скачать книгу бесплатно
Кормились они больше озером, и коров на всех имелось всего две. Обеих и забили варяги, которым предстоял еще долгий путь, а по зимним холодам была надежда сохранить мясо до тех пор, пока все не будет съедено.
Когда Дивислав уразумел суть дела, на лице его вместо ожидаемой ярости отразилось вдруг такое облегчение, что мужик от удивления даже умолк. А князь успокоился, потому что теперь точно знал, что делать.
Грабеж окончательно подтолкнул его к решению, что негодяев нельзя отпускать восвояси. Дружину он мог собрать небольшую, но на два десятка подлецов, растерявших всякий стыд, сил хватит!
* * *
Как всякий, кто приезжал из Киева последним, Бодди мог рассчитывать в Хольмгарде на хороший прием: ведь он привез самые важные для хозяина новости.
– Понятное дело, Олег киевский хочет, чтобы Ингер отправился в поход, – рассуждал Бодди за столом Олава, будто Олег Предславич с ним лично советовался. – Ведь его собственный сын еще слишком мал, ходить на войну ему рановато: он едва-едва научился ходить, ха-ха! А Ингеру ведь уже четырнадцать, да?
Бодди посмотрел на Сванхейд, и хозяйка кивнула: она-то помнила, сколько лет ее старшему сыну.
– Он уже почти совсем взрослый мужчина! Ему уже скоро можно жениться! Я уверен: когда он покроет себя славой в этом походе, пора будет посылать за невестой!
– Если мы правильно поняли Вальгарда из Плескова, его дочь еще слишком юна для брака, – возразил Олав. – Хотя это не значит, что ей не пора переехать в ее будущий дом. Пока что она могла бы пожить у нас… среди наших детей…
– Уж лучше бы Мальфрид наконец прислала нам своего ребенка! – возразила Сванхейд, которой гораздо больше хотелось заполучить собственного внука, чем совсем чужую девочку.
– Еще через год мы сможет этого потребовать, – кивнул Олав. – Но сейчас, наверное, не стоит отрывать его от матери, как ты думаешь?
Сванхейд только вздохнула. Она часто с тревогой думала об обоих своих детях, Мальфрид и Ингваре: ведь они жили так далеко от нее, среди чужих людей и разных опасностей. Говорили, что княгиня Мальфрид стойко переносит вместе с мужем все их поражения и неприятности, и мать гордилась ею; но вот и сын, которого она проводила в путь совсем маленьким, уже стал взрослым мужчиной, носящим меч, и собирается на войну!
Но что Сванхейд могла сделать? Таково предназначение тех, кому суждено было появиться на свет в знатном роду.
Тем временем Бодди, видя, что хозяева от него отвлеклись, заговорил о другом.
– Эти жалкие людишки запомнят меня надолго! – хвастал он перед соседями по столу. – Они теперь знают, как угрожать мне и посягать на мое имущество! Они заставили меня зарубить моего любимого пса, лучшего пса на свете! Он был умнее любого человека. Я не променял бы его на трех коней! А они заставили меня убить его самым беззаконным образом. Но я отомстил им! Им пришлось съесть этого пса! Ха-ха! Вы бы видели, как эти дураки глодали собачьи кости! А чтобы возместить ущерб, я забрал двух коров…
– Я не расслышал, где это было? – Олав наклонился ближе к нему со своего высокого сидения.
– В Зорин-городце, недалеко за устьем Ловати.
И Бодди поведал всю повесть о гибели Кабаньей Морды. Всеобщее внимание было приковано к нему: кто-то смеялся, Сванхейд качала головой, сочувствуя княгине. Олав до самого конца рассказа не проронил ни слова и не сводил с Бодди пристального взгляда.
– Занятное происшествие, – обронил он, когда гость закончил свою похвальбу. – Но ты понимаешь, что больше не сможешь ездить этой дорогой?
– Я не боюсь их жалких угроз! – хорохорился Бодди. – Я буду ездить, где захочу, и никто не помешает мне!
– Если Дивислав потребует, чтобы я больше не допускал тебя в земли кривичей, мне придется прислушаться к его просьбе. Таков уговор: я не должен пропускать через свои владения людей с враждебными намерениями. А твои намерения отныне никто не посчитает дружескими. Я знаю, что кривичи уже на тебя жаловались. Теперь тебе не место на торговом пути.
– Неужели ты станешь слушать этих жалких людей?
– Мне нет дела до этих людей, но меня очень волнует серебро, которое попадает ко мне через Дивиславовы земли.
– Конунг! – В грид вошел дозорный с крепостной стены. – На реке виден какой-то отряд – человек пятьдесят, и все вооружены. Никаких товаров не везут. Похоже, едут с кем-то сражаться.
Повисла тишина. Бодди заметно переменился в лице.
– Сдается мне, Бодди, это к тебе! – Олав взглянул на гостя. – Те самые жалкие людишки, которым ты оставил о себе такую добрую память. И что мне теперь делать? Они потребуют, чтобы я тебя выдал. Желаешь выйти к ним и показать, как мало ты с ними считаешься?
– Нет, Олав конунг, ты ведь не сделаешь этого! – Бодди разом побледнел, что странно было для такого крупного и могучего по виду человека. – Ты не можешь, меня охраняет закон гостеприимства, а еще – ты сам обязан давать приют и защиту всякому честному торговому гостю… Для этого ты здесь поставлен богами…
– Ты сам это произнес – «честному гостю», – Олав движением руки велел своим людям готовиться, и все встали с мест, чтобы идти одеваться и вооружаться. – Но я не уверен, что это слово применимо к тебе. Твое поведение в гостях у Дивислава не назовешь красивым. Я никому не позволю приказывать мне или запугивать меня, но его доводы, сдается мне, будут убедительны. Ты нанес обиду его жене в ее собственном доме. И вместо того чтобы загладить свою вину хорошими подарками, оскорбил еще и его старейшин.
– Я поднесу тебе хорошие подарки! – из всей этой речи Бодди выхватил единственное слово, которое хорошо понял. – Я дам тебе три… пять соболиных шкурок от бьярмов, это очень хорошие шкурки, здесь таких не водится!
Сванхейд презрительно фыркнула, сощурив глаза.
– Ты все равно сюда не вернешься, – Олав поморщился и покачал головой. – И мне, в общем, все равно: уедешь ты живым и здоровым или Дивислав убьет тебя и спустит под лед. Так или иначе, я тебя больше никогда не увижу. А вот мир с Дивиславом мне еще очень пригодится! Если он не станет пропускать через свои земли тех гостей, которых пропустил я, мне придется с ним воевать, а война очень вредит торговле. А виноват во всем будешь ты! И ты думаешь, что эти убытки можно возместить тремя собольими шкурками! Да пусть твои соболя величиной с ледовых медведей – этого явно мало!
– Конунг! – вошел кто-то из хирдманов, уже в шлеме, с копьем и щитом. – Они остановились перед воротами. Говорят, дружина Дивислава ловацкого, и он требует, чтобы ему выдали Бодди.
– Ну? – Олав выразительно уставился на означенного гостя. – Похоже, у меня нет иного выхода…
– Ты не можешь допустить… – начал Бодди, но Олав движением век отмел этот довод.
– Я дам тебе кое-что получше! – в отчаянии Бодди полез за пазуху и вынул ожерелье с золотыми застежками и жемчужным крестом. – Вот что я дам тебе! Это носил один епископ в Грикланде… Этой вещи нет цены!
Олав взял ожерелье в руки. Не требовалось долго рассматривать, чтобы понять высочайшую ценность украшения – драгоценные камни, золото, жемчуг, тонкая работа…
Конунг передал его жене, и та с удовольствием взяла драгоценную низку. Переглянувшись с ней и увидев в ее глазах одобрение, Олав, не глядя, протянул руку к своему оруженичему. За время разговора тот успел принести из спального чулана все оружие и снаряжение хозяина: кольчугу, шлем, щит, копье и меч.
– Я посмотрю, что можно сделать, – неохотно обронил Олав. – Я буду говорить с ними, а ты сиди тихо, как мышь, и не высовывайся.
Бодди с готовностью закивал. Безумного порыва отваги от него явно не следовало ожидать.
* * *
Когда-то, три поколения назад, укрепление Хольмгарда было выстроено так, чтобы оборонять пристань и корабли: оно подковой огибало часть берега с холмом и стояло незащищенной «спиной» к высокому речному обрыву, к воде – стихии, если не родной варягам, то дружественной, а «лицом» к берегу – враждебному чужому миру, откуда следовало ждать нападения. Нижние концы укрепления давно оказались размыты паводками Волхова, верхние, тоже выстроенные из срубов, засыпанных землей, порядком обветшали. В стене имелись ворота, к которым вела дорога через неукрепленное поселение под стенами: там жили ремесленники, торговцы, корабельные мастера всякого языка и рода.
Имея преимущество в числе дружины, Олав приказал открыть ворота и вывел своих людей на пустырь за последними избами, где велел выстроить стену щитов. Однако сам с оруженичим и знаменосцем стоял впереди.
Он немного знал Дивислава и намеревался решить дело переговорами, а мощный строй из восьми десятков хирдманов в шлемах и с круглыми щитами был тем его доводом, который обычно и не приходилось пускать в дело. Кольчуга и шлем с бронзовой позолоченной отделкой сразу придали ему внушительности и даже как будто сделали выше ростом. В руке он держал секиру с красивой серебряной насечкой на обухе. Копье тоже было драгоценностью – украшенное на втулке насечкой из серебра и золота, оно под солнцем сверкало, будто молния. Когда-то у Олава таких было два, но одно он подарил своему человеку, Свенельду, когда отпускал его со своим маленьким сыном в Киев.
Дружина Дивислава выглядела далеко не так представительно. В кольчугу облачился только князь; старейшины и два десятка отроков имели щиты, на некоторых красовались шлемы. Остальные были одеты в кожухи, вооружены топорами и копьями, а вместо щита многие держали дубину, чтобы отводить ею вражеские выпады. Зато много было лучников.
Нелегко им будет одолеть дружину Олава – превосходящую числом, гораздо лучше выученную и вооруженную. И раз уж Дивислав не сумел, как надеялся, догнать Бодди по пути сюда, оставались переговоры.
– Что привело тебя сюда? – спросил Олав, поздоровавшись. – Я был бы рад встрече, если бы не твой воинственный вид и эти вооруженные люди с тобой.
– На тебя, Улеб, я зла не держу. Ищу одну тварь брехливую, двуногую – ее и псом не назовешь, а то псам обидно будет.
Дивислав в шлеме выглядел ничуть не менее внушительно, чем его собеседник. Его серые глаза под серой сталью тоже казались железными – такая твердая решимость в них светилась.
– Не у тебя ли в доме варяг один укрылся – Бодди его зовут. Да с ним людей два десятка. Он мне обиду нанес, по пути жителей ограбил, старейшин моих оскорбил.
Дивислав указал рукой с копьем на строй позади себя, где сбоку от его собственной дружины выстроились Буеслав, Перенег и Кочебуд со своими родичами. Они были вооружены копьями, топорами, переставленными на более длинную рукоять, и сулицами. К троим, отведавшим песьего мяса, присоединился и избежавший срама Нудогость – ухватился за случай посчитаться со своим давним недругом.
– Не может быть! – деланно удивился Олав. – Какое же оскорбление он нанес этим мужам?
– Достаточное, чтобы они искали возмещения за бесчестье. И он напал на жителей моей земли, отнял две коровы. Я вправе мести искать. Если у тебя этот лиходей, ты мне его выдай.
– Не буду требовать доказательства твоих слов, ибо ты человек знатного и старинного рода, – немного помолчав, будто обдумывал эти новости, ответил Олав. – Но Бодди в Хольмгарде нет. Он ждал, что ты за ним придешь, и поспешил уехать дальше в Альдейгью, у меня не задержался.
– Коли так, и я за ним. Хоть до самого моря по следу пойду.
– Прости, но это невозможно, – Олав покачал головой. – Перед людьми и богами я поклялся не пропускать вооруженных людей с враждебными намерениями ни на Волхов, ни в озеро, в любом направлении. Ты не хуже меня знаешь, как важен мир на этих землях.
– Но если ты знаешь, как важен мир, почему ты пропустил этого шишка болотного? – вспылил Дивислав. – Тебе уже приносили на него жалобы. Ты знал, что это бесчестный человек. Эту гниду вовсе нельзя было на Ильмень пропускать! И я не дам ему просто так уйти. Если ты не хочешь дать мне дорогу, чтобы я взыскал мою обиду с него, мне придется взыскивать ее с тебя! Ты готов платить за его разбой?
– Ты слишком много от меня хочешь! – хотя его более молодой оскорбленный собеседник горячился, Олав сохранял невозмутимость. Ему в жизни приходилось вести немало подобных споров. – Бодди – не мой человек, я беру с него плату за постой и безопасность на моем участке пути, как и с любого проезжающего. Я не могу отвечать за его дела вне моих земель! Если так рассуждать, то ко мне поедут люди со всего света, от самого Серкланда, и будут требовать с меня возмещения всей добычи, которую там взяли викинги, все эти бесчисленные конунги, которые прошли туда через мои земли. Он совершил свое преступление не на моей земле, а на твоей…
«И только ты сам и отвечаешь за него», – слышалось в умолчании Олава.
– Ты знаешь, я не из тех варягов-лиходеев, что ищут себе добычи, где судьба пошлет, – ответил Дивислав. – Я не собираюсь грабить людей на Волхове или в Ладоге. Мне нужен только Будина, и никого другого я не трону, клянусь Перуном!
– Не сомневаюсь, что цели твои благородны и законны. Но, так или иначе, ты принесешь на Волхов войну. Мы не можем знать, где Бодди найдет приют и поддержку, кто пожелает вступиться за него. Все эти земли могут оказаться охвачены раздором и заполыхают на много лет. На памяти людей такое уже случалось и никому не принесло счастья. Мне ведь не придется объяснять тебе, как невыгодно это нам всем?
– Я не уступлю своей чести и не продам ее за серебро!
– Твой порыв благороден, но пока я не вижу способа нам с тобой обоим сохранить честь и не нарушить свои обязательства. Но это не значит, что такого способа нет. Я предлагаю вот что. Я не могу пустить в свой дом вооруженную дружину, раз уж меж нами вышел спор, но ты можешь, я уверен, найти приют в ближних селениях, – Олав указал копьем в сторону Словенска, – и немного обождать. Завтра или через день мы вновь побеседуем и найдем решение, подходящее для нас обоих.
– Глаза отводит, – шепнул Перенег Нудяте. – А злодей наш тем временем утечет.
– Но не воевать же его, пса варяжского! – Нудята окинул взглядом укрепления. – Вон, у них стена какая высокая, а дружины против нашей вдвое.
– Больше того! – добавил Олав. – Я очень прошу тебя не возвращаться домой, пока мы не договоримся. Менее всего я хочу, чтобы между нами возникла вражда и расстроила все наши дела.
Олав понимал: у него будут большие неприятности, если Дивислав в отместку перекроет путь на Ловать. Тогда он обязан будет пойти на кривичей войной, чтобы расчистить путь для торговых гостей. А ввязываться в войну он не хотел: это откроет его спину для желающих занять выгодное место. Даже от Хакона ладожского, любимого родича и зятя, можно ожидать чего угодно.
* * *
Словенск, самое старое поселение в этом краю, не имел укреплений и городом не был. Зато в избах вдоль узкой речки жили потомки тех первых словен, что прибыли сюда почти пять веков назад. Как уверяло предание, там уселся пришедший с юга по Ловати князь Словен, отчего род пришельцев, расселяющихся среди чуди и голяди, стал зваться словенами. Князь, сидевший в Словенске, считался старшим из пяти князей малых племен вокруг озера и до сих пор собирал подать «на богов» для главного святилища в Перыни.
За последние века Словенск не раз подвергался разграблениям. Прекратились они только тогда, когда князь Гостилюб, дед нынешнего Унегостя, признал Тородда конунга своим владыкой и стал платить ему дань. Так с тех пор и продолжалось: Словенск властвовал над малыми князьями, а сам платил дань руси.
Увидев перед собой вооруженную дружину, местные жители сперва испугались. Но кривичи лишь попросили приюта, и вскоре Дивислава с нарочитыми мужами провели к Унегостю.
Дивислав был так мрачен, что с трудом находил силы учтиво отвечать на приветствия и расспросы хозяев. Больше всего он хотел знать: впрямь ли Бодди со товарищи уехал или Олав его прячет?
Но на этот вопрос Унегость ответить не мог. Это был мужчина уже в годах, давно выдавший замуж всех дочерей и переженивший сыновей, рослый, худощавый, с продолговатым лицом и впалыми щеками. Усы и борода у него росли клоками, каждый жил будто сам по себе и торчал в свою сторону, а в седой, пегий и ржаво-рыжий цвет природа окрасила эти клочки безо всякого цельного замысла, как попало.
– Вроде приезжали к нему люди в эти дни… – Унегость неуверенно переглядывался со своими домочадцами. – А вот остались или дальше поехали… Я ж не слежу за ними, мне своих забот довольно. Улеб за проезжающими глядит и с них шеляги берет, его и забота…
Глядя, как старик мнется, Дивислав заподозрил, что тот знает больше, чем говорит, но не хочет неприятностей. Старейшина Поозёрья находился в полной власти Олава, имевшего под рукой сильную дружину, и не хотел с ним ссориться.
Рассказ о проступках Бодди все выслушали с полным сочувствием. Завидев в глазах Унегостя и его домашних яркое любопытство, Дивислав заставил себя подробно рассказать о случае с Всевидой: иначе по Ильмень-озеру разойдется совсем иной рассказ о том, как именно Бодди «обидел» его жену. Сраму потом не оберешься.
– Да уж, такие они, племя проклятое! – сказал Призор, один из младших сыновей Унегостя.
Он был почти ровесником Дивиславу, всего на пару лет моложе. Уродился он явно в мать: пониже ростом, чем отец, плотный, круглолицый, только буйные светло-русые кудри жили своей жизнью, как у отца, несмотря на носимый им у пояса красивый привозной гребешок из самшита.
– Сколько наш род на этом месте сидит, столько почти от них житья нет, – горячо продолжал он. – Вам там еще хорошо, до вас не всякая дрянь доходит, а у нас тут… Теперь вот этих Туродичей посадили к себе на шею. Они нас подряжались от прочих волков оборонять. И что – обороняют?
– Да ладно тебе! – унимал его старший брат, Требогость. – Мы не видели, как было, когда на Холм-граде дружина не сидела. А дед рассказывал. Ты еще не родился тогда, а я помню…
– Да толку от того, что они там сидят? – горячился Призор, видимо, не в первый уже раз. – И почему они? Дань с нас берут! Чем они так хороши, чтобы мы, старший словенский род, им дань платили? Да наши деды тут сидели за три века до того, как на Ильмене в первый раз про них услышали. Мы здесь всегда были и всегда будем. От разбоев нас защищают?! А я не просил меня защищать! Что, сами не можем? Руки слабы, копья держать не умеют? Посади меня в Холм-град – я не хуже справлюсь! И дружину наберу! Или у словен мужей и отроков неробких не осталось? Будет серебро – будет и оружие, и кольчуги, и шеломы, и дружина будет. Обойдемся и без Туродичей! Эх, мал я был, когда Улеб со старым Синеусом ратился – вот тогда надо было… Собрали бы войско да прихлопнули их обоих разом, пока они между собой дрались. Упустили случай, теперь опять дань платить!
– Уймись, Зорко! – прикрикнул на него отец. – Доболтаешься до беды!
– Твой сын дело говорит! – поддержал Призора Дивислав. – Посади его с дружиной в Холм-град – уж он-то ни одной гниды варяжской на наши земли не пропустит! Зачем вы дань даете на чужую дружину, когда можно на свою? А сколько серебра и прочего добра в варяжские руки уходит, а могло бы быть вашим!
По лицам он видел, что ненависть и зависть к варягам, что заняли такое выгодное место и захватили власть над людьми и серебром, давно уже точит души.
– Если самим сил не хватит, так найдется, кому помочь, – продолжал Дивислав, видя, что его вполне понимают. – А то перед богами и чурами стыдно: мы, потомки богов наших, каким-то волкам заморским платим. С нашей земли им даем такие прибытки получать! Земля эта наша, наших отцов и дедов, и коли ездят через нее торговые гости, так нам и получать с них шеляги! Почему чужим отдаем?!
Ему отвечал еле слышный ропот – казалось, он исходит не из сомкнутых уст, а из самих сердец словенских нарочитых мужей.
– Нет, ты, друг дорогой, эти речи оставь! – с неудовольствием возразил Унегость. – Ты живешь далеко, а мы близко. Ты приехал и уехал, а нам здесь и дальше жить, землю пахать, детей растить. Улеба так просто не сковырнешь, крепко засел! У него и в Киеве родня, и в Плескове скоро будет родня. Слышал ведь, что он за сына своего берет дочь плесковского князя?
– Не дочь, а племянницу по сестре, – поправил Дивислав.
– Ну, хоть так. Допустим, мы соберемся, ты поможешь, Будогостичи помогут… Побьем варягов, сами в Холм-граде сядем. А дальше-то? Киевский князь за родню обидится – он на Олавовой дочери женат. Наши товары в Греческое море не велит пропускать. Мы на Варяжское – а там, в Ладоге, другой зять Олава сидит. Мы через Плесков на Варяжское море – а и там Олавова родня! – Унегость развел руками и хлопнул себя по бедрам, выражая безнадежность дела. – На Волгу попробуй – и там русы с дружинами. И хоть ты тресни! Не будет тогда ни гостей торговых ниоткуда, ни паволок, ни серебра. И что толку тогда с этого Холм-града? Тут не только городец взять, тут связи нужны. Такие дела с разбегу не делаются, тут вам не через костер купальский скакать…
Он с досадой покосился на младшего сына, который, видимо, уже давно и часто смущал словен подобными разговорами.
Дивислав взглянул на Призора: тот промолчал, но, судя по его глазам, был не прочь еще поговорить с гостем.
Только чтобы отец не слышал.
* * *
Назавтра в Словенск явился Герлейк, приближенный Олава. С ним было всего пять человек, но они приехали верхом, возле их седел были приторочены мешки.
– Я приехал передать тебе, Дивислав, предложение от конунга. Он сожалеет, что тебе был причинен ущерб на твоей земле. Конунг не может позволить тебе искать мести на той земле, где он охраняет мир, но больше всего желает сохранить мир с тобой. Поэтому он предлагает тебе принять от него подарки во искупление твоего ущерба и обиды, а также обязуется больше никогда и ни в коем случае не пропускать Бодди через свои владения. Возможно, ты захочешь посмотреть подарки, пока будешь думать над ответом?
– Давай-ка, показывай! – оживленно предложил Унегость, по лицу Дивислава видя, что тот не отвергнет сходу протянутую для примирения руку.
Дивислав тоже понимал, что его ссора с хозяином волховского пути очень дурно скажется на торговле и на отношениях со всеми соседями. Собственные старейшины не скажут ему спасибо, если он лишит их возможности сбывать бобров, куниц, воск и лен в обмен на серебро и паволоки.
Если уж ему придется выбирать между миром и честью, он выберет честь. Но сначала нужно убедиться, что иного пути нет.
Хирдманы принесли мешки, развязали и выложили на столы в обчине их содержимое.
Здесь были драгоценные собольи шкурки, куски цветного шелка, яркие расписные блюда и даже один рейнский меч-корляг[3 - Корляги – то же, что каролинги, древнерусское обозначение жителей Франкского государства, здесь – название мечей рейнского производства.]. Все мужчины, даже кому никогда не случалось не то что держать подобный меч в руках, а даже видеть его вблизи, знали их превосходное качество. Клинок был еще без рукояти и ножен, но сам по себе стоил столько же, сколько остальные подарки.
– Вот, это тебе, – Герлейк показал Дивиславу на меч. – Если пожелаешь, конунг прикажет изготовить для него рукоять из серебра и ножны с украшениями. Вот этот шелк – для твоей жены, а прочее ты можешь раздать своим людям, которые понесли ущерб и претерпели обиду по вине Бодди. Тогда никто из нас не потеряет чести и сохранится мир.
