скачать книгу бесплатно
Кэшу приглянулось имя Рудольф в честь голливудского актера Рудольфа Валентино, но Одесса настаивала на том, чтобы ребенок унаследовал имя своего отца. «Самое красивое имя, которое я когда-либо слышала», – сказала она. Это имя уходило корнями в боль народа и конкретной семьи. Новорожденного мальчика нарекли Кассиусом Марселлусом Клеем-младшим. В свидетельстве о рождении имя было написано с ошибкой – «Кассуис», – но его родители либо не обратили внимания, либо попросту не удосужились это исправить.
Кэш и Одесса поселились на 1121-й Вест-Оук-стрит, в квартале от дома, где проживала Одесса, в квартире, которую они, вероятно, арендовали за шесть или семь долларов в месяц. В свидетельстве о рождении ребенка указывалось, что Кэш Клей работал в компании Southern Bell Telephone and Telegraph, а это означало, что он настолько был обеспокоен будущим своей семьи, что в первый и последний раз в своей жизни устроился на стабильную работу.
Кассиус-младший был самым громким ребенком в больнице, как сказала журналистам его мать много лет спустя. «Он так истошно вопил, что мог завести всех остальных детей в палате, – сказала Одесса. – Вот лежат они себе спокойно, а потом Кассиус как заорет и заплачет, и в следующее мгновение уже каждый ребенок в палате начинал плакать».
Менее чем через два года после рождения Кассиуса-младшего у Одессы и Кассиуса-старшего родился еще один сын. На этот раз Кэш добился своего, и они назвали ребенка Рудольфом Арнеттом Клеем. Семейство Клея переехало в коттедж на 3302-й Гранд-авеню, в луисвиллском районе Вест-Энд. Это был крохотный домик площадью не больше семидесяти четырех квадратных метров, с двумя спальнями и одной ванной комнатой. В какой-то момент Кэш покрасил коттедж в розовый цвет – любимый цвет Одессы. Кэш также выкопал пруд с золотыми рыбками и устроил огород на заднем дворе. Позже он сделал небольшую пристройку к задней части дома, чтобы у мальчиков было больше места для игр. Кассиус-младший и маленький Руди жили в комнате шириной около 3,5 метров и 6 метров в длину, на стенах белые обои с красными розами. Мальчики спали бок о бок в односпальных кроватях. Кровать Кассиуса стояла у окна, откуда всего в двух метрах можно было видеть дом соседей.
Их жилище было скромным, а бо?льшая часть одежды покупалась в секонд-хенде, включая обувь, которую Кэш укреплял картонными подкладками. Несмотря на это, мальчики Клея никогда не ходили в школу обессиленными или голодными. Их дом насквозь пропах краской из-за большого запаса банок и кистей Кэша. Но его зачастую перебивал аппетитный аромат стряпни Одессы. Она делала чили, готовила жареную курицу с зеленой фасолью и картофелем, она смешивала капусту с морковью и луком и жарила ее в масле, пока аромат не наполнял дом и не начинал валить из окон, привлекая внимание сыновей во дворе. Она пекла шоколадные пирожные и делала банановый пудинг. Однажды семья завела домашнюю курицу, а потом – черную собаку с белым хвостом по имени Расти. Когда дети подросли, у Кассиуса и Руди были игрушечные поезда, мотороллеры и велосипеды.
Часть дорог в Вест-Энде была грубо вымощена, а некоторые дома возле коттеджа Клеев были всего лишь лачугами. Но такое соседство было куда лучше, чем Маленькая Африка неподалеку, где все еще оставались уличные уборные и немощеные дороги. Большинство из соседей Клея в 1940-х годах были люди с хорошим достатком: сантехники, школьные учителя, водители, железнодорожные грузчики, автомеханики и владельцы магазинов. «Конечно, мы знали все жителей в округе, – вспоминает Джорджия Пауэрс, которая выросла на Гранд-авеню с Клеями и стала не только первой женщиной, но и первой афроамериканкой, избранной в сенат штата Кентукки. – Было тринадцать учителей и три доктора – один был доктором медицинских наук, другой был дантистом, и еще один был доктором философии. Джозеф Рэй был банкиром, он проезжал мимо в своем черном кадиллаке, касался своей шляпы и говорил: “Здравствуйте, мисс Джорджия”. Через меня он словно бы передавал привет всей округе».
Темнокожие дети из Вест-Энда прекрасно знали, чем чреваты прогулки по бедным и опасным районам, таким как Маленькая Африка или Смоук-Таун. Их не нужно было лишний раз просить держаться подальше от районов белых. В Вест-Энде царило чувство безопасности. «Наше детство не было тяжелым, – вспоминает Алиса Кин Хьюстон, которая проживала неподалеку от Клеев. – У нас были работа, банки и фильмы. Только когда мы побывали снаружи, до нас дошло, как сильно отличался мир, в котором мы жили».
Одесса Клей вспоминает первые годы своего сына в биографии, которую она от руки написала на линованном тетрадном листе своим чудесным почерком, но допустив при этом множество ошибок в написании, пунктуации и невпопад выписывая слова с заглавной буквы. Эти воспоминания она написала по просьбе одного журнала в 1966 году. «Для меня Кассиус младший был необыкновенным по сравнению с другими Детьми и остается необыкновенным по сегодняшний день, – писала Одесса. – Он был непоседливым молышом. Когда мы гуляли в коляске, он всегда поднимался и хотел увидеть все вокруг. Он пытался говорить в самом раннем возрасте. Он был таким старательным, что научился ходить когда ему было 10 месяцев. Когда ему был год от роду ему нравилось, когда Кто нибудь его убаюкивал, а если нет, он сидел в Кресле и билса головкой о спинку Кресла пока не заснет. Ему не нравилось когда его одевали или раздевали. Он всегда плакл. С самого детства он хотел сам кормить себя. В возрасте двух лет он всегда вставал в 5 утра вытаскивал все Из ящика камода и оставлял вещи посреди комнаты. Ему нравилось играть в воде. Он очень любил говорить и есть, ему нравилось карабкаться. Он не играл со своими игушкоми. Он вытаскивал все Кастрюли и сковородки Из Шкаффа и барабанил по ним. Он стучал по всему что угодно и добивался ритма. Когда он был совсем маленьким Ребенком он ходил на цыпочках, Таким образом у него были Очень развитые стопы, и поэтому он такой быстрый».
В детстве Кассиус любил есть, но ненавидел, когда его кормили с ложечки. Он сам хотел разделаться с едой; чем больший беспорядок ему удавалось устроить, тем лучше. Он обладал волчьим аппетитом и рос большим, сильным и невероятно игривым мальчиком. Он никогда не ходил, когда мог бегать, и, по словам Одессы, так спешил жить, что заболел ветрянкой и корью одновременно. Его первым – и единственным – словом в течение многих месяцев было «Джи» [(англ.) Gee – «Ух ты»]. Он смотрел на свою мать и говорил: «Джи! Джи!» Он смотрел на своего отца и говорил: «Джи! Джи!» Он показывал пальчиком на еду и говорил: «Джи! Джи!» Когда он чувствовал, что пришла пора менять подгузник, он объявил об этом: «Джи! Джи!» Немудрено, что Одесса и Кэш стали называть своего маленького мальчика «Джи» или иногда «Джи-Джи». Одесса также назвала своего сына «вуди бэйби», но прозвище «Джи» закрепилось за ним не только в годы детства среди домашних, но и во всем Вест-Энде на протяжении всей его жизни.
Кассиус жаждал приключений. Он заползал в стиральную машину, забирался в раковину и гонял курицу по двору. В возрасте одного-двух лет он отвесил свой первый сильный удар, случайно стукнув маму по лицу и повредив зуб, который позже удалил дантист. К тому времени, когда ему исполнилось три года, Кассиус был уже слишком большим для своей детской кроватки. Водители автобусов настаивали на том, чтобы Одесса платила за проезд своего ребенка, предполагая, что мальчику было по меньшей мере пять-шесть лет, когда как в действительности ему было всего лишь три или четыре года, и он все еще имел право ездить бесплатно. Но тихая и миролюбивая Одесса всегда безропотно платила водителю.
Одесса с самого начала понимала, что оба ее сорванца были развиты не по годам, но именно Кассиуса меньше всего заботили правила и не пугали наказания. Мятежный дух и развязность он унаследовал от отца, а душевность и щедрость от матери. Когда у Руди возникали проблемы, Кассиус предупреждал своих родителей, что Руди его ребенок и что он никому не позволит его отшлепать, после чего он за руку волок брата в их комнату.
Терпение не было его сильной стороной. Когда Кассиус начал посещать начальную школу для черных «Вирджиния-стрит», Одесса каждый раз снаряжала ему с собой обед. Но мальчик, который совсем недавно позавтракал, умудрялся съедать обед еще по пути в школу. Другие дети на его месте беспокоились бы о том, что проголодаются раньше времени, но не Кассиус – во время обеда он уговаривал друзей поделиться с ним едой. Чтобы пресечь это, Одесса прекратила снабжать Кассиуса обедами и вместо этого давала ему деньги на горячий обед в школьной столовой. Однако Кассиус был неисправим. На деньги матери он покупал ланч у своего друга Тудди и лакомился им по дороге в школу.
К тому времени, когда ему было семь или восемь, Кассиус был лидером группы мальчиков, которые всегда находились в поиске приключений. Одесса могла выглянуть через сетчатую дверь и увидеть своего старшего сына, который стоял на бетонном крыльце, словно политик на трибуне, оглашая своим юным последователям программу на день. Как только Руди Клей достаточно подрос, он стал тенью своего брата и главным его конкурентом. «Мы были как близнецы», – вспоминает Руди. Ради забавы Кассиус придумал игру: он стоял в небольшом промежутке в два метра между своим и соседским домами и позволял Руди бросать в него камни. Руди старался изо всех сил, пока его старший брат подпрыгивал, нырял и метался. Мальчики играли в шарики, кости и прятки, и Кассиус почти никогда не давал своему младшему брату одержать верх. Когда они играли в ковбоев и индейцев, Кассиус всегда был ковбоем.
Мальчиков дразнили не только потому, что они были шумными и привлекали к себе внимание, но также из-за их необычайно больших голов. «У этих детей были просто огромные головы, скажу я вам, – вспоминает их тетя Мэри Тернер. – Бывало, сидят они на краю обочины, играют в шарики или в какую другую уличную игру, как внезапно к ним подкрадывалась парочка ребят и сталкивала их головы вместе, бац! Затем эти ребята давали деру, а Руди и Кассиус гнались за ними. Им казалось, что это было ужасно весело. Но после того как мальчики немного подросли, эти шутки прекратились. Кассиус и Руди могли справиться с большинством ребят в районе, потому что были очень быстрыми и большими. В конце концов их тела выросли настолько, что их головы перестали казаться такими уж большими».
Вскоре пришел черед Кассиуса и Руди издеваться и мучить младших ребят. Они отжимали велосипеды у маленьких детей и катались на них целыми часами. «Они не были злодеями, – сказала их тетя. – Но им казалось, что лучше их не сыскать на всем белом свете. Кассиус думал, что ни у кого нет такого хорошего брата, как Руди, а Руди был того же мнения о Кассиусе».
Друзьям, которые росли вместе с Клеями в Вест-Энде, Кассиус запомнился как быстрый бегун и хороший, но не особо одаренный атлет. Плавать он совсем не умел. Он мог согласиться сыграть в софтбол или регби, но особой страсти к этим видам спорта не испытывал.
«Этот Джи везде совал свой нос и все время втягивал меня в неприятности, – вспоминает его одноклассник Оуэн Ситгрейвс. – Мы любили прятаться в переулке за цветочном магазином Кинслоу и выкатывать на пути машин старые покрышки. После того как покрышка застревала под машиной, мы прятались в другой части переулка, дворами оббегали пару домов и возвращались, чтобы насладиться зрелищем. Из машины вышла женщина и сказала: “Мальчики, я заплачу вам два доллара, если вы достанете эту покрышку из-под машины”. С помощью домкрата из ее багажника мы вытащили старое колесо из-под ее колымаги». Как-то раз Оуэн и Кассиус нашли старую футболку на улице, заполнили ее грязью, а затем зашвырнули в открытое окно проезжающего автобуса. «Там был парень в белоснежном костюме, должно быть, он собирался на свидание. Он выскочил и преследовал нас до перекрестка 34-й и Вирджинии вплоть до Коттер-Хоумс, но мы были быстрее… Я так сожалею об этом, его костюм был безупречно чистым».
Кассиус всегда любил устраивать веселые и жестокие розыгрыши. Он срубил отцовское сливовое дерево. Однажды он настолько хорошо изобразил звук сирены, что водители съехали на обочину и вытянули шею в поисках полицейской машины. Он сорвал помидоры с семейного огорода и пулял ими через забор учительского дома, забрызгивая гостей на вечеринке учителя на заднем дворе. Он привязал шнурок к шторам в спальне своих родителей, провел его через холл в свою комнату и, дождавшись, когда родители улягутся спать, начал шуршать занавеской. Он укрывался простынями и выскакивал из темных углов дома, чтобы напугать свою мать. Никакие выговоры или наказания не могли вразумить его.
«Каждый день я устраивала им тихий час, – вспоминала Одесса, – и однажды он сказал Руди: “Знаешь что, Руди? Мы слишком большие, чтобы спать днем”. И тогда тихому часу настал конец».
Когда выходки мальчиков заходили слишком далеко, Одесса отправляла их в ванную, где Кэш по очереди закидывал Кассиуса и Руди на свое колено и устраивал мальчикам порку. Эти наказания не производили на Кассиуса никакого эффекта. «Кассиус-младший всегда шел первым, получал взбучку, уходил и уже задумывал что-то новое! – смеется Одесса, рассказывая эту историю журналисту Джеку Олсену, который взял у нее интервью для серии сюжетов в Sports Illustrated в 1966 году. – Он был очень необычным ребенком».
Описывая свое радостное детство, друзья Кассиуса иногда не упоминали о бесчисленных случаях расовой дискриминации и предрассудков, которые пронизывали саму ткань их жизни. Отчасти это может быть связано с тем, что друзья и соседи Кассиуса Клея воспринимали дискриминацию как нечто должное – настолько глубоко она укоренилась в их повседневном быту. Возможно, другая причина крылась в том, что чернокожие люди в Луисвилле в конце 1940-х и начале 1950-х годов считали, что им живется лучше, чем другим афроамериканцам. Им повезло жить в городе, где в ходу был «более вежливый расизм», как выразился историк из Луисвилла Том Оуэн.
Несмотря на то что большинство кентуккийцев симпатизировали Конфедерации, штат Кентукки не отделился от поддерживавшего рабство Союза во время Гражданской войны. В промежутке между 1865-м и 1930-м в Луисвилле не было зафиксировано случаев линчевания или конфликтов на расовой почве. Начиная с 1870-х, в отличие от многих других городов на юге страны, темнокожим жителям Луисвилла было дано право участвовать в выборах, и с тех пор они никогда его не лишались. Белые общественные лидеры Луисвилла выражали регулярную и, на первый взгляд, искреннюю озабоченность условиями жизни своих чернокожих соседей и щедро выделяли свои собственные средства на поддержку афроамериканского населения. Разумеется, взамен эти белые лидеры, подобно своим предкам-рабовладельцам, ожидали, что черные покорно, без шума и борьбы примут свой статус людей второго сорта.
Некоторые из лидеров белого сообщества заявляли, что без должного руководства и поддержки негры Луисвилла вернутся к своему варварскому африканскому образу жизни, а многие белые жители Луисвилла вовсе считали сегрегацию делом естественным и неизбежным. Однако были и те, кто отличался более прогрессивными взглядами и искренним желанием помочь. Роберт Бингем, владелец издания Louisville Courier-Journal, был членом местного филиала Городской лиги и Комиссии по межрасовому сотрудничеству[3 - Организации, выступающие за экономическую и социальную справедливость по отношению к афроамериканцам и против расовой дискриминации в США.]. Лидеры еврейских общин, включая семью члена Верховного суда Луи Брандейса, работали с волонтерскими организациям, которые оказывали помощь жителям черных районов. Выдающиеся белые адвокаты из Луисвилла боролись против жилищной дискриминации по отношению к темнокожему населению города.
Черные и белые журналисты, которые посетили город в 1940–1950-х, почти единогласно заметили, что чернокожему населению Луисвилла живется лучше, чем их собратьям на Дальнем Юге и во многих городах северных штатов. Вместе с тем они, как правило, забывали упомянуть (поскольку это воспринималось как нечто само собой разумеющееся), что у чернокожих людей не было равноправного доступа к жилью, школам, рабочим местам и здравоохранению. Они не удосужились упомянуть об этом, поскольку подобная ситуация была в порядке вещей по всей стране. Например, афроамериканцы могли покупать одежду в крупных городских магазинах, но им запрещалось ее примерять. Журналисты также не упомянули, поскольку это было очевидно, что многие из зажиточных белых людей, которые помогали черным, прежде всего хотели предотвратить волнения среди афросообщества. Молодой Кассиус Клей не мог не заметить, что существовало будто бы два Луисвилла: один для черных, другой для белых. Черным был запрещен доступ к лучшим школам, лучшим магазинам и лучшим больницам, как, впрочем, и к большинству загородных клубов и банков. Лишь некоторые из крупных городских кинотеатров обслуживали черных посетителей, но даже тогда им приходилось довольствоваться самыми дальними местами.
«Пташка, – спрашивал Кассиус свою маму, когда они направлялись в центр города, – где работают цветные люди? Пташка, что они сделали с цветными людьми?»
Ответ лежал на поверхности: в годы после Второй мировой войны экономика Луисвилла процветала, предлагая населению тысячи новых рабочих мест. Табачные, ликеро-водочные и шинные заводы предлагали стабильную работу, хотя чернокожим за ту же работу платили меньше, чем белым работникам, не говоря уже о том, что им постоянно отказывали в повышении по службе. В 1949 году среднегодовой доход чернокожих рабочих в Луисвилле составлял 1 251 доллар, в то время как средний доход белого человека был почти вдвое больше – 2 202 доллара. Чернокожим поручали не только низкооплачиваемую, но и более грязную и опасную работу. Нередко темнокожие мужчины прислуживали белым в качестве официантов, кэдди[4 - Мальчик, подносящий клюшки и мячи при игре в гольф.] и чистильщиков обуви. Часто покорность была не просто требованием к работе, но необходимым качеством для выживания. Для чернокожих женщин перспективы были еще хуже. Малая толика из них работала секретарями, парикмахерами или школьными учителями, но 45 процентов всех чернокожих женщин Луисвилла зарабатывали на жизнь так же, как Одесса Клей – пешком или на автобусе они добирались в зажиточные районы, где проводили свои дни, занимаясь уборкой и готовкой для белых семей. Благодаря объедкам, которые белые хозяева великодушно разрешали забрать домой, Одесса кормила собственную семью, а заработанные деньги не только помогали ей оплачивать счета, но также шли на покупку молитвенников для церквей.
Согласно воспоминаниям матери, Кассиус быстро пришел к неутешительному выводу, что мир был создан для белых людей. Он понял это задолго до того, как смог осознать это, наблюдая за тем, как его мать возвращается домой, измученная заботой о белых семьях, а затем собирается с силами, чтобы, наконец, позаботиться и о своей собственной.
Бывало, когда Кассиус-младший был ребенком и все еще разбирался, как общество разделяло людей по цвету кожи и сколь большое значение имели эти различия, он спрашивал свою маму, была ли она черной или белой. В конце концов, ее кожа была намного светлее, чем у ее мужа. Одесса была недостаточно бледной, чтобы сойти за белую, но она и не пыталась. Оттенок ее кожи и гены ее белых предков мало что значили в повседневной жизни. По законам Кентукки и Соединенных Штатов Америки семья Клеев была черной – или «цветной», если использовать термин, который был тогда в ходу, – и расовая сегрегация определяла, где они могли есть, покупать товары, работать, учиться, жить, как к ним будут относиться в случае нарушения закона или в случае подозрений в правонарушении, с кем они могли обручиться, как с ними будут обращаться в случае болезни и где их похоронят, когда они умрут. Кассиус знал, что ему разрешалось играть в парке Чикасо, парке Баллард и на площади Бакстер, но не в парке Ирокез, парке Шауни, парке Чероки, парке Треугольник, парке Победы или на площади Бун.
Признаки неравенства были повсюду. В Луисвилле соотношение убийств среди чернокожих в середине 1950-х годов составляло примерно пятьдесят шесть на тысячу человек, а для белых – три человека на тысячу. Для чернокожих смертность от естественных причин была на 50 процентов выше, чем для белых. Но если перечисленные примеры дискриминации не особо волновали молодого энергичного мальчика, выросшего в Вест-Энде, то один наглядный случай как никогда задел его за живое. «Фонтейн Паром Парк» был самым популярным парком аттракционов в городе и находился в пределах пешей доступности от дома Клея на Гранд-авеню, но пускали туда только белых. В летние уик-энды тысячи жителей Луисвилла приезжали туда на машине, пароме или троллейбусе. Для темнокожих детей, которые жили в соседних кварталах, было настоящей пыткой видеть перед собой все это великолепие. Афроамериканские соседи «Фонтейн Паром Парка» могли слышать грохот американских горок и испуганные крики посетителей. До них доносились запахи фритюра, жареного теста и копченой говядины, а каждый вечер они наблюдали за парадом загорелых семей в «универсалах», выезжающих из парка. Им ясно давали понять, кто имел право веселиться, а кто нет.
«Мы стояли у забора, – говорит Руди Клей, – но не могли пройти внутрь».
Маленьким мальчиком Кассиус Клей-младший плакал в своей постели, недоумевая, чем цветные люди заслужили такие страдания. Он спрашивал, почему все прихожане их церкви черные, в то время как изображения Иисуса были белыми, включая портреты, сделанные его отцом.
Молодой Кассиус Клей узнавал о дискриминации и от своего деда, Германа Хитона Клея, который угодил в тюрьму за убийство на пороге нового столетия. Герман хвастался, что в молодости был талантливым бейсболистом, настолько талантливым, что мог бы играть профессионально, если бы не одно «но»: для черных Высшая лига была закрыта. Герман Хитон Клей, Кэш Клей и Кассиус Клей-младший – все они понимали, что должны жить с последствиями рабства в стране, построенной на костях рабов; что их лишили работы и даже их личностей, и что рабство оставило в наследство уродливую кастовую систему, которая уготовила для черных и белых американцев совершенно разные пути, по крайней мере в обозримом будущем.
Герман умер в 1954 году, когда его внуку было двенадцать. В том же году Верховный суд США вынес решение по делу «Браун против Совета по образованию», постановив, что Конституция США запрещает сегрегацию в государственных школах. Реакция южных штатов была незамедлительной и жесткой. Некоторые штаты пошли на хитрости, чтобы отказаться от финансирования смешанных школ. В Миссисипи белые бизнесмены и политики организовали Совет белых граждан, чтобы противостоять новому закону и отстоять превосходство белых. Лидеры Ку-клукс-клана призвали своих сторонников противостоять «смешению» белой расы, которое наступит после отмены сегрегации в школах. Летом после громкого решения Верховного суда четырнадцатилетний Эмметт Тилл из Чикаго приехал навестить своих родственников в штат Миссисипи, в крохотный городок Мани, население которого составляло пятьдесят пять человек. Согласно статистике, которую местные власти начали вести с 1882 года, в Миссисипи были линчеваны более пятисот чернокожих. Губернатор штата недавно запретил афроамериканцам принимать участие в голосованиях. Мать Тилла, обеспокоенная отъездом сына на юг летом 1955 года, предупредила его, как важно вести себя подобающим образом с белыми жителями Миссисипи. Он должен отвечать им «да, сэр», «нет, сэр» и быть тише воды, ниже травы, чтобы избежать проблем.
Но как и Кассиус Клей-младший, который был всего на шесть месяцев моложе его, Эмметт Тилл мог показать характер и пропустил предупреждения матери мимо ушей. Однажды в Мани Эмметт стоял возле продуктового магазина и показывал друзьям фотографию своей белой подруги из Чикаго. Один из ребят поспорил, что Эмметт не осмелится войти в магазин и заговорить с белой кассиршей. Эмметт принял вызов. Выйдя из магазина, он, по сообщениям очевидцев, бросил кассирше: «Пока, детка». Несколько дней спустя муж кассирши и еще один мужчина ворвались в дом дяди Тилла и вытащили Эмметта из кровати. Его ударили рукояткой пистолета и заставили просить прощения. Когда Эмметт отказался подчиниться, его убили выстрелом в голову. С помощью колючей проволоки убийцы привязали к его шее лопасть винта от хлопкоочистительной машины и сбросили его тело в реку Таллахатчи. Тело Эмметта Тилла обнаружили и подняли со дна реки спустя три дня. Полностью белой коллегии присяжных понадобилось всего шестьдесят семь минут, чтобы оправдать обвиняемых. «Если бы мы не отвлекались, чтобы выпить лимонаду, – сказал один из присяжных, – это дело не заняло бы столько времени».
Мать Тилла настояла на церемонии прощания с открытым гробом, чтобы мир увидел изуродованное лицо ее маленького сына, а журнал Jet опубликовал фотографии с похорон, которые намертво запали в сознание многих чернокожих американцев. Тилл стал мучеником движения за гражданские права и вдохновил неописуемое множество активистов. Вскоре после суда над убийцами Тилла чернокожая активистка из Алабамы по имени Роза Паркс отказалась уступить свое место белому пассажиру в автобусе, спровоцировав мощную волну протеста.
Кэш показал своим сыновьям фотографии изуродованного лица Эмметта Тилла. Посыл был ясен: вот что сделает с тобой белый человек. Вот что может случиться с невинным чернокожим, невинным ребенком, единственным преступлением которого был цвет его кожи. Америка, по мнению Кэша Клея, была несправедливой и никогда не изменится. Его собственная карьера была тому доказательством. У него был талант, чтобы стать великим художником, не так ли? Тем не менее в возрасте почти сорока лет ему приходилось рисовать вывески для магазинов за скудную плату, без шансов вырваться из тесного четырехкомнатного коттеджа, где жила его семья. Кэш говорил своим мальчикам, что лишь деньги могут дать черному человеку шанс на равенство и уважение.
Кассиус Клей-младший как губка впитывал слова своего отца. В тринадцать лет он не говорил об изменении мира или улучшении состояния своего народа. Не говорил о получении образования и стремлении сделать что-то значимое в своей жизни. Как и его отец, он говорил о зарабатывании денег.
– Почему я не смогу быть богатым? – спросил он однажды своего отца.
– Глянь сюда, – сказал отец, дотрагиваясь до руки мальчика цвета грецкого ореха. – Вот поэтому ты никогда не разбогатеешь.
Однако рано или поздно каждый сын приходит к выводу, что может превзойти своего отца, отказываясь довольствоваться положением, которое устраивало его предков, и решив, что ужасные призраки прошлого не имеют над ним власти. Кассиус Марселлус Клей-младший не был исключением. В раннем возрасте он говорил о том, что будет владеть домом за сто тысяч долларов на холме с дорогими автомобилями в гараже, личным шофером и шеф-поваром, который готовил бы ему изысканные блюда. Он поклялся купить один дом для своих родителей и другой для своего брата, а на случай непредвиденных обстоятельств он хранил бы в банке четверть миллиона долларов.
Летом 1955 года, в то самое роковое лето для Эмметта Тилла, он придумал, как сможет зарабатывать деньги.
3. Велосипед
Одним октябрьским вечером 1954 года двенадцатилетний Кассиус мчался на велосипеде по центру Луисвилла, усадив брата на руль, вместе со своим другом, который крутил педали рядом, как вдруг внезапный дождь заставил мальчиков броситься на поиски убежища. Они спрятались в аудитории «Колумбия», на Южной 4-й улице, 324.
В зале проходила выставка достижений бытовой техники, которую спонсировала городская газета для чернокожих Louisville Defender. Это был зал чудес, до краев наполненный последними новинками мира бытовой техники. Посетители получали шанс выиграть призы, в том числе духовку «Волшебный шеф-повар», паровой утюг «Гувер» и граммофон «Виктор». В 1950-х годах, когда экономика стремительно развивалась и новые технологии облегчали домашние дела, такие как глажка и уборка, афроамериканские семьи стремились приобрести те же самые удивительные устройства, которые белые семьи рекламировали по телевидению и в журналах. Кассиуса не интересовали бытовые приборы, но экспозиция предлагала убежище от дождя и бесплатные попкорн и конфеты, которые мальчики с удовольствием слопали.
Дождь шел весь день и продолжился до семи вечера, когда Кассиус, Руди и их друг наконец покинули зал. Но выйдя на улицу, они обнаружили, что их велосипеды пропали. Ребята начали бегать вверх и вниз по улице в поиске воров. Кассиус начал плакать, «напуганный тем, что с ним сделает отец», как он признался позже.
Велосипед Кассиуса был рождественским подарком: красно-белый «Швинн Круизер Делюкс» с хромированными крыльями и ободами, с белыми полосками на шинах и большой красной фарой в форме ракеты. Он стоил пятьдесят долларов, что эквивалентно примерно пятистам долларам сегодня. Клеи не могли позволить купить новые велосипеды для обоих своих мальчиков, поэтому Кассиус и Руди должны были делиться друг с другом, о чем Кассиус старательно забывал. Для мальчика, который жил в одном из самых маленьких домов в своем квартале, носил одежду из секонд-хенда и был одним из самых худших учеников класса, не проявившим себя ни в одном популярном виде спорта, велосипед представлял уникальную значимость: для Кассиуса он был, вероятно, единственным символом статуса.
Кто-то посоветовал разъяренным мальчикам сообщить об украденном велосипеде полицейскому, который оказался в подвале здания, где проходила выставка. Они рванули обратно и спустились по лестнице. Там они встретили Джо Элсби Мартина, белого лысого патрульного из Луисвилла, а по совместительству тренера по боксу. В тот день Мартин был не на дежурстве.
В подвале он тренировал группу из черных и белых боксеров-любителей, по большей части подростков. Спортивная секция открыла Кассиусу новый мир и пробудила в нем новую страсть. Большая комната с низким потолком, резкий запах пота, глухой стук перчаток, которые лупили по боксерским грушам и телам. Место, где юноши могли проявлять жесткость с позволения и под чутким присмотром взрослых. В этих стенах переставал существовать внешний мир с его несправедливыми правилами. Все это очаровало Кассиуса Клея. Его так сильно захлестнули эмоции, что позже он вспоминал: «Я практически забыл про велосипед».
Кассиус был вне себя от ярости (Джо Мартин сказал, что мальчик был «горяч и взрывоопасен, как динамит») и сказал, что хочет найти человека, который украл его велосипед, и устроить ему хорошую взбучку.
Мартин спокойно выслушал его. Он был добродушным человеком, который бо?льшую часть времени проводил, вытряхивая монеты из парковочных счетчиков. Коллеги-полицейские в шутку называли его «сержантом», потому что за двадцать пять лет службы Мартин так и не удосужился сдать экзамен на звание сержанта. Он довольствовался своей дневной работой, а вечером учил ребят драться. Мартин также был продюсером местной телевизионной программы для боксеров-любителей, которая называлась «Чемпионы завтрашнего дня» и выходила в эфир днем в субботу на луисвиллском канале WAVE-TV.
Мартин взглянул на Кассиуса, на его сорокакилограммовое тело, и спросил: «Ты вообще умеешь драться?»
Кассиус отрицательно покачал головой. Он дрался со своим братом и время от время ввязывался в потасовки с ребятами на улице, но ему еще не доводилось размахивать кулаками в боксерских перчатках.
«Тогда почему бы тебе не записаться на тренировки?» – сказал Мартин.
Судьба – это сочетание случая и выбора. Случай привел молодого Кассиуса Клея в спортивную секцию Джо Мартина, но вернуться туда уже было выбором самого мальчика.
Кассиуса пленил не только спорт. Он всегда был уверен в своих силах, в своей внешности и неизменно жаждал внимания. Он уже понял, что школа не приблизит его к богатству и славе, а бокс… Бокс всегда манил людей, стремящихся найти выход из затруднительного положения.
Кассиус так и не вернул свой велосипед и не получил от родителей новый взамен украденного. Вместо этого родители купили ему мопед, на котором он носился повсюду, лавируя между машин на большой скорости. Это было куда лучше велосипеда, ведь тут даже педали крутить не нужно. Годы спустя, когда история о молодом боксере облетела весь мир, о покупке нового мопеда предпочитали умалчивать. Легенда об украденном велосипеде производила на публику более сильное впечатление, но и мопед мог кое-что рассказать о семье Клея. Этот подарок означал, что провинившегося сына не наказали за потерю дорогого велосипеда и не заставили принудительно отрабатывать, пока Кассиус не накопит достаточно денег на покупку нового. Вместо этого родители купили мальчику кое-что получше, наводя биографов на мысль, что ответственность была не самой главной ценностью в семье Клея. Вскоре после инцидента с велосипедом Кассиус сидел дома и смотрел телевизор, как вдруг на экране появился Джо Мартин с боксером-любителем из числа «Чемпионов завтрашнего дня». Этого хватило, чтобы Кассиус вернулся в спортзал. Во время второго визита он вышел на ринг «с каким-то боксером из числа старших ребят», как он вспоминал в своей автобиографии 1975 года, и отхватил от него по полной программе: «через минуту мой нос начал кровоточить. У меня заболел рот, у меня закружилась голова. Наконец кто-то вытащил меня с ринга».
Когда звон в голове утих, Кассиус начал работать с Мартином, изучая, как ставить ноги, как поворачивать корпус под углом к противнику, где держать руки, чтобы защитить голову, как уклоняться от ударов, как наносить левый джеб, перекрестный удар, апперкот и хук.
Примерно через месяц, 12 ноября 1954 года, он вышел на ринг, чтобы принять участие в своем первом настоящем любительском поединке: три раунда, по две минуты каждый, против белого мальчика примерно его возраста по имени Ронни О’Киф. Бой показывали по телевидению в эфире передачи «Чемпионы завтрашнего дня». Каждому мальчику заплатили по три доллара. Боксеры были в перчатках массой четырнадцать унций и без шлемов. «Эти парни самоотверженно ринулись в бой», – вспоминает Джо Мартин. По раздельному решению судей Кассиус был выбран победителем боя.
В выступлении молодого бойца не было и намека, что на ринг вышла будущая легенда бокса. «Он был самым обычным», – сказал Мартин. Но вскоре Мартин начал подмечать в юном бойце любопытные врожденные таланты. Прежде всего Кассиус был проворным, с быстрыми руками, ногами и отличными рефлексами, которые помогали ему избегать ударов. Казалось, он не знал усталости. Когда его били в голову, он быстро восстанавливался от смятения. Вместо того чтобы бежать от боли или страха, он давал сдачи, силой воли подавляя миг слабости.
Но бокс пробудил в Кассиусе нечто совершенно новое: амбиции. Его отец брал его с собой на работу, учил сына смешивать краски и рисовать аккуратные буквы, следя за тем, чтобы каждое слово располагалось точно на своем месте, но у мальчика не хватало терпения для столь кропотливой работы. Вдобавок ему не передалась даже крупица таланта отца, чтобы нарисовать сносный пейзаж или портрет. Кассиус-младший хорошо играл в шарики и уворачивался от камней в драках, но с такими навыками он вряд ли бы далеко пошел. Школа, определенно, не разжигала в мальчике страсть. И вот впервые в жизни он хотел заниматься чем-то помимо шалостей. Бокс стал хобби, ради которого он был готов трудиться и жертвовать, хобби, благодаря которому он попал бы на телевидение, где его увидят бог знает сколько людей.
Вскоре история об украденном велосипеде Кассиуса Клея станет олицетворением решительности боксера и демонстрацией удивительной силы его величества случая, который свел мальчика с тренером. Но в истории скрыт и куда больший смысл. Если бы Кассиус Клей был белым мальчиком, кража велосипеда и его знакомство с Джо Мартином в равной степени могли бы увлечь его как карьерой в правоохранительных органах, так и боксом. Но Кассиус, который уже обладал глубоким пониманием расового неравенства Америки, знал, что работа в полиции не сулила светлых перспектив. Взаимоотношения белой Америки и чернокожих людей будут волновать Кассиуса Клея на протяжении всей его жизни.
«В двенадцать лет я хотел стать большой знаменитостью, – скажет он много лет спустя. – Я хотел прославиться на весь мир». Журналист спросил, почему именно Клей хотел быть известным? Поразмыслив, Клей ответил на вопрос с более зрелой точки зрения: «Чтобы я мог бунтовать, отличаться от всех остальных и показать всем, что нет нужды быть дядюшкой Томом[5 - «Дядя Том» – покорный, многострадальный негр-слуга (по имени действующего лица в романе Г. Б. Стоу «Хижина дяди Тома»).] и целовать сам-знаешь-что, чтобы добиться успеха… я хотел быть свободным. Я хотел говорить то, что хочу сказать… Идти туда, куда хочу пойти. Делать то, что хочу делать».
Для молодого Кассиуса было важно понимать, что бокс не только разрешался, но и всячески поощрялся обществом, более-менее уравнивая его с белыми ребятами, вместе с которыми он ходил на тренировки. Каждый день по пути в спортзал Кассиус проходил мимо дилерского центра «Кадиллак». Он наверняка думал, что лишь благодаря боксу сможет оказаться за рулем одной из этих больших машин, красующихся в витрине. Бокс предлагал путь к процветанию, который не требовал умения читать и писать. Боксу его учил не кто-то, а белый человек по имени Джо Мартин. Бокс сулил уважение, славу и деньги.
Бокс возносил черных на небывалые высоты, что было несвойственно для 1950-х, когда афроамериканцы были почти изолированы от политической жизни и экономических благ. Бокс больше, чем другой спорт, позволял чернокожим атлетам на равных сражаться с белыми спортсменами, в открытую показывать свою силу и даже превосходство и получать равное вознаграждение. Как писал Джеймс Болдуин[6 - Джеймс Артур Болдуин – американский романист, публицист, драматург, активный борец за права человека, отчасти последователь Мартина Лютера Кинга.] в своей книге «В следующий раз – пожар», многие чернокожие из поколения Клея считали, что получение образования и откладывание денег никогда не принесут им уважения. «Требуются рукоятка, рычаг, средство устрашения, – писал Болдуин. – Было ясно как божий день, что полиция будет вытирать о тебя ноги, пока им это позволено, и что все – домохозяйки, водители такси, лифтеры, посудомойки, бармены, юристы, судьи, доктора и бакалейщики – при любом удобном случае безнаказанно будут выплескивать на тебя свой гнев. Ни идеи гуманизма, ни христианская любовь никогда не заставят этих людей обращаться с тобой так, как они хотели бы, чтобы обращались с ними; только страх перед твоей силой заставит их вести себя должным образом или хотя бы сделать вид, что уже неплохо». Рукоятка. Рычаг. Средство устрашения. Для молодого Кассиуса Клея бокс был воплощением всего этого.
В качестве упражнения он начал бегать. Он мог заниматься бегом до или после школы, но Клей решил поступить иначе. Он бежал в школу. Спустя много лет в своей автобиографии он описывал упражнение «погоня за автобусом». Обычной погоней дело не ограничивалось. Сначала он с другими детьми из своего района дожидался автобуса в Гринвуд-авеню. Затем, когда дети садились в автобус и тот начинал свое неспешное движение на восток от Гринвуда, Кассиус в своей школьной униформе и школьных ботинках пускался в погоню под лучами солнца, которые били ему прямо в глаза. Когда автобус останавливался на светофоре или забирал новых пассажиров, вместе с ним останавливался и Кассиус. Когда его друзья сходили на 28-й улице, он вместе с ними ожидал автобуса до Честнат-стрит и с приездом транспорта снова пускался в погоню. Он быстро бежал по изношенным, покрытым кочками и колдобинами дорогам, мимо домов, которые, казалось, стояли лишь благодаря облупившейся краске, пока на горизонте не появлялись очертания центра Луисвилла с его большими банками, новыми блестящими автомобилями и неоновыми кинотеатрами. К этому моменту пот тек с Кассиуса в три ручья, а его рубашка прилипала к спине. Но дети в автобусе понимали, что Кассиус бежал не только ради тренировки, но и для того, чтобы привлечь к себе внимание. Он не бежал на полной скорости и даже не пытался обогнать автобус, ведь он с легкостью мог выиграть гонку, если бы не останавливался, чтобы развлечь своих друзей всякий раз, когда автобус тормозил на остановке. «Иногда он зацеплялся за окно и проезжал зайцем пару кварталов», – вспоминает Оуэн Ситгрейвс. Его пальцы крепко держались за оконную раму, а ноги болтались в дюймах от дороги. Тогда Кассиус смотрел на лица своих друзей и улыбался. «Ему приходилось быть начеку, ведь водитель автобуса в любой момент мог выглянуть из окна и заметить его», – смеясь, добавил Ситгрейвс.
Кассиус выглядел как жеребенок: стройный, длинные руки и ноги и вывернутые внутрь колени. Но он был полон решимости стать больше и сильнее. На завтрак он выпивал литр молока, смешанного с двумя сырыми яйцами. Он заявлял, что газировка так же вредна для спортсмена, как алкоголь или сигареты, и поклялся никогда не употреблять их. Возможно, что этим аскетизмом он пытался доказать свое превосходство над отцом, который пил почти каждый день и имел репутацию лодыря. Подсознательно он понимал, что в дисциплине скрывался источник силы, недостающей Кассиусу-старшему. Или, может быть, как вспоминал его брат Руди, ему просто нравилось любоваться своими мышцами перед зеркалом.
«Было почти невозможно выбить его из колеи, – сказал Джо Мартин. – Он попросту был одним из самых трудолюбивых ребят, которого мне доводилось тренировать».
Кассиус наслаждался вниманием, которое принесло его увлечение боксом. Внезапно он обрел индивидуальность. Ему было чем похвастаться: он был спортсменом, он гонялся за автобусом и хлебал чесночную воду, потому что она якобы способствовала низкому кровяному давлению. Вскоре он начал рассказывать незнакомцам (поскольку друзья уже были в курсе), что он намеревался стать не просто профессиональным боксером, но чемпионом мира в тяжелом весе. Должно быть, это звучало столь же нелепо, как если бы он провозгласил, что хочет стать президентом Соединенных Штатов.
Он начал обходить жителей города перед своими боями в пятницу, чтобы привлечь побольше зрителей. Что еще удивительнее, он делал это по собственной инициативе.
«Я Кассиус Клей, – говорил он, – Сегодня по телевизору будут показывать мой бой. Надеюсь, вы посмотрите на меня». Однажды, обойдя уже половину города со своей агитационной кампанией, он постучал в очередную дверь, и ему открыл Джо Мартин. Они посмеялись над этим, но Мартин отметил про себя упорство мальчика. «Несомненно, Кассиус верил в себя», – сказал Мартин.
* * *
В 1954 году бокс был центральной частью американской культуры. Для любителей спорта ни одно соревнование и рядом не стояло с борьбой за титул чемпиона в тяжелом весе, и ни один спортсмен не заслуживал большего уважения, чем лучший боксер-тяжеловес. Только лучшие из лучших заслуживали того, чтобы называться «чемпионами» до конца своей жизни. Боксер-тяжеловес был подобен богу, являлся олицетворением мужественности, храбрости и гнева, на него весь мир смотрел с восхищением и уважением – если только он не был чернокожим, в этом случае все становилось куда сложнее.
На момент, когда Кассиус Клей был еще мальчиком, титул чемпиона в тяжелом весе принадлежал Рокки Марчиано. У боксера были сплющенный нос, бычья шея, широкие плечи, лицо, над которым, кажется, постарались кулаки бесчисленных соперников и сама природа. С ростом 180 сантиметров и весом около 85 килограммов Марчиано нельзя было назвать великаном, и особой скоростью боец тоже не отличался, зато он умел безжалостно набрасываться на свою жертву, обрушивая на нее всю мощь своих кулаков, отправляя в нокаут девяносто процентов своих противников. Марчиано (настоящее имя – Рокко Фрэнсис Маркеджиано) был именно тем боксером, за которого так любили болеть американцы. Он был сыном итальянских иммигрантов, набравший свою мышечную массу, выкапывая рвы и перетаскивая лед. Во время Второй мировой войны он два года отслужил под флагом Соединенных Штатов.
До Марчиано титул чемпиона в тяжелом весе на протяжении пятнадцати лет удерживал чернокожий боксер. Марчиано завоевал титул, одержав победу над Джерси Джо Уолкоттом, который отобрал чемпионство у Эззарда Чарльза; тот, в свою очередь, получил титул после ухода Джо Луиса из спорта и застолбил свои права на чемпионство, победив Луиса, когда тот вернулся в бокс в 1950 году.
Джо Луис удерживал титул чемпиона в супертяжелом весе в течение двенадцати лет – дольше, чем любой чемпион в истории спорта, – и за эти двенадцать лет он стал самым популярным чернокожим в истории Америки. Впервые он обратил на себя внимание поклонников бокса в 1934 году в возрасте двадцати лет. Красивый тихий парень со светлым оттенком кожи, которого промоутеры изо всех сил старались представить публике как правильного, вежливого «негра», который с уважением относится к белым.
Луис любил свою мать и Библию: так говорили его промоутеры и писали белые журналисты. Чтобы удостовериться, что этот могучий боец сохранял безобидный образ за пределами ринга, менеджеры навязывали Луису строгие правила: никаких фотографий в обществе белых женщин, запрет на посещение ночных клубов в одиночку и никаких насмешек над проигравшими противниками; ему запрещалось поднимать руки в знак победы и хвастаться своими талантами в интервью. Он не был «Самбо», улыбчивым и пресмыкающимся шутом из шоу менестрелей, но вместе с тем его нельзя было назвать человеком свободной воли. Он был хорошим парнем, афроамериканцем, который знал свое место и ценил возможности, великодушно предоставленные Америкой белых.
Экономика США находилась в глубокой депрессии. В Европе набирал обороты фашизм. Стране нужен был новый герой бокса, а Луис обладал силой и талантом. Перефразируя строчку «My only sin is in my skin» из песни «Black and Blue» Луи Армстронга, еще одного чернокожего, который заслужил всенародную любовь благодаря своему лояльному отношению к белым американцам: его единственным грехом был цвет кожи. Америка ожидала от Джо Луиса такого же поведения. Ему разрешат сражаться, удостоят титула чемпиона и даже позволят ему уничтожать белых соперников на ринге, пока он помнит о превосходстве белой расы; до тех пор, пока он помнит, что его положение американского героя было временным. Чернокожие, такие как Джо Луис и Луи Армстронг, должны были стать представителями своего народа, и эта роль возлагала на них непосильное бремя. Какие афроамериканские черты они должны были олицетворять? Только те, которые хотели видеть белые люди? Как они должны были служить символами, при этом сохраняя свою индивидуальность и свободу высказывать свое мнение? До Джо Луиса другой черный боксер, Джек Джонсон, уже потерпел неудачу на поприще черного посла в белом мире. Когда Джек Джонсон начал сражаться и побеждать в конце 1890-х, история бокса еще не знала ни одного черного чемпиона в тяжелом весе. Сама мысль об этом оскорбляла многих белых. «Любой, кто выйдет на ринг с ниггером, потеряет мое уважение», – сказал Джон Салливан, последний чемпион-тяжеловес эпохи без перчаток.
С появлением Джека Джонсона и других черных бойцов возникла угроза не только для белых чемпионов, но и для устоявшегося отношения к черной расе. «Мы находимся посреди растущей угрозы, – писал Чарльз Дана, редактор New York Sun в 1895 году. – Черный человек стремительно занимает лидирующие позиции в спорте, особенно в области кулачных боев. Мы находимся в разгар восстания черных против превосходства белых».
Джек Джонсон был ходячим ужасом, который бросал сторонников превосходства белой расы в холодный пот. Он был большим, черным и воинственным. Когда над ним насмехались, он насмехался в ответ. Он бросил вызов сложившемуся порядку вещей и был достаточно умен, чтобы понять, насколько это возмущало власть имущих. Он предсказывал результаты своих боев. Он издевался над своими противниками. Каким-то образом, несмотря на все болезненные уроки американской истории, Джонсон пришел к выводу, что его цвет кожи и происхождение не обязывали его преклоняться и раболепствовать перед белыми господами. В 1908-м, после цепочки убедительных побед, Джонсон заслужил право сразиться с чемпионом, белым боксером канадо-немецкого происхождения по имени Томми Бернс. Джонсон дразнил Бернса, перед тем как отправить его в нокаут в четырнадцатом раунде. После этого начался неустанный поиск белого боксера, который бы восстановил естественный порядок вещей, но Джонсона было тяжело одолеть. В 1910 году, когда он одолел Джима Джеффриса, которого окрестили «белой надеждой», афроамериканцы по всей стране начали праздновать, но их радость омрачилась нападениями со стороны белых банд.
Джонсон удерживал титул почти семь лет, и чем больше он выигрывал, тем смелее он становился, будто звание чемпиона мира в тяжелом весе действительно доказывало его превосходство. Он носил дорогие драгоценности, шубы в пол и выступал в водевилях. Он дерзил своим критикам. Он открыто общался с белыми женщинами, от проституток до состоятельных замужних дам, и в конце концов три раза женился исключительно на белых женщинах. Джонсон стал самым знаменитым и самым презираемым чернокожим своего времени. Его выгнали из страны, а когда он вернулся, его посадили в тюрьму по сфабрикованным обвинениям в перевозке женщины через государственную границу в «аморальных целях».
Джек Джонсон на своем примере показал, что бокс занимал особенное место в американском обществе – это был алтарь, где не действовали привычные правила и убеждения. В 1910 году на боксерском ринге темнокожий мог вмазать по черепу белому, избежав при этом линчевания или тюрьмы. На боксерском ринге один человек мог запросто убить другого, избежав при этом обвинения в убийстве. Джек Джонсон показал, что на этом алтаре будут приносить жертвы во имя будущего Америки.
В последующие годы темнокожие американцы станут более открыто выражать свой протест против сегрегации Юга и дискриминации Севера, а также против бесконечных оскорблений и лицемерия американских догматов о равенстве людей. Тем не менее потребуется еще полвека, чтобы другой черный боксер смело бросил вызов расистской системе. Когда его время наконец придет, этого бойца тоже будут критиковать за его возмутительное поведение и отсутствие смирения. Этот боец тоже подвергнется наказанию со стороны своего правительства и станет мишенью для ярости своих белых соотечественников.
«В детстве мне нравился имидж Джека Джонсона, – сказал Кассиус Клей. – Я хотел быть сильным, грубым, надменным ниггером, которого бы ненавидел белый человек».
4. Райские деньки
Одной жаркой августовской ночью 1957 года офицер Чарльз Калбфляйш из полицейского управления Луисвилла отреагировал на сигнал о домашнем насилии с 3302 Гранд-авеню в районе Вест-Энд в Луисвилле. По прибытии Калбфляйш обнаружил Кассиуса Клея-младшего с окровавленной ногой. Долговязый пятнадцатилетний мальчик сказал, что отец порезал его ножом, его слова подтвердила мать.
Когда много лет спустя Калбфляйш давал интервью на эту тему, он не сказал, что спровоцировало нападение. Он не мог вспомнить, был ли порез на икре или на бедре, на левой или правой ноге. Он помнил лишь, что рана была несерьезной и не требовала наложения швов. Учитывая, что случаи домашнего насилия с участием чернокожих семей практически никогда не доходили до суда, белые полицейские решили, что арест Кассиуса Клея-старшего будет пустой тратой времени. «Сначала они готовы убить друг друга, – рассказывал Калбфляйш, вспоминая домашние ссоры между чернокожими мужчинами и женщинами, – а когда приходила пора идти в суд спустя пару месяцев, они уже забывали про свои обиды».
К этому времени полиция Луисвилла уже хорошо знала Кэша Клея. Им неоднократно доводилось приезжать на вызовы Одессы, когда она жаловалась на пьяные побои мужа. Несколько раз они арестовывали Кэша за вождение в нетрезвом виде и за нарушение общественного порядка после его ночных попоек в злачных местах Dreamland или Club 36. Но ему удавалось избежать тюрьмы во многом благодаря своему белому адвокату по имени Генри Садло, который по совместительству был членом боксерской комиссии штата. Разумеется, в жизни Кэша были и другие случаи конфликтов с полицией, и примеры неподобающего поведения, ускользнувшие от внимания общественности. Прежде всего Кэш Клей был пьяницей и бабником. «Он приударил за моей тетей, – сказал Говард Брекенридж, который проживал в районе Маленькой Африки Луисвилла. – Раз уж на то пошло, он ухлестывал сразу за обеими моими тетушками». Кэш Клей любил приударить за самой пышной женщиной в баре, но зачастую все заканчивалось дракой с самым крупным и сильным мужчиной в помещении.
Все три дня, что Кассиус страдал от пореза на ноге, он не появлялся на тренировках. Его тренер Джо Мартин почуял неладное. «Наконец, – сказал Мартин, – он пришел, перебинтованный на месте пореза. Я спросил, что случилось, а он рассказал историю о том, как упал на бутылку с молоком». Мартин был копом, поэтому Кассиус не мог одурачить его. Позже в этом же году Клей рассказал Мартину правду: это отец порезал его, когда он попытался разнять дерущихся родителей. «Я еще задолго до этого знал, что паренек до смерти боялся своего старика», – сказал Мартин.
По прошествии многих лет Кассиус и Руди рассказывали журналистам, что провели счастливое детство в счастливом доме, не избалованные деньгами, но и не голодные. Они знали о неконтролируемых вспышках гнева своего отца, но не боялись его. Они упоминали, что иногда отец устраивал драки и отводил их в ванную, где «порол» их за разные проступки, но братья не считали такое наказание чем-то из ряда вон выходящим. Руди вспомнил, что у отца было по крайней мере двое детей, зачатых вне брака, и что Одесса знала об их существовании. По воспоминаниям Руди, самый громкий скандал разразился, когда Одесса всыпала Кэшу, узнав об одной из его интрижек. Но чтобы отец бил мать – такого он не припомнил.
«Каждый день был как в раю, – сказал Руди Клей спустя многие годы. – Небесная благодать!»
Кассиус, который всегда охотно беседовал с журналистами, никогда не вдавался в подробности своих отношений с отцом. Был ли отец причиной, почему он воздерживался от употребления алкоголя? Увлекся ли он боксом, потому что чувствовал себя дома в опасности? Он никогда не затрагивал подобных тем.
Клей лишь ограничивался фразой: «Все, что могу сказать, – у меня было хорошее детство».
В 1959 году Кассиус Клей не попал в номинацию «Лучший спортсмен школы» в альбоме выпускного класса Центральной средней школы, которую он посещал. Эта честь досталась звезде баскетбольной команды Вику Бендеру, другу Кассиуса. Несмотря на то, что он был выше и намного быстрее большинства своих одноклассников, Клей мало интересовался командными видами спорта и не присоединился ни к одной популярной команде своей школы. Как он объяснил много лет спустя: «Пожалуй, единственным спортом, который я рассматривал, был американский футбол, но мне он не нравился, потому что в нем невозможно выделиться: приходится с ног до головы обвешиваться экипировкой, из-за которой зрители не могут тебя толком разглядеть». Бокс стал его жизнью, его религией, главной причиной, по которой он просыпался по утрам. Он выполнял упражнение «бой с тенью» прямо на переменах, нанося удары, которые останавливались в дюйме от шкафчиков, расставленных вдоль стен школьных коридоров. На уроках он рисовал картинки боксерских рингов, боксерских перчаток и курток, наподобие тех, что носили игроки футбольной команды его школы, но украшенные словами «Золотые перчатки»[7 - «Золотые перчатки» – ежегодный турнир по любительскому боксу, проводимый в США. В нем может принять участие любой боксер-любитель из США в возрасте от 16 лет.] или «Чемпион мира в тяжелом весе». Он раздавал одноклассникам автографы: «Кассиус Клей, чемпион мира в тяжелом весе».
Однажды, когда Кассиус витал в облаках, его окликнула учительница и велела ответить на вопрос, который мальчик прослушал.
– Кассиус, – сказала она, – ты вообще слушаешь?
– Да, – соврал он.
– Тогда ответь на вопрос, – сказала учительница.
Тишина.
– Кассиус, что ты собираешься делать со своей жизнью? – спросила учительница.
Кассиус продолжал молчать, но трое мальчишек из класса подняли руки, и один из них выпалил:
