скачать книгу бесплатно
Хижина ведуньи стояла на небольшой полянке. Окруженная со всех сторон огромными дубами, она опускала свою крышу чуть ли не до самой земли, и два небольших окошка темнели под этой крышей, точно два глаза под длинной шевелюрой. Живой казалась хижина Хамусы. Живой и страшной. Как и сам лес, в котором она находилась.
Нагнувшись, Нок прошла в темнеющий дверной проем и словно провалилась в жаркую, душную яму. Хамуса уже суетилась у очага: цепляла на крючок котелок с водой, разводила огонь. И все время что-то приговаривала. То ругала шептунов за то, что крепко напугали «ее девочку», то жаловалась на жару и желала поскорее дождя. То вообще начинала вещать что-то странное о мертвых костях, о погребении, о химаях, караулящих у границ, и о злобных драконах надхегах, что прилетели с севера и не дают покоя людям, работающим на плантациях.
О надхегах Нок и сама немало слышала. Откуда такая напасть на соседние холмы – люди не знали. Но заказывали служения в храме духов Днагао и поговаривали, что пора вызывать охотника на драконов. Только ему под силу прогнать тварей с облюбованных ими холмов. Надхеги – это не зменграхи, съедят человека в один присест. Морды у них огромные, и владельцы рисовых плантаций уже не раз жаловались старейшинам Линна на свои потери. Рабы гибнут, а это деньги. Деньги, которые владельцы плантаций теряют.
Наконец, когда весело затрещал огонь под котелком, а ягоды смородины оказались в кипящей воде, Хамуса установила на щербатом дубовом столе медную треногу. Каждая медная нога представляла собой узкое тело змеи и заканчивалась змеиной головой с высунутым раздвоенным языком. Посередине треноги, в глубокой испачканной золой чаше, Хамуса развела небольшой огонь, подбрасывая на тонкие прутики мелкий серый порошок. Языки огня от порошка тихо вспыхивали и потрескивали, точно живые.
– Ну-ка, девочка, закрой дверь, – велела Хамуса и добавила: – и не прячь от меня глаза. Сейчас можно, сейчас, когда я буду бросать для тебя кости, мне надо видеть твои глаза. Твои славные, синие глаза… где такие еще увидишь? Подобных глазок еще пойти и поискать в наших землях…
Хамуса нагнулась над столом, сдвинула немного треногу с полыхающим на ней крошечным пламенем и развернула кожаный свиток. Расстелила его на столешнице и провела по нему несколько раз смуглыми ладонями, разглаживая.
Внутри свитка, в самом центре, желтел нарисованный круг солнца с расходящимися во все стороны лучами. Лучи делили свиток на восемь одинаковых частей. В каждой части, выделенной тонкими штрихами, лежали города, леса, холмы и деревни. У самого солнца располагался Линн и еще три города Свободных Побережий, а от него расходились желтыми линиями дороги, разбегались тропки-ниточки. Леса, холмы, реки. Деревни, плантации, города. Кажется, весь мир развернулся на столе перед Нок.
Хамуса пробормотала еще какое-то заклинание и кинула что-то в огонь на треноге. Запахло резко и горько, тонкий дымок пополз к почерневшим балкам крыши.
Нок почувствовала, как ее начала бить крупная дрожь, застучало бешено в висках и разом вспотели обе ладони. Едкий запах наполнял ноздри, в горле першило. Хотелось кашлять, но Нок только осторожно хмыкала. Дымок над треногой становился гуще и темнее, а ведунья все бормотала и бормотала. На карту она бросила кожаный черный мешочек, откуда попросила Нок достать одну кость.
– Один кубик, девочка. Своей рукой достань один кубик, – низким голосом проговорила Хамуса, не глядя на Нок.
Просовывая руку в узкое отверстие мешочка, Нок поняла, что пальцы у нее дрожат, и она еле-еле удерживает теплую гладкую кость с твердыми гранями. Она вытащила ее и несмело подняла глаза на ведунью. Та, пробормотав еще одно заклинание – или молитву духам, кто знает? – взяла кость и кинула на карту.
Кубик покатился, бесшумно и легко пробежал через разделяющие лучи и лег ровно у города Линна.
– Что ты видишь на нем? – спросила Хамуса, не глядя на карту.
– Солнышко улыбается… – едва слышно пробормотала Нок.
На верхней грани кубика действительно красовался знак улыбающегося солнца.
Огонь на треножнике снова вспыхнул, черный дым повалил сильнее.
– Удача улыбается тебе. Первая кость – кость Судьбы. Она говорит о том, что твоя судьба – это улыбка солнца, что дает свою любовь каждому, несмотря на возраст и положение. Доставай вторую кость.
Нок еще раз опустила руку в мешочек. Теперь ей показалось, что кости нагрелись, стали теплыми, точно ожили. Не сразу, но ей удалось ухватить еще один кубик. Сама судьба наливалась теплом в ее пальцах, готовая раскрыть свои секреты прямо сейчас.
– Бросай… Узнаем, будет ли здоровье и долголетие в твоей жизни. Не подхватишь ли ты болезнь жриц Набары, от которой красота их вянет, а срок жизни уменьшается. Кидай, девочка, – голос Хамусы стал еще более низким и хриплым.
Нок чувствовала, что голова у нее идет кругом, а от нехватки свежего воздуха перед глазами пляшут черные точки. Дрожащими руками она осторожно кинула кубик на карту. Тот подпрыгнул, пару раз перевернулся и замер.
– Что ты видишь на нем? – тут же спросила Хамуса.
Почему она сама не смотрит на кубики? Почему именно Нок должна отвечать?
– Я вижу солнце… – послушно ответила Нок.
– Два солнца подряд – давненько я не встречала такой удачи в жизни человека. Доставай третью кость. Мы знаем, что тебя ждет храм Набары. Но все равно бросай. Это будет на место, где ты найдешь свой дом.
Нок вытащила кубик, ставший горячим и немного светящимся, и снова кинула его на карту. В этот раз Хамуса не задавала вопроса, а сама напряженно всматривалась в прыгающую костяшку. Поворот, еще один поворот, еще. Кубик укатился далеко от Линна, от холма Набары, от Свободных Побережий, поближе к Одиноким королевствам. У Каньона Дождей он замер, улыбнувшись еще раз знаком солнца.
– Третье солнце! – воскликнула Хамуса и отпрянула от столешницы. – Третье солнце! Только у одного может быть три солнца, только у одного… Дим-Хаар знает, знает… Он это сделал, да? Нок, отвечай, ты знаешь, кто ты?
Нок попятилась назад, опустила глаза, торопливо сложила ладони у груди и три раза поклонилась. Страх сковал язык и затуманил мысли… Это ее вина, что выпали три солнца подряд? Что она сделал не так? В чем провинилась?
– Три солнца… у этой девочки три солнца… – без остановки причитала Хамуса.
Ее голос вновь стал обычным, она сгорбилась. Суетливым движением ведунья кинула в огонь на треноге еще горсть каких-то сухих трав и зло велела:
– Бери еще кость! Ну, давай, раз огонь горит, карта тебе еще предскажет. Бери кость на первого мужчину. Кто даст тебе имя? Кому ты первому подаришь свою любовь и девственность?
Нок несмело просунула руку в мешочек и тихо вскрикнула. Камни обжигали, но ослушаться ведунью она не посмела. Закусила губу и вытянула горячий, светящийся кубик.
– Кидай! – громко велела Хамуса.
Кубик покатился по карте. На мгновение он замер, повернувшись гранью с изображением птицы в полете, после вдруг подпрыгнул, еще раз, еще. Каждый его прыжок становился все выше и выше. Кубик ударил в треногу, пылающую огнем, и та перевернулась, рассыпав горячие языки пламени на карту.
Хамуса вдруг вскрикнула и запричитала:
– Я его вижу… я вижу человека… он уже пришел за тобой, девочка! Это он, я знаю его… сильный, очень сильный… очень страшный… от него приходит беда… он приходит туда, где беда…
Кубик, все еще прыгающий по пылающей карте, подскочил и ударил ведунью прямо в лоб. Она закрыла лицо руками и заорала:
– Уходи! Уходи отсюда! Спасайся, пока не поздно…
Нок кинулась к двери. Уже на пороге она оглянулась и увидела, как Хамуса заливает водой из ведра пылающий стол, треногу и скамейки.
#8. Нок
Покрытая прошлогодними прелыми листьями земля убегала из-под ног и с предательски тихим шорохом съезжала вниз. Нок хваталась руками за стволы молодых дубов, что поднимались рядом с многолетними великанами. Корни вьющихся растений, выгибаясь, бесшумными змеями цеплялись за ее ноги, хватали за край юбки и требовательно замедляли движение.
Девушка понимала, что от ужаса она теряет здравомыслие, что надо остановиться и хотя бы оглядеться, но сил собраться и прогнать страх у нее не осталось. Поэтому деревья мелькали в бешеном беге, ветки хлестали по плечам, и думалось только об одном – поскорее бы оказаться на побережье. Подальше от зловещих деревьев, трескучего пламени в хижине Хамусы и… страшного предсказания.
Об этом Нок будет думать потом. Когда окажется в безопасности, переведет дух и успокоится. Тогда можно будет разобраться, что ждет ее в будущем. Хорошее или плохое… Доброе или злое… а пока – вперед! Сквозь деревья, через ямы и бурелом. Вперед, к плещущемуся прибою. Туда, где спокойно…
По узкой, едва заметной тропинке Нок сбежала с холма и только оказавшись в неглубоком и чистом овражке остановилась и перевела дыхание. Поправила юбку, долго и безуспешно отряхивая ее от листьев и мелких веточек. Убрала лесной мусор из растрепавшихся кос. Еще раз зачем-то отряхнула юбку. Выпрямилась, подняла глаза и… остолбенела.
Этот миг показался ей бесконечным и до странности безмолвным. Неслышно, совсем неслышно спускался с соседнего холма вчерашний Незнакомец. Черная шляпа с широкими полями надвинута на глаза, кафтан распахнут. Белая рубашка местами порвана и в ярких бурых пятнах крови. Он смотрел на Нок. В упор, не отрывая взора. И глаза его сверкали из-под полей шляпы, точно горящие угли в печи.
Страшные глаза страшного человека… Нок почувствовала, как в горле встал ком, и перехватило дыхание. Ей надо бежать, бежать от Незнакомца, но его пристальный взгляд завораживал, притягивал, и не было никаких сил сдвинуться с места. Что надо этому человеку? Что, дери его зменграхи, ему надо?!
Незнакомец остановился. Нок внезапно поняла, что уставилась на него, как глупая девчонка, а делать этого не следует. Она рабыня, а глядит на свободного во все глаза! Опустив взор, девушка медленно выдохнула. Сложила ладони вместе, три раза поклонилась. После, на всякий случай, поклонилась еще раз.
Хорошо, что поднимать глаза не обязательно, что можно не смотреть на Незнакомца.
– Проходи, девушка, – прозвучал низкий голос.
Краем глаз Нок с ужасом заметила, что мужчина ответил на поклон. Он слегка наклонил голову и вытянул руку в кожаной перчатке, показывая, что путь свободен. Девушка сдвинулась с места и глянула мельком на него. Перчатка в крови… Или ей показалось?
Огромный мешок в другой руке Незнакомца обтягивал что-то большое, круглое. Что-то, с чего капала кровь…
Подхватив подол юбки, Нок кинулась бежать, понимая, что умирает от страха и сердце вот-вот остановится. Духи, за что ей все это, за что?
Девушка не помнила, как добралась до Корабельного двора, как смывала пыль с ног и пот с лица. Еж давно проснулся, и в хижине только крепко спала Травка. И это не удивительно, после такой ночи и Нок бы сейчас легла и крепко уснула. До самого вечера, а еще лучше – до самого утра.
За что на нее свалилось столько неприятностей? Сначала глупое предсказание Нгаца, после непонятно как выпавшие кости. А в довершение всего страшный Незнакомец. Ведь у него на руках была кровь, и, судя по всему, это не его кровь. И в мешке была кровь. И не только кровь, а тела. Разрубленные тела людей или только их головы…
Кто он такой? Что делает здесь, в Свободных Побережьях? Вдруг он убийца? Есть же такие люди. Они не могут жить без убийств. Им это необходимо, они так получают свое собственное добро. Таким людям хорошо на войне, а если войны нет, они просто рыщут по дорогам и убивают бродяг, нищих или одиноких людей. Вот и этот – такой же убийца… а вдруг он присмотрел для себя Нок?
Чувствуя, как зубы выбивают дрожь, девушка стянула с себя юбку. Юбка – слишком нарядная одежда для уборки зала Корабельного двора. Надо надеть темно-синие, немаркие шаровары и голубую тунику. Косы она после переплетет. Солнце поднялось уже очень высоко, и мама Мабуса наверняка будет ругать ее за такую долгую отлучку. А что она ей скажет? Что ей выпало три солнца на костях ведуньи, а после кости сошли с ума и все в хижине загорелось? И это все из-за нее, Нок?
Хамусу в Линне все знают и все боятся. Ругать девушку за то, что она ходила к ведунье, мама Мабуса сильно не станет. Но что сказать о предсказании? Ничего себе, улыбка судьбы… Перевернутая тренога, пожар. И Незнакомец в довершение всех бед. Чтобы всем так судьба улыбалась, дери его зменграхи!
Нок, резко дергая гребнем, расчесала длинные концы кос и выскочила из комнаты.
Еж и Малышка домывали зал, скребя полы щетками изо всех сил. Сурово поджав губы, у выхода на улицу стояла мама Мабуса. Глаза ее сверкали ярче коралловых бусин, а сведенные к переносице брови сливались в одну густую полосу, черную, точно угли, что выгребает из печи по утрам повар Тинки-Мэ.
– И где это ходила моя Нок с утра? – громыхнула она, и Еж, вздрогнув, втянул голову в плечи.
Нок поклонилась, привычно сложив ладони, после ответила, не поднимая глаз:
– Ведунья Хамуса вчера велела с рассветом солнца прийти к ней.
– И что? Нельзя было сказать мне? Язык у тебя отсох или в голове осталось только кислое молоко? Вот уж дура так дура!
Мама Мабуса приблизилась и с силой щелкнула Нок по лбу. Пальцы у нее были крепкие и сильные. Почти мужские пальцы, и щелчок получился довольно ощутимый.
– И что сказала Хамуса? Ну?
Нок замялась, после сказала:
– У нее в хижине пожар случился. Плохо дело, очень плохо. Не к добру все это, так она сказала…
– Вот же глупая. Ладно, ступай. Сиди сегодня во дворе и не ходи никуда, ясно? Работы тебе хватит. Да, за этими двумя присматривай. И чтобы тихо было, иначе все кости вытрясу из вас, бездельники.
Мама Мабуса ступила на скрипучую лестницу, поднимающуюся на второй этаж, и проворчала, уже сама себе:
– Разбаловались они… привыкли, что все им потакают… Бегают по городу, точно вольные, а работа не делается. Выдеру я их за такие дела, только пусть окажется, что зал недостаточно хорошо вымыт или посуда не расставлена. Выпорю так, что шкура слезет, а новая не скоро нарастет.
Нок взялась за посуду. Перемыла все грязные еще с вечера кружки. Вытерла прилавок, полки. Тщательно вымела мусор с пола из-под прилавка. Ни Еж, ни Малышка ни о чем ее не спрашивали. Видать, поняли по лицу, что что-то случилось, и не приставали с расспросами.
Дети привели в порядок зал, натаскали к печи хвороста. Только после этого пристроились завтракать во внутреннем дворике, у колодца.
– Ну, как? – шепотом спросил Еж. – Что сказала Хамуса?
– Не могу тебе рассказать, – тихо ответила ему Нок, – и не спрашивай ничего. Я сама не могу до конца разобраться – доброе она предсказала или плохое. Непонятно, и все тут.
– Как это не понятно? Что, не можешь понять, хорошее ли предсказание? Она что, не кидала кости на здоровье и удачу? Ты будешь здорова?
– Ну… вроде бы да. Вроде бы я буду здорова, и у меня всегда будет удача.
– Так ведь это хорошее предсказание. Да? Хорошее?
– Не знаю, – буркнула Нок, – наверное… я устала, пойду вздремну. Если мама Мабуса позовет, разбудите. Ясно?
– Ясно… – ворчливо ответил Еж. – Что тут неясного… Странная какая-то ты пришла, не рассказываешь ничего. Какая блоха тебя укусила? Какая зараза в лесу пристала? Может, шептуны напугали?
Нок даже не глянула на него. Сунула последний кусок лепешки за щеку и направилась к хижине. Надо просто уснуть и ни о чем не думать. Вот и все. Потом видно будет…
А в это время в Корабельный двор пришла Хамуса. Пришла и потребовала увидеть Нок. Что-то сказала маме Мабусе, и та провела ее до самой хижины, где на матрасе дремала девушка, упершись ногами в неподвижную Травку. И вот, разлепив отяжелевшие веки, Нок увидела перед собой суровое смуглое лицо лесной женщины. Сон развеялся в одно мгновение. Нок подскочила, поклонилась. Еще раз и еще.
– Вот вы где, значит… – проговорила Хамуса, глянула на спящую Травку и тут же велела: – девочку эту береги пуще зеницы ока. Возможно, жрицы Набары разрешат ее ввести в свой храм, ведь ты связана с ней заклятием. Так должно быть. Поэтому смотри за ней, – Хамуса подняла указательный палец и ткнула им в лоб Нок, – смотри как следует. Чтобы не погибла, не пропала. А там духи знают… Вот значит что… да… Зачем я пришла? Передать тебе кое-что. Амулет. Для тебя сплела вчера. Маме Мабусе я сказала, что ты забыла у меня охранный браслет, что вроде упал он с твоей руки. А о предсказании ты никому не говори, не следует. Кости не любят, когда всем рассказывают об их предсказаниях. Так что не болтай языком, девочка, и будет добро в твоей жизни. Вот увидишь. На, бери, что я тебе принесла.
И Хамуса сунула в руки Нок сплетенную из сухой соломы куклу. Небольшую, размером с ладонь. У нее были круглая голова, повязанная куском яркой ткани, и растопыренные руки.
– В этой кукле не простые травы. Была у меня одна трава сушеная, Доимху Тор называется. Когда она в своей силе и растет в правильном месте, она, эта трава, многое может. А тут, в амулете сухие стебли, они уже не такие страшные. Но говорить еще могут, да. Когда надо, они могут заговорить. Тебе эта кукла пригодится, девочка. Как нужен будет тебе совет, так произнеси заклятие, которому учил тебя Дим-Хаар и которое ты произносишь вот над ней, – Хамуса кивнула на Травку, – произнеси заклятие в пустую ночь, и амулет даст ответ. Увидишь сама. А я пойду, что-то нехорошо мне… Жарко и давит, давит к земле воздух. Ночью пойдет дождь, вот увидишь сама… дождь ночью – это хорошо, очень хорошо…
Хамуса повернулась и вышла из хижины. В руках Нок осталась соломенная кукла с безглазым лицом.
Пустой ночью произнести заклинание… Ничего сложного и страшного. Хамуса называла ночь «пустой», когда не было ни одного полнолуния. Старое название, но Хамуса часто пользовалась старыми названиями.
Присев на матрас, Нок почувствовала, как чуть качнулась кровать. Едва заметно дернула пыльной ногой спящая Травка. На ее осунувшемся личике застыла горестная маска, кончики рта опустились, и медное колечко в правой ноздре казалось тусклым. Ее бы сводить на Песчаную косу и выкупать хорошенько. Но это сложно, очень сложно. Ходить Травка не любит, всего боится, и на улице на нее нападает столбняк. Она застывает на месте и закрывает лицо локтем, так, чтобы самой ничего не видеть. И ведь не добьешься от нее ни слова. Ничего не скажет, как будто языка у нее нет.
Нок вздохнула и привычно дотронулась до браслетов – по очереди на каждом запястье. И вздрогнула… На правой руке не хватало одного браслета. Кожаной веревочки с нанизанными на нее крупными черными деревянными бусинами. Три бусины на черной веревочке – где они?
Браслет от сглаза пропал!
Нок вскочила с кровати, опустилась на колени и принялась шарить по полу. Может, он завалился куда, пока она спала?
Где-то в углу хижины пискнула мышь, видимо, испуганная возней Нок. Мыши – это хорошо, это добрый знак. Они – священные животные, и там, где есть мыши, ничего злого не должно быть. А зло – это потерять браслет от сглаза. Это очень большое зло. Как же она теперь будет без браслета? Как на улице покажется?
А мама Мабуса, если узнает, еще и нащелкает по голове. Нечего, мол, рот раскрывать и зевать по сторонам. Если бы она, Нок, была внимательнее, то ничего бы не случилось. И так далее…
Видать, начинают сбываться плохие предсказания. Просто на глазах. Плохой знак – потерять браслет от сглаза. Очень плохой знак. Сегодня просто день плохих знаков.
Взгляд Нок упал на соломенную куклу, брошенную на матрас. Спросить у нее, что ли?
Нок протянула руку, дотронулась до амулета и почувствовала, как непонятная тоска вспыхнула в душе, точно огонь на треноге Хамусы. Неживая кукла казалась немой свидетельницей ее глупости. Глупости и неудачливости.
Вздохнув, Нок поднялась. Сунула в мешочек с вещами, что лежал в изголовье, подарок ведуньи и вышла из хижины. Надо пойти и помочь маме Мабусе. Иначе снова можно получить по лбу.
#9. Нок
В этот вечер в зале Корабельного двора говорили о надхегах и об охотнике на них.
Совет старейшин собрал деньги со всех жителей города, и даже чернобородый Нитман внес свою лепту, о чем теперь громко хвастал на весь зал. Этими деньгами расплатились с охотником, который поутру принес старейшинам три драконьих головы и заверил, что надхеги больше не побеспокоят плантации в окрестностях Линна.
– Мы думали, что там два дракона. По крайней мере, на южном склоне Змеиной горки видели двоих. И рассказывали о двоих. Повадились твари прилетать каждые четыре дня и хватать рабов, что трудились в этих местах. Там же рисовые поля Имуга, и его люди на полях. Надхеги, видимо, решили, что там самое место для охоты. Даже гнездо себе обустроили. Самец и самка. Точнее, мы думали, что самец и самка, – Нитман шумно отхлебнул из кружки и обвел глазами собравшихся около его стола людей.
Он был страшно горд тем, что знает все городские новости, и моряки, только ступившие на берег, теперь слушают его и поглаживают бороды, удивляясь рассказам о драконах.
