© Усачева Е., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
Никиту обманули. Сказали, что летом он поедет в совершенно сумасшедшее место. Мама подчеркивала – су-ма-сшед-ше-е. И добавляла: «Как ты любишь».
Это было мамино слово – «сумасшедший». Она и Никиту так называла:
– Никитос, ты сумасшедший!
Потому что он любит забираться в заброшенные дома. Вы думаете, таких в городах не осталось? Что это только в деревнях да умирающих военных городках? Ха! Заброшенные дома есть везде. Никита составил карту своего района, где значками отмечал изученные заброшенности – где было интересно, а где обитают агрессивные бомжи. Впрочем, с бомжами всегда можно разойтись. Во второй половине дня они обычно выходят из убежищ, и вот тогда дом оказывается в твоем распоряжении.
– Тебе понравится в Тарлу, – уверяла мама. – Там есть заброшенный завод.
Никита был на покинутых заводах, в бывших ремонтных мастерских – ничего интересного. Огромные заводские цеха, гулкие и холодные, щербатый кирпич, крошки цемента под ногой. Каждый звук неприятным шуршанием расползается по полу. От этого начинает казаться, что ты не один. Что здесь есть кто-то еще. Обитатель былых времен, например.
Старые дома, где еще сохранились вещи, – это совсем другое дело! В них можно найти давно умершие предметы – битые тарелки, древние журналы, застывшие, как мумии, пиджаки и пальто.
Короче, много уже где побывал. И всегда ему говорили, что это опасно. Опасность только притягивала! Он ходил в недостроенную больницу – бетонные стены, шершавые проемы окон, незаделанные швы плит на полу. Парни, с которыми он пошел, уверяли, что это самое проклятое место. Что многие приходившие сходили с ума и выбрасывались из верхних этажей в колодец между корпусами. Даже место показывали, куда обычно падают. Сверху пятачок чистого бетона выглядел зловеще. Все заросло травой и кустами, трудолюбивая зелень взорвала прочное покрытие, оставив нетронутым светлый участок асфальта. Словно кто-то специальным порошком посыпал – чтобы всегда было видно, куда приземляться.
В мистические истории и призраков покинутых мест не верилось. Если больница так сносила людям крышу, что все кончали со своей жизнью, – то кто об этом рассказывал? Откуда столько свидетелей?
Так что никакой мистики. Один обман.
Во всех заброшенных домах когда-то жили люди. Теперь живут в другом месте. Бывшие жильцы оставили после себя вещи. Для них это было старое и ненужное, для Никиты – новое и интересное.
Мама обещала Никите новое.
– Поселок так и называется – Сумасшедшее Тарлу.
Никите бы сразу заподозрить недоброе. Мама никогда не одобряла его прогулок по заброшенностям. Пару лет назад ходила с ним, боясь, что ее мальчика обидят. Безропотно забиралась на подоконники, лезла в завалы. В их районе тогда ломали старые пятиэтажки, и Никита пропадал в чужой выкинутой жизни. Потом мамины нервы сдали. Она устроила пару скандалов и взяла с Никиты слово, что он никуда больше не полезет. Никита пообещал. Но как раз в это время закрыли детский сад в соседнем квартале и надо было торопиться, пока не заколотили окна на первом этаже.
Это была самая счастливая неделя в его жизни.
Мама все узнала, опять его отругала, опять взяла с него слово. Никита пожал плечами, пообещал, что больше никогда… Смотрел в окно, прокручивал в голове план: в общежитии около метро в подвале сломан замок, и пока никто не знает…
А потом мама как-то вдруг поверила в Никиту. Молча стирала перепачканные джинсы, зашивала куртки. Сохранялось одно условие – тщательно мыться после таких вылазок.
И вот эта мама, недовольно поджимающая губы каждый раз, когда Никита говорит «Я все сделал, пойду поброжу по улице»; эта мама, с таким брезгливым лицом рассматривающая его кроссовки после возвращения; именно эта мама сказала:
– Место просто сумасшедшее! Называется Тарлу. До войны там жили финны. Потом осталось нашим. Представляешь, сколько там заброшенных домов! А еще старый ЦБК. Финны строили! И плотина. На ней электростанция стоит. Еще там несколько озер. А в семи километрах метеоритное озеро! Представляешь?
Представил. Очень хорошо представил. Бескрайний город после ядерного взрыва. Множество заброшенных домов. Над всем этим нависает бумажный комбинат. Он огромный. Невероятно огромный. Из голых окон струится туман. Обломки кирпичей как будто только что упали, клубится пыль. Еще он представил широкую реку. Она шумит, она бурлит. Эту реку преграждает высокая плотина. Такая же высокая, как комбинат. Вода бесшумно падает с высоты. В гробовой тишине начинает стучать гидростанция. Город темен. Город ждет…
Сам не понял, почему все это именно так увидел, почему думал, что ему дадут целыми днями где-то лазить, что плотина и гидростанция непременно большие. Что все бурлит. Что все потрясает. Он никогда не видел гидростанций. И целлюлозно-бумажных комбинатов тоже никогда не видел. Даже на картинках.
Теперь увидел.
Но главное, что он упустил в своих мечтах, а мама мудро не напоминала, – это баба Зина. Двоюродная бабушка. Он же к ней ехал. И то, что он не включал ее в свои планы, было большой ошибкой.
О том, что у него есть двоюродная баба Зина, говорилось постоянно. В основном из-за ее мужа. И обязательно добавлялось, что они «су-ма-сшед-ши-е».
Дядя Толя был родом из Ленинграда, отучился там на школьного историка, по распределению попал в Казахстан. Позвал с собой невесту, бабу Зину. Она поехала.
– Вы представляете? В дикие края! К монголам! – неизменно разбавляла свой рассказ комментариями какая-нибудь родственница.
Почему к монголам, если в Казахстане живут казахи, Никита не спрашивал. Из Казахстана молодая семья уехала на Камчатку. Тогда жителям Дальнего Востока платили большие деньги. С Камчатки несколько лет назад они вернулись в Питер, а оттуда поехали в Тарлу. Хотели остаться в Сортавале, но там не нашлось места учителя. А в Тарлу было. И для дяди Толи, и для бабы Зины. Комбинат в поселке работал вовсю, что делало Тарлу самым богатым районом Карелии. Но вот комбинат закрыли, взрослые разъехались, детей в школе стало мало. К этому времени сын дяди Толи и бабы Зины отучился в летной школе Люфтганза и уехал жить в Германию.
– Су-ма-сшед-ши-е… – вздыхала мама.
Про бабу Зину вспомнили после похорон родной бабушки Никиты. Тогда Никита впервые и увидел родственников, о которых шли такие веселые разговоры. Дядя Толя был высокий, крупный, с седой головой, с маленькими торчащими усиками. Из-за роста казалось, что он чуть надменно смотрит на всех сверху вниз. Улыбки его были снисходительными. А баба Зина была невысокой, черноволосой, полной и очень улыбчивой. Говорила она быстро, успевая одновременно делать множество вещей. Это Никиту с его спокойной мамой тогда сильно удивило.
Бабу Зину с дядей Толей в своих мыслях о лете и постапокалиптических фантазиях Никита не учел. А ведь ехал именно к ним. Баба Зина настояла. Прямо-таки зазывала в гости, рассказывала о красотах края, о том, какая малина там растет, какая картошка вкусная, какое озеро замечательное. А ребята? Какие там ребята! Чистый воздух, тишина, птички. Еще развалины, да, развалины. Это уже добавляла мама, которая вдруг решила с подружкой ехать в пансионат:
– Представляешь, как все удачно складывается?
Никита не представлял, но согласился поехать. Тем более развалины… Поездом до Петрозаводска, оттуда автобусом до Сортавалы, а потом на такси.
– Извини, старик, встретить не сможем, – гудел в телефонную трубку дядя Толя, кидая внуку странное обращение. – Но мы ждем. С нетерпением! Возьми такси. Или на автобусе до Питкяранты, попроси высадить на повороте. Там пять километров всего по грунтовке пройти. Извини еще раз. Мы очень ждем! Все готово. Твой приезд – это замечательно!
Никита посмотрел на свой рюкзак – не то чтобы большой, но все же рюкзак – и решил, что такси проще.
Машина бодро пробежала расстояние до того самого поворота, откуда было «пять километров всего по грунтовке».
– А тут ездят? – с сомнением спросил водитель, парень с худой шеей и оттопыренными ушами.
– Ездят, – уверенно соврал Никита.
А может, не соврал. Откуда он знает, ездят тут или нет. Дорога выглядела приличной. Широкая. Похоже, недавно по ней прошлись грейдером. Было странно, что водитель спрашивает. Он же сам видит – все нормально. Или нет? Может, там какие провалы? Или зыбучие пески: наедешь колесом – и через минуту от машины ничего не останется, только след будет тянуться от поворота.
Никита сморгнул. Сыпучие пески в Карелии… Скорее сыпучий гранит. Его здесь много.
Машина мягко перевалила через откос и покатила вниз. Слева и справа тянулись поля, заросшие высокой травой. Изредка то тут, то там среди поля появлялись деревья – елки и что-то лиственное. Вдалеке около дерева стоял человек. Именно стоял, не шел. Прирос к месту и на дорогу смотрит. Никита обернулся на водителя, но тот старательно тянул шею, чтобы из-за руля лучше видеть дорогу – что-то он в ней все-таки подозревал.
Никита вздрогнул, когда понял, что, оглянувшись, не видит стоящего человека. Он не мог уйти, чтобы его совсем не было видно. Спрятался? Или показалось?
– Черт! – выругался водитель, объезжая рытвинку и тут же вписываясь передним колесом в заросли чертополоха. Чертополох тут правил: огромный (выше человека), разлапистый.
Машина вильнула. Под колесами зашуршали мелкие камешки. Справа появилась табличка «Тарлу». И совсем неожиданное «Добро пожаловать». За табличкой Никита приготовился увидеть те самые разрушенные дома, которые обещала мама, и комбинат. Тоже сильно подразвалившийся.
Но за табличкой ничего нового не появилось. Плотная стена деревьев отгородила убегающую влево накатанную машинами дорогу. Справа все еще тянулись заросли очень высокой травы. Дорога, по которой они ехали, стремилась к горизонту. Он был близко – забраться на недалекий взгорок – и ты в другой части мира. Мотор натужно гудел. Из-под колес полетел щебень. Никита задержал дыхание.
В другой части мира была все та же дорога, по сторонам нарисовалось больше кустов.
На обочине мелькнул человек. Черный длинный пиджак, черные прилизанные волосы. Он стоял чуть в глубине зелени. Как памятник. Прятался.
– Чего это? – Никита вывернулся на сиденье.
– Чего? – Водитель весь ушел в дорогу.
– Человек!
– Да какой тут человек! Мертвое место!
Никита медленно сел ровнее. Странно. Ему опять показалось?
Он резко обернулся, но они уже уехали далеко, за деревьями ничего не видно.
Водитель крепче взялся за руль. Ему тоже что-то кажется? Куда они едут? Что это за дыра?
Дорога вильнула. Справа непроходимая чаща кустов. И то ли из-за того, что Никита начинал злиться, то ли из-за того, что и кусты, и высокая трава ему надоели, он не сразу разглядел среди зелени крышу дома. А когда заметил, то увидел и сам дом – двухэтажный, деревянный, вход по центру, два крыла в три окна.
Вот и сумасшедшее Тарлу началось. Дорога стала ухабистой, появился разбитый асфальт.
Теперь дома выступили уже и слева. Деревянные двухэтажные коробки, темные от времени, даже как будто немного покосившиеся. От водоразборной колонки тетка несла ведра.
Вот это да! Вода из колонки! Заметил, что рядом на крючке висит зеленая кружка. Проплыло еще два таких же двухэтажных монстра. А дальше провал, как выбитый зуб: курились обуглившиеся балки, нелепо торчали высокие, на два этажа, печи.
Никита ничего не успел сообразить.
– О! Недавно горело, – обрадовался водитель. – Еще до конца не раскидали.
– Что? – не понял Никита.
– Барак.
Никита выкрутил шею, чтобы увидеть то, что называется таким странным словом. Так вот что это за деревянные дома. Это бараки. Он их по-другому представлял. Думал… думал… что они на землянки похожи.
– Давай я тебя здесь высажу, – предложил водитель. – Чего-то дальше дорога мне совсем не нравится.
И словно подтверждая его слова, из ближайшего переулка выбрался, сильно переваливаясь с борта на борт, «Лендровер», ухнул передними колесами в ямину, натужно загудел, выбираясь обратно на дорогу.
– Ну давай, мне пора, – торопил водитель.
Такси уехало, оставив Никиту… оставив Никиту…
Это было похоже на большую автобусную площадку. Но никаких автобусов здесь, конечно, не было. Справа торчал стенд с обрывками объявлений. За ним была детская площадка. Впереди виднелся длинный одноэтажный магазин. Половина его была заколочена, над крыльцом другой половины висела табличка «Продукты». Около крыльца мелкая девчонка в сапогах и растянутой кофте на велосипеде старательно, одну за одной, засовывала себе в рот конфеты. Фантики летели на асфальт. На багажнике велосипеда сидела девчонка помельче, держа перед собой белый пакет. Вид багажная девчонка имела отстраненно-равнодушный. Словно она всегда тут сидит и никогда с багажника не слезает. Слева торцом к… к… пусть будет к тому, на чем стоит Никита, не к автобусной остановке, а к площади, центральной площади стоял барак. Теперь Никита знал это слово. Дверь барака распахнута. Около нее на лавочке устроился дед и замершим взглядом смотрел на Никиту.
Чтобы прогнать странное чувство, что в спину ему тоже смотрят, Никита вскинул рюкзак и отправился по дороге туда, куда не отважился заехать таксист.
Шел и понимал – обманули. Месяц в этом захолустье, где даже автобусов нет, если захочется сбежать – то пять километров пехом до трассы. Деревянные бараки…
Бараки он видел в Суздале. Они с мамой приехали туда зимой на Масленицу и провели там несколько дней. Вместе бродили по заброшенностям. Попадались все больше как раз бараки. Меньше местных и совсем ветхие. Из каких-то выехали, где-то еще жили древние старушки. Комнаты были полны никому не нужных вещей – поломанных диванов, вытащенной из шкафов одежды, рассыпанных журнальных листов. Связка писем. Потрепанный мишка с опущенной головой. Шутник развесил на стенах большого размера бюстгальтеры. Они с мамой ходили по расшатанным ступенькам, заглядывали в крошечные комнатки с провалившимся потолком, представляя, как тут жили, что где стояло. В одной квартире нашли сундук. Большой. Он еще сохранил зеленую краску обивки. Никита долго ковырялся, чтобы открыть его. Внутри оказались старые пальто, тяжелые, негнущиеся. От них неприятно пахло.
На площадке заскрипели качели. Две девчонки пытались оживить древнюю конструкцию. Занятие привычное – они не отвлекались, сосредоточенно раскручивая карусель. Из кустов выглядывал угол дома – «Почта».
Сильно! Еще не совсем край света, есть почта. Люди куда-то отправляют письма и открытки. А что тут с Интернетом? Никита достал телефон, связь была. Была и эсэмэс от дяди Толи с сообщением, что внука ждут, что от площади надо ехать прямо. Вот он и «едет».
Слева подряд несколько каменных двухэтажных домов. Крыльцо по центру… А вот и обыкновенные деревенские домики. Рядом с одним три трактора разной стадии разборки. На колесе последнего сидела светло-рыжая кошка.
– Никита! – громко сказала кошка, удобней подбирая под себя лапки. – Что же ты не звонишь?
Никита застыл.
– Никита! – тявкнула собака на крыльце, лениво почесала себя задней лапой и посмотрела в глубь огорода. Там около будки сидела на цепи огромная псина и равнодушно смотрела на собрата. Рядом с будкой на кривом ящике пристроился бюст Ленина. Свеже-серебряный, недавно подновленный.
– Никит! – строго сказал Ленин. – Ты чего не отвечаешь?
На плечо легла рука, и Никита чуть не присел от неожиданности.
– Старик, ты чего тут застыл? – Дядя Толя запыхался. – Я за тобой бегу, бегу… Не догоню никак.
Никита посмотрел на трактор, на собак, на Ленина. Дядя Толя двумя руками развернул его к себе:
– Это не наш дом. Ты поворот прошел. – От торопливости усы дядя Толи топорщились.
Никита не смог сдержаться и еще раз оглянулся – больше никто с ним не заговаривал. Опять показалось?
– Пойдем! – Дядя Толя крепко его обнял, заставляя забыть о говорящем Ленине. – Ты чего такой задумчивый? Не узнал, что ли? Зина блинов напекла, чай заварила. Это хорошо, что ты приехал. А машина где? Уже отпустил? Тебе у нас понравится! Обязательно.
Он повлек внука обратно, решительно ведя его за плечо. Через несколько домов свернули направо. За спортивной площадкой виднелась школа. Эти здания имеют какой-то свой, особенный вид, с ними не ошибешься.
Увидев дом бабы Зины, Никита еще больше загрустил и снова подумал про обман. Мало того что ничего сумасшедшего в этом Тарлу не было – так, обыкновенная всеми забытая дыра, – еще и жить придется в старом доме в три окна.
Дом был деревенский: скатная крыша, крыльцо с резными перильцами, занавески на окнах. И все бы ничего, но к дому прилагался весьма внушительный огород. Всячески ухоженный, с геометрически-ровно разлинованными грядками.
– Вот хорошо! Вот славно! – запричитала на крыльце баба Зина. – Какой помощник ко мне приехал! Вот славно!
Славного не оказалось ничего. Потому что после чая с блинами Никиту повели в огород. Он пытался увидеть разницу между грядками с репой и редисом («Отменный редис! Мы уже едим!»), отличить зелень огурцов от зелени кабачков, постичь необходимость прямо сейчас начать окучивать картошку. Но прежде чем все это сделать, надо было срочно бежать с ведрами на колонку и натаскать в бочку воды. До вечера она погреется, можно будет поливать.
– Зачем? – окончательно запутался в сложных отношениях бабы Зины с ее посадками Никита.
– Чтобы росло быстрее!
Никита покосился на пасмурное небо. Быстрее, значит…
– Ты смотри! – басил дядя Толя. – Не хочешь – не носи. Это так, для разминки! Ты, главное, тут отдыхай побольше! Воздухом! – Он шумно вдохнул. – Воздухом дыши! Он тут живительный. С народом общайся. У нас отличные ребята! Пара дней на акклиматизацию – и забудешь, что жил еще где-то, а не здесь.
За калиткой послышался характерный всплеск и шуршание – так велосипед проезжает по неглубокой луже. Обернулся.
На велосипеде ехал высокий крепкий парень, темная челка падает на глаза. Смотрит перед собой. Делает вид, что едет здесь просто так.
Никита усмехнулся. Вот и местные подтянулись.
Порадоваться этому событию он не успел, потому что дядей Толей ему было выдано ведро.
– Вон туда! Видишь колонку? – с улыбкой показывала баба Зина. – По тропке, через канавку досочка. Выжимаешь рычаг – вода льется.
Льется, значит… Он был совсем не против поносить воду. Почему бы не размяться после долгого сидения. Заодно и местность можно осмотреть. Под благовидным предлогом.
Никита подхватил сразу два ведра – что он, с двумя ведрами не справится? Видел он, как бабка лихо их несла. Но дядя Толя мягко забрал одно ведро, мягко похлопал по плечу: «Старик, ты начни…» Никита недовольно сопел всю дорогу до колонки – не верят в него. А потом забыл про обиды, потому что нести полное ведро оказалось не так просто. Вроде десять литров, они же десять килограммов, не так много.
Но вода оказалась тяжелой. От ходьбы она важно колыхалась в алюминиевых стенках, мягко обнимала края, все время норовя выплеснуться. Идти приходилось чуть отклонившись. А тут еще «досочка» через канавку, тропинка, будь она неладна, такая кривая, что одно неверное движение – и нога съезжает в мокрую траву.
Когда Никита пришел второй раз, около колонки на корточках сидела девчонка. Показалось, что он ее уже видел. Ну да, это же она, оседлав велосипед, одну за другой жрала конфеты. Это она с мелкой подружкой издевалась над скрипучими качелями. Теперь заявилась сюда. Ведро девчонки под носиком колонки было уже полным, но хозяйка его не убирала, а смотрела, как падают последние капли. Они сотрясали ровную поверхность, рождая круговые волны. Девчонка была сосредоточенна.
Она не могла не видеть и не слышать, что подошел Никита, но упорно смотрела в свое ведро. Вода больше не капала, но мелкая продолжала смотреть. Никита качнул ведром, предупреждающе скрипнув. Что делать с такой малолеткой, он не знал. Была бы кошка…
Но вот наконец девчонка тяжело вздохнула, поднялась, подхватила ведро и как-то подозрительно легко понесла его прочь.
– Приехал, – буркнула она.
– Что? – удивился Никита. Впрочем, после истории с собаками и Лениным он решил больше ни на что не обращать внимания. Сумасшедшее – так сумасшедшее, что с них взять?
На третий его приход около колонки нарисовались две девчонки постарше. Высокие, с распущенными волосами. Эти волосы им очень мешали пить воду из ладоней. Одна, наклоняясь, давила на рычаг, волосы сползали, она заправляла пряди за уши, другая подставляла под струю воды руки, но растрепавшаяся прическа заставляла ее выливать набранное, чтобы закинуть непокорные локоны за плечи. Напор был сильный. Вода в ладонях расплескивалась. Девчонка морщилась. Волосы были в водяных брызгах. Никита ждал. Скрипнул дужкой.
Понятно было, что пришли они специально. Посмотреть. Это же деревня. Но вредные девчонки не торопились. Пили, трясли волосами. Та, что держала рычаг, глупо хихикала.
Никита глянул по сторонам. Колонка тут наверняка не одна. Есть еще за площадью. Но идти туда… Весь поселок насмотрится.
Надо отсидеться дома. Часа через три аборигенам надоест караулить его здесь и он спокойно наберет воды.
Никита снова качнул ведром, вздохнул, собираясь идти обратно. И увидел через дорогу неожиданный знак – белый треугольник с черным силуэтом паровоза. В красной рамке.
– Тут есть железная дорога? – От удивления он не сразу заметил, что спросил вслух.
– Была станция, – выпрямилась та, что пила, прядь прилипла к мокрой щеке. – Но она давно закрыта. Станцию растащили. – Она утерла губы, размазав помаду. У нее было бледное лицо и такие же бледные глаза. – Она там, по Березовой аллее идти надо.