – усмехнулся Иван. – А вот и наш доблестный Магомед, – а про себя добавил: «Чтоб ему пусто было!»
– Помощник дежурного по батарее сержант Рыбак, – раздался голос из командного пункта. – Так точно, товарищ капитан, здесь. – Потом, выслушав, что ему говорили по телефону, Василий Рыбак скорчил гримасу, ясно говорившую «как же ты уже надоел!», и ответил: – Товарищ капитан, прошу вас уточнить поставленную передо мной задачу – какого именно лейтенанта я должен пригласить к телефону: командира батареи лейтенанта Козовника или дежурного по батарее лейтенанта Белонина? – Оба лейтенанта уже втихаря прыскали в кулак. – Товарищ капитан, они оба находятся на одинаковом расстоянии от меня, и я не могу визуально определить, кто из них ближе. Есть, понял! – сержант положил трубку на стол и, подойдя к командиру батареи, четко отрапортовал командиру батареи: – Товарищ лейтенант, вас к телефону, Сорокин.
Улыбку Козовника разом стерли с лица. С крайне недовольным видом, поджав губы, дескать, мог бы и дежурного пригласить к телефону, а не выпендриваться, Иван вошел на командный пункт и поднял лежавшую на столе трубку:
– Командир 74-й зенитной батареи лейтенант Козовник.
– Капитан Сорокин, – представился звонивший. – Козовник! Ити его налево, ты почему ничего мне не докладываешь? Уже почти час прошел, а от тебя ни слуху ни духу.
– Как видите, товарищ капитан, уже докладываю, – Козовник подавил улыбку. – Батарея на боевое дежурство заступила. – И, упреждая наставления Сорокина, быстро продолжил: – На батарее больных нет, незаконно отсутствующих нет, дежурный по батарее проинструктирован, а предупреждение о возможных провокациях доведено до всего личного состава, светомаскировка соблюдается согласно введенной по флоту боеготовности номер два.
– Добро, лейтенант… – И на том конце провода повисла продолжительная пауза.
Козовник, улыбаясь, наслаждался этой паузой: он просто физически ощущал напряженную работу мозга дежурного, который искал, к чему бы придраться в докладе, ведь Сорокину хоть одно наставление, да надо ввернуть. А ему, вроде, обо всем уже доложено, обо всем он проинформирован. Но тут, будто что-то вспомнив, Сорокин спросил:
– Товарищ лейтенант, как ваши бойцы? Отдохнули?
– Есть немного, – победный настрой у Козовника сразу сошел на нет. – До утра-то мы как-нибудь достоим. Хотя люди устали донельзя, выдохлись они, товарищ капитан. – Иван тяжело вздохнул. – Да и в бане неделю не были.
– Товарищ лейтенант, – голос дежурного по штабу приобрел суховато-официальный тон, – вашей батарее было выделено для отдыха целых двенадцать часов. Мало? Дежурство у вас тоже укороченное, скажите спасибо Горскому, его приказ. И тут вы недовольны. Утром сменитесь, и будете отдыхать. После обеда вашей батарее выделят машину свозить людей в баню. Но это будет завтра, а пока ваша основная задача на данный момент – оберегать воздушное пространство Советского Союза, понимаете ли, а не ваньку валять. – С этими словами Сорокин повесил трубку.
– Никто меня не валяет, – злобно буркнул Иван, кладя трубку. После чего сплюнул: – «Оберегать» – слово-то какое загнул, черт тебя подери. Оно-то, конечно, сидя в штабе, легко наставления раздавать, это тебе не под открытым небом батареей командовать!
Хотя Сорокин тоже начинал свою службу с командира огневого взвода, а потом командовал батареей, как и Козовник. Правда, инструкциями и проверкой знания устава он уже тогда мог любого достать до печенок. На батарее Сорокина строго соблюдались все предписанные инструкции, что очень нравилось начальнику штаба Семенову. По мнению начальника штаба, батарея старшего лейтенанта Сорокина была лучшей в полку. Вот и выдвинули Сорокина на командира артдивизиона,
а потом и в штаб забрали, присвоив ему очередное звание «капитан». Хотя есть некоторые, по мнению Ивана, идиоты, которым в штабе не сидится, мол, штаб – это не для них. Именно так и поступил командир 54-й батареи Игнатович,
окончивший то же училище, что и Козовник, только тремя годами ранее: будучи переведенным в штаб на «теплое» место, он начал писать рапорта с просьбой вернуть его на батарею, чего в итоге и добился. «И что тебе в штабе не сиделось, служака, елки-палки!» Мог бы сидеть капитаном в штабе, а из-за своего непонятного рвения сидит старшим лейтенантом где-то на Сапуне, там, куда Макар телят не гоняет.
Размышления Козовника прервал вопрос дежурного по батарее лейтенанта Белонина.
– О чем задумался, командир?
У Ивана не было желания делиться своими мыслями с Белониным, потому как эти мысли касались прямого начальства. А обсуждать начальство, пусть даже с товарищем, Козовник считал опрометчивым. Еще будучи курсантом, он усвоил простую истину: говорить о своем прямом начальстве надо, как о покойнике: либо хорошо, либо ничего.
– Да вот думаю, – Козовник сказал первое, что пришло в голову, – придется нам воевать или нет. Оно как, войной очень даже пахнет, да только кто осмелится на нас напасть? Германия? Вряд ли: у нас с ними договор о ненападении подписан. Румыния? Ха! Надорвется она с нами воевать.
– Я так понял, – продолжил размышления Козовника Белонин, – Польша и Турция тоже отпадают? Иван, не забивай дурным голову. Сдались тебе эти поляки-турки! От того, что ты о них думать будешь, девять утра скорее не наступит. Ого, – глянул он на часы, – уже двенадцатый час, скоро полночь. А сегодня, кстати, самая короткая ночь в году.
– Ну да, – согласился с дежурным командир батареи и задумчиво добавил (знал бы он, что его слова окажутся пророческими): – Только нам она самой длинной покажется, – Иван имел в виду, что особенно тяжело будет утром, когда до долгожданного отдыха останутся считанные минуты.
Но история распорядится по-своему.
– Это точно, – согласился с Козовником Белонин и потер ладонями глаза. – Еще и полуночи нет, а у меня уже в глаза хоть спички вставляй – спать хочется.
– И не мечтай! Ты на службе, – Козовник полушутя погрозил Белонину пальцем. – Ты дежурный по батарее, так что бди!
– Есть бдить и бдють, – улыбнулся Белонин.
Тут Козовник, задумавшись на минуту, предложил:
– Володя, а давай сделаем так: пусть бойцы поспят немного, прямо у орудий, не раздеваясь, – все ж какой-никакой, а отдых. Бойцы выдохлись, дай ты им сейчас хоть десять часов сна – будут спать все десять. И пусть возле каждого орудия дежурит по одному человеку, ну, чтоб поднять остальных в случае тревоги. У нас трехминутная готовность, а чтоб занять место у орудий, этого времени нам хватит с лихвой.
– Согласен, командир. Пойду, по позициям с проверкой пройдусь, заодно и сон разгоню, – с этими словами дежурный по батарее вышел из командного пункта и растворился в темноте.
За ним вышел на свежий воздух и командир батареи. Кинув взгляд на звездное небо, он глубоко вдохнул: «Хорошо-то как…» Его мысли вернулись к разговору с дежурным по батарее.
– А ведь в воздухе действительно витает запах войны. Тьфу-тьфу-тьфу, накаркаю еще тут… – потянувшись, Козовник опустился у земляной насыпи и задумался. Воевать, конечно, не хотелось. Думая о войне, Иван больше переживал не за себя, а за своих братьев – старшего и младшего: старший служил под Ленинградом, младший в районе Одессы – почитай, у самой границы. – Эх, знать бы, как они там, писем не было уже больше месяца.
За размышлениями Козовник не заметил, как задремал. Проснулся он от того, что дежурный по батарее тряс его за плечо.
– Командир, подъем, небо тучами затянуло, с минуты на минуту дождь ливанет, вымокнешь. Давай-ка на командный пункт, там и доспишь.
Иван помотал головой, стряхивая остатки сна, рывком поднялся и вернулся на командный пункт. И вовремя: едва он вошел в помещение командного пункта, как с неба посыпались капли дождя. Иван машинально кинул взгляд на часы: 00-20, уже двадцать минут, как было воскресенье, 22 июня. А через десять минут он уже снова дремал, прикорнув прямо на полу.
Телефонный звонок ворвался в сон Козовника противной трелью. Чертыхнувшись, Иван протер глаза и бросил взгляд на часы: половина второго ночи.
– Командир батареи лейтенант Козовник, – недовольно пробурчал Иван. И, еще окончательно не проснувшись, продолжил: – На батарее больных нет, незаконно отсутствующих нет, дежурный по батарее проинструктирован, предупреждение…
