скачать книгу бесплатно
Черные костюмы
Елена Фанайлова
Елена Фанайлова родилась в 1962 году, окончила Воронежский медицинский институт и лингвистический факультет Воронежского университета, живет в Москве, работает на радиостанции «Свобода». Автор поэтических книг «Путешествие» (1994), «С особым цинизмом» (2000), «Трансильвания беспокоит» (2002), «Русская версия» (2005). В книге «Черные костюмы» собраны стихи последних лет.
Елена Фанайлова
Черные костюмы
The Art and Craft to know well to Dy
(народная английская книга, 1500)
Москва
МОСКВА
1
Я становлюсь каким-то Кибировым.
Какой-то Земфирою-простодырой.
Простите меня, Леонид Аркадьевич,
Мне не вставляют ее альбомы,
Как и альбомы Егора Летова,
И я их слушаю не для этого,
Но я их слушаю по-любому.
Я становлюсь каким-то Киркоровым
С его сиськами в розовой кофточке,
То ли обкуреннным, то ль поддатым.
Таким нелепым стыдливым боровом
В пуху, в картузе с козырьком,
В розовой кофте фата
А то и совсем неодетым
Трикстером, голым корольком.
Неважно, кем я становлюсь —
Станком ебальным, целью дальней,
Каким-то дураком исповедальным,
Мучительным как родина и блюз,
Луизиана и европа-плюс,
Каким-то скверным юношей скандальным
– Есть смерти для меня
2
У меня от тебя, москва, ломит все тело.
У меня от твоей любви вся пизда в занозах.
Я работаю на тебя как таджикский наркоторговец,
Молдавский трубоукладчик, украинский сантехник.
По ночам от усталости я напиваюсь.
Отдыхаю, короче, как сапожник и грузчик.
Я хожу по твоим улицам как чужестранец
Без регистрации и прописки
В невидимом миру хиджабе.
Я плачу отступные по обкурке и пьяни твоим ментам.
У меня на твоих кладбищах лежат люди
Думу думают, подпевают:
Мы уже не сможем бросить тебя, родная,
Даже не сомневайся
?
На посещение церемонии награждения лауреатов «Русской премии», которая присуждается лучшим писателям СНГ. Патронируется Кремлем, спонсируется местным бизнесом. Памфлет, который заканчивается плачем.
У меня в обоих руках по два астральных пулемета:
Отстреливаться по-македонски
От Колерова Модеста.
Товарищ не просто не понимает —
Его постигло глубокое охуенье,
Охуение, откуда нет возврата.
Носферату, чисто Носферату,
Вот и молодые клычки над белою манишкой
(Провинциальный демонизм,
Как излагает мой друг Бергер,
В прошлом работник политического пиара.)
Модест выпускает на сцену свежих блядей в попонках,
В балеринских, накажи меня Бог, пачках.
Также русский хор с лицами усталых
Горожан в четвертом поколеньи.
Они поют славу лауреатам.
Молодая в золотых босоножках
Телезвезда со старым телемущиной,
Некогда ведущим Хрюши и Степаши,
Вызывают на сцену бедных призеров,
Честных литераторов бывших союзных республик.
Как они не плюют в лицо этим московским,
Этим богатеньким недоумкам,
Кремлевским (кулацким – Гуголев говорит) подпевалам,
Недотыкомкам Соллогуба?
Тысяча долларов – крупная сумма
Для писателя из Казахстана,
Узбекистана, Армении, Беларуси.
Приедут домой – такое расскажут!
Что их напечатают в Петербурге,
Что повезут, наверное, за границу,
Поджигая море, полумертвую в руках синицу.
Я там была, попила их кофий,
Погребовала ихней водкой и жрачкой,
Денег на фуршет хватило бы на зарплату,
Извините за социалистический пафос,
Врачам, медсестрам и санитаркам,
Географам, военрукам и техничкам
Одной городской больницы, одной сельской средней
школы.
Видела поэта Родионова – он бухал и смеялся.
Видела поэта Шульпякова, он надменно
Сидел спиною к сцене, но за столом с кормежкой.
Видела поэта Гуголева, он оказался Приятелем лауреата из Ташкента.
Не успела повидать Лешу Айги.
Он со своими парнями
Должен был развлекать Ташкентского митрополита,
Людей в дорогих одеждах и других, в богемном нечистом
прикиде,
Всех, кто изрядно выпил,
В вечерних костюмах, а надо выбрать – деревянных,
С деревянными личиками буратинок.
Десять дней назад у Леши умер отец,
И я не смогла доехать в госпитальный морг
На Соколе, меня оставили сила, доблесть и гордость,
Честь, любовь, состраданье, другие человеческие чувства.
Зато возникли в уме картинки
Из практически родного теперь Боткинского морга:
Деревянное лицо, темно-серый костюм в полоску,
Который вместе с трусами Дольче-Габбана
(За которые покойный орал бы на меня три дня,
Положенные для других целей)
Носками Etro, белой рубашкой Диор,
герленовским одеколоном
И левым, признаться, мылом
Я собирала агенту Сергею своими руками
Не отсохли
2006
ИСТОРИЯ КАТУЛЛА
Катулл пишет Лесбии, пишет цезарю.
Он не то что не может с собою справиться —
Полетит к голубю, полетит к сизарю.
У него нет другого оружия,
Нету щита и доспехов
Его сердце кровоточит
И голова кружится
Не совсем от успехов.
Скорее, от ужаса.
Его частушки ходят по городу
Под его окном рыдают красавицы
И народ визитками обменивается.
Слухи как эпидемия распространяются,
Что печален Катулл, утонченный пьяница
Ему наплевать на судьбу местной словесности.
Боль у него в голове как пьявица.
Наружное и внутреннее принимаются,
Но не способствуют.
Он дурно ориентируется на местности,
Но прекрасно держится.
Он часто плачет и отворачивается
В своем таинственном лесу.
Воробышек умер, Лесбии нездоровится.
Ничего существенного, за вычетом
Невозможности, невероятности
Встретиться
Ничего по-настоящему катастрофического
Такие истории неважно кончаются,
Но необъяснимо завораживают
Возможно, это свидетельство маниакальности
Экстремальной ситуации
9.11, 02, 03, пожарная лестница
Собора города Намюра
Поскользнулся во сне на улице
На груди отпечаталась стопа предшественницы
Предстоятельницы
……………………………………………………..
Катулл визжит от боли, повизгивает от боли,
Как маленькая собачка.
Плачет, когда никто не видит.
Впрочем, не особо стесняется тоже.
У него совсем нет мужества,
Мужеложества, женоненавистничества
Он усирается от ужаса
Он идет, идет, едет, едет,
И скрыт его маршрут
