banner banner banner
Заговор русской принцессы
Заговор русской принцессы
Оценить:
Рейтинг: 5

Полная версия:

Заговор русской принцессы

скачать книгу бесплатно

Заговор русской принцессы
Евгений Евгеньевич Сухов

Разудалое посольство #1
Слишком лихо начал править Русью новый царь Петр. Еще и власти у него полной нет, а искры от его начинаний уже летят в разные стороны, грозя в будущем подпалить основы старой державы. Поэтому боятся юного правителя пуще чужеземного врага. И больше всех – его родная сестра царевна Софья. Опасаясь потерять власть, она решает убить брата. План сложный, но тщательно продуманный. Из Стокгольма прибывает прелестная графиня Корф. Зная слабость Петра к прекрасному полу, коварная иностранка хочет выманить государя в Европу, где его ждет неминуемая гибель от руки наемного убийцы...

Евгений Сухов

Заговор русской принцессы

ЧАСТЬ 1

ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ ПРИКАЗ

Глава 1

ЦАРЕВНА СОФЬЯ

Сбросив с себя одеяло, Софья Алексеевна прошлепала босыми ногами к зеркалу. Почувствовала, как бесстыдником прошелся по икрам стылый ветер, беззастенчиво погладив разнеженную от тепла кожу. Зябко поежилась.

Зеркало, купленное еще государем Алексеем Михайловичем в подарок матушке, стояло на специальной подставке и было умело вправлено в резную дубовую раму, покрытую сусальным золотом. Покои царевны, и без того праздные, становились еще более изысканными.

Тощий старый швейцарец, продававший тогда в Немецкой слободе зеркала, утверждал, что доставлено оно было из Константинополя. Поверхность слегка потемнела от времени. Изъян особенно проявлялся в самом центре полотна, и Софье Алексеевне всякий раз приходилось немного отодвигаться в сторону, чтобы рассмотреть свое изображение.

Вскинув круглый подбородок, Софья с унынием отметила перемены, произошедшие за год: под шеей вдруг образовалась долгая глубокая морщина, искривляясь, она залезала на подбородок и рассекала щеку на две неровные части; веки потяжелели, как если бы налились свинцом, и приобрели темноватый цвет.

Невесело вздохнула.

У Софьи Алексеевны была крупная голова, очень напоминающая чугунок. Над верхней губой проступали редкие жесткие волосы. Тело было коротким, необъятной толщины. Приподняв сорочку, царевна посмотрела на свои ноги, торчавшие будто свиные обрубки. «Господи, – невольно поморщилась она, – и уродилась же такая краса!».

Взяв костяной большой гребень, Софья Алексеевна запустила его в спутанные волосья и едва не застонала от боли.

Интересно, где сейчас князь Василий Голицын?

Думы о князе просветлили лицо женщины, сделав его значительно милее. Пухлые щеки дрогнули в едва заметной улыбке, когда она вспомнила прикосновение его ласковых и одновременно сильных рук.

Челядь знала царевну Софью властной женщиной, лишенной каких бы то не было душевных проявлений, и наверняка они очень бы удивились, узнав о том, что за слова государыня шепчет Василию Голицыну, оставаясь с ним наедине.

Повернув голову, Софья Алексеевна заметила на правой щеке небольшой прыщик, потерла его пальцем. Следует показаться лекарям, а то раздует в пол-лица, тогда к боярам не выйти. Царевна болезненно поморщилась, когда подумала о том, что в сей момент князь наслаждается ласками благоверной и, вкладывая в голос весь свой гнев, подступивший к горлу, закричала:

– Пелагея!

На крик в покои вбежала худенькая боярышня.

– Я здесь, матушка.

– Где тебя носит?!

Взглянув на царевну, стоявшую в одном исподнем перед зеркалом, Пелагея невольно прикрыла лицо ладошкой, стараясь не шибко пялиться на срамоту.

– Ну, чего рот раззявила? Сорочку помоги надеть!

– Сейчас, матушка, – подскочила боярышня. – Вы вот рученьку сюда в рукав. Вот так, матушка.

Надев третью сорочку, Софья Алексеевна невольно фыркнула:

– Что, не нравятся мои телеса?

– Матушка, Софья Алексеевна, да как вы можете такое говорить! – яростно запротестовала боярышня, всплеснув для пущей убедительности руками.

Царевна лишь вздохнула.

– Да будет тебе! Мне тоже не нравится. А куда денешься? Поживешь с мое, так такое же пузо отрастишь.

Губы боярышни передернулись, выдавая брезгливость. В озороватых глаза так и читалось: «Уж мое-то пузо с твоим не сравнить!»

Повертевшись перед зеркалом, царевна уныло продолжила:

– Ведь я же с малолетства хворостиной была. Батюшка меня даже жердиной называл? Не веришь... Вот и мне более не верится. А теперь во как меня раздуло! – постучала Софья Алексеевна широкими ладонями по выпирающему животу.

– Худоба всегда от болезни, матушка, – убежденно заговорила боярышня, – а глядючи на вас, так сразу видно, что вы здоровьем пышете.

– Скажешь мне тоже, – отмахнулась Софья Алексеевна, но голос у царевны размяк; умеет боярышня настроение прибавить. – Ты мне вот какой кафтан принеси, Пелагея... Серебром обшитый, с малиновыми тесемками.

– В котором вы на Пасху были? – уточнила боярышня.

– Его.

– Да пояс широкий с яхонтовыми каменьями.

– Уже бегу, государыня, – легкой птахой упорхнула в соседнюю комнату боярышня.

Сегодня Софья не нравилась себе особенно. Лицо выглядело отечным. Государыня посуровела: что за дела, царевна проснулась, а ни одной боярыни рядышком нет! Ковш воды поднести некому!

– Лукерья... Парамоновна! – громко позвала Софья Алексеевна. – Долго мне ждать!

– Иду, государыня, иду! – послышался в сенях встревоженный голос ближней боярыни.

Сначала из-за двери послышались торопливые тяжеловатые шаги, а затем в сенях раздалось спешное дыхание, и в комнату влетела высокая боярыня в летнем кафтане с широкими рукавами. На худых плечах – меховая накидка. В противоположность государыне, Лукерья Парамоновна была необыкновенно тощей. Но держалась она прямо, подпирая высокой шапкой потолок. Лицо у Лукерьи Парамоновны выглядело безликим и бледным, каким может быть только луна, затянутая дымкой облаков. Но черные, чуть выпуклые глаза смотрели зорко, стараясь предугадать малейшее желание госпожи.

Лукерья Парамоновна была постельницей царевны: ей вменялось дежурить в опочивальне Софьи Алексеевны, подправлять подушку, подтягивать простынку, чтобы не сбивалась в складки, а уж если ноженька государыни выглядывала из под одеяла, так ее непременно следовало укрыть. Но чаще всего обязанность боярыни заключалась в том, чтобы поднести царевне прохладного кваску да убрать поутру переполненный горшок.

Нахмурив брови, Софья Алексеевна хотела уже было отругать ближнюю боярыню, но, натолкнувшись на заискивающий взгляд, только ворчливо буркнула:

– Где же тебя носит-то?

– В горле что-то запершило, матушка, – охотно отозвалась боярыня. – Ковшик наливки клюквенной испила. Кажись, прошло. – Восторженно всплеснув руками, беззастенчиво польстила: – Какая же ты красивая, Софья Алексеевна! Век живу, а вот такой красы сроду не видывала!

За что держала царевна подле себя нерадивую боярыню, так это за откровенную лесть. Как тут не поверить сладкоголосой! Иной раз глянешь на себя в зеркало и невольно подумается: а может, не столь дурна, как самой видится.

Но сей раз боярыня перестаралась; и в ее визгливом голосе прозвучали откровенно фальшивые интонации. Но гневиться Софье спозаранку не хотелось.

– Дуреха ты, Парамоновна, – примирительно произнесла царевна. – Какая же из меня краса, ежели на правой щеке прыщ выскочил. Глянька-ка!

Лукерья Парамоновна подалась вперед. Подслеповато прищурившись, посмотрела на лицо Софьи:

– Не видно, государыня.

– Да ты совсем слепая стала! О, как раздуть может! – надула Софья Алексеевна и без того толстые щеки.

– Да к тебе, государыня, никакая зараза не пристает, – поспешила убедить ближняя боярыня. – Уж как мы молимся за твое здравие!

– Хватит тебе разливаться! – прервала хвалебную речь государыня. – Давай пойдем в мыленку, авось, хворь и отступит.

– Как не пройти, Софья Алексеевна? У такой красавицы все пройдет! А я еще и на восковую фигурку для верности поплюю. Все как рукой снимет.

– Да куда же это бедовая боярышня-то подевалась? – посетовала царевна. – Я ведь ее за кафтаном отправила!

– Во дворе он висит, матушка, – влетела в комнату запыхавшаяся Пелагея. – Меховой воротник молью побило. Вот как перешью, государыня, так сразу и принесу.

Софья Алексеевна нахмурилась. День не задавался: мало того, что половину ночи промаялась от бессонницы, так под утро едва не скатилась с кровати, и, не окажись рядом верной боярыни, так и ходила бы сейчас с разбитым ликом.

– Пойдем в мыленку. Не забудь настой боярышника прихватить, – напомнила государыня, – дух дурной перебивает.

– Дворовые девки уже с утра растопили печь, холодной воды натаскали.

– А нечисть разогнали?

– А то как же! – почти обиделась боярыня. – Духовник твой приходил, матушка, с утра мыленку благовонным ладаном окурил.

Откушав пирогов с маком, Софья Алексеевна в сопровождении боярынь направилась в мыленку. Поспешая впереди государыни, Лукерья Парамоновна распахнула дверь. В нос ударил запах настоявшегося многотравья. Вдохнула царевна в себя сладковатый дух, а потом изрекла, перевалившись через низкий порожек:

– Покрепче махорки будет. До самого пуза пробрало. Ну чего, девки, окостенели?! – прикрикнула она на челядь. – Помогите государыне сорочку снять.

Подле раскаленной печи стояла стоведерная бочка для мытья, до самого верха наполненная теплой водой, а к ней для пущего удобства была приставлена скамеечка. На поверхности крохотными корабликами колыхались лепестки ромашки.

Вспорхнули девки веселой потревоженной стайкой, окружили государыню, щебеча что-то веселое, и разом потянули рубаху, едва не обрывая рукава.

– Исподнюю не тяните! – прикрикнула Софья на нерадивых. – Не нагишом же мне в мыленке шастать!

Оставшись в одном нательном, просыревшем от тяжелого пара, государыня выглядела теперь еще более тучной. Туловище казалось почти необъятным, а огромные перси свисали чуть ли не до пупа, делая царевну откровенно безобразной.

Дверь в баню приоткрылась, выстужая пар, и в проеме предстала Лукерья Парамоновна. Картинно сложив руки у подбородка, громко возликовала:

– Красота-то какая неописуемая, матушка! Свет еще такой не видывал!

– Да гоните в шею эту юродивую! – неожиданно прогневалась царевна.

Дверь мгновенно прикрылась, прихватив с собой заодно и клубы тяжелого пара. Царевна оглядела свои телеса: «А вдруг не врет старая!» И тут же поняла, что в очередной раз попалась на обыкновенную лесть.

– Пелагея! – позвала государыня.

– Да, матушка, – откликнулась боярышня, перебирая дубовые веники.

– Пороть бы вас надо, нерадивых, да уж больно жаль дурех эдаких! Ко мне бежать надо, а ты все с веником вошкаешься.

Подскочив к царевне, боярышня смиренно склонилась. И уже в который раз Софья Алексеевна позавидовала ее стройному гибкому стану.

– В чем ты виновата, девка, признавайся! – сурово допытывалась Софья.

Боярышня перепугалась не на шутку:

– Ни в чем, матушка.

– Тогда чего глаз на меня поднять не смеешь?

Боярышня приподняла красивую головку. Глаза лучились счастьем. Будет же какой-то дурень мять такую любаву ненаглядную!

– Ну чего стоишь? – нахмурилась царевна. – Зеркало неси. На красу хочу глянуть.

Колыхнув длинным подолом, девица выскочила из мыленки, впустив в помещение стылый воздух.

Мыленку Софья Алексеевна любила сызмальства. Посидишь в бочке с водицей по самое горлышко, попаришься с веничком, разопреешь как следует и отлипнет от души всякая дурная короста. И кажется, что далее заживешь как при папеньке с маменькой. Также беззаботно.

Девица принесла зеркало. Софья Алексеевна отерла ладонью гладкую от пара поверхность. Толстые губы широко растянулись в располагающей улыбке.

Глянулась!

На нее смотрело румяное помолодевшее лицо. «Эх, видел бы ее сейчас князь Василий Васильевич Голицын!» – подумалось в сердцах царевне. Так нет рядышком доброго молодца.

Тело царевны девки натерли лыковыми мочалками, для крепости ополоснули колодезной водой. А потом долго мяли кожу сильными пальцами, придавая ей должную упругость.

Помывшись, Софья Алексеевна переоделась во все лучшее, зная, что в сей час в Боярской думе ее дожидается князь Василий Голицын. При мысли о дражайшем сердцу Василии Васильевиче в груди сладенько защемило. Приятно было и то, что свой родительский долг князь не забывал и, оставаясь наедине с Софьей, частенько расспрашивал о сыне.

От князя Голицына Софья Алексеевна понесла уже второго сына. Первый очень напоминал Петра, был столь же долговязым и, видимо, оттого не особенно любимым, но зато младшенький уродился в отца. Взгляд у него был смышленый, проницательный, каким обычно взирает на собеседника Василий. Оставаясь у Софьи вечерять, он частенько брал младшего на руки; подержит малость, подкинет разок, да и передаст мамкам, смотревшим на боярина с умилением. И Софья Алексеевна не без злой ревности думала о том, что детей, нажитых от законной супружницы, он любил значительно больше. В какой-то момент ее лицо озарилось счастьем: «Вот если бы его супруга ушла в монастырь, вот тогда бы ничто не помешало нам быть вместе».

Софья Алексеевна вошла в Думу.

От прежнего местничества остались только длинные лавки, покрытые зеленым сукном, да большой трон, на котором прежде восседал Алексей Михайлович.

У решетчатого окошка, занавешенного бархатом, сидел Василий Васильевич Голицын.

Увидев вошедшею царевну, князь поднялся, покорно склонив голову в приветствии. Русского кафтана Василий Голицын не признавал, одевался в немецкие камзолы, которые очень шли к его худощавой подтянутой фигуре. Бороды тоже не носил, предпочитал усы – тоненькие, аккуратно подстриженные.

В комнату Софья Алексеевна ступила величаво, будто бы могучий корабль в гавань. Прошелестев тонкими шелками, присела рядышком с князем, мгновенно окутав его облаком благовония. Запершило у Василия Васильевича в носу, но ничего – удержался, не чихнул.

Некоторое время полюбовники сидели молчком, едва касаясь рукавами, не потому что нечего было сказать, а оттого, что складно на душе. Руки князя Василия Голицына успокоились на коленях. Ладони у него широкие, крепкие, красивые, на безымянном пальце – ненавистное обручальное колечко с изумрудом. Будто бы угадав мысли государыни, Василий Васильевич сжал пальцы в кулак, спрятав от взгляда Софьи кусочек золота.

– Свет мой батюшка, надежда моя, – протянула ласковым голосом Софья Алексеевна. – Я же тебя вчера ждала. Ты подумать обещал.