скачать книгу бесплатно
Ключ к тайне
Елена Эдуардовна Чалова
В Калининграде, или Кёнигсберге, как называли город сами жители, москвичку Раду ждало наследство, оставленное тетушкой Терезой. Особой тетушка была неординарной, о чем свидетельствовал медальон с магическими знаками, который много лет назад она доверила племяннице, велев носить не снимая. Не менее загадочной оказалась и история с унаследованным ларцом, которым, как выяснилось, заинтересовались весьма опасные люди…
Елена Чалова
Ключ к тайне
Глава 1
Тускло светила лампа, и по небольшой комнате с низким потолком метались и прыгали тени, словно заблудшие души грешников. Двое мужчин спорили, не обращая внимания на духоту и сгущающийся вокруг полумрак. Дети подглядывали за ними в узкую щелку двери. Им было страшно и интересно, они ни слова не понимали из того, что говорили взрослые, но сама комната и эти тени были столь загадочны и живописны, что их тянуло к двери словно магнитом.
– Неужели вы сами этого не чувствуете, рабби? – в который раз вопрошал Карл фон Райнц. – Грядут иные времена, и люди отчаянно нуждаются в знаниях, в мудром руководстве.
– Вы говорите как мальчик, как неразумное дитя, увлекшееся яркой игрушкой и пленившееся красивой речью, – устало отвечал старик. – А ведь нужно смотреть вперед.
– Вот именно! Нужно смотреть в будущее! Люди, обладающие знаниями, должны нести свет просвещения! – Карл поискал глазами свет, но в комнате было лишь маленькое окошечко, почти под самым потолком. Сквозь его толстые мутноватые стекла почти не пробивались лучи солнца. На столе имелась лампа под тяжелым абажуром, сделанным из кусочков стекла и металла, и она служила фактически единственным источником не слишком яркого света в полуподвальном помещении, но свет этот был приглушенный и какой-то… слишком волшебный, что ли. Уж со светом знаний не ассоциировался никак. Тогда мужчина просто возвел очи горе, добавив выразительный жест руками. Однако в небольшой комнатушке подобные движения таили опасность, и Карл сморщился, угодив кулаком по темной балке, которая нахально выступала из стены. Старый раввин тихонько хмыкнул.
Мальчик, подглядывавший из-за двери, подумал, что мужчины удивительно похожи друг на друга: дядя Карл и этот старик. Действительно, оба они от природы довольно высокие и ширококостные, но долгие годы, проведенные за чтением ученых книг в душных кабинетах, ссутулили их плечи и сделали кожу похожей на пергамент тех книг, что они с такой любовью и почтением хранили и изучали. Впрочем, это было, так сказать, профессиональное сходство. Как бы мал и глуп ни был Клаус, он уже понимал, что между немецким аристократом и старым еврейским раввином не может быть родственного сходства. Рабби был ужасно стар, и Клаус всегда думал, что именно так выглядел библейский Моисей: с пышной седой бородой до пояса и длинными белыми волосами, тонкие пальцы с желтоватыми ногтями и пергаментной кожей гладят переплет книги, на которой лежит его сухая рука. Глаза старика стали хуже видеть, и он читал и писал при помощи лупы. Клаус не знал точно, сколько старику лет, но предполагал, что ближе к ста. Впрочем, когда тебе самому всего десять, то любой человек старше семидесяти представляется почти выходцем из могилы. Зато мальчик точно помнил, что его дяде Карлу недавно исполнилось пятьдесят семь. На здоровье дядя не жаловался, хотя и говорил порой, что «погода сегодня давит тяжко», или отказывался от еды, чтобы не перегружать желудок и облегчить работу сердцу.
– Смотреть в будущее… – пробормотал рабби. – И что же вы видите в будущем, друг мой Карл?
– Я вижу новые возможности для человечества! – Голубые глаза Карла горели, лицо с правильными чертами светилось искренней верой. – Подъем науки и искусств! Не проходит и дня, чтобы не свершались новые открытия в области физики или математики. И сейчас очень важно, чтобы старые знания вернулись к людям. Неужели вы не можете убедить совет, что время настало?
– Боюсь, даже пожелай я, мне это не удастся, – отозвался старик.
– Но почему? Люди обрели бы невероятные силы, сумей они сложить новые и старые технологии, и тогда будущее станет именно тем царством добра и мудрости, к которому мы все стремимся… Что с вами, рабби? – Карл увидел, что старик прикрыл глаза и черты лица его словно заострились. – Вам плохо?
– Нет-нет. – Старик махнул рукой, указывая на чашку, примостившуюся на краю стола.
Немец подал ему лекарство и смотрел, как раввин пьет. Несколько капель янтарной жидкости пролились на белую бороду, но старик не обратил на это внимания.
– Не нужно думать, Карл, что мы сидим на наших тайнах, как та собака, из поговорки, сидит на сене. Просто время еще не пришло…
– Но откуда вы знаете, что момент не настал? Ведь нельзя не чувствовать, что эта эпоха – переломная. И знаки указывают на это! Мы с вами вместе нашли эти знаки, вместе анализировали тексты. Да сейчас и так, даже не обладая специальными знаниями или даром провидения, можно почуять, что мир меняется, что назревает нечто…
– Да. – Не мигая, старик смотрел на свет лампы. – Тут вы правы. Все указывает, что это непростое время и что сейчас мы можем прозреть будущее.
– Вот! Вы смотрели? – Карл нетерпеливо отставил чашку и присел на скамью, вглядываясь в темные и странно непрозрачные глаза старика. – Что вы видели, рабби? Полеты в космос? Объединенное правительство Земли?
Что-то в лице старика заставило его умолкнуть. В маленькой полуподвальной комнатке воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием двух немолодых мужчин. А потом старик прошептал:
– Там тьма, Карл. Огонь и смерть.
Карл шел по улице, и на сердце его было тяжело и неспокойно. Клаус семенил рядом с дядей, подпрыгивая, чтобы приноровиться к широкому шагу взрослого мужчины. Он молчал, потому что ему было жалко дядю Карла. Он расстроен. Неужели они с рабби действительно поругались? Клаус закусил губу. Слезы навернулись на глаза – он больше не увидит Мири! Кто бы ему еще год назад сказал, что он подружится с десятилетней девчонкой, живущей в еврейском квартале Праги, по соседству с синагогой! Да Клаус в жизни бы не поверил в такую возможность! Но потомок германских аристократов Клаус фон Райнц и внучка рабби Гринберга Мири стали настоящими друзьями и вместе исследовали темные закоулки старого дома рабби или совершали вылазки в лавочку на углу, где продавались леденцы. В магазинчике всегда было полутемно и пахло корицей. За прилавком царила толстая и неопрятная женщина, и было ужасно смотреть, как она запускает свою короткопалую руку в банку с леденцами, захватывает их толстыми шевелящимися пальцами, вынимает и ссыпает сладкие комочки в газетный кулек. Клауса буквально передергивало от отвращения, но Мири следила за лавочницей своими темными внимательными глазами, поджимала губы – совсем как мать, – и старуха не осмеливалась обвешивать детей, хоть и шипела потом вслед что-то злобное. Но Мири ее не боялась. Она вообще ничего не боялась. Лишь встряхивала головой, так что тонкие косы, как две черные змейки, скользили по плечам, и шла домой, гордо подняв голову. Потом, забравшись в чулан, они вместе ели карамельки и придумывали страшные истории про старуху продавщицу. О, она уж точно была ведьма!
– Но ты только представь себе, как она летит на метле на шабаш! – давясь смехом, шептал Клаус. – Такая толстая, и в воздухе на метле!
Мири смеялась, прикрывая рот ладошкой. И мгновенно придумывала для толстой лавочницы более подходящее средство передвижения:
– Наверняка она летает не на метле, а на свинье. Точно – на толстом таком кабане! Фу, гадость!
Смешные истории помогали им не бояться полумрака лавочки и неприветливой толстой тетки, которая, похоже, ненавидела всех детей: и немецких, и еврейских, и даже чешских; как-то раз они видели, как она замахивается совком на двух мальчишек, живших в соседнем квартале.
Однажды Клаус и Мири вместе отбивались от этих мальчишек, которые пытались побить Клауса, признав в нем чужака. Да, с Мири дружить здорово и интересно. Сколько волшебных историй они придумали, сколько путешествий совершили, сидя в темном чулане… Мальчик прижал ладонь к груди, где висел медальон. Сегодня Мири была очень серьезна, даже печальна. Она не захотела играть в прятки, и они забрались в свой любимый чулан. Укрепив свечку на столе, девочка сняла с шеи цепочку с серебряным медальоном и протянула его Клаусу.
– Это тебе на память обо мне, – сказала Мири. – Он хранит от бед, и если прочесть, что на нем написано, то он выполнит любое твое желание.
– Ух ты! – Клаус с интересом разглядывал медальон. Странные знаки и буквы незнакомого алфавита покрывали серебряный кружок. Вот Давидова звезда, это понятно. А это что? Буквы? Надо бы почистить, а то не разобрать ничего толком…
– Никто пока не смог прочитать эту надпись, – сказала Мири, – хоть все пытаются уже больше ста лет. Но ты такой умный! Я думаю, когда вырастешь, ты ее прочтешь.
– Я тоже принесу тебе подарок, – сказал Клаус, чувствуя на ладони тяжесть медальона и при неверном свете свечей пытаясь рассмотреть сложный узор, нанесенный на металл древними мастерами.
– Ты не успеешь, – покачала головой Мири, и ее черные косы взметнулись над худенькими плечиками. – Вы с дядей не придете больше к нам.
– Почему это? – растерялся мальчик.
– Не знаю. Но раз дед так сказал, то это уж точно. – Девочка вздохнула. – Жаль.
– Да. – Клаус кусал губы, чтобы не разреветься.
Он исподлобья взглянул на сидящую рядом с ним Мири. Потом отвел глаза и принялся таращиться по сторонам, боясь, что слезы все же прольются. В чулане пахло травами, на полках стояли и лежали книги и разные вещи. Как-то Клаус нашел тут подзорную трубу и кучу глиняных черепков с непонятными надписями. Часть сундуков, стоявших вдоль стен, была заперта, в другие они с Мири нахально совали свои любопытные носы. Кажется, им так и не удалось исследовать их все. В чуланчике не имелось окон, и Мири приносила пару свечей. Однажды дети жутко перепугались. Клаус поднял свечу повыше, и из-под потолка на них блеснули чьи-то маленькие и налитые кровью глаза. Мальчик зажал рот ладонью, чтобы не закричать. А Мири зашипела, как кошка, и попятилась к двери. Они и не заметили, как оказались в коридоре.
– Позовешь маму? – шепотом спросил Клаус. Но девочка покачала головой.
Некоторое время они слонялись по кухне, пили воду и делали вид, что им совершенно не хочется возвращаться в чулан. Потом дети все же набрались смелости, вооружились парой бронзовых подсвечников и крадучись приблизились к тяжелой деревянной двери. Клаус обхватил обеими ладошками отполированный деревянный брусок, служивший ручкой. Массивная дверь заскрипела и начала открываться. Клаус быстро схватил в одну руку свечу в простой глиняной плошке, в другую – тяжелый подсвечник, и, решительно шагнув вперед, они подняли свечи, разгоняя тьму в дальнем углу. На полке под потолком сидела какая-то хищная тварь, похожая на кошку, и скалила на детей острые мелкие зубы. Неровное прыгающее пламя заставляло ее глаза светиться бесовским красным светом. Клаус невольно шагнул назад – он испугался, что тварь вот-вот кинется на них. Но Мири стояла как пригвожденная к месту, и он не посмел убежать. Ведь девчонка не испугалась. Несколько томительно долгих секунд они просто стояли, и чулан словно замер в ожидании. Мальчику померещилось, что не только зверь из-под потолка смотрит на них, но и таинственно поблескивающая стеклами подзорная труба щурится с полки насмешливо. И темные замочные скважины сундуков и ларцов – они как чьи-то глаза, что уставились на детей из полумрака. По спине Клауса тек пот, и ему казалось ужасно громким их с Мири дыхание и треск свечей. А потом девочка шепотом сказала:
– Это чучело.
– А?
– Чучело. Настоящий зверь не мог бы сидеть так неподвижно и не мигать.
Дети по очереди забирались на шаткую конструкцию из сундука и табуретки и трогали неприятно жесткую шкурку, чтобы убедиться, что зверек мертв давно и необратимо. Страх прошел, они нарекли зверька Алефом и даже порой здоровались с ним, входя в чулан. И все же Клаус нет-нет да и вздрагивал, если замечал вверху блеск маленьких злобных глаз.
Он и сейчас взглянул в ту сторону, и ему показалось, что хорек (Мири как-то удалось опознать животное) смотрит на него с нескрываемым злорадством. Клаус принюхался, но даже знакомый запах – пыли и трав – показался ему не таким, как всегда. «Это потому, что я теперь знаю, что больше не вернусь сюда», – с тоской подумал мальчик. Он вспомнил, что так же вдруг обострились чувства, когда он уезжал из родительского дома. Ему было страшно и тоскливо, и он словно впервые заметил, какая теплая и уютная у него кровать. Как гладко отполированы доски обеденного стола. Как тепло золотится солнечный свет на полу, и как вкусно пахнут теплые мамины волосы, когда она обнимает и целует его.
В день отъезда он старался запомнить маму, сестричек и отца. Вечером, забравшись в постель, он закрывал глаза и вызывал из памяти их лица. Мысль о том, что люди меняются и сестрички уже повзрослели и изменились, не приходила мальчику в голову – для этого он был еще слишком мал.
И теперь он искоса разглядывал Мири, чтобы запомнить и ее тоже. Рядом с Клаусом сидела, сгорбившись, худенькая черноволосая девочка. Темные глаза, большой рот. Когда она улыбается, видно, что верхние зубы у нее неровные, а внизу один зуб и вовсе сколот. Это оттого, что кто-то из мальчишек в пылу ссоры бросил в нее камнем. Еще на нижней губе виден шрам от того же удара. Она одета в темно-синее с серой отделкой платье, подол кое-где заштопан, потому что Мири вечно куда-нибудь лазает и за что-нибудь цепляется.
Клаус пощупал медальон, который Мири повесила ему на шею. Потом вздохнул, снял свой и протянул девочке:
– Возьми. Раз ты отдала мне свой оберег, я хочу, чтобы ты получила мой.
– Что это?
– Отец отдал мне его перед отъездом, – пояснил Клаус. – Он золотой, и это ключ от царства духа.
– А царство где? – Внимательные глаза девочки рассматривали золотой кружок, который Клаус держал за цепочку.
– Не знаю. Это такая легенда. В старом замке, что стоит не на земле и не на небе, есть путь, который ведет прямо в ад. Но если пройти по этому пути до конца и не струсить, то найдешь врата в царство духа, которые можно отомкнуть медальоном как ключом.
– Здо?рово! – прошептала Мири. – А где этот замок?
– Не знаю. Отец сказал, что медальон надо передавать от отца к сыну и повторять легенду. И когда-нибудь самый достойный найдет царство.
– Как же ты его отдаешь мне?
– Я думаю… ты достойна.
Мири уставилась на него темными глазами, потом взяла медальон. Золотой кружок лежал на худенькой ладошке, и Мири с интересом разглядывала его. Она хотела спросить, что именно изображено на медальоне, но тут где-то послышался голос дяди, который звал мальчика.
Дети выскочили из чулана. Клаусу казалось, что он попал в дурной сон. Дядя уже ждал его у двери, которую не мешкая открыла мать Мири – темноглазая и худая, она походила на дочь, только волосы прятались под головным убором да платье было другого цвета. Узкая улочка, на которую выходила парадная дверь домика Мири, выглядела размазанной и нечеткой, потому что на город опускались сумерки, да еще туман… Окрестные дома показались вдруг незнакомыми, фонарь на перекрестке притворялся луной – свет его был бледным и нечетким. Гости ушли из дома рабби навсегда. Не было никакого прощания, мужчина и мальчик спустились по двум неровным ступенькам, и Карл зашагал вперед, не оглядываясь. Дверь закрылась за ними, но все же Клаус, чуть ли не вприпрыжку следуя за широкими шагами дяди, оглядывался и видел худенькую фигурку в темном платье, которая провожала их до угла улицы, а потом растворилась в сумерках.
Наверное, дед Мири и дядя Карл рассорились из-за каких-то научных споров, думал Клаус, торопясь за дядей. Так бывает. Ах, как же он будет один, без Мири, без этих странных путаных домов, где так здорово играть в прятки, без гулкого эха, которое по-разному звучит в разных углах синагоги. Он оглянулся. Еврейский квартал тонул в сумерках. Окна домов светились дружелюбно, пахло хлебом, чесноком и неизменной рыбой. Клаус тихонько всхлипнул. Мири говорила, что медальон должен принести счастье. И, если повезет, даже желание может выполнить. Клаус опять прижал ладошкой медальон к груди, крепко зажмурился и страстно пожелал, чтобы и дальше они могли видеться с Мири. Вот если бы она была его кузиной, а не капризная Лотта, вечно боящаяся запачкать платье или растрепать волосы…
Два шага с закрытыми глазами, и нога мальчика угодила в одну из выбоин: улицы Праги, особенно в еврейском квартале, никогда не отличались ни чистотой, ни ровной поверхностью. Клаус упал, ободрал колено и ушиб руку. Карл, мгновенно вынырнув из своих мыслей, присел рядом с мальчиком на корточки. Ему стало стыдно. Он ругал себя, что шел слишком быстро и совсем позабыл о ребенке.
Он ощупал ногу и ушибленный локоть, увидел, что Клаус кусает дрожащие губы, и подхватил его на руки.
– Нет-нет, дядя, я сам дойду! Я уже не маленький!
Пришлось поставить мальчишку на землю. Тот тер колено и тихонько всхлипывал, но старался не плакать. Карл огляделся. Кажется, там, за углом, должен быть кабачок. До дома им идти пешком еще минут двадцать, пусть мальчишка посидит и передохнет. Они потихоньку добрели до кабачка и вскоре уже сидели в дымном, но теплом зале, где пахло пивом и жареными колбасками. Карл взял кружку пива, а потом решил и поужинать – заказал себе колбаски с капустой. Мальчик получил пирог с яблоками и стакан теплого сидра. Он устроился подле камина на старом половичке и невидящими глазами смотрел в огонь.
– Почему ты не хочешь мяса? – встревоженно спросил Карл. – У тебя что-нибудь болит?
– Нет. Я… я поел.
– Поел?
– Ну да. Пока вы разговаривали, мама Мири покормила нас. Рыба была вкусная.
Карл смутно припомнил худющую черноглазую девчонку, которая вечно вертелась под ногами, когда они со стариком разговаривали. Точно, рабби называл ее Мириам. И запах рыбы в доме стоял, кажется. Ну, раз мальчик не болен и не голоден – все замечательно.
Клаус плохо спал этой ночью. На Прагу опустился туман, и город, казалось, ворочается в нем, словно большое чудовище. Утром туман посерел и стал более тонким и проницаемым, но зато наполнился сыростью, которая противно липла к лицу и одежде. Карл решил, что сегодняшний день они проведут дома, и Клаус не возражал. Он получил задание и ушел к себе учить уроки. Честно сказать, сегодня мальчик, обычно весьма прилежный, был невнимателен к своим трудам. Он все смотрел в окно и пытался представить, как там Мири. Время от времени он клал ладошку на грудь, где висел медальон. Нужно быть внимательнее, чтобы дядя не заметил подмены. Взрослые такие глупые, им не понять, что они с Мири отдали друг другу самое дорогое, и важно лишь желание сделать добро, отдать частичку себя другу. Но ведь с дяди станется вспомнить о семейных реликвиях и о том, что золото не равно серебру по цене.
Клаус вспомнил, как ссорились отец и дядя Карл, когда разговор зашел о медальоне. По извечной детской привычке вертеться под ногами у взрослых Клаус оказался в комнате и стал свидетелем разговора, который не предназначался для его ушей. Услышав, что братья беседуют на повышенных тонах, он забился в угол за кресло и лежал там ничком на полу, глядя широко открытыми глазами на пляшущую в воздухе пыль и позволяя словам взрослых течь сквозь него. Не все он понял до конца, но сумел уловить немало.
Так, мальчик впервые узнал, что в Моравию[1 - Моравия – название одной из областей Чехии до Второй мировой войны.] его семья потомственных германских аристократов переехала из-за бедности. Он-то этого не помнил – слишком был мал, а потому считал небольшой чистенький чешский городок на берегу реки Моравы родным. Клаус знал всех жителей соседних улочек, дружил и враждовал с их детьми, лазил по холмам, поднимавшимся за городом, и ни разу в жизни мальчику не пришло в голову, что он мог бы жить в другом городе и вести какую-то иную жизнь. А теперь выяснилось, что родители хотели бы остаться в Мюнхене, но жизнь в Моравии была дешевле, чем в самой Германии, и лишь в этом маленьком городке отец смог найти работу аптекаря и даже стал совладельцем лавочки. Мальчик прекрасно знал, что такое бедность: мать сама перешивала ему отцовские вещи, и только старшая сестра иногда получала новые платья – средняя и младшая донашивали за ней. Мясо они ели по выходным, и если он рвал штаны, то отец отвешивал ему затрещину, а потом долго и нудно читал мораль о том, как трудно заработать деньги и прокормить семью.
Клаус прежде не видел дядю, но знал, что Карл – старший брат папы, что он ученый и живет не так бедно, как они. Карл прислал письмо с известием о скором приезде недели две назад, и с тех пор в доме все пошло кувырком. Мать сходила с ума, пытаясь вычистить и привести в порядок их жилище. Ей хотелось хоть как-то скрыть следы бедности и недостатка средств, которые сквозили буквально отовсюду. Она чистила кастрюли и сковороды, скоблила пол в кухне, мыла окна и пыталась разорить мужа на новые занавески. Отец хмурился и ворчал. Сестры стирали и убирали с утра до вечера. Накануне приезда дяди Клауса искупали, и мать выдала ему чистую одежду, хотя была еще только среда, а не суббота. И еще она долго расчесывала его светлые локоны, а он сердился, потому что гребень царапал голову, и пытался вывернуться из ее рук…
И вот долгожданный дядя Карл приехал. Клаус разглядывал его, как некую диковинку. Карл фон Райнц был старше брата Пауля, выше его ростом, имел широкие, хоть и сутулые плечи, тонкий прямой нос и пронзительные голубые глаза. Дядя казался мальчику богачом, а кроме того, он много где побывал, и от его одежды пахло странно – травами и еще чем-то незнакомым. Он приехал в их маленький городок в гости на Рождество и теперь, поговорив с братом, пришел в ужас оттого, что мальчишка не получает должного при его происхождении образования. Отец лишь морщился и говорил, что он с трудом зарабатывает детям на одежду и пропитание, какая уж тут учеба. Клаус ходит в школу при местном монастыре. Читать и писать умеет. И раз уж Карл в кои-то веки задумался о судьбе племянника, то мог бы оплатить его учебу. Дядя некоторое время молчал, а потом сказал, что обдумает такую возможность. Отец, обрадованный, стал нахваливать Клауса. Мальчик с удивлением узнал, что все считают его сообразительным и способным, а вовсе не сорванцом и бездельником. Тем же вечером дядя подозвал его к себе, попросил прочесть отрывок из Библии, поговорил с ним по-чешски и по-немецки. И в конце концов сказал, что берет его к себе в ученики.
– Я подготовлю тебя к поступлению в гимназию, – сказал он, глядя на мальчика внимательными голубыми глазами. – А потом ты поступишь в университет. Раз уж так получилось, что у меня нет своих детей, я передам тебе все знания и оставлю все, чем владею. – Он еще раз потрепал мальчика по вихрам, повернулся к брату и сказал: – Хочу тебя кое о чем попросить.
Они перешли к камину, отец налил в кружки темное крепкое пиво, и братья сели друг против друга. Клаус сделал вид, что ушел, а сам, прежде чем закрыть дверь, упал на четвереньки и быстро скользнул обратно. Он приподнял край скатерти и залез под стол. Ну уж нет, он в жизни своей не слышал таких интересных разговоров и за время недолгого визита дяди узнал о своей семье больше, чем за все время совместной жизни с родными! Мальчишка осторожно перебрался в узкое пространство между столом и окном и лег калачиком, прислушиваясь. Мужчины курили у камина, мирно потрескивал огонь, за окном было холодно, и по полу тянуло сквозняком, но Клаус ждал. Он чувствовал напряжение, повисшее в комнате. Наконец дядя сказал:
– Я хотел попросить у тебя медальон.
Пауль ответил не сразу. Он отхлебнул пива и, не глядя на брата, проговорил:
– Ты же знаешь, отец отдал его мне. И таков обычай – медальон хранит тот, кому его передали из рук в руки.
– И в чем смысл этого хранения? Для многих поколений этот медальон был символом, движущей силой, которая заставляла мужчин нашего рода искать некий путь… каждый искал его по-своему: кто-то на войне, кто-то в науке или пытаясь достичь вершин власти. Они не преуспели, но поиск нужно продолжать… А для тебя медальон превратился в кусок золота, который ты носишь на шее как побрякушку! Ты будешь носить его до конца жизни, а потом?
Пауль молчал, и Карл продолжал, все больше распаляясь:
– А я мог бы попытаться исследовать его и найти корни легенды. Ты ведь не веришь, что за этой вещью стоит что-то реальное. А я верю! Понимаешь?
– Надеешься найти дорогу в рай при жизни?
– Я надеюсь сделать в этой жизни что-то на благо человечества!
– Ты всегда был идеалистом, Карл, – усмехнулся Пауль. – Может, перестанешь играть в мессию и сделаешь что-то конкретное? Поможешь реальному человеку, а не абстрактному человечеству?
– Ты забыл, что я хочу оплатить образование твоего сына? Я буду обучать его и содержать, чтобы его образование и будущее дали ему возможность достойно продолжить наш древний род.
Клаус осторожно поерзал, удивленный долгим молчанием отца. Пауль сидел в старом кресле, смотрел на огонь и молчал, но было видно, что плечи его ссутулились и думы его не из приятных. А потом он сказал:
– Я подумаю.
Мать плакала, но все же родители согласились отпустить Клауса с дядей. Сестренки завидовали, а он честно разделил между ними свои сокровища: стеклянные шарики – младшей, солдатиков – средней, а книжки и карандаши – старшей. Вечером накануне отъезда отец пришел в комнату к Клаусу, сел на край постели, надел мальчику на шею золотой медальон и рассказал легенду. Потом добавил:
– Если Карл попросит отдать медальон – не соглашайся. Он твой по праву. Его время прошло, и теперь ты – хранитель. Ты понял?
– Да, но… он сильный. Он ведь может его просто отобрать.
– Нет. – Отец покачал головой. – Этого он не сделает.
Потом отец погладил Клауса по голове и сказал, что если его действительно ждет лучшая доля и он станет ученым и унаследует деньги Карла – пусть не забывает о родителях и сестрах.
Клаус поймал себя на том, что водит пальцем по незнакомым буквам и знакам, которые покрывали медальон – не его собственный, золотой, а подарок Мири. Пожалуй, надо застегнуть рубашку и постараться, чтобы дядя не заметил подмены. «И вообще, – твердо сказал себе Клаус, – мой был медальон – и только мое дело, как им распорядиться».
Он со вздохом покосился на дверь, потом невнимательно прочитал пару абзацев из учебника химии, ничего не понял и опять уставился в окно. Клаус был разочарован, когда выяснилось, что дядя Карл тоже живет не в Германии, а в Праге. Но сразу после приезда город захватил его. Клаус буквально влюбился в его башни и соборы, мощенные булыжником улицы и красивые дома. Они жили в центре, и Карл разрешил мальчику гулять самостоятельно – но только после того, как все уроки сделаны.
Клаус часами бродил по улицам, сидел на берегу Влтавы и смотрел на Град. Он перечитал все книги по истории Праги, что нашлись у дяди в библиотеке, и теперь грезил таинственными колдунами короля Рудольфа, алхимиками и привидениями. Мальчик каждый день бегал к ратуше посмотреть на волшебные часы, которые местные называют Орлой. На этих часах было так много всего написано и нарисовано, что мальчик в конце концов упросил дядю пойти с ним и объяснить, что означают все эти чудесные знаки и цифры. Теперь он знал, что часы могут одновременно показывать время, движение Земли, зодиакальные периоды и много чего еще. Но самыми таинственными и пугающими казались Клаусу четыре фигуры, располагающиеся по обе стороны часов. Каждая из них представляет четыре вещи, презираемые каждым добропорядочным христианином. Смерть, которую олицетворяет скелет, отбивает время. Тщеславие представлено фигурой с зеркалом. Жадность – это человек с кошельком, и, наконец, иноверец – фигурка в тюрбане. А в дверных проемах поверх часов показываются фигуры апостолов, призванных уберечь людей от изображенных зол. Даже привыкнув к Орлою, Клаус все равно часто ходил на площадь, но наблюдал не столько за движением фигур на балкончиках, сколько за людьми вокруг, ибо одна из легенд гласила, что дух мастера, создавшего этот шедевр часового искусства, часто появляется на площади и ревниво следит, восхищаются ли люди его творением. Клаус одновременно и боялся и мечтал увидеть это тщеславное привидение.
Вообще-то, честно сказать, с дядей жилось неплохо. Про медальон он не заговаривал и с удовольствием занимался обучением Клауса. Открыв рот мальчик восторженно слушал рассказы дяди о Ньютоне, Копернике и других великих ученых прошлого. Он с удовольствием учил латынь и алхимические формулы, даты исторических битв и геометрические функции. Все бытовые проблемы решала экономка фрау Тереза – строгая, но честная и заботливая женщина. Она следила за тем, чтобы и Карл, и Клаус были сыты и хорошо одеты, чтобы в доме всегда был запас дров и угля. Клаус, привыкший к материнской ласке, порой плакал вечерами, и тогда фрау Тереза приходила к нему и сидела на краю его постели, гладя худенькие плечи и светлые локоны. Он прижимался к ее шершавой ладони щекой, закрывал глаза и представлял себе лицо мамы. Экономка вздыхала, качала головой, но не могла не жалеть мальчишку, и иногда Клаус находил у себя на подушке липкий леденец или засахаренную вишню. Вот друзей у мальчика не завелось, проказничать было не с кем, и он всю свою энергию отдавал учебе. Сколько интересного он узнал! И понимание того, что это лишь незначительная толика знаний, которыми ему предстоят овладеть, вызывало в душе Клауса трепетный восторг. Он станет ученым, таким, как дядя Карл. О нет, лучше! Дядя сам говорил, что ученик должен превзойти своего учителя, чтобы порадовать его. Сперва Клаус немного боялся дяди и ужасно скучал, но потом привык, и ему понравилось, что у него есть своя комната, есть можно досыта и книги у дяди интересные. По выходным они ходили обедать к родственникам. Там был мальчик чуть постарше, который ужасно задирал нос, потому что учился в гимназии и у него имелась настоящая гимназическая форма. Его младшую сестру звали Лотта – кукольное создание со светлыми кудряшками и голубыми глазами. Разговаривать с Лоттой было не о чем, она интересовалась только куклами, платьями и конфетами. Скука в такие вечера была смертная, и Клаус ненавидел эти походы в гости. Уж лучше дома сидеть и книжки читать.
А потом дядя взял его с собой в еврейский квартал, и Клаус подружился с Мири. Долгие часы Карл проводил в обществе старого раввина. Они читали книги, рассматривали какие-то картинки и разговаривали, разговаривали… Иной раз предметом их изучения становились древние сосуды или монеты. Порой дети играли тут же, у ног взрослых. Но потом им становилось скучно, и они пробирались в маленькую кухоньку с низким потолком и дровяной плитой. Мать Мири кормила их, наваливая в щербатые миски вареную рыбу, капусту или кашу. Клаусу казалось, что никогда в жизни не едал он так вкусно. Вылизав миски, дети убегали играть. Иногда они забирались в один из залов синагоги, садились подле стены или скамьи, покрытой резьбой, и, водя пальцами по абстрактным узорам, придумывали истории и рассказывали, что видят. Вот замок, к нему летит дракон. Вот рыцарь. Он будет спасать принцессу.
– Ты будешь принцесса, – говорил Клаус.
– И что, я должна сидеть в замке? – Мири фыркала с негодованием. – Еще чего! Да я сама этого дракона… заколдую, вот!
– Ты не умеешь.
