Крымская война

скачать книгу бесплатно

Крымская война
Олег Айрапетов

Крымская война стала первым за многие десятилетия поражением Российской империи на принципиально важном для нее восточном направлении. Результатом поражения стало согласие Петербурга и Константинополя на демилитаризацию Черного моря, абсолютно невыгодную для России. Впрочем, это ограничение было недолгим. Гораздо более длительные последствия имел вынужденный отказ Петербурга от права покровительства православным подданным султана, завоеванное в XVIII веке. История Крымской войны представлена в широком историческом контексте, с учетом самых различных факторов, влиявших на развитие событий: дипломатической, военной, финансовой истории событий, процесса принятия решений, политических интересов и возможностей основных участников процесса. Для всех, кто интересуется историей внешней политики и дипломатии России, военной историей и Историей с большой буквы.

Олег Айрапетов

Крымская война

Предисловие

Крымская война стала первым за многие десятилетия поражением Российской империи на принципиально важном для нее восточном направлении. Она стала и первым опытом столкновения с коалицией без единого союзника. Внешнеполитическая система, основанная на сохранении политического равновесия в Европе, не оправдала себя – русские границы практически повсюду оказались в угрожаемом положении. Нейтралитет соседей: Австрии, Пруссии, Швеции – был различным, но гарантировали его по большей части всего лишь значительные контингенты русской армии, развернутые по всему периметру европейских границ. Это было невиданное ранее военное напряжение. Противостоя на поле боя в Крыму и на Балтике двум первым морским державам Европы того времени, ведя войну с Турцией в Малой Азии и Закавказье, Россия вынуждена была учитывать возможность выступления против себя двух первоклассных европейских армий: австрийкой и прусской, серьезными неприятным противником могла стать и Швеция. Трудно представить себе успешный исход войны при таких обстоятельствах, даже без учета технического превосходства англо-французских союзников. Результатом поражения стало согласие Петербурга и Константинополя на демилитаризацию Черного моря, абсолютно невыгодную для России. Черноморский регион, игравший всё более заметную роль в экономике империи, стал абсолютно беззащитен для внешней угрозы, почти две тыс. км побережья оказались открытыми для удара, который в отличие от удара на замерзающей Балтике, мог быть нанесен в любое время года. Впрочем, это ограничение было недолгим. Оно просуществовало всего лишь с 1856 по 1870 год и ушло в небытие практически сразу же вслед за падением несущего звена так называемой Крымской системы – второй империи. Гораздо более длительные последствия имел вынужденный отказ Петербурга от права покровительства православным подданным султана, завоеванного в XVIII веке. Теперь всё это, равно как и судоходство по Дунаю, контроль над устьем этой великой реки, режим проливов Босфор и Дарданеллы, все эти важнейшие для России (разумеется, не только для нее одной) вопросы стали предметом заботы «европейского концерта» Великих Держав. Ничего хорошего это не сулило, особенно в конце 1850-х и начале 1860-х годов, когда ценность сохранения британского партнера всегда перевешивала в Париже возможные выгоды соглашения с Россией. Англо-французский союз стал решающим фактором, определившим судьбу Крымской войны. Впрочем, без этого союза такая война попросту была бы невозможной. Между тем союз Лондона и Парижа многим современникам казался в принципе невозможным еще в 1852 году. Исторические противники в борьбе за господство в Европе, традиционные соперники в Мировом океане, в Африке, Леванте, Малой Азии, казалось бы, не могли и не должны были стать союзниками. В конце концов, на пути такого партнерства лежала жертвенная тень великого дяди императора Наполеона III. Впрочем, в очередной раз очень скоро выяснилось, что в политике нет места сантиментам, а вечными в ней остаются только интересы. Русская дипломатия явно недооценила тот факт, что для Лондона союз с Францией оставался предпочтительнее, возможно, потому, что Париж уже не вызывал столь сильного опасения, как Петербург. В конечном итоге борьба за сохранение Османской империи от претензий злого русского медведя сопровождалась первыми крупными внешними займами султанского правительства, а закончилась установлением финансовой зависимости Турции от англо-французского банковского капитала. Территориальное единство и политическая стабильность должника объединяли интересы его кредиторов и в немалой степени способствовали взаимопониманию Парижа и Лондона на Ближнем Востоке. Для России путь к Крымской войне начался с первой фазой восточного кризиса – греческим восстанием. После колоссальных потрясений эпохи наполеоновских войн менее всего русская дипломатия думала об обострении положения в районе проливов, что неизбежно привело бы в движение добрую половину Европы. Но логика развития событий была неумолима. Характер подавления восстания, репрессии против иерархов православной церкви, закрытие выхода из Черного моря для русской торговли – всё это буквально выталкивало Россию к войне, которой так хотел избежать император Александр I.Его поиски возможности решения кризиса путем единого выступления Европы не увенчались успехом. Гордиев узел был разрублен Николаем I. Начало независимости Греции было обеспечено, но наследие войны проявило себя с неожиданной стороны, став предлогом для начала турецко-египетского кризиса. Одна проблема сменяла другую, в отличие от греков мятежный египетский паша со своей армией реально угрожал изменить status quo в районе Проливов. В результате уникального стечения обстоятельств, сделавших невозможным выступление Англии и Франции, в распрю вмешалась Россия, внезапно для всех выступившая в поддержку Турции. Результатом этого стал Ункияр-Искелессийский договор 1833 года, заключенный сроком на 8 лет. Русско-турецкий союз, сделавший режим судоходства предметом международного соглашения, стал постоянным раздражителем для Лондона и Парижа. Удержать достигнутый успех было невозможно, и после второй турецко-египетской войны пришлось согласиться на установление международного режима прохождения Проливов военными судами в мирное время. После этого напряжение на Востоке лишь нарастало. Революционные потрясения 1848–1849 гг. породили у Николая I надежды на возможность преодоления разногласий с бывшим союзником по борьбе с Наполеоном – Англией – путем раздела наследства «больного человека», как называли тогда Турцию. Эти надежды оказались абсолютно необоснованными. Англия предпочитала приобретать, не делясь ни с кем. До последнего надеясь, что предложение Египта, бесценной позиции на пути в Индию и территории с преимущественно французским влиянием, будет достаточной компенсацией за сотрудничество на проливах, император зашел в тупик. Англо-французские отношения оказались не враждебными, русское влияние на Австрию – преувеличенным, возможности для опоры на Пруссию – ничтожно малыми и т.п. Начавшаяся русско-турецкая война быстро переросла в войну России с коалицией, в войну на истощение без малейших шансов ударить по территориям Франции и Англии, при невозможности похода на Константинополь, и специфическими условиями театра военных действий в Малой Азии, где никакая победа не могла достичь уровня стратегического успеха по причине отдаленности от основных политических центров империи османов.

Илл. 1 Франц Крюгер. Портрет Николая I

Автор предлагаемой вниманию читателя работы далек от желания обвинить во всем случившемся императора Николая или «коварный Альбион», или кого бы то ни было еще. История внешней политики, в отличие от истории дипломатии, с особенной остротой ставит перед нами задачу объяснения факта в его широком историческом контексте. В данном случае это означает необходимость учета самых различных факторов, влиявших на развитие событий: естественно, дипломатической, военной, финансовой истории событий, процесса принятия решений, политических интересов и возможностей основных участников процесса. Четкое и ясное понимание того, что могла и чего не могла добиться в этих условиях Россия, попытка объяснения тех шагов, которые были сделаны императорским правительством – вот поставленные перед этой работой задачи, и я буду в высшей степени удовлетворен, если ответы на поставленные мною вопросы вызовут интерес.

Илл. 2 Василий Раев. Александровская колонна во время грозы. 1834

Расчеты и просчеты русской дипломатии после революций 1848–49 гг.

Поводом к очередному витку Восточного кризиса стал спор о Святых местах, возбужденный Парижем еще в 1850 г. Президент Наполеон не был еще искушенным в восточном вопросе политиком и не предвидел сложностей. В том году иерусалимский патриарх обратился к Порте за разрешением исправить главный купол храма Гроба Господня, а бельгийские миссионеры возбудили вопрос о возобновлении могил иерусалимских королей-крестоносцев. Этот вопрос сразу же привлек к себе внимание со стороны общественного мнения Франции. Желая получить поддержку со стороны церкви, принц-президент потребовал допуска католиков в некоторые из церквей, уже предоставленных Православной церкви, основываясь на положениях франко-турецкого договора от 1740 г. Статья 32 данного соглашения обеспечивала свободу обряда для католических духовных лиц «в местах, где они находятся издавна», статья 33 гарантировала владения католической церкви от покушений и податей. Французский исторический приоритет в Оттоманской империи был очевиден.

Первый и эталонный договор о постоянном дипломатическом представительстве и капитуляциях был подписан еще в 1535 г. (хотя впервые близкие к капитуляциям положения были зафиксированы еще в венецианско-оттоманском договоре 1521 г.). В 1678 г. был подписан англо-турецкий договор о посольстве и капитуляциях. Первый русско-турецкий договор по данному образцу был заключен только в 1700 г., он был пересмотрен после Прутского похода Петра Великого и вновь подтвержден в 1720 г. Требования французов получили поддержку со стороны других католических государств: Бельгии, Австрии, Испании, Сардинии, Португалии и Неаполя. Таким образом был получен желаемый результат – с самого начала французы стремились вызвать кризис, который приведет к изоляции Петербурга.

Абсолютное большинство христиан в Палестине было представлено православными – греками и арабами-христианами. Абсолютное большинство паломников к Святым местам в этот период приходило из России. Число католических паломников с конца XVIII века неизменно сокращалось. Первый серьезный удар по этой традиции нанесла французская революция 1789 г., европейская культура XIX столетия становилась всё более и более секуляризированной. Латинский (католический) Иерусалимский патриархат быстро превращался в фикцию. В самом Иерусалиме в это время постоянно проживало 12–15 тыс. чел., из них 3,5 тыс. были христианами: 2 тыс. – православными (преимущественно арабы), 1 тыс. – католиками, остальные были армянами, коптами, сирийцами. Ежегодно город посещало около 12 тыс. богомольцев, в основном из России, из Европы всего 80–100 чел.

Определенные изменения последовали в 40-х гг. В 1843 г. в Иерусалиме появилось французское консульство, что вызвало всеобщее удивление, так как французы сюда почти не приезжали. «На Востоке, – отмечал современник, – все убеждены в старшинстве России между всеми франкскими государствами». В 1840 г. прусскими и английскими протестантами было учреждено объединенное епископство, которое активно приступило к миссионерской работе в Палестине. Вслед за этим активизировался и латинский патриарх, за короткое время им было основано около 20 католических орденов, началась активная миссионерская работа, прежде всего направленная не на мусульман (так как это было запрещено), а на православных. Особое внимание и протестанты, и католики традиционно уделяли образованию, строительству школ, в которых можно было получить вполне современные знания.

Константинопольский патриарх был заинтересован в русской поддержке, но при этом он опасался увеличения русского влияния на дела церкви, в которой при турецкой власти он мог пользоваться куда более значительной властью, чем иерархи в России или в Греческом королевстве. Более осторожную позицию занимали православные патриархи Востока – Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, так как они в гораздо большей степени зависели от финансовой помощи из Москвы и Петербурга, а также от тысяч русских богомольцев, приходивших ежегодно на Святую Землю. Тем не менее и они не желали установления контроля над церковью со стороны далекой северной империи, тем более что в 1842 г. в Палестине была основана русская миссия, которая должна была ведать делами паломников. Конечно же, это были противоречия между церквями-сестрами, каждая из которых была неизмеримо ближе друг другу, чем к католикам. В целом отношения между церквями в Палестине были далеки от сердечных, но всё же они мирно сосуществовали. Французской дипломатии удалось спровоцировать конфликт.

Сделать это удалось не сразу. 7 (19) сентября 1851 г. Николай I в личном письме к султану призвал его к сохранению существующего порядка, что произвело в Константинополе сильное впечатление. Французский посол в Турции не был удовлетворен таким исходом, и уже в октябре 1851 г. начал угрожать военно-морской демонстрацией. Угроза осталась нереализованной из-за государственного переворота в декабре того же года. 29 января (10 февраля) 1852 г. был издан фирман султана, в котором подтверждались права православной церкви. Одновременно был издан и другой фирман, по которому католики, наряду с греками и армянами, в виде уступки Франции, получали ключ от пещеры Рождества Христова в Вифлеемском храме и некоторые другие права в Святой Земле.

Николай I, вообще требовавший соблюдения status quo в Палестине, поначалу согласился с этим решением, но вслед за ним Османское правительство сделало новые уступки католической церкви. Францию не устраивало частичное решение вопроса, ее посол в Османской империи в знак протеста против январского фирмана покинул Константинополь и вернулся туда в мае 1852 г. на 90-пушечном винтовом линейном корабле «Шарлемань». Франция недвусмысленно угрожала блокадой проливов и нарушала положения Лондонской конвенции 1841 г. На протесты со стороны Петербурга Константинополь ответил оригинальным способом: приход французского линкора был объяснен приглашением со стороны капудан-паши – командующего турецким флотом. Новый паровой французский линейный корабль, таким образом, пришел в Золотой Рог всего лишь в качестве демонстрации нового типа судна.

Конфликт перестал быть спором конфессий – речь уже шла об авторитете покровительствующих им держав. Он сопровождался демонстрациями со стороны России и Франции. 12 (24) октября 1852 г. специальный эмиссар Порты, отправленный в Иерусалим, заявил, что султан принял решение отремонтировать купол храма Гроба Господня за свой счет, а работы будут вестись под наблюдением трех доверенных лиц от христианских общин: греческой, латинской и армянской. О каком-либо фирмане султана не было сказано ни слова, что вызвало рост подозрений и протесты и со стороны русских, и со стороны французов. 20 ноября 1852 г. министр иностранных дел Турции Фуад-эфенди в разговоре с австрийским послом охарактеризовал положение следующим образом: «Титов (Владимир Павлович, чрезвычайный посланник России в Турции – А.О.) заявил Порте, что он оставит Константинополь со всем посольством, если Порта позволит себе малейшее отступление от status quo, а Лавалет (Шарль-Жан-Мари – посол Франции в Турции – А.О.) угрожает блокадой Дарданелл французским флотом, если она сохранит status quo». Сам Фуад был горячим сторонником принятия требований Парижа. Он опасался не только действий французской эскадры у Дарданелл, но и возможной интервенции Франции в Сирии или Тунисе. Кроме того, по мнению министра, столкновение Франции и России в Палестине давало Турции шанс освободиться от влияния Петербурга на православных подданных султана.

Илл.3 Г.Брендекилде. Иерусалим с юго-востока. 1890

В результате турецкие власти пошли на уступки католикам, которые получили ключи от храма Рождества Господня в Вифлееме. 22 декабря 1852 г. католический патриарх Иерусалима водрузил там серебряную звезду, подаренную французским правительством. Символическое значение этого акта для влияния на Ближнем Востоке не поддается переоценке. В обстановке приближающегося кризиса всем трем его участникам были необходимы союзники. Нессельроде был категорически против дальнейшего развития противостояния, предвидя возможность объединения Турции и Франции при весьма неблагоприятных для России условиях. Канцлер рекомендовал не сообщать английскому правительству мыслей Николая I о возможном падении Турции и подготовке к разделу турецкого наследства. Император придерживался другой точки зрения. Он был настроен весьма воинственно.

28 декабря 1852 г. (9 января 1853) Николай I в разговоре с британским послом в России Дж. Сеймуром вернулся к теме своей беседы с Робертом Пилем в 1844 г., вновь предлагая Лондону раздел Турции. Дунайские княжества, Сербия и Болгария превратятся в самостоятельные государства, но под русским протекторатом, Великобритании предлагались Египет и Кандия (Крит), судьба Константинополя точно не была определена, но император заявил, что не планирует захвата этого города и не допустит его перехода ни к англичанам, ни к французам, ни к грекам. Иллюзии в отношении возможности найти общий язык с Лондоном в восточном вопросе были самым значительным просчетом Николая I. Турция действительно была «больным человеком», вокруг которого группировались доктора и наследники. Впрочем, первые иногда были заинтересованы в наследии больше, чем в лечении, а вторые подчас отнюдь не торопили кончину больного, скорее наоборот.

Многие государственные деятели Англии со скепсисом смотрели на перспективы сохранения Османской империи. Тем не менее в Лондоне отнюдь не собирались торопить события, приход которых в данный момент категорически не устраивал Великобританию. Сеймур, докладывая Джону Росселю[1 - премьер-министр в 1846–1852, 1865–1866 гг., лидер оппозиции в 1852 и 1866–1868 гг., министр иностранных дел в 1852–1853 (с декабря по февраль), 1859–1865 гг.] о беседе с Николаем I, с удовлетворением отметил, что «суверен, который имеет несколько сотен тысяч штыков», не может принять решения без согласия с Лондоном. Британский дипломат выразил свою надежду на то, что Петербург не будет настаивать на соглашении о разделе, потому что если распад Турции действительно произойдет, то в таком случае Англия рискует остаться без права голоса. И первый, и второй случаи были как раз тем, чего хотели избежать английские государственные деятели. 14 января 1853 г. император вновь вернулся в разговоре с Сеймуром к теме возможного падения Турции и необходимости подготовки к этому событию. Посол поблагодарил Николая I за доверительный обмен мнениями, но при этом выразил свою уверенность в том, что Турция еще не находится при смерти и что его правительство не нуждается в союзниках на этот случай.

Великобритания торговала с Турцией и вообще не была заинтересована в разделе «турецкого наследства». Вторая четверть XIX века была периодом резкого усиления англо-турецких торговых контактов. В то время как Пруссия, Австрия и Россия вводили протекционистские тарифы, защищая собственный внутренний рынок от импорта дешевых британских товаров (Россия впервые ввела его в 1822 г. и последовательно продолжала эту таможенную политику в 1825, 1830, 1831, 1841 гг. Только таможенный тариф 1850 г. создавал несколько более благоприятнее условия для ввоза промышленной продукции). Турция оставалась очагом благоприятной торговли. К 1850 г. подданные этого государства покупали больше английских товаров, чем жители итальянских государств, Франции, России или Австрии. Если в 1825 г. ввоз английских товаров в Османскую империю составил 1 079 671 фунт, а вывоз – 1 207 172 фунта, то в 1852 г. британский импорт в эту страну равнялся 8 489 100 фунтам, а экспорт из нее – 2 252 283 фунтам. Обращает на себя внимание тот факт, что уже с 1830 г. Лондон добился значительного превосходства вывоза над ввозом (2 745 723 фунта против 1 726 065 фунтов) и далее только наращивал положительный баланс в свою пользу.

Важнейшим для Лондона вопросом была торговля хлебом. В 1846–1850 гг. Россия вывозила приблизительно 5% собранного на ее полях хлеба. В основном это была высококачественная пшеница. В русском экспорте этого периода зерновой вывоз составлял 35%, и основным его потребителем была Англия (37%), вслед за которой шли германские государства (11%) и Франция (10%). В 1852 г. в Англию было ввезено из России 957 тыс. четвертей зерна (из них 706 тыс. четвертей – пшеницы). При этом от 1/3 до 1/4 всего зерна, поступавшего в Англию к 1850 г., приходилось на импорт из владений Турции. В основном этими импортерами были Дунайские княжества и Египет. В 1852 г. из этих территорий было ввезено 1 875 тыс. четвертей зерна, но при этом ввоз пшеницы из Дунайских княжеств составил 200 тыс. четвертей.

В 1842 г. через проливы прошло 250 британских торговых судов, в 1848 г. их количество увеличилось до 1397, а в 1852 г. – до 1741. До 1/3 всего судоходства по Дунаю также осуществлялось под британским флагом. Значительному подъему дунайского судоходства способствовало и объявление в 1848 г. Браилова портом свободной торговли, в 1837 г. этот режим был распространен и на Галац. В случае установления контроля над княжествами Россия контролировала бы более 50% ввоза пшеницы в Великобританию на начало 50-х гг. XIX в. (706 тыс. + 200 тыс. четвертей против 400 тыс. четвертей из Пруссии, 400 тыс. четвертей из США, 35 тыс. четвертей из Канады). Разумеется, что Лондон стремился не допустить возникновения подобной ситуации. Как отметил в своем донесении от 23 марта 1853 г. британский поверенный в делах в Турции, «безопасность наших обширных коммерческих интересов более важна, чем европейская политика и сохранение мира».

Тем не менее известия о разговорах Сеймура с Николаем I поначалу не вызвали особой тревоги в правительстве Англии. 8 февраля 1853 г. Абердин[2 - министр иностранных дел в 1841–1846 гг., премьер-министр в 1852–1855 гг.] признал, что эти беседы соответствовали заявлениям, сделанным в 1844 г., и, следовательно, они не предполагают немедленного перехода к действиям. Петербург по-прежнему был готов соотносить свои планы с Лондоном, и на Темзе по-прежнему не считали необходимым торопить события. Более того, в январе 1853 г. там отказались принять предложение Франции о заключении союза. Более того, отправка французской эскадры к Дарданеллам поначалу вызвала подозрение в Англии. Тем не менее эта подозрительность не привела к серьезным осложнениям в англо-французских отношениях. 8 (20) февраля 1853 г. на балу в Зимнем дворце Николай I вновь подошел к Сеймуру и спросил его, какова реакция его правительства на сделанные предложения. На них последовал отказ, но в столь вежливой и обтекаемой форме, что он вызвал сожаление императора, вновь высказавшего свою уверенность в скором коллапсе Османской империи и свою готовность ограничиться устным соглашением о взаимопонимании в Восточном вопросе.

Илл. 4 Егор Ботман.

Портрет графа Карла Васильевича Нессельроде. 1860-е

9 (21) февраля Сеймур прочитал Нессельроде депешу Росселя, в которой содержалась благодарность королевы за искренний и дружественный обмен мыслями. Россель высказал свое мнение о том, что распад Турции может произойти «через двадцать, пятьдесят, сто лет» и потому в настоящее время соглашение о ее разделе преждевременно, так как оно может вызвать обострение как внутри Оттоманской империи, так и вокруг нее. Кроме того, Лондон заявил об отсутствии желания овладеть Константинополем и обещал поставить Петербург в известность, если в Англии возникнет готовность приступить к соглашению о разделе турецкого наследства.

Как показали дальнейшие события, император не понял или не захотел понять произошедшего. Совет Лондона обращаться с Турцией ласково вызвал у него замечание, что такое обращение применяется, «но бесполезно, и именно это может вызвать войну и все ее последствия». 10 (22) февраля он пригласил Сеймура в Зимний дворец для обсуждения депеши Росселя. Напомнив британскому дипломату о том, что в 1829 и в 1833 гг. именно он выступил сторонником сохранения Оттоманской империи и даже ее защитником, Николай I высказал свое убеждение в том, что распад этого государства вполне возможен и близок, а также подчеркнул, что объединившиеся Англия и Россия смогут не принимать во внимание позицию Франции. При этом император счел необходимым особо отметить, что позиции России и Австрии в вопросе о Турции идентичны.

Определенные основания для этих слов у Николая I были. В 1852 г. на черногорско-турецкой границе произошел ряд столкновений, закончившихся взятием черногорцами небольшого турецкого укрепления. Против княжества была направлена 60-тысячная армия во главе с Омер-пашой. Инцидент грозил дорасти до значительных размеров и охватить Боснию и пограничные районы Австрии. В защиту Черногории выступила Вена. В начале 1853 г. в Константинополь прибыло австрийское посольство, которое потребовало остановки военных действий. Этот демарш был полностью поддержан русской дипломатией: Николай I заявил, что в случае австро-турецкой войны окажет Вене союзническую помощь. В результате, столкнувшись с ультиматумом и концентрацией австрийских войск на границе, турки, несмотря на энергичную поддержку, оказанную им Францией, вынуждены были пойти на уступки и в конце февраля 1853 г. принять австрийские требования. Франц-Иосиф был весьма удовлетворен поддержкой России, его министр иностранных дел неоднократно публично повторял, что кризис продемонстрировал «идентичность идей и политическую солидарность двух Императорских Кабинетов». Казалось, сотрудничеству России и Австрии ничего не угрожало. И всё же реальная картина была далека от той, которую видели (или хотели видеть) в Петербурге.

Илл.5 Теодор Фрер. Город Иерусалим. 1881

Николай I явно переоценил прочность своего влияния в Европе, так и не поняв значительных изменений, произошедших в том числе и благодаря постоянному усилению веса и влияния России на этом континенте. Политическое противостояние между Францией и Великобританией, столь характерное для середины и конца XVIII столетия, во многом завершилось после Венского конгресса. Россия теряла то выигрышное положение, при котором ранее она находилась на периферии конфликтов между державами, боровшимися за господство на море и суше. Ранее она была желанным союзником практически для любой коалиции, которая складывалась в Европе, теперь она претендовала на первенство и потому объединяла основных участников европейского политического концерта против себя. Ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Вене не желали перехода Константинополя и проливов под контроль России. Николай I по-прежнему рассчитывал на то, что англо-французские противоречия на Ближнем Востоке и прежде всего в Сирии и Египте исключат возможность политического объединения Лондона и Парижа, и не ожидал враждебного выступления Великобритании.

Илл.6 Луи Хаг по рисунку Дэвида Робертса. Мечеть Омара в Иерусалиме. 1839

Илл. 7 Михаил Зичи. Николай I на строительных работах

Это был колоссальный просчет, впрочем, не меньший, чем надежда на консервативное единение с Веной и поддержку Австрии, которая уже «подвела» императора в 1852 г. в случае с официальным признанием титула императора за Наполеоном III. Министр иностранных дел Австрийской империи граф Буоль, сменивший на этом посту умершего Шварценберга, категорически противился всяким планам усиления России на Балканском полуострове, считая, что в таком случае само будущее империи Габсбургов будет поставлено под угрозу. Австрийцы опасались и того, что Франция может поддержать королевство Пьемонт в его планах объединения Италии и, следовательно, вытеснения австрийского присутствия с севера Апеннинского полуострова, сорванных фельдмаршалом Радецким в 1848 г. под Кустоццей. Лозунгом Вены в этот момент стала формула «самый худший мир лучше войны». Сам Буоль, с точки зрения его родственника и русского посла в Вене барона П.К. Мейендорфа, абсолютно не заслуживал доверия: «Мой шурин Буоль – величайший политический собачий отброс, которого когда-либо я встречал и который вообще существует на свете».

Уже в начале января 1853 г. опасность столкновения Турции и России была достаточно высока. «Могущий быть в скором времени разрыв с Турцией, – писал в это время Николай I, – приводит меня к следующим соображениям. 1. Какую цель назначить нашим военным действиям? 2. Какими способами вероятнее можем мы достичь нашей цели? На первый вопрос отвечаю: чем разительнее, неожиданнее и решительнее нанесем удар, тем скорее положим конец борьбе. Но всякая медленность, нерешимость дает туркам время опомниться, приготовиться к обороне и вероятно французы успеют вмешаться в дело или флотом, или даже войсками, а всего вероятней присылкой офицеров, в каких турки нуждаются. Итак, быстрые приготовления, возможная тайна и решительность в действиях необходимы для успеха. На второй вопрос думаю, что сильная экспедиция с помощью флота, прямо в Босфор и Царьград, может всё решить весьма скоро. Если флот в состоянии поднять в один раз 16 т. чел. с 32 полевыми орудиями, с необходимым числом лошадей при двух сотнях казаков, то сего достаточно, чтобы при неожиданном появлении не только овладеть Босфором, но и самим Царьградом. Буде число войск может быть и еще усилено – тем более условий к удаче».

«Турки с ума сходят, – писал вскоре после этого император Паскевичу, – и вынуждают меня к посылке чрезвычайного посольства, для требования удовлетворения; но вместе с тем вынуждают и к некоторым предварительным мерам осторожности. Поэтому я теперь уже сбираю резервные и запасные батальоны и батареи 5-го корпуса: ежели дело примет серьезный оборот, тогда не только приведу 5-й корпус в военное положение, но и 4-й, которому вместе с 15-й дивизией придется идти в княжества для скорейшего занятия, покуда 13-я и 14-я дивизии сядут на флот для прямого действия на Босфор и Царьград… Но дай Бог, чтоб обошлось без этого, ибо решусь на то только в крайности. Зачать войну не долго, но кончить, и как кончить… Один Бог знает как».

Таким образом, император планировал в случае войны привести в действие против Турции те планы, которые были разработаны после 1833 г. для ее охраны. Между тем обстановка в проливах в 1853 г. совершенно не напоминала ту, которая имело место 20 годами ранее. Прежде всего, не было дружественной Турции, готовой принять русский десант. Успех его в любом случае зависел от времени, то есть от того, сможет ли русский флот перевезти достаточное количество войск и обеспечить захват Босфора, Константинополя и Дарданелл до прибытия в Мраморное море англо-французской эскадры.

Илл. 8 Огюст де Форбен. Вид Иерусалима. XIXв.

Илл. 9 Уильям Генри Бартлет. Иллюстрация из книги Джулии Пардо «Красоты Босфора». 1838

1853 год. На пути к нежелательной войне. Миссия Меншикова

В начале 1853 г., после наметившегося уже успеха австрийского демарша по Черногории, Николай I отправил в Константинополь в качестве чрезвычайного посла генерал-адъютанта князя А.С. Меншикова. В письме к султану от 23 января (5 февраля) император сообщал о чувствах «глубокой скорби и удивления», которые он испытал при новости о решении о Святых местах в Палестине и которые «изустно» должен был сообщить Меншиков. Ответственность за это решение Николай возлагал на «неопытных или недоброжелательных министров» султана. «Льщу себя надеждой, – завершал Николай, – что, проникнутый справедливостью моих замечаний и искренностью моих слов, Ваше Величество с твердостью устраните вероломные и недоброжелательные внушения, посредством которых стремятся нарушить отношения дружбы и доброго соседства, столь благополучно доныне между нами существовавшие».

Русская дипломатия оказалась в тупике. «Чем более мы выказывали твердости в защите прав церкви, – писал один из первых ее историков, – тем более должен был затрагивать нас неуспех наших усилий. С тех пор мы не могли оставаться под страхом поражения, не рискуя потерять на Востоке положение, созданное для нас историей и поддерживаемое не только симпатией, но и самим жизненным политическим интересом». В миссии Меншикова это проявилось вполне очевидно. Выбор императора был обусловлен желанием видеть в после не только дипломата, но и лицо, способное в случае необходимости руководить военными и военно-морскими операциями.

16 (28) февраля 1853 г. Меншиков прибыл в столицу Турции на пароходе-фрегате «Громоносец». Посол должен был добиться обнародования данных России фирманов без малейшего отступления от формальностей, признание привилегий Православной церкви должно было быть изложено в особой русско-турецкой конвенции, подтвержденной сенедом (то есть указом) султана, который признавал бы особое покровительство России православному населению Турции и вводил принцип пожизненного утверждения султаном решений церковных синодов об избрании православных патриархов (Константинопольского, Антиохийского, Александрийского, и Иерусалимского). Кроме того, Меншиков должен был предложить султану заключить оборонительный договор против Франции. Главной задачей миссии, согласно инструкции Нессельроде, было нанесение французскому правительству нравственного поражения. Недавно рожденная Вторая империя не могла себе этого позволить. 23 марта 1853 г. французский флот отплыл из Тулона по направлению к Греческому архипелагу и через несколько дней встал на якорь в Саламинской бухте.

Перед отъездом Меншиков получил указание императора – в случае, если турки проявят упорство, угрожать им признанием независимости Дунайских княжеств. О большем речь поначалу не шла. 9 (21) апреля Николай I отправил собственноручное письмо Францу-Иосифу, в котором сообщал об отсутствии у него желания нанести последний удар по Оттоманской империи: «Я считаю ее сохранение гораздо более полезным для обеих наших Империй, чем всё то, что могло бы ее заменить после падения. Я думал так всегда, и нужно лишь, чтобы мне оставили возможность действовать в этом смысле, не подрывая чести и интересов России. Но, если турецкое правительство в своем ослеплении не поймет приводимых доводов и не даст мне гарантий за будущее, то я должен буду прибегнуть к оружию, несмотря на противодействия и препятствия, которые мне могут быть поставлены, так как это будет моим долгом. Невозможно в таком случае определить исход войны для Оттоманской Империи, и если она падет по собственной вине, то я с полным доверием предупрежу тебя о том, что усмотрю в ближайшем будущем, и сообща с тобой мы предпримем средства к предупреждению катастрофы, которую, быть может, другие державы желали бы вызвать, но которую с Божьей помощью мы сумеем предотвратить, благодаря нашему общему интересу и общности наших взглядов и стремлений».

Илл. 10 Франц Крюгер. Портрет князя А.С.Меншикова

в мундире Гвардейского Экипажа. 1851

Поначалу Меншиков действовал достаточно решительно. Сразу после своего приезда на встрече с великим визирем он заявил, что не сможет вести переговоры с Фуадом-эфенди, так как не доверяет ему. Министр иностранных дел немедленно подал в отставку и был замещен другим чиновником. 24 февраля (8 марта) посол был официально принят султаном, вслед за чем на частной аудиенции князь передал Абдул-Меджиду личное письмо Николая I. «Весьма далек я, – писал император, – Высокий и державный друг, от намерения подвергнуть Ваше правительство распрям с другими державами, либо предложить Вам нарушение какого-либо условия, основанного на трактате, состоящем доныне в силе и обязательном для Турции. Но, с другой стороны, в нынешнем вопросе, я должен советовать Вам сохранение прав, освященных веками, признанных всеми Вашими славными предшественниками и подтвержденных Вами самими, в пользу Православной Церкви, которой догматы исповедуют многие из состоящих под Вашим владычеством христиан, а равно и наибольшая часть моих подданных. Если сохранение сих прав и документов, дарованных Вашею волею и верховной властью, повело бы к какому-либо замешательству, или если бы вследствие того Ваши владения были угрожаемы опасностью, то подобные события укрепили бы еще более Ваш союз с нами и повели бы к соглашению, которое положило бы конец требованиям и притязаниям, несовместным с независимостью Вашего правительства и со внутренним спокойствием Вашей Империи».

Илл. 11 Неизв. авт. Султан Оттоманской империи

Абдул-Меджид I. 1850-е

Султан заявил о готовности устранения недоразумений, но на самом деле они только начинались. Отставка Фуада продемонстрировала уровень влияния России и вызвала сильнейшее недовольство других держав. Результаты не замедлили проявиться. В переговорах, которые посланец российского императора вел с турками с 4 (16) марта по 9 (21) мая 1853 г., Меншикову заочно, но весьма активно противостоял посол Великобритании лорд Стратфорд Каннинг – личный враг Николая, отказавшего ему в агремане в 1832 г. при назначении послом в Россию. В Лондоне у Каннинга была репутация блестящего знатока Турции и противника кабинета Дж. Абердина в палате лордов. Таким образом, отправляя его в Константинополь, премьер-министр решал несколько задач одновременно.

Каннинг прибыл в столицу Порты 5 апреля и сразу же приступил к действиям, фактически управляя действиями турецкой стороны и подталкивая ее к срыву переговоров с Меншиковым. Возможно и не желая (как он сам утверждал), чтобы русско-турецкие отношения вошли в кризис, который закончится войной, этот британский дипломат сделал всё возможное для того, чтобы события развивались именно по этому сценарию. В любом случае его действия полностью соответствовали страхам и опасениям «туманного Альбиона».

Британский посол нисколько не симпатизировал Оттоманской империи: в переписке с Пальмерстоном[3 - министр иностранных дел в 1830–1834, 1835–1841, 1846–1851 гг., министр внутренних дел в 1852–1855 гг., премьер-министр в 1855–1858, 1859–1865 гг.] он называл особенности ее управления – тотальная коррупция в административном аппарате, беспорядок в государственных финансах, насилие и обман в каждой отрасли государственных доходов и т.п.

Для предвоенного периода состояние османских финансов действительно было не блестящим. Еще в 1839–1841 гг. один из наиболее активных сторонников политики танзимата Решид-паша попытался обсудить с британскими банкирами возможность внешнего займа. Главным условием его предоставления была передача кредиторам таможенных поступлений от Константинополя, Салоник и Смирны. Но финансисты потребовали и гарантий собственного управления средствами, на что правительство отказалось пойти. Финансовое положение Оттоманской империи постоянно ухудшалось. В 1840 г. в Турции были введены бумажные облигации казначейства, выкупаемые через 8 лет, под 12,5% до 1844 г. и под 6% после. Несмотря на большой номинал, усложнявший широкое применение облигаций, это было введение бумажных денег в Турции.

Ситуация не выправилась. Объем бумажной денежной массы в Турции постоянно рос. В 1844 г. расходы империи составили 150 млн пиастров (из них на двор султана – 60 млн) при государственном долге в 349,5 млн пиастров. В 1848 г. Решид основал Константинопольский банк, но в 1851 г. он обанкротился, не выдержав соперничества с иностранными конкурентами. Из-за постоянного кризиса финансы постепенно подошли к опасной грани. Ряд неурожаев, восстание в Боснии, военные расходы – банк не смог вынести совокупности этих нагрузок. В том же году Решиду удалось добиться подписания договора с Францией о выделении кредита в 55 млн франков, но визирь-реформатор вскоре был отправлен в отставку, султан отказался ратифицировать соглашение, и от него отказались (правда, Константинополю пришлось выплатить компенсацию в 2,2 млн франков). Турецкий дебют на международном банковском рынке был крайне неудачным, а отставка Решида законсервировала привычную финансовую политику, на которую так критически смотрел представитель Лондона.

Оценка, данная османскому государственному аппарату Стратфордом Каннингом, была верной в целом и в деталях. Впрочем, это ничего не меняло в той политической линии, которой он придерживался. В этом не было ничего необычного для поведения дипломата Великобритании. Публично взывая к принципам, на деле он предпочитал вести дела, исходя исключительно из соображений государственных интересов объединенного королевства. В этой стране, по словам русского посла барона Бруннова опасались не столько сенеда о правах Православной церкви, сколько русского таможенного тарифа на проливах как результата усиления нашего влияния в Турции. Последнее, таким образом, могло поставить под угрозу уже не только английскую торговлю и не только в Дунайских княжествах, но и на Черном море, что было решительно неприемлемо для Лондона.

«Вот почему, – писал Бруннов Нессельроде 26 мая (7 июня) 1853 г., – для Константинополя опасаются не столько наших солдат, сколько наших таможенных чиновников. Если бы здесь надеялись, что политическая перемена в Турции была бы возможна без нанесения ущерба свободе торговли, то траур по великим оттоманам был бы скоро забыт… всё это более мелко, чем политично».

Не обращая внимания на подобные «мелочи», русская дипломатия, вслед за политикой, делала одну ошибку за другой. Николай I находился в плену своих иллюзий относительно возможности достичь согласия с Англией. 20 апреля он снова встретился с Сеймуром и вновь вернулся к разговору о «восточном вопросе». Император поблагодарил британского дипломата за возможность диалога между Петербургом и Лондоном и высказал свое удовлетворение тем, что обмен мыслями проходит в дружеской тональности. Действительно, в это время еще казалось, что действия Парижа в Турции остаются изолированными.

Англичане поначалу отказались отправить свою Средиземноморскую эскадру из Мальты вслед за французами. Ее состав в это время был относительно невелик: два 120-пушечных, два 90-пушечных и один 80-пушечный линейный корабль, один 50-пушечный фрегат, три 16-пушечных, два 14-пушечных, два 6-пушечных, два 2-пушечных и один 3-пушечный пароход. Такая сила не считалась достаточной, на первом этапе эскадра была только приведена в состояние повышенной готовности. Западная эскадра, базировавшаяся в Лиссабоне, имела в своем составе 92-пушечный и 90-пушечный линейные корабли, пять новейших винтовых фрегатов, имевших на борту 51, 36, 26, 17 и 15 орудий соответственно, и два 16-пушечных колесных пароходо-фрегата. Отправлять ее в Средиземное море не торопились, так как эта эскадра могла потребоваться и для действий на Балтике. В июне эти корабли были соединены с судами, охранявшими подступы к Британии. Что касается Средиземноморской эскадры, которой вскоре всё же пришлось приступить к действиям, то существенную поддержку (116-пушечный и 90 пушечный линейные корабли и 91-пушечный винтовой линкор) она получила только осенью, когда на Балтийском море уже появился лед.

Тем не менее уже весной 1853 г. благожелательная позиция, занятая Лондоном в отношении Оттоманской империи, была достаточно чувствительной, во всяком случае – в Константинополе. Еще 19 (31) марта турки демонстрировали готовность пойти на уступки в основной части русских требований по вопросу о Святой Земле. Нерешенным оставался только вопрос о том, как должен выглядеть купол храма Рождества после ремонта. Вскоре, почувствовав и дипломатическую, и военную поддержку Великобритании и Франции, турецкое правительство не согласилось предложениями Меншикова, даже когда они были предъявлены в ультимативной форме. Посол чувствовал неизбежность срыва переговоров, извещая императора и Нессельроде, что без поддержки русских требований силой невозможно ожидать их принятия турками. Его ожидания оправдались. 23 апреля (5 мая), в ответ на турецкие проволочки в переговорах, Меншиков вручил Порте ноту, требуя ответа по русским требованиям в течение пяти дней. Турки согласились пойти навстречу русской программе относительно Святых мест. Во всем остальном их уступчивость заканчивалась. По истечению срока на ультиматум был дан отказ.

Более всего в Константинополе испугались требования подписать сенед о пожизненном назначении четырех православных патриархов Оттоманской империи. Гарантом его действия должен был стать император Всероссийский. Подобный акт фактически создавал религиозную автономию для 12 млн подданных султана под покровительством иностранного монарха и поэтому был категорически неприемлем для турецких властей, тем более что в этот период они опасались начала нового восстания на Балканах. Меншиков испробовал все способы склонить турок к уступкам дипломатическими способами, включая личную аудиенцию у султана, но эти попытки только лишь несколько затянули пребывание миссии в османской столице. С 1 (13) мая она уже постоянно пребывала на «Громоносце». 5 (17) мая 42 из 48 членов совета, собранного султаном, высказались против принятия русских требований, на следующий день Меншиков был извещен об этом решении.

Попытка в последний раз предложить паллиативное решение, сделанная послом 8 (20) мая, была сорвана Стратфордом Каннингом, к которому немедленно отправился за инструкциями великий визирь. 9 (21) мая 1853 г. «Громоносец» ушел из Константинополя в Одессу со всем составом русского посольства. Перед отходом корабля из Буюк-Дере Меншиков направил ноту на имя Рашид-паши: «В минуту отплытия из Константинополя нижеподписавшийся русский посол узнал, что Высокая Порта обнаруживает намерение объявить гарантию духовных прав духовенства восточной церкви, гарантию, ставящую таким образом в сомнение права его на прочие преимущества, которыми оно пользуется. Не вникая в причины такой меры, нижеподписавшийся считает себя обязанным довести до сведения Его Превосходительства, г. министра иностранных дел, что всякого рода акт, которым объявлялась бы неприкосновенность духовных прав православного вероисповедания, и вместе с тем умалялись бы прочие права, преимущества и льготы его духовенства, неотъемлемые с древнейших времен по сей день, будет принят императорским кабинетом за действие, враждебное России и ее религии».

Илл. 12 Эдуард Хильдебрандт. Вид на район Пера и Константинополь. 1852

Николай I не хотел войны. Император был чрезвычайно разочарован результатами переговоров. «Князь доносит, – писал он 17 (29) мая Паскевичу, – что не успел в требуемом благодаря интригам Стратфорд Каннинга, он воротился в Одессу и велел миссии за ним следовать! – Итак, вот плоды образа действий, на который я так неохотно согласился, быв вперед уверен, что ни к чему не приведет и только прибавит важности неуспеху по торжественности, данной посылке Меншикова. Ежели бы, как я хотел, поступили мы, как австрийцы, стращая (выделено авт. – А.О.), вероятно, имели бы тот же успех, что они. – Последствием – война. Однако, прежде чем приступить к действиям, заняв Княжества, – дабы всем доказать, сколько я до крайности желаю избежать войны, – решаюсь послать последнее требование туркам удовлетворить меня в 8-дневный срок, ежели нет, то объявляю войну. Сходно условленному с тобой образу действий, хочу прежде ограничиться занятием Княжеств, и без боя, ежели турки к нам не выйдут на левый берег Дуная. Так буду ждать, что занятие это произведет. Ежели они поддадутся, требовать буду сверх того (выделено авт. – А.О.) части издержек по вооружению и до того не покину Княжеств. Но, буде турки будут упорствовать, со своей стороны велю блокировать Босфор и брать турецкие суда в Черном море; и предложу Австрии, со своей стороны, занять Эрцеговину (то есть Герцеговину – А.О.) и Сербию. Ежели и это не подействует, тогда полагаю объявить независимость Княжеств, Сербии и Эрцеговины – и тогда вряд ли Турецкая Империя устоит; и, вероятно, будут везде бунты христиан, и настанет последний час Оттоманской Империи. – Переходить Дунай не намерен; разве Империя рушится, да и тогда скорее пошлю флот, для чего держу его в готове, и 13-я и 14-я дивизии остаются в сборе в Севастополе и Одессе. – Покуда хочу полагать, что Каннинг действовал по-своему, не согласно данной ему инструкции от своего правительства, что скоро откроется. Но ежели правительство одобряет его действия, то это было бы величайшее вероломство».

В этот день, 17 (29) мая, «Громоносец» вместе с миссией Меншикова пришел из Одессы в Севастополь. Несмотря на пасмурную погоду, на Графской пристани толпилась масса людей города. Настроения, как вспоминал один из офицеров, стоящих там, были весьма приподнятыми: «Все ждали объявления войны и потому спешили к пароходу узнать последние новости». Тем временем последний вопрос, ответа на который еще ожидал император, разъяснили не слова или дипломатическая переписка с Лондоном, а действия. Турки почувствовали себя в безопасности и отвергли последнее предложение России о примирении, отправленное от имени ее императора султану. 19 (31) мая Нессельроде известил министра иностранных дел Турции о том, что Меншиков будет ожидать в Одессе принятия своего последнего проекта в течение 8 дней, в противном случае Россия в залог своих требований приступит к оккупации Дунайских княжеств.

По совету Каннинга патриарху Константинопольскому 4 июня был направлен фирман, дающий ему право ходатайствовать перед Портой по поводу всякого нарушения религиозных прав его паствы. По мнению британского дипломата, это должно было склонить общественное мнение Европы в пользу султана. В начале июня Каннинг пытался даже убедить греческого и армянского патриархов, чтобы в ответ на фирман и последующий прием у визиря они принесли благодарственные адресы султану, обещая молиться за успехи турецкого оружия. Патриарх Константинопольский согласился на благодарственный адрес, но отказался упомянуть в нем о такого рода молитвах, армянский обещал во всем следовать примеру греков. Фактически это был шантаж резней, но представителю прогрессивной Англии не было никакого дела до судьбы двух христианских общин, когда речь шла о борьбе с консервативной Россией.

Илл. 13 Алексей Боголюбов. Русская эскадра в пути. 1863

Весна и лето 1853 г. Расклад сил

Спор о Святых местах в Палестине закончился принципиальным противостоянием России и Франции, результатом которого стала политическая изоляция России. В дело всё больше начала вмешиваться Англия. Этап дипломатической игры, когда это вмешательство было относительно незаметным, закончился с неудачным завершением миссии генерал-адъютанта князя А.С. Меншикова в Константинополе. В конце мая опасность войны начала резко расти.

17 (29) мая последовал приказ выйти в море для наблюдения за движением турецкого флота небольшой русской эскадре из двух фрегатов и трех бригов. Предпринимать враждебные действия самостоятельно их командирам запрещалось, но их корабли должны были быть в постоянной готовности к нападению турок и держать орудия заряженными.

31 мая (13 июня) английская эскадра вошла в Безикскую бухту у входа в Дарданелльский пролив. Каннинг получил право в случае необходимости приказать ввести ее в проливы. Вскоре за англичанами последовали и французские корабли: три 120-пушечных, два 90-пушечных винтовых, два 80-пушечных линкора и пять 16-пушечных пароходов. Для того чтобы появление западных флагов в Черном море не произошло внезапно, в крейсирование между Босфором и Севастополем были направлены русский фрегат и корвет. Инструкция категорически запрещала их командирам использование силы, иначе как «в неизбежных только обстоятельствах, ибо Вы должны помнить, что войны не объявлено, и дела могут быть еще улажены желаемым Государем Императором миролюбивым образом».

Со своей стороны Лондон и Париж явно опасались русского десанта на Босфор: агентура британского посольства на юге России докладывала о подготовке транспортов, продовольствия и сборе войск в портовых городах. Самым быстрым решением проблемы в случае начала войны Николай I считал внезапную высадку десанта на Босфоре и занятие Константинополя. Достаточной для этого силой, с точки зрения императора, были бы 16 тыс. чел. при 32 орудиях в первом эшелоне. Захват турецкой столицы в случае удачи десанта должен был быть подкреплен быстрым движением русских войск через Балканы. В июне 1853 г. в Севастополе готовился десантный отряд в составе 15652 рядовых, 2032 унтер-офицеров, 202 обер-офицеров, 26 штаб-офицеров, 5 генералов при 16 тяжелых и 16 легких орудиях.

По плану, эти силы должны были войти в передовой отряд численностью около 25 тыс. чел., а вместе с IV Пехотным корпусом для экспедиции выделялось около 75 тыс. чел. при 144 орудиях. Черноморский флот мог позволить себе быструю перевозку авангарда: чуть позже ему потребовалось всего лишь несколько дней и 12 линейных кораблей, два фрегата, 2 корвета, 7 пароходов и 11 транспортов для перевозки дивизии из Крыма на Кавказ. По ведомости перевозочных средств Черноморского флота на февраль 1853 г., при условии оставления крейсеров у побережья Кавказа (отказаться от этого было невозможно), боевой и перевозочный отряды могли перевезти 24 батальона пехоты, стрелковый батальон, саперный батальон, 6 батарей артиллерии и 200 казаков с лошадьми. В состав IV корпуса входили три пехотные дивизии, легкая кавалерийская, конно-артиллерийская и три полевых артиллерийских бригады, три донских казачьих полка с донской конно-артиллерийской батареей, саперный и стрелковый батальоны, три подвижных запасных парка, понтонный парк, жандармская команда. О единовременной перевозке всех сил десантного отряда и речи не могло быть. Фактор времени приобретал весьма важное, если не решающее значение.

Илл. 14 Алексей Боголюбов. Русская эскадра в пути. 1880-е

Между тем за несколько месяцев обстановка на проливах начала меняться в весьма неблагоприятном для России направлении. При участии английских инструкторов началось приведение в порядок укреплений Босфора – они представляли из себя восемь фортов на европейском берегу и пять – на азиатском. В их гарнизоны входило 3800 чел., на позициях стояло 305 орудий. По мнению англичан, турецкие укрепления были устаревшими, а орудия на них – разнокалиберными, старыми и лишенными прицелов. Форты не имели прикрытия с тыла и подходы с суши охраняли на европейском берегу 20 тыс. чел., а на азиатском – 4 тыс. чел. Оборону поддерживали четыре линкора, пять фрегатов, четыре вспомогательных корабля и два парохода. Они имели 800 орудий, в большинстве – среднего калибра. В августе к ним добавились 10 тыс. чел., три линкора, четыре фрегата и два парохода, присланных вице-королем Египта, и четыре фрегата и пароход, отправленных на помощь своему суверену беем Туниса. Очевидно, что сил одной русской дивизии (или двух) было явно недостаточно для прочного занятия Босфора, опыт Ункияр-Искелесси вряд ли мог пригодиться. Перевозка на дружественный берег и десантирование на враждебный предполагали совершенно различные виды действия флота.

Миссию Меншикова в Константинополь сопровождал штаб, возглавляемый вице-адмиралом В.А. Корниловым и генерал-майором А.А. Непокойчицким. Оба этих высших военных чина и ряд сопровождавших их офицеров использовали пребывание в миссии для рекогносцировочной деятельности в районе Босфора, а также посетили Смирну и Пирей для того, чтобы убедиться, что число французских и английских кораблей в этих портах не превышает обыкновенного. По мнению князя, Порта не в состоянии была выслать в море более пяти военных кораблей, а в Константинополе, по его данным, находилось не более 30 тыс. солдат при 144 орудиях. 19 (31) марта 1853 г. Корнилов подал записку на имя Великого Князя Константина Николаевича для последующего доклада на Высочайшее имя, в которой был подведен итог этой поездки. Турецкий флот, по мнению адмирала, был совершенно не готов для действий в море, но вполне мог бы быть с успехом применен в качестве плавучих батарей для поддержки береговых укреплений Босфора, тем более что у турок имелись и большие пароходы.

Определенные шансы на успех у русского десанта, по мнению Корнилова, всё же были, но при обязательном условии соблюдения секретности: «В заключение повторю, что без самой глубокой тайны покушение на Босфор признаю совершенно невозможным, ибо природа всё сделала для берегов пролива, так что малейшее толковое распоряжение весьма затруднит амбаркацию, а общий говор о приготовлениях в России десанта, естественно, для этой цели, начинает волновать турок, чему лучшим доказательством служит воздвигаемая с большою поспешностью батарея выше Анатоли-Кавака и отливаемые в Топхане орудия для укреплений Босфора».

Уже в мае 1853 г. главный флотский эксперт в целом скептически оценивал возможность успеха атаки проливов. Против проекта десанта категорически сразу же выступил Паскевич, хотя фельдмаршал и высказал сожаление по поводу невозможности его реализации. В развитие своих первых предложений император предлагал и измененный вариант действий: для бесперебойного снабжения десантного отряда на Босфоре предлагалось предварительно занять с моря Бургас, к которому позже должна была подойти по суше русская армия силами одного корпуса – 45 тыс. чел., из которых 34 тыс. должна была составить пехота. И было очевидно, что, даже в случае успешного осуществления и первого, и второго шага, прочно удастся занять только Босфор. Последующий успех в направлении Константинополя казался сомнительным.

Паскевич указывал на недостаточность численности войск, выделенных для действий на Балканах, и справедливо опасался и растянутых коммуникаций, которые легко было бы отсечь, и недооценки способности турок к сопротивлению. Фельдмаршал предлагал даже рассмотреть возможность создания вооруженных ополчений христиан Балканского полуострова для совместных действий с русскими войсками.

После появления союзного флота у Дарданелл в успех экспедиции на Босфор не верил и Меншиков. Еще в июне 1853 г. он по-прежнему надеялся на то, что большой войны удастся избежать, если только сохранить достоинство и нужный тон в переговорах с турками.

В конце концов выбор был сделан в пользу укрепления сил на Кавказе. 17–24 сентября (29 сентября – 6 октября) 1853 г. эскадра Черноморского флота под командованием вице-адмирала П.С. Нахимова перевезла 13-ю пехотную дивизию и две легкие батареи из 13-й артиллерийской бригады – 16393 чел. – на побережье Кавказа – в Сухум и Анакрию. Войска перевозились на 12 линкорах, 2 фрегатах, 2 корветах, 11 транспортах и 7 пароходах с запасом продовольствия и фуража на 12 дней, с необходимыми боеприпасами и т.д. Одновременно два фрегата и два корвета приступили к перевозке из Одессы в Севастополь 8 тыс. чел. Эта перевозка проводилась в два рейса и закончилась 2 (14) октября. Переброска войск прошла в полном порядке, без каких-либо потерь и тревог и значительно укрепила положение Кавказской армии. Решение было принято Петербургом под влиянием сильнейших опасений, шедших от наместника Кавказа кн. М.С. Воронцова. По его словам, в резерве под Тифлисом имелось не более четырех батальонов.

Прибытие значительных подкреплений усилило Кавказскую армию, в составе которой числилось 128 батальонов пехоты, 11 эскадронов регулярной кавалерии, 52 полка казаков и местной конной милиции, 23 батареи с 232 орудиями. Из этой массы войск весной 1853 г. собственно в Закавказье находилось всего 19,5 батальона, два дивизиона Нижегородских драгун и небольшая часть иррегулярной кавалерии. В случае начала войны этого было очевидно недостаточно даже для обороны, и перевозка дивизии значительно усилила возможности русской армии в этом районе.

В 1842 г. был отдан приказ о временном прекращении активных действий на Кавказе. На следующий год активизировался Шамиль. Русские войска понесли тяжелые потери. Восстановить престиж должен был поход на резиденцию имама – Дарго. Аул был взят без боя, противник не стал защищать его и нести потери в заведомо проигрышных для себя условиях. Наоборот, Шамиль сумел использовать все плюсы создавшейся ситуации.

Возвращение русских войск оказалось сложнее, чем ожидало командование. При отходе по узким горным дорогам пришлось под огнем прорываться через многочисленные завалы, устроенные горцами. Движение стало чередой бесконечных штурмов и отражений атак по растянувшимся колоннам. Горцы прорывались даже к штабу наместника, под конец возникла угроза полного окружения и пленения отряда. На исходе было и продовольствие, и боеприпасы. Воронцов категорически отказался бросить раненых и обоз и прорываться налегке. Только подкрепление, пришедшее навстречу отряду, спасло ситуацию. Наместник, несмотря на преклонный возраст, целый день ездил верхом, находился на виду у подчиненных, был весел и шутил, что поднимало дух и солдат, и офицеров. Тем не менее в результате так называемой сухарной или Даргинской экспедиции 1845 г. было потеряно около пяти тысяч человек и три орудия.

После этого Воронцов вернулся от бессмысленной стратегии сокрушения Шамиля путем взятия его «столиц» к правильной осаде гор – строительству дорог, вырубанию просек и установлению прочного контроля над занятыми территориями. Это требовало значительного напряжения сил. Из 270-тысячного состава Кавказской армии в 1853–1854 гг. около 200 тыс. было задействовано против горцев и только 70 тыс. – против внешнего врага.

Все вышеперечисленные обстоятельства объясняли колебания императора в отношении атаки Босфора, а вскоре ситуация в очередной раз изменилась. Приход в Безик англо-французского флота окончательно исключал возможность осуществления десантной операции в районе турецкой столицы. Оставалась лишь одна возможность демонстрации силы, которая, как казалось, не делала еще войну неизбежной. Уже 3 (15) июня Нессельроде приказал русскому генеральному консулу в Молдавии и Валахии известить правящих там господарей, что при вступлении русских войск они должны прекратить всякую связь с султаном, а поступающая ему дань будет направляться в распоряжение императорского правительства. Сопротивления не ожидалось.

«Повеление вступать в княжества я вероятно получу на днях, – писал Паскевичу генерал князь М.Д. Горчаков, – ибо Порта отказала в нашем последнем предложении. О турках я не думаю и не забочусь: что они со мной сделают? Но сердце мое обливается льдом из опасения, что прекрасные войска, которые мне дали, могут подвергнуться истреблению молдавских лихорадок».

9 (21) июня Меншиков заверял Горчакова, что «турки не атакуют Вас, а согласно с Вашим выражением, останутся по той стороне Дуная в созерцательном положении. Так советовал им лорд Редклиф, говоря: «Не мешайте занятию княжеств, оставайтесь спокойны и выжидайте: Европа вмешается в дело и вы выиграете его». Неудивительно, что Горчаков предвидел возможность войны с Англией и Францией, которая резко усложнила бы его положение в Молдавии и Валахии. Именно этого вмешательства опасался и Нессельроде, до последнего момента надеявшийся, что войны удастся избежать. Однако его надежды не оправдались.

14 (26) июня 1853 г. Николай I подписал Манифест «О движении российских войск в Придунайские Княжества». В нем говорилось о необходимости защиты прав и преимуществ Православной Церкви, нарушаемых в Турции. «Старания Наши удержать Порту от подобных действий оказались тщетными, и даже торжественно данное Нам самим Султаном слово, было вскоре вероломно нарушено, – говорилось в этом документе. – Истощив все убеждения и с ними все меры миролюбивого удовлетворения справедливых Наших требований, признали Мы необходимым двинуть войска Наши в Придунайские Княжества, дабы показать Порте, к чему может привести ее упорство. Но и теперь не намерены Мы начинать войны; занятием Княжеств Мы хотим иметь в руках Наших такой залог, который во всяком случае ручался Нам в восстановлении Наших прав. Не завоеваний ищем Мы: в них Россия не нуждается. Мы ищем удовлетворения справедливого права, столь явно нарушенного. Мы и теперь готовы остановить движение Наших войск, если Оттоманская Порта обяжется свято соблюдать неприкосновенность Православной Церкви. Но если упорство и ослепление хотят противного, тогда, призвав Бога на помощь, Ему предоставим решить спор Наш, и с полной надеждой на Всемогущую Десницу, пойдем вперед – за веру Православную».

В июне 1853 г. на южной границе России имелось около 129 тыс. чел. при 304 орудиях, из них для действий на Дунае можно было выделить около 90 тыс. чел. при 208 орудиях. Для их поддержки войскам была передана Дунайская флотилия: два парохода, 27 канонерских лодок, две баржи и два бота, вооруженных 89 орудиями и 116 фальконетами.

22 июня (4 июля) армия М.Д. Горчакова перешла через Прут и быстро заняла Молдавию и Валахию. Местные войска насчитывали около 20 тыс. чел. Если не считать вместе с составом речной флотилии, пожарными, пограничной стражей, эта цифра была меньше. Пехота составила около восьми батальонов при 14 орудиях. Ее немедленно присоединили к русским частям, о чем вскоре пришлось пожалеть. Низкий уровень дисциплины и воинского духа привел к тому, что Горчаков приказал вывести их в тыл и ни в коем случае не вводить в бой с турками. Особого доверия молдаво-валахские отряды не вызвали и по другой причине. Русскую армию встречали с цветами, но эти восторги были ложными. Местная интеллигенция в целом негативно относилась к русским, не забыв участия России в подавлении движения 1848 г., при этом турок ненавидели гораздо сильнее и искреннее, потому что боялись неизбежной при их вступлении в княжества резни. Турецкая армия под командованием Омер-паши в это время медленно подтягивалась к Дунаю.

Илл. 15 Франц Крюгер. Николай I со свитой (фрагмент). XIX в

1853 год. Русско-турецкая война началась

Весной и летом 1853 г. Николай I вплотную подошел к войне с Оттоманской империей. Ввод русских войск в Молдавию и Валахию сделал ее почти неизбежной. Спор о Святых местах в Палестине дошел до почти неконтролируемого уже развития событий. Петербург был в одном шаге от решений, принятие которых означало бы столкновение с Парижем и Лондоном. Этот шаг отделял Россию от нежелательной войны с трудно предсказуемыми последствиями. Расчет на изоляцию Франции уже был, очевидно, утрачен, но вера в поддержку Австрии еще сохранялась.

20 июня (2 июля) император отправил Францу-Иосифу письмо, в котором извещал его о том, что в случае начала большой войны с участием англичан и французов, «я не смогу более удерживать в покое болгар, греков и прочие народности, нетерпеливые и пришедшие в отчаяние. Весьма возможно, что они все восстанут, а флоты бессильны против них. Последствием будет падение в Европе Оттоманской Империи даже без помощи нашего оружия. Я желал бы, если это событие наступит, заранее знать твои виды и намерения. Я повторяю то, что ты уже знаешь: я не желаю завоеваний, и я это торжественно объявил в моем манифесте России. Этим всё сказано (выделено авт. – А.О.)». Для будущих государств Балкан, в случае распада Оттоманской империи, предлагался совместный русско-австрийский протекторат, но до вступления в войну Франции и Англии переход через Дунай не предполагался. «Достигнув Дуная, мы будем ждать, – писал Николай Паскевичу, – что предпримут турки; долго им оставаться в этом положении мудрено, ибо оно им разорительно; ничтожность правительства делается всё яснее, даже для самих турок, и надо опасаться революции. Словом, если войны и не будет, предвижу я скорое падение Турции».

Император ошибочно оценил возможные варианты развития событий не только в отношении Турции, где оккупация княжеств вызвала очень бурную реакцию. Правительство с трудом контролировало эмоции. В Австрии русские действия были подвергнуты самой жесткой критике. Париж и Лондон дали знать Вене, что в случае начала большой войны и поддержки России со стороны Австрии они не будут противодействовать возможным революциям в северной Италии, Венгрии и Польше. Эти предупреждения сразу же привели к желательным для англо-французского союза последствиям. В циркуляре русского Министерства иностранных дел, изданном после вступления нашей армии в Дунайские княжества, было объявлено, что Россия не имеет цели разрушения Турции и немедленно прекратит оккупацию княжеств, как только будут удовлетворены ее требования. Кроме того, там содержались и уверения в том, что Россия не начнет первой военные действия и не станет побуждать христианских подданных султана к мятежу против своего монарха.

Илл. 16 Карл Пиратский. Император Николай I и Великий князь Александр

в Санкт-Петербурге. 1843

2 (14) июля султан обратился с протестом к державам, готовым выступить за принцип целостности турецких владений. Общественное мнение Европы было настроено против России. Турецкий демарш стал основанием для созыва в Вене конференции по вопросу русско-турецкого конфликта. В этот момент турки, наконец, стали прислушиваться к советам польской эмиграции и решили создать казачью бригаду под польским командованием. 2 полка по 6 эскадронов в каждом должны были стать нуклеусом новой армии, в том числе и привлекать к воинской службе добровольцев из христианских подданных султана. Бригаду возглавил М. Чайковский (Садык-паша). Он же выступил инициатором создания этой части. Как отмечал Чайковский, «я хотел этим воскресить запорожское войско, которое, служа турецкому падишаху, самому верному и единственному союзнику Польши, не переставало быть войском Речи Посполитой и короля польского». Садыку удалось собрать до 1,5 тыс. человек – самого разного происхождения и судеб люди, с которыми он мечтал дойти до Киева. Гигантские планы остались на бумаге.