скачать книгу бесплатно
Тело немного раздулось, но все еще выглядело вполне человеческим. Девчушка казалась почти живой, каким-то образом она сохранилась. Местами на коже проступили серые и желтые пятна, кое-где зеленые, но гнили было немного. Похоже, из-за низкой температуры. Не сохранилась только ее одежда.
– Значит, ее убили. – Я собрался с духом и произнес эти слова вслух, остальные промолчали. – Ее убили.
Натан начал дрожать, и это действовало заразительно.
Я обхватил себя руками.
Дилан вздохнул:
– Возможно. Но давайте посмотрим правде в глаза, нам не выяснить, кто она. Ее родители давно уехали. В отеле никто не говорил о пропавшей девочке. Да и в любом случае они, скорее всего, уехали еще до того, как все случилось.
– Уехали без дочки? – Мне вспомнилась моя Марион, как она, в красно-белом купальнике в горошек, выбегает из моря в Форт-Фанстоне и смеется. – Ни за что не поверю.
Стараясь отвлечься от воспоминания, всплывшего перед моим мысленным взором, я шагнул вперед и, наклонившись, завернул ее в полиэтилен, словно она спала. Я не замечал, пока не поднял ее, что мои руки все еще в крови. Какое-то время я совсем не чувствовал их.
– Я несу ее вниз, – сказал я.
Она почти ничего не весила.
День пятидесятый (2)
Нам повезло, что Таня, наша врач, не уехала. Питание стало хуже, многим требуются лекарства (неудивительно, что люди постоянно обращаются за антидепрессантами), поэтому работы у нее хватает. Но по ней этого не скажешь. Таня держит себя с молчаливым достоинством. У нее смуглая кожа, и афрофиолетового оттенка, хотя ее прическа менялась каждую неделю.
Во время одного из наших первых разговоров она сказала, что выросла в приемной семье в Англии, но у нее есть родственники в Швейцарии, Нигерии и Ямайке.
Ее спутник сбежал в первый же день, прихватив машину – решил пробираться наземным транспортом, не обращая внимания на объявления спасательных служб. Она не поехала с ним и по сей день оставалась в молчаливом согласии со своим решением. За время нашего знакомства она ни разу не упомянула его. По этой причине и я не помню его имени.
Осмотрев тело ребенка во второй комнате, наскоро переделанной под операционную, она подтвердила, что это действительно девочка, девяти лет, но некрупного телосложения, и что смерть наступила около двух месяцев назад.
Я сидел на стуле рядом с кроватью – импровизированным смотровым столом – и крепко сжимал подрагивающие руки.
Дилан и Натан отправились за инструментами потяжелее, с помощью которых мы срежем у баков верхнюю часть. Предположительно, на эту операцию уйдет несколько дней или даже неделя, и я с нетерпением ждал, когда мы приступим. Тогда на воспоминания времени не останется.
– Как она умерла? – спросил я.
– Трудно сказать сейчас. Придется делать вскрытие, а я никогда раньше не делала, только наблюдала. Для моей работы не требовалось.
Таня прекрасно говорит по-английски, но так, словно училась у лондонцев. Мне почему-то это кажется милым. Пока она не оживляется, что случается редко, ее голос звучит тихо и успокаивающе.
– Я не заметил никаких отметин.
– Это еще ничего не значит. Вода творит с плотью странные вещи, вот, смотри, здесь и здесь кожа начала расщепляться и расползаться. Но… нет, я согласна, так вроде никаких отметин, которые указывали бы на удар по голове или удушение. И что она подверглась сексуальному насилию тоже не похоже, хотя установить это непросто.
– А есть способы проверить? Теперь?
Она встретилась со мной взглядом:
– Да.
Я перевел дух:
– Получается, она умерла примерно в то же время…
– Точно пару месяцев назад, может, непосредственно перед тем, как все случилось, или сразу после. В воде тела разлагаются медленнее, особенно в холодной, но определить точное время смерти не получится. Одно не вызывает сомнения: с ее смерти уже прошло некоторое время. И я собираюсь проверить, есть ли у нее в легких вода.
– Разве это не убийство в любом случае?
Она покачала головой, не глядя на меня:
– Не в любом, если она все еще дышала, когда попала в бак с водой.
Таня оглядела инструменты, разложенные на тумбочке: разношерстное собрание предметов для оказания первой помощи – все, что нашлось в отеле, плюс несколько кухонных ножей. Я заметил нож для разделки рыбы и подумал, пришлось ли ей уже воспользоваться им.
Вздохнув, она потерла лицо:
– Жаль, здесь нет моих инструментов. Это упростило бы работу.
– Составь список, и мы поищем на следующей неделе.
Подсчитав, что припасов нам хватит только на три месяца, Дилан организовал еще одну вылазку за продовольствием, на этот раз настоящую, в город, а не на охоту в лес. Еще больше, чем продукты, нам нужны были лекарства. До ближайшей аптеки в большом супермаркете лежал неблизкий путь через леса, но гарантии, что ее не разграбили, не было.
Дилан возглавил наш маленький отряд, я вызвался добровольцем, и Таня тоже, но ей было отказано, так как она слишком ценна. В отряд записались бывший дантист Патрик Бернардо, подтянутый, практичный француз, проводивший много времени бегая, Арран, серьезный, но на вид физически сильный молодой англичанин, и Роб, гораздо менее серьезный молодой англичанин. И еще Томи, единственная американка в отеле. Она изучала в университете историю и урбанистику.
– Прежде всего, ищите лекарства, которые нужны всем.
– Может, тебе нужны скальпели и…
Она усмехнулась:
– И что?
– Да всякие штуки, которые обычно используют врачи. – Я хотел улыбнуться, но сдержался, вспомнив, что мы сидим рядом с мертвой девочкой. – Серьезно, напиши список, я поищу. Как бы там ни было, я не самый необходимый член отряда. Зато я очень наблюдательный…
– Да уж, вряд ли в этой вылазке ты будешь мускулами отряда. – Она оглядела меня. – Ездил на работу три-четыре раза в неделю, может, немного плавал, но, в общем-то, большую часть жизни провел, склонившись над книгами?
– Почему ты так решила?
– Потому, как ты сидишь и ходишь. Восемьдесят процентов моих пациентов обращались с хроническими болями в спине и шее из-за неправильной осанки. У тебя то же самое. Однако перемена образа жизни пойдет только на пользу твоему позвоночнику. – Она отвела взгляд от инструментов на тумбочке и указала на мои руки: – Что с ними?
– Ничего. Пришлось снять перчатки, когда забирался на бак, а из меня плохой альпинист.
Она заботливо, как мать, накрыла девочку полиэтиленом и пододвинула стул ко мне:
– Дай-ка посмотрю.
– Да заживут они и так.
– Теперь мы не можем позволить себе роскошь отмахиваться. Антибиотиков мало, нам только инфекции не хватало. – Взяв мои руки в свои, она перевернула их, оглядела ободранные костяшки и ладони, обкусанные ногти. – Руки надо держать в чистоте, Бог знает, какие бактерии на этих баках. Неудивительно, что люди болеют.
Я поморщился.
Она прошла в санузел и остановилась в нерешительности:
– Мы ведь уже не получаем воду из той цистерны, да?
– Не получаем, Дилан отключил ее.
– Хорошо. Иди сюда. Придется обработать спиртом, будет больно. – Пожав плечами, она прислонилась боком к раковине и развела мелкую лужицу из мыльной воды.
По привычке я хотел включить свет, но удержался. Неизвестно, на сколько нам хватит электричества. В основном энергия поступала в отель от гидроэлектростанции, но как долго она еще проработает? Когда она отключится, можно еще что-то выжать из резервного генератора, но и у него есть свой предел. Нельзя тратить электричество на мои руки и прочие пустяки. Оно необходимо для работы холодильников с продуктами.
Вода была ледяной. Трудно выразить словами, как тяжело, когда все всегда холодное. Уже два месяца я не знаю ничего, кроме холода. Дважды вымыв руки, я снова вернулся на свой стул рядом с мертвой девочкой. Таня взяла мою правую руку и принялась обрабатывать ватным тампоном, смоченным в чистом спирте.
– Значит, ты приехал сюда на конференцию? – привычно заговорила она, отвлекая меня. – А кем ты работал?
– Историком. Преподавал в Стэнфорде.
– Тогда откуда у тебя акцент?
– С юга. Долго жил в Сан-Франциско.
– А чем занималась твоя жена? – Она кивнула на мое обручальное кольцо.
– Она… Надя была журналисткой. Нелегко пришлось, особенно когда появились дети. Мы оба много работали, а арендная плата была такой высокой. – Я вдруг улыбнулся. – Странно сейчас говорить об аренде.
Таня рассмеялась:
– По-моему, все мои прежние разговоры были только об аренде.
– Или выборах.
– О протестах населения.
– Я участвовала во многих из них.
– И я, ближе к концу. – По руке пробежала судорога, белое, обжигающее ощущение, и я чуть не отдернул ее. – Ты не шутила, сказав, что будет больно. Никогда бы не подумал.
– Это вы, ребята, все испортили, – произнесла она невозмутимо, будто в наказание мне. – Здесь, в Европе, было просто замечательно. Мы молились, чтобы вы там не наделали глупостей. Хотя, если честно, весь мир повел себя довольно глупо. А мы-то надеялись, что конец света будет не таким глупым.
Я поморщился и убрал руку. Некоторое время, пока алкоголь впитывался в костяшки моих пальцев, мы оба сидели молча. Мир, о котором мы сейчас говорили, казался – прошу прощения за избитую фразу – похожим на сон. Этот – сегодняшний – выглядел более реальным, чем все, что было раньше. У меня было ощущение, что я словно проснулся, болезненно проснулся, по сравнению с тем, как жил всего два месяца назад.
– Давай другую руку, – прервала Таня наше молчание.
– Сейчас, дай мне секунду.
– Хочешь послушать музыку?
На ее предложение я грустно вздохнул, поскольку мой собственный ноутбук умер еще несколько недель назад, и мне не удалось никого уговорить разрешить мне зарядить его внизу.
– У тебя есть музыка?
– Да, я бережно расходую батарею. Слушаю по одной песне, когда чувствую… чувствую, что сойду с ума, если не услышу музыку.
– Конечно! С удовольствием, если ты уверена, что хочешь тратить батарею на меня.
– Это не пустая трата.
В последний раз я слушал музыку неделю назад, когда застал Натана за стойкой бара: скрытый из виду, он сидел на полу и что-то слушал. Он сразу перестал, как только заметил меня, стыдясь, что его застукали за такой легкомысленной тратой заряда телефона. Но он дал мне послушать песню. В стиле кантри. Не помню какую. Раньше я не любил кантри, но сейчас мне не хватало музыки. Теперь мои запросы не так уж и высоки.
Зря Натан чувствовал себя виноватым; люди, у кого еще работают телефоны, понимают, пусть даже отказываясь признать и произнести это вслух, что они не собираются никому звонить. А у меня больше нет телефона исключительно из-за моей собственной глупости.
Таня вернулась на свой стул с MP3-плеером, одной из тех старых вещиц, тяжелых и прямоугольных, и дала мне наушник. Я наклонился вперед, наши головы почти соприкасались, а она тем временем положила мою другую руку себе на колени и принялась обрабатывать ее ватными палочками.
Чувство, которое я переживал, было самым теплым за последние недели. К моему смущению, от натянутых до предела нервов на глаза навернулись слезы.
– Я понимаю, эта музыка обволакивает, – произнесла Таня. – Могу помолчать, если хочешь просто прочувствовать ее.
– Конфиденциальность разговора врача и пациента в силе?
– Конечно, почему бы и нет.
– Она прекрасна, как… – Опять боль, острая, но я был готов к ней. – Как вальс. Это что-то из старого?
– Это ты старый. А это Рианна.
– Рианна?
– Да.
– Не знал, что Рианна может так звучать.
– А ты вообще ее слушал?
– Я бы сказал так: слушал ее меньше, чем никогда. – Мне удалось не отдернуть руку, и Таня начала бинтовать ее. – Мне скоро исполнится тридцать восемь. Может, уже исполнилось.
– А мне – сорок, и я спокойно отношусь к этому. Возраст – не оправдание.
Она закончила бинтовать, и мы ждали окончания песни. У меня по плечам бегали мурашки, но не от холода. Мне было хорошо. Песня закончилась, и Таня забрала наушник.
– Дай мне знать, если тебе понадобится помощь при вскрытии, – предложил я.
– В самом деле?
– Да.
– Спасибо, пожалуй, воспользуюсь твоим предложением. Попробую сделать его сегодня. Теперь, когда труп вытащили из воды, негигиенично держать его тут, надо быстрее хоронить. – Таня встала и приподняла край полиэтилена, чтобы еще раз взглянуть на девочку. – Давай перенесем ее в другую комнату, где проходят мои утренние приемы. А то как-то боевой дух падает.
– Конечно.
