Познание смыслов. Избранные беседы

скачать книгу бесплатно

И что же мы видим? Мы видим довольно страшную ситуацию. Мы видим, что человеческий фактор в этом обществе умаляется, сокращается. А мало-помалу для нас становится все более ясно, что общество играет роль нечеловеческого фактора в нашей жизни. Я бы так сказал: каждый из нас, рождаясь, сразу предстоит перед обществом как средой. Допустим, если бы я был героем Даниеля Дефо, Робинзоном Крузо, – то ли родился, то ли выброшен кораблекрушением на берег необитаемого острова, – то мне бы предстояли море, песок, пальмы, крики чаек и так далее, то есть среда. Когда я появляюсь, рождаюсь в нашем пространстве, я оказываюсь здесь вместо моря, песка и криков чаек (хотя всё это может быть эпизодически в социуме, которое поглотило всё, абсолютно всё). Социум – даже если я поеду куда-то, где есть только крики чаек и песок, – там всё равно будет социум. Потому что пляж, море и так далее стали уже социальным явлением, социальным институтом.

Но в чём проблема? Общество стало судьбой – а может быть, оно давно таким являлось. Общество – это судьба. Для нас общество – это судьба в том смысле, в каком гравитация – это «судьба» физических тел. Вот имеет ли «судьбу» физическое тело? Имеет. Оно имеет закон тяготения, который над ним довлеет, который определяет его «физичность». Вот точно так же «социальность» является судьбой каждого из нас, и эта социальность является фактором чего-то совершенно вне нас находящегося.

Хорошо, социум – враг человека. Но ведь каждый человек в отдельности – враг социума? Большинство людей не бунтуют против социума, и я так думаю, что 99 % людей вполне устраивают эти общие социальные нормативы – купить жене шубу, купить машину получше. В этих ориентирах обычный среднестатистический человек отлично себя чувствует и выживает…

Правильно. Потому что человек прошёл длительный процесс поглощения его как человека, как человеческого фактора, обществом. Допустим, двести лет назад, сто пятьдесят лет назад в медвежьих углах крестьяне русской губернии или бретонские рыбаки не были интегрированы в общество, – по крайней мере в такой степени. Потому что община, которая имела место в деревне России – рыбацкой или пахотной, – это не общество. Это действительно община. Община – это совершенно другое. Община – это узкий коллектив людей, которые знают друг друга, и это действительно система личных связей, личных индивидуальных отношений между семьями, между членами этого маленького посёлка, городка, деревни. Но по мере того, как эти люди перемещаются в большие центры, в мегаполисы, их потомки превращаются в винтики, и их человеческое содержание мало-помалу растворяется. То, что они довольны этим, то, что они находятся в некоем социальном сне, – это ведь не говорит о том, что это хорошо.

Вспоминая свой юношеский идеализм, я всё-таки думаю, что во многом именно построение социальных утопий продвинуло человечество вперёд. Давайте вспомним 8-часовой рабочий день, который так долго требовали в царской России, который всё-таки подтвердили большевики. Это одна из ступенек социальных утопий. Давайте вспомним всеобщее избирательное право, которое тоже было сначала придумано в виде социальной утопии и, наконец, его все получили, включая женщин. То есть разные пути, которые человечество сначала придумывало для себя в виде такого проекта идеала…