скачать книгу бесплатно
Багряные скалы
Егор Лосев
Герои повести израильского прозаика Егора Лосева – солдаты Армии Обороны Израиля 1956 года. Мужество и предательство, мужская дружба и соперничество, смерть, кровь, любовь, – эти понятия становились трагической повседневностью для юных героев борьбы за существование еврейского государства. В свои 20 лет они успели пережить и Катастрофу и Войну и гибель близких. Но они молоды, они живут, любят и – стремятся в запретный путь к таинственной Петре, к Багряным скалам. Путь, на котором их ждет или гибель от пули врага или слава в глазах товарищей…
Егор Лосев
Багряные скалы
Об авторе
Егор Лосев, израильский русскоязычный писатель. Автор повестей и рассказов, в основном об израильской армии, а также ряда статей и интервью, написанных для российской, канадской и американской русскоязычной периодики.
Лауреат Шестого Фестиваля молодых литераторов Израиля в номинациях – „Проза“ и „Фантастика“. Автор сборника „Резервисты“, выпущенного издательством ЭКСМО в 2007 году.
вместо предисловия
Посвящается безбашенному поколению израильтян, построивших эту замечательную страну.
Тех, кто не боялся идти навстречу неизвестному, по откровенно враждебной земле, тем, кто ставил цели и шел к ним до конца, не считаясь с ценой.
События и люди, описанные в этой повести, реальны. Но все же не стоит требовать документальной точности, это художественное произведение и многое – плод авторской фантазии.
Почти у каждого из реальных героев изменилось что-нибудь одно: имя, фамилия или кличка, лишь несколько остались под своими настоящими именами.
В шестидесятые годы в Израиле пользовалась особой популярностью песня "Красная скала".
"Там за пустыней, за горой,
Есть место, как о том гласит молва,
Откуда не пришел еще живой,
Зовут то место Красная скала…"
Песню эту запретили, чтобы не будоражила воображение. Она не звучала по радио. Не исполнялась на концертах. Бродягой шлялась по дорогам, появлялась на школьных вечеринках, надолго задерживалась в военных лагерях.
Красная скала – это Петра, легендарная столица Набатейского царства, просуществовавшего до начала второго века, когда наместник Сирии Корнелий Пальма по указу императора Траяна превратил "относящуюся к Петре Аравию" в римскую провинцию. Давно исчезли набатеи, номады семитского происхождения, не изменившие арамейской культуре и потому уничтоженные воинственными приверженцами пророка Мухаммеда.
Но остался высеченный в скалах удивительный город, избежавший тлетворного влияния времени, сохранивший дикое, первозданное очарование.
…Меиру было пятнадцать лет, когда кто-то из друзей подбил его на экскурсию в район знаменитых медных рудников Тимны. Броская красота соломоновых столбов произвела впечатление, и Меир не мог оторвать от них глаз. Как вдруг он услышал голос экскурсовода: "То, что вы видите – ничто по сравнению с Петрой".
Позднее Меир записал в своем дневнике: "Что-то дрогнуло во мне, когда я впервые услышал дразнящее, пленительное слово "Петра". Но потом, постепенно, штрих к штриху, образ к образу, стала вырисовываться легенда, настолько призрачная и далекая, что навсегда должна была остаться дивной сказкой – и не более.
Прошло несколько лет. Изменились реалии. Невозможное стало возможным. Тогда и дала о себе знать, как старая рана, давняя мечта. Она ожила во мне, и я не знал покоя до тех пор, пока не решил: пойду, и будь, что будет. И мне сразу стало легче".
В Петру его сопровождала давняя приятельница Рахель Сабураи. Боготворившая Меира, она была готова идти за ним хоть на край света. Впрочем, как и многие другие.
Четыре ночи и три дня длился их отчаянный поход. И они добрались до цели. И шесть часов провели среди варварского великолепия древних дворцов, высеченных в скалах цвета крови, покрытых узорными надписями на мертвом языке.
И вернулись, чудом обойдя посты легионеров, избежав встречи с ненавидящими Израиль бедуинскими кочевниками.
Так Меир Хар-Цион положил начало рыцарской традиции, просуществовавшей в израильской армии многие годы.
Когда Данте проходил по улицам Вероны, то жители города долго провожали его глазами. Им казалось, что они видят на его лице отблеск адского пламени. Приблизительно с таким же чувством смотрели бойцы на Хар-Циона.
Он побывал в Петре и вернулся живым…
И вот начались походы в Петру сначала бойцов сто первого отряда, а затем парашютистов. Это было похоже на повальное безумие, на попытку сумасшедшего художника расписать красками неистово пылающий закат.
Скала-молох требовала все новых и новых жертв. Бойцы – лучшие из лучших – погибали на пути в Петру или при возвращении. Легионеры, знавшие о странном ритуале израильских парашютистов, устраивали засады. Лишь немногим удавалось побывать ТАМ и вернуться. Но зато они сразу как бы вступали в замкнутый, почти кастовый "рыцарский орден". На них смотрели как на титанов, для которых не существует невозможного. Они стали легендой армии, создававшей героический эпос, охвативший все годы существования Израиля.
Меир, терявший товарищей, не раз сожалел, что это он положил начало кровавой традиции.
По следам Хар-Циона, например, отправились двое его бойцов Дмитрий и Дрор…
Владимир Фромер
Май 56-го
Лежит мое сердце на трудном пути,
Где гребень высок, где багряные скалы…
Ю. Визбор
Жук грузно пролетел сквозь решетку на окне. Толстый, похожий на набитую парашютистами "дакоту", он снизился, заложил вираж и перешел в горизонтальный полет. Казалось, вот-вот в боку у жука откроется дверца, и вниз посыплются десантники, раскрывая над собой купола парашютов.
По дуге обогнув камеру, жук со всей дури шмякнулся об железную дверь, закувыркался и рухнул на пол.
Дмитрий, чуть повернув голову, с интересом следил за всеми пертурбациями насекомого. Вспомнилось, что этих жуков в Израиле называют "хомейни".
Тем временем жук захлопнул половинки панциря и приготовился встретить любую опасность. Убедившись в отсутствии оной, жук снова приподнял свою броню, аккуратно сложил крылья и уполз под кровать.
За окном громко затарахтел сверчок.
Дмитрий зевнул и уткнул взгляд в грязноватый потолок. Рифленый отпечаток армейской бутсы чернел на штукатурке прямо над кроватью. Какой-то озверевший от безделья узник, видимо, подбрасывал ботинок снизу, чтобы оставить следы на потолке.
Яркий свет лампы прикрытой "намордником" резал глаза. Дмитрий надвинул на лицо берет и попытался задремать.
Сон не шел.
Мысли в голове тянулись безрадостные и тоскливые.
Саднило простреленное бедро. Где-то под повязкой ныли фаланги безымянного пальца. Несуществующие фаланги. Доктор так и назвал эти странные боли – "фантомными". От пальца остался жалкий огрызок, да и вся пятерня потеряла "товарный вид".
С одной стороны, он добился того, чего хотел. Исполнил мечту. Прикоснулся к запретному. Оказался принятым в касту посвященных. Как Бар-Цион. Салаги в роте будут глядеть на него с восхищением, да и не только салаги. Не один ветеран, поглядев на фотографии, завистливо вздохнет.
Жаль только, что фотографы из них с Двиром оказались никудышные, перемудрили немного со всеми этими "выдержками", "диафрагмами", но это мелочи.
Простреленное бедро и покалеченная рука – ерунда. Да и завтрашний суд не страшен. Батальонное начальство отмажет. У десантников не принято вываливать напоказ грязное белье. Потом, когда он вернется в строй, влепят, конечно, по самое "не горюй", но на суде прикроют.
Он счастливчик, особенно если сравнивать с теми пятью, что рискнули в августе пятьдесят третьего.
Но на душе все равно погано скребли кошки. Как только он забывался в коротком сне, звенел в ушах крик Двира: "Прикрываю! Пошел!". Мерещились команды на арабском, выстрелы. Иногда снилась пустыня, жгучее солнечное марево… красная пыль… обманчиво-сонная змея-цефа шуршала по песку.
Очнулся он от того, что скрипнул стул.
Напротив сидел Узи. Весь какой-то светлый, в чистой форме, только на голове все та же каска с вывороченной наружу дырой, поблескивающей зазубренными краями.
Узи улыбнулся и помахал рукой.
– Ахалян…
– Ты… – удивился Дмитрий. – Как? Откуда?
– Оттуда… – Узи закатил глаза под срез каски, – а то ты не понимаешь?
Слабый свет лился из-за его спины, будто между лопаток Узи прикрутили лампочка.
Дмитрий ошалело потер глаза:
– И как у вас, – он показал глазами в потолок, – там…?
– Да нормально… – пожал плечами Узи, – нас там много… сам знаешь, компания подобралась подходящая…
Он обвел рукой комнату и позади него, словно на фотобумаге под линзой увеличителя, стали проявляться прозрачные, бледные фигуры: …ротный – Саадия, в чистой, но разорванной на груди гимнастерке, пацаны-пограничники из Бейт Нехемии, с жутковатыми от уха до уха ранами на горле. Еще кто-то знакомый, стоящий спиной…
Дмитрий поежился. Берль все так же безмятежно улыбался.
– Тут хорошо… я деда встретил… с детства мечтал… Да и тебя мы ждали… ты ведь почти пришел, а в последний момент сорвался.
– А это кто такой? – холодея, спросил Дмитрий, тыча пальцем в стоявшую к нему спиной призрачную фигуру.
– Как кто? – засмеялся Берль. – Ты чего, не узнаешь?
Стоявший спиной силуэт медленно повернулся…
Дмитрий заорал, подскочил на кровати и проснулся. Стоявший напротив стул был пуст.
Он помотал головой, отгоняя приснившийся кошмар.
Он не виноват. Так уж легли карты… или звезды… или кто-то там на небе распорядился… Да и кто мог подумать, что этот кретин Адам откажется? Хотя, какая теперь разница?
Он утер пот со лба.
За дверью послышались шаги. Ключи зазвенели. Кто-то заглянул в глазок. Потом замок лязгнул, и дверь приоткрылась. В темноте коридора различалась худощавая подтянутая фигура, позади маячил военный полицейский в белой каске.
Дмитрий поднял голову, щурясь от слепящего сияния лампы.
У двери стоял Бар-Цион.
Ротный шагнул вперед на свет. Пыльная куртка-американка без знаков различия, пыльные штаны и грязные ботинки. Наверное, приехал прямо с учений, кажется там сейчас рота.
– Только не долго, – буркнул из коридора полицейский и захлопнул дверь.
Бар-Цион неторопливо оглядел камеру, и угол его губ пополз вверх, обозначая кривую ухмылку.
Вскакивать и приветствовать ротного по уставу Дмитрий не собирался. В роте были не такие отношения. Но он все же уселся на кровати, пристроив поудобней больную ногу.
Бар-Цион невозмутимо покачивался с пятки на носок, изучая Дмитрия цепкими черными глазами.
– Ну, Фридман? – бросил он, наконец. – Как погуляли? Понравилось?
Дмитрий неопределенно шевельнул здоровой рукой. Ротный был не тем человеком, с кем он стал бы вести дружеские беседы.
Бар-Цион, не вынимая рук из карманов, потянулся, подавил зевок и негромко произнес:
– Мне понравилось… правда, давненько это было…
Дмитрий только понимающе кивнул. Еще бы ему не понравилось. Бар-Цион – редкостно везучая сволочь. Он просочился, словно вода между пальцами. Да еще не один, а с девушкой. Причем Рахель была старше его на восемь лет. Интересно, подумал Дмитрий, было у них там что-нибудь…, уж наверняка Меир своего не упустил…
Ротный тем временем прошелся по камере, изучил отпечаток ботинка на потолке и вдруг бросил:
– Скольких из них вы убили?
– Думаю, троих… – ответил Дмитрий, – следопыта… парочку легионеров…
Бар-Цион помолчал, потом шагнул к кровати.
– Тебя ведь уже предупреждали, верно? Завтра скажешь, что выполнял секретное задание. Как обычно: патрули, пути снабжения, опорные пункты. Спросят о подробностях, свали на Двира, он сержант, из вас двоих старший по званию.
– Я понял, – кивнул Дмитрий.
– Молодец. – Ротный снова покачался с пятки на носок, – Ты не расслабляйся. Вернешься, огребешь сполна.
– Есть не расслабляться! – Дмитрий полушутливо вытянулся.
– До завтра, – бросил Бар-Цион и шагнул к двери. Пнул ногой гулкое железо. По ту сторону завозились, зазвенели ключами. Дверь приоткрылась.
Бар-Цион вдруг повернул голову к Дмитрию и подмигнул:
– Добро пожаловать в клуб!
Ротный плечом отодвинул полицейского и вышел в коридор.
Дмитрий снова откинулся на матрац. За окном стихали привычные звуки военного лагеря. Интересно, мелькнуло в голове, сколько солдат дрыхло на этом драном тюфяке… турецких, английских, теперь вот израильских…
Он почему-то вспомнил тот день, когда впервые услышал о Бар-Ционе. Их, совсем еще зеленых солдат НАХАЛ дернули в окопы прямо с сельскохозяйственных работ. Назревало очередное осложнение на границе с Сирией. Соседям не понравились работы по осушению озера Хула и окружающих болот.
Два дня с Голан в Галилею со страшным воем летели "чемоданы". Разрывы шарахали где-то позади, в тылу, откуда бухала в ответ батарея 155 миллиметровых гаубиц.
