скачать книгу бесплатно
Записки бродячего музыканта
Евгений Михайлович Хайрулин
Он знает, что в мире есть место, где его ждут… Есть место, где отдыхает душа. Путешествуя вдали от своей родины, он всегда связан с ней музыкой. Музыка рождается в душе и зовёт его туда, где ждут… Музыка и любовь – две великие вещи. Жизнь без них была бы трагической ошибкой… Серж Аваддон Содержит нецензурную брань.
Мы
Сидели вчетвером у меня дома на кухне. Дело было вечером, точнее, зимой. Выпивали, закусывали: сальцо, квашеная капустка, соответствующие напитки. Сидели, неспешно разговаривали, смеялись. Давно не виделись – мотаемся по всему белу свету. Сашка Кельтербаум, он же Баранчик, вчера вернулся из Ирландии. Полгода работал в пабе – грязном, заплеванном, с мокрыми опилками на полу. Он пел песни. Английские, русские и цыганские. Вообще-то Санька – этнический латыш, но языков знает много и разных, даже цыганский. Я приехал из Берлина, где тревожил своим саксофоном сентиментальные немецкие души. Почти пятнадцать лет топчу альтштадты германских городов. В Берлине уже десять лет. Славный город. Мне в нём уютно, как дома. Третий – Волда-Брамс. Кто-то удумал ему этот композиторский псевдоним. На самом деле он – Волдемар Озолиньш, весёлый, заводной парень. Особенно он любил веселиться при советской власти. Тогда всем было весело! Тогда даже туалетная бумага была с веселыми жизнерадостными названиями – «Труд», «Правда» и т.д. Сплошной пафос! Да и ведро водки в те страшные, чёрные времена стоило дешевле, чем сейчас пачка сигарет. Брамс приходил к нам в ресторан вдвоём с другом, Андреем Заводиловым. Они приходили поплясать. Одевались в зэковские телогрейки, болотные сапоги и вусмерть бухие танцевали в центре зала. Исполняя фигурные па, плясуны низко наклонялись, стараясь задеть затылком пол, и громко топотали сапожищами, выколачивая барабанное соло в такт музыке. Администратор ресторана, отставной майор Виктор Андреевич, обливаясь слезами, умолял балетную пару покинуть паркет. Те в ответ радостно ржали. Андрея позже убили. Брамс, слава богу, жив-здоров. Ненавистная советская власть закончилась, в Латвию пришла долгожданная свобода, а вместе с ней – демократия и беспросветная нужда. Стало не до плясок. Водка, закуска и резиновые сапоги сильно подорожали. Брамс не сдался независимости. Он отдал за долги свою 3-комнатную квартиру и начал вкалывать. Талантов ему бог дал значительно больше, чем другим. Волда чинит автомобили – от жестянки до электроники, сочиняет песни, придумывает модные аранжировки. Добрался до русских романсов и переделал их для своей колежанки Татьяны под нынешнюю попсу – весьма деликатно, со всей глубиной и нежностью своей печальной латышской души.
Балагур! В Германии его, вдребезги пьяного, брали с автобана немецкие полицейские. Они гонялись за ним на вертолёте, потому что не смогли догнать на «Мерседесе». А чем ещё возьмёшь «Жигули ВАЗ-2101», если не вертолётом?! За эту проделку Брамс заработал депортацию и пять лет невъезда в ФРГ.
Волдемар – он старый Шумахер! Его папаша в начале конца первой половины минувшего столетия прикупил автомобиль «Москвич-403». Он был весьма бережлив и ездил только по воскресеньям. Брамс повадился открывать гараж гвоздём. Девчонки и мальчишки садились на замасленный диван, лакали досыта «Волжское крепкое». Пацаны тискали девчонкам титьки, а потом ехали кататься. Конечно, без прав, потому что годков ему, Волдыньке, было всего ничего – каких-то 15-16. Папаша был дико интеллигентный человек – профессор университета, философ. Он очень любил сына, поэтому воспитывал его весьма душевно. Говорил: дескать, нельзя так делать, сынок! И при этом нещадно порол. А сынок всё равно так делал! Тогда профессор скрутил с руля большую гайку, спрятал его под диван, а гайку занёс домой. Но Брамс нашёл баранку! И снова кирял с чувихами, прилаживал руль без гайки и продолжал гонять по окрестностям. Разгонял бедный «Москвич» до 100 км в час, снимал баранку и отдавал сзади сидящему:
– Хочешь порулить?
У пассажиров начиналась диарея, у водителя – приступ судорожного веселья. А «Москвич» летел себе по прямой без руля, на шальной скорости… Вот смеху-то было!
А ещё Волдемар Озолиньш на дух не переносил полицейских. Никаких. Ни немецких, ни советских, ни шведских. А особенно не терпел латвийских. Немецких – за то, что быстро на вертолётах летают, шведских – за то, что смеялись над бедными латвийскими артистами. Когда туристический пароход «Рига-Стокгольм» прибивался к берегу, случалась обязательная в такой момент проверка документов. По исходу пассажиров вслед уныло шагали весёлые музыканты. За пазухой и в футлярах они тащили сигареты. На продажу. Подавали паспорта. Красномордый смотритель бумаг растягивал рот до ушей и кричал коллегам-ментам по-шведски:
– Хлопцы! Ходи сюда быстро! Посмеёмся! Дывись, якие потешные латышки приплыли: Янсон, Карлсон и какой-то Озолиньш к ним затесался!
Коллеги радостно хохотали нечеловеческими голосами, вытряхивали весь товар в специальный ящик, а барыгам устраивали международный скандал и загоняли их обратно на пароход.
С молодой деревенщиной, то бишь с латвийскими полицейскими, Брамс обходился куда проще, без церемониев. Напитый до усрачки водкой, он садился пассажиром в японский автомобиль своего друга – Генки Плюшкина. А у япошек вечно всё не по-людски: руль с шофёром – справа, пьяный пассажир – слева! Происходит такая печальная ситуация: увидав в авто пьяную рожу, крадучись, подбираются менты. Брамс сидит, ковыряет в носу, охает, кашляет, грызёт ногти, швыркает, чавкает и рыгает. Глядит тусклым взглядом и ласково огрызается на крики и истерики полицейских, на их просьбу сейчас же отдать права! После нервного ментовского шума и почти мордобоя горбатенький музыкант с подлой улыбкой выползал слева, оставляя трезвого шофёра на месте – справа, и совал им в нос водительские права:
– На!!! На!!!
– У-у-у, мать-перемать… – рычали представители правопорядка и с позором уходили. А господин Озолиньш испытывал очередной приступ хамского торжества и гадкой радости…
Совсем недавно наш друг вернулся из круиза. Туристический лайнер опять загнали в долги, компанию объявили банкротом, а деньги спрятали. Зарплату музыкантам, конечно, не заплатили. Хозяева любят дурить музыкантов – хобби у них такое. О! Музыкант!.. Взяли – и обдурили! А уже после нас дурят всех остальных.
Я тоже однажды выручал свои инструменты аж из самого Питера. Приходим в порт – парохода нет!
– Его в Стокгольме за долги арестовали! Промотали судно. – Этой новостью нас огорошили совсем не моряцкое начальство, а нелегальные портовые таксисты-бомбилы.
Арендованный во Владивостоке теплоход «Русь» перегнали на ремонт в Питер. С ним вместе, в гримёрке, уплыли наши костюмы и инструменты. Спасибо питерскому спекулянту Славке Воробьёву – он выручил наше имущество.
Напротив сидит и косит лиловым глазом наш друг Юрис Пашкевич – Юрка Алхимик. Начинал он неплохо. Не ахти как шумно, но заметно. Поначалу юный семиклассник, участник кружка художественной самодеятельности Клуба железнодорожников, резал с гитарных проводов штекера-пятёрочки. Это такие маленькие металлические пупсики с пятью ножками, их втыкают в усилитель. Эти маленькие штучки молодой и талантливый гитарист Юрик перепродавал коллегам по кружку. Цена – один рубль. Деньги мгновенно исчезали в дощатом грязном буфете через дорогу. Бормотуха «Волжское крепкое» стоила как раз 1 р. 07 коп. Почти один штекер. Когда Юрик проглатывал пару бутылок, на его милом мальчишеском лице появлялась кривая усмешка, а глаза сходились в кучу, к переносице, и нежно смотрели друг на друга. За это он поимел прозвище Юрка Кривой. Школьник незаметно мужал, взрослел, учился жить, и юное дарование переименовали в Юрку-Алхимика. За то, что начал хитрить, крутить-вертеть – короче говоря, химичить. Он уже вырос и как-то незаметно, постепенно превратился в пьяницу и арапа. Поступил в музыкальное училище – выгнали, воспитанником в военный оркестр – выгнали, в спортклуб «Локомотив» заниматься мотогонками – выгнали. Из нашей родной эстрадно-концертной конторы его выгоняли раз пятнадцать.
В шестнадцатый раз его уволили за драку. За драку с негром. Откуда у нас, в Латвии, появились негры? Это был Роланд Водд, наш, советский негр. Он пел в оркестре Александра Тролла.
Кривой к тому времени вырос в классного исполнителя на ударных инструментах и пел, мерзавец, красиво! Высоким звонким тенором. Он пел лучше, чем заезжий негр, поэтому брал призы на всяких конкурсах.
Проведя ночь в вытрезвителе и отмотав 15 суток, драчун-барабанщик на всех обиделся и в знак протеста уехал в Тульскую филармонию.
Гастроли закончились, вернулся. Но не один – привёз с собой поющего бас-гитариста Валерку Попереченко. Украинца, родом из славного города Гуляй-поле, столицы анархиста батьки Нестора Петровича Махно. Валерка начал играть в нашем ансамбле, за это мы его надрессировали петь по-латышски.
. – Мэнесс хайсма-а-а, – старательно выводил он с хохляцким «гэ».
Гордый и сдержанный латгальский народ стонал от такой наглости и удовольствия.
Валерка остался в команде надолго, невзирая на свой махновский диалект, а Юрку я снова прогнал.
Но каким, гад, был барабанщиком, этот безалаберный Алхимик! Музыку играл на своих «Амати» – песня по-другому звучала, когда он садился за свои горшки и железки …
Сейчас поёт под минуса в кафе «Таверна», именуемом в простонародье «Шалман». Жуткая забегаловка с пьяными сиськастыми шалавами. А ещё – строгает мебель на заказ. Хорошую, модную, дорогую мебель – дуб, ясень, лак, мат. Но денег всё равно нет: месяц строгает, два киряет.
Так и сидим потихоньку вчетвером. Компания небольшая, но вполне приличная. Видимся редко – раскидало всех, разбросало. А увидимся – хорошо, весело! Смеемся, вспоминаем лабушские фокусы и похождения. Чего же не смеяться? Жили дружно, прикольно. Юрка заговорил про деревенский клуб, в котором мне сподобилось директорствовать. Недалеко от города. Поэтому городские приезжали к нам на танцы. Назад домой они шли ночью пешком, 12км. Алхимик был не ходок – он оставался ночевать в мастерской художника. Он много пил и часто сплетался с поклонницами в экстазе деревенской страсти. В основном это были сытые, жопастые и твёрденькие специалистки по овощеводству и совсем ещё глупенькие молоденькие доярочки. Последним прямо из объятий юного барабанщика приходилось бежать на работу, часа в 4 утра. На утреннюю дойку животных.
Но была одна красавица – совсем другой экземпляр. Это была девушка грамотная, образованная. Она работала бухгалтером. Девушка трезвая, рассудительная и очень …ливая. Эту интеллигентную даму звали Люда Матвеева. Исключительно энергичная, темпераментная и ненасытная особа. Крестьянская молодежь собиралась после танцев под окнами клуба посмеяться и послушать её душевные, сладострастные возгласы. Широко распахнув свои крепкие деревенские ножки, Людка кричала всегда одно и то же:
– Мама, мама! Ой, Юрис! Ой, Юрис! Ой, мама!.. – Только имена иногда путала.
Укрывались возлюбленные огромным бархатным покрывалом алого цвета. Им накрывали гробы, когда ставили в клубе покойников. На ночь жмуриков заносили в художественную мастерскую, чтобы они в одиночестве не скучали в большом зрительном зале. А утром усопших возвращали обратно, на всеобщее обозрение скорбящих. За это мастерню звали «покойницкая». В данной местности было модно вешаться и стреляться. Не знаю, почему, но работы в этом плане хватало.
Вспомнили, посмеялись, выпили-закусили… Годы пролетели быстро, мы как-то одновременно повзрослели. Уже перевалило за полтинник – а всё как дети. Смешно, что мы не понимаем своей взрослости, пока не глянем в зеркало.
– Кто это? А… так это я! Седой… Глаза грустные, как у бассета. Хорохоримся!.. Это хорошо…
«Das Leben ist ein Kinderhemd – kurc und beschissen», – так говорят немцы. По-нашему это звучит примерно так: «Жизнь – как детская рубашка: коротка и обкакана». Где-то так примерно.
– Жень! Надо всё это записать, потом книжку издадим.
– Зачем? Кому это интересно? Кто о нас вспомнит?
Мы – обыкновенные работяги от музыки. Больших музыкантов мало, поклонники знают о них всё, журналисты придумывают всякие истории – хорошие и очень хорошие. Они на виду. Шумят, машут руками, рассказывают по телеку небылицы, то и дело громко хохочут и много выпивают. Ради потехи блистательные артисты убивают своих отцов, женятся на матерях, стоят возвышенно-мохнорылые на пьедестале, а также соревнуются между собой. Вульгарно разменивают себя на дешёвку, выворачивают наизнанку личную жизнь – кто отдал больше алиментов бывшей жене, у кого моложе муж и толще бёдра. И выглядят, в основном, как подкрашенные покойники. Они жалуются трескучими голосами, врут, как сивые мерины и сплетничают. Хотя в наше время, когда всякое скотство и мерзость называется свободой и демократией, это вызывает всеобщую зависть и восхищение у телесмотрящих. Но их мало, больших артистов – каких-то 3-4%.
Остальные артисты – они с мозолистыми руками. Их пастбище – концерты в маленьких городках, кабаки, танцплощадки, свадьбы и похороны. Кто нас знает, кто нас вспомнит? Иногда вспоминают мельком – мол, есть такие! В кинофильме «Старший сын» Н.П.Караченцов утешает Е.П.Леонова:
– Не грусти, папаша, где же ещё быть музыканту, если не на свадьбе или похоронах! И в печали и в радости!
Нет, стоп!.. Гарик Кричевский! Низкий поклон тебе от всех нас, дорогой друг!
– А в кабаках товарищи мои гостям играют песни надоевшие….
Вот, пожалуй, и всё упоминание о нашем огромном племени бродяг-музыкантов. Есть, правда, ещё одна орава исполнителей. Они называются «звёзды». Их пачками клепают на «фабрике», раздевают и заставляют за деньги голыми бегать по сцене. При этом они издают звуки под аккомпанемент фанеры, а из фанеры, как известно, слов не выкинешь. Стараются изо всей мочи! Даже при записи своих дисков эти исполнители поют под фонограмму, утомляя наш слух, наш ум и даже зрение. Они изображают из себя «нечто», негодуют, топают ножкой, летают только бизнес-классом и указывают в райдере цвет туалетной бумаги. Вертятся, как белка в колесе. У них всё хорошо! Только непонятно, кто кого вертит: то ли они – колесо, то ли колесо – их. Это шоу-бизнес, художественная самодеятельность. Способ продвижения непрофессионалов. За дурные деньги. Крепко настукавшись лбом, они исчезают, растворяются. Наступает климакс музыкальных желаний. Когда смотрельщики телевизоров ими наедятся, звёзд выбрасывают на помойку, а фабрика месит тесто дальше – следующую партию на поедание. Невкусно? Но едят! Хотя на этой фабрике больше отходов, чем продукта. Телепопса так быстро шагает вперёд, что музыканты за ней просто не поспевают, а из телека валит и терзает наши головы поносно-жизнерадостный позитив.
Ребята! Звёзды! Кончайте «звиздеть»! Лучше один раз жизни посмотрите, как выступают артисты Берлинского «Фридрихштад– паласта». Они всё делают по-настоящему: отдают душу, поют сердцем, от них идёт мощная энергия. Даже балетные девочки «поют» своими очаровательными ножками! Никакой фальши, всё предельно искренне. И в основе всего – труд. Ежедневный, много-много лет. Мозоли на сердце, репетиции в балетном классе до «цыганского пота» – и заслуженные зрительские овации.
Один мудрый достаточно пожилой человек как-то поинтересовался:
– А что, Вовка Соляков – это хороший музыкант?
На что я ответил:
– Если Вовка неустанно, двое суток отбубенит здесь, в Латгалии, на деревенской свадьбе, где гуляют сплошные дремучие бородатые староверы, и ему за это не дадут по морде или сапогами по почкам – это очень здорово! Это – головокружительный успех! А уж когда отсыпят денег и насуют в футляр водки с закуской – тогда он считается очень хорошим музыкантом!
Больших артистов критикуют профессионалы, и за большие деньги. Нас – наши слушатели. Они нам платят деньги. Или не платят.
Отчаянно, безумно люблю и уважаю свою работу. Честное ремесло – никого нельзя подвести или обмануть. Всё может быть хорошо или не очень. Но не надо суетиться, лезть в душу, стучать лысиной по паркету. Всё должно быть искренне, нефальшиво. В нашем деле нельзя ничего переделать или клеить отмазки.
– Сыграйте, пожалуйста, вальс «Истраченный покой».
– Ой! Я забыл дома ноты!
Играй или быстро смывайся – иначе нарвёшься! Тотчас получишь по голове. Тут же, на месте, в ресторане или на свадьбе. Бац – и вылетаешь, а вслед – твои гармошки и саксофоны! Идёшь домой поддатый, но избитый. Народ на светских тусовках безбоязненный и откровенный. Хмельной народ – решительный. Начхать ему на твои ноты!
Другим специалистам всё можно! Хирург может, если что, скажем, ещё раз отхватить руки-ноги или, наоборот, пришить. Опять же, токарь: запорол железку – в мусорник! Своровал новую заготовку – сделал другую деталь! А у нас? Что дунул – то услыхали люди. Назад не вернёшь. А уж свадьбы!.. У нормальных супругов свадьба бывает раз в жизни. Тут выкладываемся до конца! Плеснул в топку стакан водки, доел тарелку до конца – и вперёд! Потеем, упираемся, рот не закрываем! Почти тридцать лет здороваюсь с семейной парой, а недавно играл на свадьбе их сына. Приятно? Да! Это дивиденды от моего труда.
Недавно Алхимик оформлял золотой юбилей. Доченька «молодожёнов», пятидесятилетняя расплывшаяся тётка, вертелась перед ним по-всякому и заламывала руки. Тридцать лет назад дама отвергла поползновения молодого и красивого музыканта. И через много лет Юрис отомстил. Жестоко и цинично. Он утащил с собой её дочку. Девушки! Будьте бдительны! Не теряйте того, чего не воротишь назад. Молодость не бесконечна!
…Что-то пишу… Что получится – не знаю. Сейчас все пишут – артисты, коммунисты, социки, нацики, воры, менты. Товарищ Горбачёв тоже пишет. Даже песни запел под аккомпанемент известного музыканта. Хотя давно бы мог за все свои проделки если не в монастырь уйти, так хотя бы застрелиться. Нет! Душа просит песен. Весело ребятам. И поп-звезда – туда же. Холуйствует помаленьку… А ведь считался своим парнем, мы его песни в подворотнях пели…
Я не вхожу в эти номинации. Я – работяга. И эти записки – про нас, работящих, немного наивных, очень доверчивых ребят. Пишу по-честному, как есть. Ведь в музыке что самое главное?
Первое – быть честным.
Второе – вовремя разделить деньги.
ОТСТУПЛЕНИЕ.
В толстых книгах есть главы, разделы, прологи и эпилоги. Я назову их по-своему. К примеру «Европа», «Мы» или ещё как-нибудь. Вспомню музыкантские байки и хохмочки. Занимаясь на улице музыкальным делом, надолго остаёшься наедине с самим собой. Идут… идут… идут люди! Играю час… два… пять. Немыслимое количество людей постепенно сливается в один безудержный поток. Останавливаются. Слушают, смотрят оценивающим взглядом. Многих цепляет музыка. Чувствую: зашевелились, зашелестели души!
Другие ползут безумно-безразличные. Наигрываю старенький мотивчик. Нравится!.. Опять обступили, подпевают. Любопытствуют:
– Кто ты? Что ты? Откуда? Зачем?..
Тысяч пять за день пройдёт мимо. Вот наглядишься! Безумно интересно! Играю в одиночку, долго… Намузицируюсь – вдоволь! Думаю – до изнеможения. Важно, чтобы думы были не злые, не обидные. Публика всё чувствует, даже мои нелепые меланхолические мысли. Люди – те же, что и в концертных залах, только вместо билета – оплата в футляр. Иногда залезаю к ним в души с остервенением, в другой раз – затаив дыхание, с лирическим спокойствием. Наблюдаю. Буду называть наблюдения – мысли из меня. Начну описывать любопытные встречи и разные винтообразные лабушские шутки. А ещё – европейский народ, их жизнь. Хорошая, кстати, жизнь, сытая и довольно скучная. Сытая смерть, как говорит гитарист Коля Явир.
…Много интересного остаётся в моей замороченной голове!
ЕВРОПА. МЫ.
Славные они люди, берлинцы! Во-первых, безумно любят музыку. Во-вторых, отчаянно вежливы и любопытны. Представьте: колоннада возле магазина «Dussmann». Роскошное место для нас, погружённых в свои мысли музыкантов. Здесь всё шикарно – здания, витрины, книги, CD-диски и охранник с картонкой на груди. Это мистер Райс, сын американского военного лётчика-оккупанта. Он окончил немецкую школу и говорит с прикольным американским акцентом – как будто ему язык укоротили. Потрясающе добрый, юморной и приветливый дядька.
Народу тут… – всякого! Прежде всего – «пиджаки». Это бредущие с работы чиновники в белых рубашках. Левой рукой они тянут телеги с бумагами и компьютером. Во рту – папиросы, в правой руке – мобильник. Мобильник – это всемирная эпидемия, хвороба человеческая. Каждый второй берлинец если не говорит на ходу, так пальцем тычет в цифры. А вот, смотрите, идут наши дорогие бабульки – самые душевные, самые щедрые создания на свете. И, к слову, самые платежеспособные.
– От тых бабтей наше жиче залеже! – заявил как-то поляк Дарек. Это он о том, что наша жизнь зависит от этих старушек. Святая правда! А вот семенят вкрадчивыми шагами гомосексуалисты с грустными собачьими глазами. С каждым днём их становится всё больше и больше. Почему?..
Светоч гомосексуализма всея Германии, херр Воверайт – большой придумщик. Он работает бургомистром Берлина и потому вознамерился объявить город столицей горячей, неистребимой и неземной однополой любви. Он сам, лично, открывал на Aleksandеrplatz подземную уборную. Специализированную, сделанную для этих беспокойных пацанов. Чтобы они там, в уборной, знакомились и всё такое. Бургомистр перерезал семицветную ленту, а также сказал речь для способствования этому славному делу. Будучи человеком творческим, градоначальник Вови обожает собирать в Берлине гей-парады. Мальчишки, девчонки, большие разноцветные дяденьки и тётеньки, предварительно шырнувшись, нюхнув или подкурив анаши, под громкую музыку ездят на платформах грузовиков или идут, вприпрыжку, сзади. Кто с кем! Дама с дамой целуются, парень с парнем обнимаются, шарят друг у друга в штанах, что-то ищут… Кто с собакой, кто с любимой козой! Показывают в брючные прорехи свои интимные места, обе половинки! Пляшут под музыку, осклабившись. Дня три напропалую по всему Берлину шароёбятся. Радостно!
Молодёжь в столице какая-то неинтересная. Небрежно одетые, в серых майках и стоптанных кроссовках. Девчонки – всё больше криволапенькие, угловатые, везде торчат косточки. И бутылка в руке – пиво или пепси. Молодое поколение выбрало, наконец-то! Многие на великах. Всезнайки-журналисты пишут, что, гарцуя на велосипедах, Европа бережёт здоровье. Глупости! Они берегут деньги. Месячный проездной на все виды транспорта стоит более семидесяти евро. Перекиньте сумму на общепонятный водочный эквивалент – получается примерно пятнадцать бутылок. Дороговато.
Или, к примеру, подъезжает на велосипеде молодая, невзрачная особа. Слезает, снимает и складывает в рюкзак куртку, стягивает с шеи коровью цепь, пристегивает велик, чтобы не спёрли – и в магазин. Любопытно, а что у неё в рюкзачке? Бутерброды, одежда на случай непогоды, питьё, пачка табаку. В Германии мало кто курит сигареты – дорого. Всё больше самокрутки крутят, как у нас во времена Гражданской войны. Молодые девчонки тоже мусолят, тоже бумажки вертят. И в рюкзачке у них нет ничего лишнего, типа косметики, расчёски и прочей дамской дребедени.
Примерно через час дамочка выходит с книгой в руке, улыбается, кладёт в футляр денежку. Отстегнулась – поехала… Пишу это не с иронией. Это наблюдение или сравнение. Как мы жили тут и там, как сейчас живём. Какие мы похожие или разные. Это страшно интересно, особенно когда видно то, что недоступно другим.
ЕВРОПА! ЕВРОПА!
…Кого только ни встретишь на её гладких улицах. Артисты – со всего света. Хорошие и плохие, наглые и перепуганные на всю оставшуюся жизнь. Поют, играют, пляшут, скачут, кувыркаются. Бренчат в балалайки, визжат цыганско-молдавскими скрипками. Крутят рычаги шарманок. Шарманщики – это самый вредный и мутный народ, как правило, аборигены, германцы. Это главные игроки на улице – жалостливо-сиротским звуком своих коробок они наматывают нервы окружающих на шарманочные рычаги. Вреднее этих «пап Карло» только шотландцы в клетчатых юбках с гнусавыми дудочками и бурдюком под мышкой. Это волынщики. Вот где неутомимые! Гудят… гудят обиженно-хлипким звуком… Народ на километр в округе сходит с ума, бьется-колотится об асфальт – а им, пастухам несчастным, всё нипочём! Они сами себе голова.
Но хватит о грустном.
Давайте о наших.
ПОЛТАВСКИЕ.
Далеко в Украине, на просторах нашей бывшей необъятной родины, раскинулся чудный город Полтава. Он расположился на крутых берегах реки Ворсклы. Чем же знаменит этот прекрасный город? Давным-давно наши расколошматили в этой местности шведское войско во главе с их королем Карлом № 12. А ещё знаменит этот город своими грандиозными музыкантами. За это Полтава заработала прозвище города-спутника Берлина. Их тут столько, полтавских!.. Почему их так много?
Случилось, кто-то из полтавских поехал в Берлин, поиграл, намузицировал денег и вернулся домой. Народ заинтересовался:
– Ну как там?
Не по годам припонтованный артист сидит, киряет и надувает щёки:
– Чуваки!.. Вы здесь сидите, гниёте в своих сраных кабаках, а я в Берлине… такие башли, мля…
При этом он продолжает потчевать всех окружающих водкой и швырять деньги по сторонам. Понты, дело известное, дороже денег! Народ завидует, чмокает губами и кивает головами. Затем, в отчаяньи, хватает свои балалайки и тоже, сломя голову, мчится в Берлин. Пропившийся охламон через неделю летит вслед. Поздно! В Берлине уже пол-Полтавы!
…Вспоминаете Жванецкого – шутку про пять золотых кирпичей?
– Я нашёл пять кирпичей! Я нашёл пять золотых кирпичей!
– Дурак! Нашёл – молчи! Тёще – зубы, себе – зубы. Остальное спрятал, по кусочку на жизнь отпиливай!..
…Марк, Коля-большой, Коля-маленький, Журавель, Полковник, Чиполлино (этот очень любит сырой лук. Живьём. Хрумкает его, как яблоки, по две головки с одним бутербродом. Потом от него смердит, как из клоаки).
А ещё Саша Белых, Феля, Малыш, Карлош. Поначалу я думал, что это кликуха в честь стокгольмского героя мультфильма. Нет! Это настоящая фамилии. Так и играют вдвоём – Малыш и Карлош, которые живут в Полтаве. А Венька Гронштейн сменил фамилию! Красивый пятидесятилетний еврей, баянист. Удивительно милый и приветливый мужичок. Тоже мне! Играл бы, как все приличные евреи, на скрипке или, на худой конец, на виолончели. Не-е-е!.. Подавай ему гармошку! Теперь ещё и фамилию сменил – теперь он Вениамин, мля, Братанов! Веня Братанов, в натуре! Еврей с гармошкой.
Очень интересен творческий дуэт – толстозадая пианистка Марина с хутора близ Диканьки и её подруга Танюшка из города Одессы. Танюшка всю жизнь сидит в канаве оперного театра. Они там, внизу, вяжут, в паузах читают газеты, решают кроссворды, на работу ходят в халатах и домашних тапках. Все свои шесть опер и три балета знают наизусть и при этом безумно боятся публики. Эти девочки одевают в серые сиротские одежды и с претензией на мастерство тянут жалистную музыку типа «Элегия» композитора Масне.
Да, чуть не забыл! Профессор Деденко, Виталик «Череп». Этот начал терять драгоценные волосы в период воспитания в военном оркестре. Последние окончательно выпали (а с ними заодно он выдул и мозги) уже здесь, в Берлине, в «Холодном переходе». Восемь лет по восемь часов трогательно свистел на флейте и кланялся прохожим в пояс. Вот и надорвал пупок, досвистелся до лысины. Флейта, знаете ли… Инструмент! Сейчас мучает очередную дудку – саксофон-сопрано. Получается плохо. Играет, точно как говорит: заикается и квакает. Окружающие предполагают, что он закончит психушкой. Крыша поехала очень даже заметно. Зачастую происходит непроизвольное извержение музыкальных идей. Накарябал в домашних условиях целый диск самодельных песен в стиле «Русский СКА». Мрачно и скучно. Жлобщина.
С Гришкой ещё забавней приключилось! Там же, в том же холодном переходе. Этот трезвонил на бандуре и спивал украиньски писни, сидя мягким местом прямо на бетонном полу. Изредка газетку подстилал (если находил её рядом, в мусорнике) – чтобы, значит, штаны не запачкать. Говорят, «кобзарь» лет шесть блажил под землёй. Яйца морозил. И ничего – жив-здоров! Женат уже в третий раз! Детей, правда, нет. Но есть задроченный «Мерседес-600». Чтобы ездить в Полтаву и нескромно пылить по центральным улицам.
Да, ещё интересный семейный дуэт: гитара и скрипка. «Волотьсолей». Их так, в одно слово, называет Максимка – баянист из Питера. В жизни они – Владимир и Ольга, умнички, добрые и образованные. Володя после консерватории, между делом, окончил университет – по исторической части. Играют – божественно! Много знают, много читают. Изредка встречаемся, примерно раз в полгода:
– Привет!
– Здравствуйте!
– Как живёте? Что читаете?
САША БЕЛЫХ.
Хороший человек Санька – добрый и чертовски талантливый! Хотя почему-то тоже из Полтавы. Талантливые люди, в основном, жуткие раздолбаи. Его талант, натянутые до дрожи струны души, а также сомнительное поведение не укладываются в общепринятую норму. Парню тесно! Сам-то скрипач, но поёт, играет в гитару – заслушаешься, народ рыдает. И при этом – полная сумятица в башке. Поехал в Харьков, в консерваторию – учиться пению. Через два года отчислили. Пришлось служить в армии, в военном оркестре. Поиграл на два года на флейте – и на большую эстраду! Гастролировал с «Красными розами», Ириной Фонарёвской, Юрием Тутячичем (царствие ему небесное – помер бедолага! Душевный был белорус). Короче, болтало Александра Александровича, как надо – от Находки до Гагры. Крепко попивал. Бросил. Но легче не стало! Надоело. Тоска сковывает грудь железным кулаком. Домой! Оставил свой расплывчатый след на советской эстраде? – Хватит!
Вернулся, сел работать в кабаке. Жили мы в то время, надо сказать, весело и беззаботно. Коммунисты вещали правду – мы были уверены в завтрашнем дне! Никаких безработиц или, там, кризисов. Денег на чёрный день не собирали. Для чего? Стало скучно дома – поехал в какой-нибудь Хоцэпэрдовск, в областную филармонию. Или в Дрогобыч, в конце концов. Работы было полным-полно, куда ни плюнь!
Но не тут-то было! Народ ни ухом ни рылом не чуял наступления грандиозных перемен. А они наступили. Вдруг, неожиданно! Поставили нового молодого Генсека. Комбайнёра. Говорливого, одержимого прикольными идеями. Тот затараторил и замахал руками в телевизоре. Иногда он делал ошибки, иногда нёс откровенную чепуху. Страна этого не различала. За ним притоптала орда отчаянных реформаторов. Назначили перестройку с ускорением. Глупость, известное дело – движущая сила истории. Генсек, как оказалось, был какой-то левый, мутный и подозрительный. Всё время понапрасну каялся и разводил руками, безумно цепляясь за свой портфель. И страна покатилась, все побежали кто куда. Первыми умчались музыканты, хорошие музыканты. Вместо них осталась художественная самодеятельность. Народ выживал, кто как может. Когда нет выхода, надо менять положение. Мой задушевный друг Саша Белых нагрянул в Берлин. Что он делает здесь? Он числится в творческой команде, которую держит бывший гэдээровский коммунист-чиновник. В молодости ему посчастливилось лет десять посидеть в сталинских лагерях, поэтому он вполне прилично говорит по-русски – довольно забавно, с примесью лагерной фени.
