скачать книгу бесплатно
– Может помидорок солёненьких достать, а? – заглядывая в глаза Серёже, спросила Вера Ивановна.
– Ты не спрашивай, а поставь на стол, – вместо сына ответил муж.
Муж ел быстро и жадно, Серёжа лениво ковырялся в тарелке.
– Может для аппетиту, бать? – предложил Сергей.
– Ну не спрашивай – ставь на стол, – добродушнее повторил отец.
Серёжа принес бутылку из комнаты.
– Ма, дай рюмки.
Вера Ивановна покачала головой, но рюмки достала и поставила на стол.
– Может и тебе налить? – ухмыльнулся муж.
– Что вы, что вы! А вы выпейте по рюмочке – ничего страшного нет!
Серёжа с отцом чокнулись, разом выпили. Отец продолжил есть.
– Серёженька, ты кушай котлетку-то.
– Бать, может ещё? – обратился Сергей к отцу.
– Не, ну её, горькую. Я б лучше пивка.
– Ну, а я буду.
Серёжа выпил ещё рюмку и откусил котлету, потом встал из-за стола, захватив бутылку.
– Спасиб, ма.
– Да не за что, дорогой, ты и не ел ничего.
Вера Ивановна осталась вдвоём с мужем, ожидая, что тот скажет что-нибудь о Серёже, но он доел, встал и молча ушёл в зал.
Вера Ивановна выключила закипевший чайник и достала из кухонного шкафа большую чашку с фотографией хорошенького мальчика. Бросив в чашку щепотку чая, она залила её кипятком и накрыла блюдцем, и тяжело опустилась на табурет возле окна.
С минуту она разглядывала отражённые очертания кухни на фоне чернеющей улицы, но потом схватила свой телефончик и, держа его на вытянутой руке, стала набирать номер по памяти. Женский электронный голос озвучил все одиннадцать цифр, а после недолгих гудков Вере Ивановне ответил другой женский голос, живой, но уставший:
– Алло, да.
– Наташенька? Алло!
– Да, это я, Вера Ивановна, я слышу.
– Здравствуй, Наташа.
– Здравствуйте.
Вера Ивановна вскочила и встала вплотную к подоконнику, подавшись вперёд, уверенная, что так будет слышно лучше.
– Наташенька, ты дома? Всё у вас хорошо?
– Где же мне ещё быть. Всё нормально у нас… Вы как?
– Ой, спасибо, Наташенька, всё нормально. Я вот с работы пришла, покормила мужиков то своих, – на этих словах Вера Ивановна одновременно как-то дёрнула головой и пожала плечами, придавая фразе шутливости, но потом жалобно добавила, – Серёжа всё болеет.
– Знаю я Серёжины болезни, можете не рассказывать мне!
Вера Ивановна вздохнула и, помолчав, попросила:
– Наташ, расскажи, как внучок мой? Хвалят его воспитатели?
Голос в трубке потеплел:
– Да. Знаете, Наталья Семёновна мне по секрету сказала, что Лёша самый смышлёный в группе, а Ниля Артуровна, это нянечка, его только профессором и называет.
– Ой, какие они! Конечно, конечно, Лёша самый умненький! А на танцах как? Хвалят его?
– Да вот танцы ему не очень нравятся… там всё по счёту надо как-то ходить, а ему по-своему хочется. Думаю его забрать оттуда.
– Ну и правильно, если не нравится – зачем ребёнка мучить. Вот ещё – танцы!
Вера Ивановна, теребила полотенце, не замечая этого.
– Наташенька, а денюжку вам не надо? – Вера Ивановна повторила жест головой и плечами.
– Деньги всегда нужны. Если вам не жалко – не откажемся.
– Как же жалко, что ты. Для внучка чтоб мне жалко было? А когда к вам прийти можно будет?
– Ну, в субботу ко мне сестра приедет… давайте в воскресенье.
– Конечно. Давай. Наташ, а можно мне сейчас поговорить с Лёшенькой?
– Он мультик смотрит, вряд ли станет разговаривать.
И куда-то вне трубки голос крикнул: «Лёш, с бабой Верой будешь разговаривать?» и до Веры Ивановны донеслось звонкое: «Не-е-ет!»
– Ну, вот видите. В воскресенье придёте, поговорите.
– Да, да, конечно.
– До свидания, Вера Ивановна.
– До свидания, Наташенька… а как у него с письмом?
Но голоса в трубке больше не было. С маленькими телефонами даже не оставалось гудков, этого мягкого многоточия, к которому можно было бы прислушиваться. Сразу начиналась тишина – точка.
Вера Ивановна опять вздохнула. Сняла с чашки блюдечко и осторожно отхлебнула чай. Удивлённо повернулась к своему отражению:
– Надо же, остыл, пока разговаривали.
И благодарно улыбнулась.
Поиски
Весна пришла в город ранняя. На глазах исчезали серые рыхлые островки, и к марту не осталось снега даже на теневой стороне домов. Люди с радостным удивлением надевали лёгкие ботинки (шагать по сухому асфальту в зимних сапогах было ещё удивительнее), тонкие пальто и куртки. В апреле многие выходили из дома в футболках; зацвела вишня.
В мае пошёл снег. Он не успевал лечь на землю и вскоре прекратился, однако за месяц температура не поднялась выше пяти градусов. В июне стало теплее; но небо затянуло пеленой. Вокруг всё стало серым, тусклым. Дождь шёл редко, лениво: по-настоящему не начинаясь, он не прекращался. Не было запахов летнего дождя: мокрого асфальта, мокрой пыли, и следующей за ними свежести, а может, не было сил остановиться и прислушаться: все пробегали по улицам быстро, согнув спины, лишь кивая встречным знакомым, хотя капли были такими маленькими, что их прикосновения почти не ощущались.
Заранее достав ключи из кармана, Ален юркнул в подъезд и в три скачка очутился возле своей двери. Недолго повозившись, нарочно громче скребя ключом, он вошёл в квартиру. Там было сумрачнее, чем на улице. На дверце шкафа висел мокрый Ленин плащ, на обувной полке стояли её ботинки, но свет не горел. Ален разделся и прошёл в комнату. В джинсах и чёрном джемпере Лена лежала, откинувшись на кровати и свесив ноги на пол.
– Привет! – весело окликнул Ален.
– Привет, – очень ровно ответила Лена, не поворачиваясь к нему.
Понимая, что на все вопросы Лена пока будет отвечать этим напряжённо спокойным голосом, он всё же спросил:
– Пойдём ужинать?
– Не хочу.
Ален переоделся и вышел из комнаты. Когда на кухне звякнула микроволновка, и он, обжигаясь, перенёс тарелку с супом на стол, зашла Лена, в домашнем костюме и с волосами, собранными в пучок. Она налила из-под крана воды и, оперев ступню одной ноги в бедро другой, прислонилась к мойке, прихлёбывая воду.
Зная, что ей тоже хочется побыть вместе, Ален попросил:
– Посиди со мной.
Лена села с тем же спокойно суровым лицом.
– Как на работе? – спросил Ален.
– Никак. Пришла, посидела, ушла. У тебя что?
– Да у меня тоже особо ничего нового. Без учеников мало что происходит. Один мальчик только приходит – к выставке с ним готовимся.
– Летом?
– Да, немножко заранее. Пока не очень серьёзно. Основная работа с сентября будет.
– Ну что, классно. Поставляешь новой родине новые таланты. Не зря гражданство давали.
Ален, шутя, вытянул руку и повернулся в профиль – вроде памятника. Девушка улыбнулась:
– Когда твоим именем школу художественную назовут?
– Не буду торопиться, такие дела обычно посмертно совершаются.
Лена потеплела: оживилась, заговорила быстро, помогая голосу мимикой и жестами. Ален подбородком указал на неубранную кастрюлю с супом, Лена, не прекращая говорить, кивнула.
Когда Лена приходила в доброе настроение, Ален словно встречал на вокзале родного человека после долгого стояния на ветру. Он радовался встрече, и не думал упрекать её за то, что другие проворные пассажиры оттеснили её в дальний конец вагона. Звякнула микроволновка и Ален поставил тарелку перед Леной.
Лена зачерпнула ложкой, но, поднеся к губам, плеснула обратно.
– Холодный!
После ужина, вечером, Лена неожиданно спросила:
– А ты не хочешь в Казахстан съездить?
– Почему ты спрашиваешь?
– Ну, почему нет? Что я за жена – никогда твоих родственников не видала! Ты, наверно, встретиться хочешь? Ну, и там романтика, заграница.
– Вряд ли тебе эта заграница понравится – пыльно и скучно. Как в Уварово, только жарче.
– А как же родственники – грустят, что меня никогда не видели!
– Это точно, – ласково улыбнулся Ален, – но с дядей мы после бабушки и не общались ни разу. У мамы своя семья… Хотя мама, конечно, хотела бы тебя увидеть.
Лена помолчала.
– А отец? Ты его так и не видел здесь?
– А я и не пытался. Это бабушкина была идея – в его город ехать учиться, мне всё равно было. Зато я тебя встретил здесь!
– Даже странно…носим с тобой фамилию человека, может, по сто раз видим его на улице – а не знаем.
– Мне почему-то кажется, что его уже нет здесь. А может и родом он был не отсюда, мама перепутала что-то. А фамилия неплоха – Ален и Елена Казаковы! Как?
Лена уткнулась Алену в живот, обхватила двумя руками за талию и начала раскачивать, бормоча:
– Ты чего какой хороший? Почему ты такой хороший?
Ален закрыл глаза и улыбался.
Имя ему выбрала мама, восемнадцатилетняя Мадина, но фамилия и отчество были от русского отца. В России Казаков Ален Юрьевич не звучал иностранцем, шутили только над любовью его родителей к кино. Внешность у него не привычно казахская: тёмные волосы и широкие брови, стоящие высокими арками и лихо закрученные на переносице, но глаза миндалевидные зелёные. Лена же была кареглазая, смуглая и если отдалённые знакомые слышали что-то про Казахстан, то относили это к Лене, а не Алену. Детство его было счастливым; незамужняя беременная Мадина осталась с родителями, и хотя её отец бушевал, узнав обо всём, после девушку ни разу не попрекнули. Только старший брат Мадины, считавший себя националистом, остался холоден к на половину русскому племяннику, забыв собственную русскую бабку – мать отца. Словно назло брату, спустя шесть лет после рождения Алена, Мадина вышла замуж за русского, переехала в Астану, и родила ещё двоих детей. Ален оставался с бабушкой и дедом, пока они в один год не ушли; в тот же год Ален уехал учиться в Россию.
Всю ночь ему снился Кульсары, принимавший почему-то облик Тамбова. Когда он проснулся, в комнате было темно. Ален дотянулся до телефона, на экране высветилось 9.10 – мрачный дождливый день не проникал за плотные шторы. Суббота, не нужно было никуда идти, но он тихонько поднялся.
– Куда? – схватила его за кисть Лена.
– Проснулся что-то. Ты спи, если хочешь.
– А время?
