скачать книгу бесплатно
Баллада о мошенниках
Энрико Реммерт
Герои этой книги, обаятельные итальянские жулики, определенно находятся в родстве с героями романов Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Их предводителю, как и Остапу Бендеру, известны десятки способов «законного» и не вполне изъятия денежных средств у добропорядочных итальянских граждан. Не мелочась, приятели затеяли многоходовую аферу, сулящую огромный куш. Останутся ли они у разбитого корыта или плутовская удача улыбнется им? Ответ ждет нас в самом финале этой яркой, смешной и поучительной истории.
Энрико Реммерт
Баллада о мошенниках
Дело в том, что все мы – неудачники, причем с поразительной тенденцией к самоуничтожению.
С. Моэм. Подводя итоги
Моему отцу
Enrico Remmert
LA BALLATA DELLE CANAGLIE
Copyright © 2002 by Enrico Remmert
Italian edition published by arrangements with R.Vivian literary agency, Padova. Italy
© ООО «Издательство К. Тублина», 2018
© И. Константинова, перевод, 2018
От редакции
В сентябре 2003 года на Нью-Йоркской фондовой бирже (NYSE) разразился скандал, связанный с ее председателем Ричардом Грассо. Целесообразность дальнейшего пребывания 57-летнего Грассо во главе ведущей мировой торговой площадки обсуждалась уже давно.
Многих представителей биржи и Комиссии по ценным бумагам и биржам США (SEC) возмутил размер премии, которую комитет по вознаграждениям назначил Грассо в конце августа. Она составила 139,5 миллиона долларов – сумма весьма солидная даже для руководителей крупнейших американских корпораций, а если учесть должность Грассо и специфику организации в целом, то вообще запредельная.
Возмущение общественности довольно быстро достигло своей цели. Главе Комиссии по ценным бумагам и биржам США (SEC), прежнему руководителю Нью-Йоркской биржи Уильяму Доналдсону, пришлось принять соответствующие меры.
Ранее он неоднократно публично отмечал заслуги Грассо, в частности, называл его «выдающимся менеджером», но теперь был вынужден потребовать подробный отчет о механизме принятия решения о выплате бонусов.
Не менее жестким оказалось совместное послание на имя г-на Грассо основного контролера пенсионного фонда штата Нью-Йорк Алана Хэвиси, главного калифорнийского казначея Фила Анджелидеса и двух крупных пенсионных фондов Калифорнии. От руководителя биржи потребовали немедленной отставки.
– В эпоху корпоративных скандалов мы не вправе мириться с тем, что человек, контролирующий крупнейшую в мире фондовую биржу, получает десятки миллионов долларов в виде вознаграждений от людей, чью деятельность он контролирует. Это конфликт интересов, – заявил г-н Хэвиси.
Совет директоров биржи принял решение «отпустить» Грассо. Сторонников отставки председателя оказалось почти вдвое больше, чем противников: тринадцать против семи.
После чрезвычайного заседания совета директоров биржи Ричард Грассо заявил о намерении подать в отставку, хотя его контракт истекал лишь в 2007 году. Он заявил, что оставляет свой пост «с чувством глубочайшего сожаления». Учитывая стаж его работы, эти слова легко понять. Свою карьеру он начал в 21 год, и для человека, не окончившего даже колледжа, добился немыслимых результатов.
Г-на Грассо часто критиковали за то, что он окружал себя людьми, готовыми подчиняться, и назначал на ведущие должности своих друзей. Однако его вклад в развитие американского бизнеса нельзя недооценивать. Ведь именно под руководством г-на Грассо Нью-Йоркской фондовой бирже удалось быстро возобновить торги после трагических событий 11 сентября 2000 года. За время его правления в листинг биржи были включены 1576 новых компаний, 569 из них перешли от NASDAQ Stock Market или American Stock Exchange, и в настоящее время на ней котируются бумаги почти трех тысяч компаний.
* * *
Все описанное здесь – чистая фантазия. Все персонажи, эпизоды и диалоги вымышлены.
Любое сходство с реальными событиями или людьми совершенно случайно.
Исключение составляют
Джеймс Эддисон Ривис – все, что связано с ним, – часть истории Соединенных Штатов Америки – и Мартин Френкель – все рассказанное о нем происходило в Америке в 1990-е годы.
Начало
Жаркий воскресный день в начале лета, когда еще нет мух.
Неподвижно стоишь в центре огромного развороченного пустыря между заброшенными промышленными строениями и обветшавшими фабричными зданиями.
Кругом пусто, ни души: насколько хватает глаз, видны лишь стены и цемент, горы строительного мусора, ржавые баки, мятые жестяные банки, сорняки, пластиковые мешки и два автомобильных остова, брошенные в чахлом кустарнике.
Твой взгляд прикован к разбитому ветровому стеклу, отражающему солнце, словно лужа, и вспыхивающему золотом.
Вдруг Мило выглядывает из кабины своего старого синего фургона и нарушает тишину.
– Ну как, идет? – кричит он.
В который уже раз оглядываешь все вокруг, снова желая убедиться, что в радиусе нескольких километров вы с ним единственные живые существа, потом смотришь на белый «пунто»[1 - Недорогая модель марки «Фиат». (Здесь и далее – примечания Г. Царева.)] метрах в сорока за фургоном.
– Сейчас, погоди! – орешь в ответ.
Подходишь к машине, приседаешь вровень с бампером и начинаешь отмерять на глаз расстояние до фургона.
– Порядок! – опять вопишь. – Давай!
Некоторое время чихает стартер, потом с ревом заводится мотор.
И Мило тотчас включает задний ход: фургон вздрагивает, скрежещет и трогается с места.
– Так держи! – кричишь ему, отходя в сторону. – Так!
Мило смотрит в зеркало заднего вида и до упора вжимает педаль газа, мотор рычит, камешки брызжут о днище машины, фургон набирает скорость, качаясь на неровной земле и поднимая тучу пыли, но движется прямо и с каждым метром все быстрее, пока с оглушительным грохотом не врезается в капот «пунто».
Похоже, все прошло супер.
Подходишь ближе, убеждаешься в этом и кричишь Мило, чтобы он отъехал.
Фургон медленно отъезжает метра на два, останавливается, и в тот же момент со страшным лязгом отваливается бампер «пунто».
Мило выпрыгивает из кабины и оценивает ситуацию: морда машины почти разбита, а бампер цел и невредим, на нем осталась лишь небольшая царапина.
– Черт побери, – сердишься ты, – придется самим постараться.
Мило лезет в фургон и тотчас возвращается с двумя тяжелыми молотками.
Он весело подмигивает тебе, протягивая один из них.
Вы начинаете изо всех сил колотить по бамперу, пока не появляются заметные вмятины.
Под конец Мило пытается открыть большую заднюю дверь, но ее заклинило.
– Прекрасно, – говорит он.
Потом смотрит куда-то вверх. Невольно следуешь за его взглядом: небо над промышленными корпусами похоже на длинный голубой прямоугольник.
Мило достает сигарету и с удовольствием закуривает:
– Итак, подведем итог. За столкновение по меньшей мере три миллиона. Еще один – за повреждение фургона… это уже четыре… Вычти отсюда двести тысяч за аренду «пунто»… И еще миллион – франшиза[2 - Неоплачиваемая часть ущерба – часть убытка, принятого на себя лицом в договоре страхования, в пользу которого проводится страхование.] в оплату нанесенного нами ущерба. Мораль: получим по меньшей мере два с половиной миллиона.
Глава первая,
в которой действие происходит год спустя, начинается более близкое знакомство с Витторио и Мило, идет разговор о Яне Потоцком, личной ответственности, экстези и морских звездах
– Знаешь, Мило, я сейчас читаю книгу про одного типа по имени Ян Потоцкий, он жил в восемнадцатом веке… или в девятнадцатом… не знаю, в общем, когда-то очень давно… – Ну и что?
– Да ты послушай.
Тянешься через стойку, собираясь взять соломинку, и едва не слетаешь с барного табурета.
Барменша рассеянно смотрит на тебя, а Мило шутит:
– Слушаю. Разумеется, пока ты в состоянии сохранять равновесие.
Пропускаешь его слова мимо ушей.
– Так вот, этот самый Потоцкий… По-моему, он был поляк…
– Как это – «по-твоему»?! Не уверен, когда он жил, – в восемнадцатом веке или в девятнадцатом, не уверен, поляк ли он… В чем ты вообще уверен…
Помешиваешь соломинкой в бокале с пивом.
– Ну да, да… Но суть не в этом… Меня поразила одна вещь.
– Что же?
– Слушай внимательно: однажды этот самый Ян Потоцкий – неизвестно, что ему взбрело в голову, – взял да отломал ручку от крышки серебряной салатницы. Ручка была в виде шара. Слышишь? Массивный такой серебряный шар. Отломал.
Останавливаешься и некоторое время смотришь на Мило, пока он наконец не теряет терпение.
– Ну и дальше что?
– И принялся полировать его, так, иногда, время от времени.
Мило с недоумением смотрит на тебя, потом достает сигарету из твоей пачки, лежащей на стойке:
– Что за идиотская история?
Улыбаешься:
– Вовсе не идиотская, а просто невероятная. Слушай дальше. Спустя три года непрестанного шлифования шар сделался совсем маленьким: величиной с пулю. И тогда этот Потоцкий взял свой пистолет – в те времена пистолеты заряжались через дуло, – засыпал в него порох, вложил шар и выстрелил себе в голову.
– И покончил с собой?
– Ну конечно покончил! – восклицаешь ты. – Разве так уж невероятно?
Мило морщится.
– Да представь только, – продолжаешь ты, – целых три года он шлифует его… Три года… Кто знает, как он это делал на самом деле? Может, в плохие дни трудился изо всех сил, а в хорошие вообще не прикасался к этому шару… Не говоря уже о самом поступке, почти артистическом: ведь, по сути, он выстрелил себе в голову своей собственной скульптурой.
– Ну не знаю, я не нахожу тут ничего особенного, – ворчит Мило.
– А потом, – сразу же прерываешь его, – есть еще одна поразительная деталь: сама по себе идея – спланировать самоубийство за такой длительный срок… В том смысле, что в один прекрасный день он принимает решение сделать это, а стреляет только через три года. Короче, мне кажется…
В баре прибавляется народу.
Мило пожимает плечами, рассеянно оглядывается вокруг и, помолчав немного, замечает:
– Знаешь, Витторио, плевать мне на твоего Потоцкого. Сейчас меня интересует только одно – мои собственные дела.
О боже, ведь опять начнет все с начала, думаешь ты.
Он читает твои мысли:
– Господи, Витторио, тебе не понять. А ведь это так важно. Я вот думаю порой: если мою жизнь представить в виде одного дня, то пробуждение, ничего не скажешь, было прекрасным, отличный завтрак – почти все, что только можно пожелать, словом, утро в целом прошло очень даже славно. Зато теперь – примерно в обеденное время, мне ведь двадцать семь лет, не так ли? – у меня, наверное, должен быть уютный дом и в нем накрытый стол. Ты спросишь: что у меня есть? А я отвечу: ровным счетом ничего. Ничегошеньки.
О господи, думаешь ты, сейчас опять начнет рассказывать про то, где и кем он только ни трудился, как плохо ему всюду платили, к тому же черным налом, и разве это возможно, чтобы какой-то второразрядный футболист получал за две недели столько же, сколько он за целый год, о господи, это невыносимо…
Ставишь бокал и притворяешься, будто слушаешь с интересом.
Мило продолжает:
– Я сменил тысячу мест… и всюду платили гроши, к тому же черным налом… И выжимали все соки. А теперь, ну, мыслимо ли, чтобы какой-то никудышный второразрядный футболист, у которого в голове пусто, как в бочке, – стоит послушать хоть одно интервью, – получал бы за пару недель столько же, сколько я за целый год?
Он замолкает, делает большой глоток пива и продолжает:
– Так-то вот! Это же невозможно. Поэтому надо что-то делать. И раз уж я не умею вести мяч, то вынужден делать что-то незаконное… вернее сказать, незаконное с точки зрения закона, но вполне нормальное с точки зрения моей морали.
Оглядываешь посетителей.
Кажется, будто находишься в баре из «Звездных войн»: не хватает только уродцев с синими лицами и носами-хоботами, хотя нет, если присмотреться внимательнее, они тоже тут.
Тебе хотелось бы поговорить с Мило о другом, например, вернуться к мысли о Большой А. или о своих последних переживаниях, связанных с Кристиной, да только она ведь его девушка, какой же тут может быть разговор?
– Господи, Витторио, да ты и не слушаешь меня вовсе… – Безутешный, Мило ставит бокал и добавляет: – Ладно, схожу-ка я в туалет.
Рядом с тобой на высоких табуретах у стойки бара сидят две девушки, судя по одежде, какие-нибудь гадалки, они разговаривают, отпивая частыми глотками мартини.
