скачать книгу бесплатно
Миссия России. Искупление и Победа
Дмитрий Михайлович Абрамов
Историкам либеральной ориентации зачастую присуще стремление исказить, извратить историю Второй Мировой войны в пользу «западных демократий», их роли в этой войне. Но трактовать историю Второй Мировой, не обращаясь к реалиям Великой Отечественной войны, переосмысливать героический подвиг великорусского народа и народов СССР в этой войне – дело неблагородное и бессмысленное.
Чтобы достойно противостоять апологетам западных либеральных ценностей, отечественным специалистам-историкам, освещающим Вторую Мировую и Великую Отечественную, нужно прекратить превращать малоизвестные «белые» страницы истории войны в «чёрные пятна». Это дело не достойное объективного исторического познания, выяснения правды и грядущего возрождения России. Автор книги «Миссия России. Искупление и Победа» историк Дмитрий Абрамов предлагает рассматривать те трагические, но великие события в контексте общего этнического «надлома» русского суперэтноса, раскола Русской Православной Церкви и приходящего кризиса Русской цивилизации – как в самой России, так и за её рубежами.
Дмитрий Абрамов
Миссия России. Искупление и Победа
© Абрамов Д.М., 2016
© ООО «ТД Алгоритм», 2016
Предисловие
Главной целью «колониальной» войны нацистского руководства Германии с Советским Союзом было расчленение страны и порабощение его народов. Но нацистские идеологи, прикрываясь именем Бога, объявили и назвали своё вторжение на территорию СССР «крестовым походом» против коммунистической и еврейской власти (которую они идентифицировали). В пропагандистских целях оккупационная администрация выдавала разрешение на открытие храмов, закрытых в советское время.
Так, в Киевской епархии в 1942 году при немцах было открыто 8 монастырей и 318 храмов, в которых служили 434 священника. Но на Украине викарный епископ Владимиро-Волынский Поликарп (Сикорский), в прошлом петлюровский чиновник, опираясь на поддержку оккупационных властей и коллаборационистов из «землячества Украины», обосновавшегося в Польше, объявил себя архиепископом, потом митрополитом Луцким и заодно – главой автокефальной Украинской Церкви. Его поддержало несколько епископов прогерманской ориентации. Большая же часть украинской паствы захваченных областей находилась, однако, под окормлением так называемой Автономной Церкви Украины. Последняя не порывала канонической связи с Русской Церковью Московского Патриархата, хотя её автономия и не была признана Экзархом Украины митрополитом Киевским Николаем Ярушевичем и Местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Сергием (Старгородским).
В Белоруссии оккупационные власти пытались сколотить автокефальную Белорусскую Церковь. Архиепископ Пантелеимон (Рожновский), приняв сан митрополита Минского и Белорусского, всё же не пошёл на разрыв с Предстоятелем Русской Церкви. Под давлением оккупационных властей, из-за интриг священников-сепаратистов он был вынужден отойти от дел и вскоре скончался. После него Белорусскую автокефальную митрополию возглавил Филофей (Нарко), проводивший политику соглашательства с оккупантами. В Прибалтике немцы разрешили митрополиту Виленскому и Литовскому Сергию (Воскресенскому) сохранить каноническую, но не административную связь с Синодальной Церковью, заключавшуюся практически лишь в возношении имени Местоблюстителя Сергия за богослужением. Это было сделано с расчётом на то, что после победы Германии в войне против СССР все православные (русские, белорусы, украинцы и другие русскоговорящие) будут выселены из Литвы, Латвии и Эстонии вглубь России.
Гитлер и нацистское руководство Германии явно предполагали и осознавали, что в ходе широкомасштабной завоевательной войны богоборческой, расовой идеологии нацизма будут противостоять не только атеистические доктрины коммунизма и социализма, либеральные доктрины пацифизма и гуманизма, но они будут иметь дело и с традиционными христианскими конфессиями. Не могли не знать они и того, что большая и значительная часть простого народа Советской России и СССР традиционно исповедовало ортодоксальное христианство – православие. Открытым остаётся только вопрос о том, насколько ясно руководство Третьего рейха представляло себе, как глубоко укоренилось христианское православное мировоззрение в русском народе и у других народов Восточной Европы. Так или иначе, но на захваченных территориях оккупационные власти руководствовались изощрённой, коварной, рассчитанной на многие годы вперёд директивой фюрера, которая гласила: «Мы должны избегать, чтобы одна Церковь удовлетворяла религиозные нужды больших районов, и каждая деревня должна быть превращена в независимую секту. Если некоторые деревни в результате захотят практиковать чёрную магию, как это делают негры или индейцы, мы не должны что-либо делать, чтобы воспрепятствовать им. Коротко говоря, наша политика на широких просторах должна заключаться в поощрении любой и каждой формы разъединения и раскола». Мало того, сотни разграбленных, взорванных, разбитых, сожжённых храмов с тысячами погибших молившихся в них людей, сотни тысяч икон, фресок и мозаик с выбитыми глазами и изуродованными ликами, над которыми надругались завоеватели, свидетельствовали о том, что вооружённые силы нацистской Германии не остановятся ни перед чем…
Архиепископ Красноярский Лука (Войно-ясенецкий), совершавший во время войны одновременно архиерейское служение и служение врача-хирурга (был начальником госпиталя в Красноярске), писал тогда: «Германский народ, более тысячи лет считавшийся христианским народом… явил всему миру, народам – братьям во Христе и народам нехристианским неслыханно страшное лицо варвара, топчущего ногами Святое Евангелие, вторично распинающего Христа». Не исключено, что в случае победы Германии в войне Православной Церкви – высшей национальной святыне великорусского народа – судьба готовила со временем ещё более жестокое гонение, чем то, что обрушили на неё большевики и советская власть 1920–1930-е годы. Так, после занятия в апреле 1941 года Белграда германскими войсками последовали репрессии против руководства Сербской Церкви. Сербский Патриарх Гавриил был арестован 25 апреля и томился в заключении. Немцев не устраивала монолитная, единая Сербская Церковь.
* * *
Здесь присутствует и ещё одна мистическая особенность происходивших тогда военно-политических событий. Нацистская Германия отводила на разгром Югославии (Сербии) всего нескольких дней. Но сербы оказали упорное сопротивление захватчикам и продержались около месяца, связав тем на Балканах значительные силы Вермахта. Мало того, в горных районах началась широкомасштабная партизанская война. Разгромленные, но непокорённые сербы, как и в годы Первой мировой, не смирились с оккупацией. В связи с этим Германское командование вынужденно отсрочило нападение на СССР, перенеся его с начала мая на вторую половину июня. Но изначально руководство Германии рассчитывало завершить войну и разгромить СССР к началу зимы. Таким образом, сроки, отводимые немцами на разгром Советской России, сокращались. Воевать зимой в России немцы не рассчитывали. Очевидно, что весной 1941 года братский сербский народ помог России оказать Германии отпор и продержаться до зимы. Мистика в том, что так же точно летом – осенью 1914 года Россия, развернув широкомасштабное наступление в Галиции, спасла Сербию от разгрома Австро-Венгрией и Германией. 1914–1941!
* * *
В силу исторических обстоятельств (Революции и Гражданской войны 1917–1922 гг.) духовное единство великорусского народа было нарушено и поколеблено расколом. И об этом хорошо знали руководители Третьего рейха. Ещё в июле 1921 года священство и иерархи, ушедшие в эмиграцию с разгромленными частями белогвардейских войск, собрались в сербском городе Сремские Карловцы и заявили о своих правах и полномочиях. Первое заседание состоялось 21 июля под председательством митрополита Антония (Храповицкого) – духовного и церковного лидера эмиграции.
В июле же 1921 года митрополит Антоний представил Святейшему Патриарху Тихону рапорт с предложением учредить Высшее Управление Российской Церковью за границей, объединяющее все зарубежные русские приходы и епархии Московского Патриархата, включая Финляндию, прибалтийские страны, Польшу, Северную Америку, Японию и Китай, под председательством Патриаршего наместника. Испрашивалось также благословение на созыв заграничного собрания Российской Церкви. В ответ 13 октября 1921 года Святейший Патриарх Тихон, Священный Синод и Высший Церковный Совет Российской Православной Церкви признали нецелесообразным учреждение должности Патриаршего наместника «как ничем не вызываемое». Высшее Церковное Управление оставили «с прежними его полномочиями», не распространяя сферу его действия на Польшу и Прибалтику. В Москве сообщение о предстоящем собрании приняли к сведению.
Несмотря на столь сдержанное, «сухое» отношение, явленное Московским Патриархатом и Синодом на события, происходившие в Сербии, процесс духовной и церковной консолидации, организации русской эмиграции шёл своим чередом. Всезаграничное Русское Церковное Собрание, впоследствии переименованное в Собор (в современной литературе часто именуется Первым Всезаграничным Церковным Собором), состоялось 8–20 ноября (по юлианскому календарю) 1921 года в тех же Сремских Карловцах. Делегатами был заслушан «Наказ Собору», приняты Обращение к воинам русской армии, Послание чадам Русской православной Церкви, в рассеянии и изгнании сущим, а также Послание к мировой Конференции (международной Генуэзской). Ряд заявлений Собора носил чисто политический характер. В частности, призыв к восстановлению на российском престоле «законного православного царя из дома Романовых» и прямой призыв к мировым державам оказать помощь для вооружённого свержения большевистского режима и советской власти в Советской России. Так происходило образование Русской Православной Церкви за рубежом (РПЦЗ – «зарубежники»). Уже 31 августа 1921 года Архиерейский Собор Сербской Церкви предоставил Русской Церкви заграницей право юрисдикции над русским духовенством, не состоящим на службе в Сербской Церкви.
Митрополит Евлогий (Георгиевский) вспоминал, что перед голосованием соборного «Послания чадам Русской Православной Церкви, в рассеянии и изгнании сущим» велись «долгие и жаркие дебаты в продолжение двух-трёх заседаний». Сам владыка Евлогий уговаривал наиболее влиятельных монархистов – делегатов Собора: «Поберегите Церковь, патриарха. Заявление несвоевременно… А как мы отягчим его положение! Патриарху и так уже тяжело». Однако при голосовании 2/3 соборян высказались за предложенное обращение к русскому народу, 1/3 – против. 34 делегата, в том числе митрополит Евлогий, остались при особом мнении и подали мотивированное заявление. Там отмечалось, что «постановка вопроса о монархии с упоминанием при том и династии, носит политический характер и как таковая обсуждению церковного собрания не подлежит».
Но 5 сентября 1927 года Архиерейский Собор РПЦЗ, заслушав Послание заместителя патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия и Временного Патриаршего Священного Синода от 16/29 июля 1927 года («Декларацию митрополита Сергия» о лояльном отношении к Советской власти), постановил: «Заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить сношения с Московской церковной властью ввиду невозможности нормальных сношений с нею и ввиду порабощения её безбожной советской властью, лишающей её свободы в своих волеизъявлениях и каноническом управлении Церковью». И всё же до 1940-х годов, несмотря на выпады против митрополита-местоблюстителя Сергия, иерархи РПЦЗ (зарубежники) скорее все же осознавали себя частью единой Поместной Русской Церкви. В 1938 году Русская Зарубежная Церковь официально заявила, что священников, убежавших из советского государства, можно принимать в РПЦЗ без покаяния. Признавалась также благодатность таинств, совершенных митрополитом Сергием. Несмотря на резкую критику в адрес Сергия, в зарубежных публикациях явно прослеживалось понимание тяжелейшей ситуации, в которой он находился.
С началом Второй мировой войны и в силу военных успехов Германии новый первоиерарх РПЦЗ митрополит Анастасий начал рассматривать возможность переноса церковного центра в Швейцарию. Отношение военной германской администрации в Югославии к Архиерейскому Синоду РПЦЗ, в сравнении с отношением к Сербской Церкви, было скорее благожелательным. Но связь Синодальной канцелярии с другими странами после начала войны сделалась невозможной. Переписка с другими странами прервалась. Ранее налаженные сношения с Америкой и Дальним Востоком тоже оказались прерваны. С началом оккупации Сербии почта не шла даже в Германию. Германское руководство явно стремилось держать РПЦЗ в информационной изоляции.
22 июня 1941 года в покоях митрополита Анастасия сотрудниками гестапо был проведён обыск. Митрополит слыл у немцев англофилом. Также были произведены обыски в канцелярии Архиерейского Синода и на квартире правителя дел синодальной канцелярии Григория Граббе. Митрополит Анастасий воздержался от издания какого-либо послания в связи с началом войны на территории СССР. Но часть русских эмигрантов приветствовала начало войны между Германией и СССР, связывая с ним скорый крах большевистского режима в России. Отдельные иерархи – митрополит Западноевропейский Серафим (Лукьянов) в своём послании от 22 июня 1941 года, а также Архиепископ Берлинский и Германский Серафим (этнический немец с фамилией Лядэ) – и некоторые другие клирики РПЦЗ поддержали «освободительный поход» Вермахта против СССР, считая коммунистический режим гораздо бомльшим злом для России.
Даже в США в июле 1941 года эмигрантский Русско-американский комитет обратился с заявлением к президенту США Ф. Рузвельту, подписанным, среди прочих, архиепископом Североамериканским и Канадским (РПЦЗ) Виталием (Максименко), в котором говорилось: «…Германия вторглась в Советскую Россию, и в иных кругах высказывается мнение, что Америка без промедления должна прийти на помощь СССР. Комитет, представляющий лояльных американцев русского происхождения, с большою тревогою и глубоким прискорбием констатирует явно обозначающееся стремление отдельных чинов Администрации к оказанию Америкою помощи не России, не русским, а красной диктатуре в лице Сталина. Мы полагаем, что было бы фатальной ошибкой для Соединённых Штатов выступать на защиту советов по следующим основаниям: во-первых, современная Россия находится под властью гнусной клики международных заговорщиков, известной под именем Коминтерна, стремящейся путём разлагательной пропаганды или же насилием ниспровергнуть законные правительства во всём мире».
Но с июня 1941 года основная цель Синода РПЦЗ в сношениях с германскими ведомствами заключалась в стремлении участвовать в деле церковного возрождения на оккупированных Вермахтом территориях СССР. Однако просьба митрополита Анастасия, направленная в Рейхсминистерство церковных дел 26 июня 1941 года о разрешении ему на проезд в Берлин для обсуждения вопроса об организации на «восточных территориях» церковной власти, была отклонена.
* * *
В официальном военно-историческом издании «СССР в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» о событиях первой военной осени написано следующее: «Осенние дни 1941 года были самыми мрачными в истории нашей Родины. Гитлер тогда объявил на весь мир, что созданы наконец предпосылки для того, чтобы посредством мощного удара сокрушить Красную армию ещё до наступления зимы. В его ставке и генеральном штабе сухопутных войск царило приподнятое настроение. Немецкое командование было единодушно в оптимистической оценке перспектив наступления на Москву. 12 октября 1941 г. генеральный штаб передал группе армий “Центр” следующую директиву: “Фюрер решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником”.
В конце сентября 1941 года линия фронта отстояла от столицы на 300–550 км и имела протяжённость 800 км. К началу битвы за Москву на этом стратегическом направлении действовало три фронта: Западный (командующий генерал-полковник И.С. Конев), Резервный (командующий маршал С.М. Будённый), Брянский (командующий генерал-полковник А.И. Ерёменко). На этих фронтах располагались 95 дивизий. Но они уступали противнику в силах и средствах борьбы. В составе дивизий Красной армии было около 800 тысяч бойцов, в то время как им противостояло более млн солдат и офицеров Вермахта. Красная армия имела на этих трёх фронтах 780 лёгких и средних танков, 6800 орудий и миномётов. Но германские армии на этом направлении располагали 1700 средних и тяжёлых танков и 14 тысячами орудий и миномётов. 27 сентября Ставка Верховного Главнокомандования отдала войскам Западного направления директивы перейти к жёсткой обороне. Войска принялись рыть окопы, ходы сообщения полного профиля, блиндажи и дзоты, зарываться в землю. Но резервов и времени для организации обороны на всю глубину у фронтов не было. Через три – пять дней германская группа армий «Центр» перешла в наступление на Москву».
Примерно так выглядела официальная трактовка тех событий в советской исторической науке.
* * *
И уже другую версию представляют нам современные историки.
Одной из самых страшных катастроф, понесённых войсками Красной армии в ходе Великой Отечественной войны, считается разгром Брянского фронта и образование Вяземского «котла». Задачи по разгрому соединений Красной армии на московском направлении были обозначены в директиве № 35 от 6 сентября 1941 года командования Вермахта, подписанной Адольфом Гитлером. Немцы планировали полностью разбить Красную армию до наступления зимы. Реализовать эту цель немцы собирались путём двойного окружения в общем направлении на Вязьму – Можайск – Москву при наличии мощных ударных группировок на флангах (на севере и юге для охвата столицы СССР). 16 сентября появилась директива командования группы армий «Центр» о подготовке операции по захвату Москвы под кодовым названием «Тайфун». Немецкое командование планировало ударами крупных группировок, которые сосредотачивались в районах Духовщины (3-я танковая группа генерал-полковника Германа Гота), Рославля (4-я танковая группа генерал-полковника Эриха Гёпнера) и Шостки (2-я танковая группа генерал-полковника Гейнца Гудериана), окружить основные силы противостоящих им советских войск и ликвидировать их в районах Брянска и Вязьмы. После этого стремительным маршем обойти столицу с севера и юга.
Последнее оперативное совещание всех командующих пехотных армий, танковых групп с участием генералов Гальдера и Браухича состоялось 24 сентября. А уже 26 сентября вступил в действие приказ о наступлении. В приказе говорилось, что 4-я полевая армия и 4-я танковая группа должны нанести удар по обеим сторонам шоссе Рославль – Москва, затем, наступая по линии шоссе Смоленск – Москва, замкнуть кольцо вокруг Вязьмы. Их действия дополняло наступление частей 9-й полевой армии и 3-й танковой группы. Подвижные части германских войск должны были выйти восточнее верховьев Днепра и соединиться с подразделениями 4-й танковой группы. Части 4-й и 9-й армий, которые были расположены между ударными группировками, должны были сковать силы советских войск в районе Ярцево – Ельня.
На южном крыле 2-я полевая армия получила задачу наступать в направлении Сухиничи – Мещовск и обойти Брянск с северо-запада. 2-я танковая группа должна была наступать на Севск – Орёл, во взаимодействии с силами 2-й армии окружить и уничтожить советские войска в районе Брянска.
«Последнее решающее сражение» собирались начать 28 сентября и завершить операцию «Тайфун» и всю кампанию (основные боевые действия) до середины ноября 1941 года. Замысел был грандиозным: на одном операционном направлении было сосредоточено 3 танковые группы, 3 армии, к началу октября численность группы армий «Центр» составляла 1,9 млн человек. Это примерно 1700–2000 танков, 14 тыс. орудий и миномётов. Поддержку с воздуха осуществлял 2-й воздушный флот генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга (до 1320 самолётов). Германское командование смогло провести крупную перегруппировку сил: перебросить из-под Ленинграда 4-ю танковую группу, а с южного направления – 2-ю танковую группу Гудериана.
Московское направление защищали Западный, Брянский, Резервный фронты. Западный фронт под командованием генерал-полковника Ивана Конева занимал полосу обороны в примерно 300 км, по линии Андреаполь – Ярцево – западнее Ельни. В первом эшелоне оборону держали: 22-я армия командарма В.А. Юшкевича (Оставшковское направление), 29-я армия генерала И.И. Масленникова (направление на Ржев), 30-я армия командарма В.А. Хоменко и часть соединений 19-й армии генерала М.Ф. Лукина (Сычевское направление), 16-я армия К.К. Рокоссовского и 20-я армия командарма Ф.А. Ершакова (Вязьма). Всего в составе Западного фронта было 30 стрелковых дивизий, 1 стрелковая бригада, 3 кав. дивизии, 28 артполков, 2 мотострелковые дивизии, 4 танковые бригады (у фронта было всего 475 танков). В тылу Западного фронта и частично на его левом фланге были порядки Резервного фронта (командующий маршал С.М. Будённый). Силы Резервного фронта – 6 армий.
Силы Брянского фронта возглавлял генерал-полковник Андрей Ерёменко. Фронт закрывал 330 км на брянско-калужском и орловско-тульском направлениях. Дорогу на Брянск прикрывала 50-я армия командарма М.П. Петрова, 3-я армия генерал-майора Я.Г. Крейзера закрывала Трубчевское направление, 13-я армия генерал-майора А.М. Городнянского – севское, а оперативная группа генерал-майора А.Н. Ермакова – курское направление. Всего на Брянском фронте было 25 стрелковых, 4 кавалерийские дивизии, 16 артполков, 1 танковая дивизия, 4 танковые бригады. Дивизии были укомплектованы личным составом не полностью. Так, в 50-й армии численность стрелковой дивизии была в среднем равна 8,5 тыс. человек, в 3-й и 13-й армиях по 7,5 тыс. В кавалерийских дивизиях было по 1,5–2 тыс. человек. Подобная же ситуация была в частях Западного и Резервного фронтов. У Брянского фронта было 245 танков.
Общая численность сил всех трёх фронтов насчитывала 1,2 млн человек, 10,5 тыс. орудий и миномётов, примерно 1 тыс. танков. ВВС трёх фронтов насчитывали 548 боевых самолётов. После начала битвы ВВС были усилены 368 бомбардировщиками дальней авиации и 432 самолётами истребительной авиации ПВО Москвы. Таким образом, лишь советские ВВС не уступали в силе немецкой авиации.
Оперативные планы советского командования на западном направлении предусматривали ведение обороны почти по всей линии противостояния. Так, 10 сентября Ставка приказала Западному фронту перейти к обороне, «закопаться в землю» и выделить в резерв 6–7 дивизий за счёт второстепенных направлений, чтобы создать мощную маневренную группировку. Заместитель начальника Генштаба А.М. Василевский предупреждал уже 18 сентября, что немцы готовят удар на ярцевском и ельнинском направлениях. Директивой Ставки войскам Западного фронта 27 сентября предписали перейти в жесткой обороне, разрешались только активные разведывательные действия и частные наступательные операции. Советское командование предполагало, что главный удар немцы нанесут вдоль шоссе по линии Смоленск – Ярцево – Вязьма, в полосе 16-й армии генерала Рокоссовского. Здесь была создана довольно плотная оборона. Средняя укомплектованность дивизий 16-й армии на Западном фронте была самой высокой – 10,7 тыс. человек. Кроме того, у Рокоссовского было 266 орудий, 32 зенитки (для борьбы с танками), танковая бригада. Армия Рокоссовского обороняла фронт длиной в 35 км. Соседняя 19-я армия генерала Лукина обороняла 25 км, имея 3 дивизии в первом эшелоне и 2 дивизии во втором. У 19-й армии было 430 орудий и 56 зениток. Потому на фронте, занимаемом 19-й армией, не наступала ни одна танковая дивизия Вермахта. Надо учесть и тот факт, что за линией обороны 16-й и 19-й армий был создан резервный рубеж, его подготовили соединения 32-й армии Резервного фронта (там были даже батареи тяжёлых морских орудий, которые прикрывали шоссе, мост, железнодорожную линию). Понятно, что если бы немцы ударили вдоль шоссе, то понесли бы серьёзные потери. Но разведка у немцев была организована хорошо…
Другие же опасные направления так хорошо прикрыть просто не было возможности. 30-я армия генерала Хоменко, на которую потом пришёлся основной удар 3-й танковой группы, прикрывала фронт в 50 км, на всю линию обороны было 157 орудий, 24 зенитки. У 30-й армии танков вообще не было.
Глава 1
«Наша поступь тверда и врагу никогда не гулять по республикам нашим…»
(Слова советской песни конца 1930-х гг.)
Война началась для очень многих неожиданно. Для очень многих, но не для всех. Во всяком случае, младшего лейтенанта Красной армии – командира миномётной батареи Сергея Михальчевского – удивляло не столько само неожиданное нападение Германии, сколько скорость продвижения германских войск от границ во внутренние районы страны. Прав был старик-отец, когда ещё за несколько лет до войны говаривал:
– Нападёть ерманец вновь на Рассею, помяни моё слово, сынок. Год-другой – нападёть. И о чём только властя советские помышляють? Мы то при царю-батюшке в ту войну три года немца и австрийца на рубежах били и держали. И совсем бы побили, да революция превзошла. А царская-то армия к войне готова всегда была. Ноне же Красная армия ни хрена немца и за три года не побьеть. А помыслить, да поглядеть, так и за четыре года разобьет ли?
Теперь в начале октября севернее Брянска уже в полном окружении без мин, гранат и даже без патронов Михальчевский очень хорошо это всё вспомнил и осознал. Десятки танков и бронемашин замерли на месте без топлива. Сотни батальонов, сотни артиллерийских и миномётных батарей, десятки кавалерийских эскадронов, десятки дивизий и все – в котле. Ещё до окружения уже в третьем эшелоне от передовой несколько дивизий было укомплектовано из местных: орловских, брянских, карачевских, севских мужиков-запасников. Не молодежь призывного возраста, конечно, в армии послужили, но боевого опыта никакого.
Ох, и где-то теперь линия фронта?! Пойди разбери… А главное – вновь призванные в армию бойцы почти все без оружия и без боеприпасов. В ротах стрелковых батальонов всего по десять-двенадцать винтовок с магазином патронов. Оружие не успели подвезти и раздать людям. У командного и политического состава, естественно, патроны для пистолетов в наличии. Но что ты сделаешь с двумя десятками патронов, если в твоём подчинении сотни и тысячи голодных, обозлённых мужиков с отточенными сапёрными лопатками, ножами и топорами. И почти каждый в хвост и в гриву клянёт командование и политруков, что позволили немцу загнать в окружение десятки дивизий Красной армии. На дворе осенние холода, а шинелей, ватников и телогреек тоже не выдали. Многие разуты – не получили ни обмоток с ботинками, ни сапог. Хорошо, что те, кто призвался из сёл и деревень, взяли с собой и умеют плести лапти. Люди рвут старое нижнее бельё на онучи, одевают, подвязывают, как в старину, обувь, плетённую из лыка. Так хоть как-то ноги можно уберечь от холода, не застудиться.
* * *
Генштаб РККА довольно точно предвидел время удара, но ошибся в определении ударных сил противника, направлениях главных его ударов. Немецкая 3-я танковая группа Гота ударила в стык 19-й и 30-й армий, севернее шоссе Ярцево – Вязьма. Удар 4-й танковой группы генерала Гёпнера был направлен южнее шоссе, по 24-й и 43-й армиям. Немцы смоли создать огромное преимущество на локальных направлениях. Командование Брянского фронта ошиблось и в направлении главного удара. Удар на Брянск ждали с запада. Немцы же ударили на 120–150 км южнее.
Опытный и мудрый Гейнц Гудериан решил начать наступление на два дня раньше других ударных группировок. Он воспользовался хорошей погодой и поддержкой авиации, которую ещё не использовали на других направлениях. С линии Гадяч – Путивль – Глухов – Новгород-Северский 2-я танковая группа 30 сентября 1941 года перешла в наступление на Орёл и Брянск. В своём составе она имела 15 дивизий, из которых 10 были танковые и моторизованные. Командующий Брянским фронтом генерал Ерёменко 3 октября попытался силами 13-й армии и группы Ермакова нанести контрудар по флангам вбитого в оборону его фронта немецкого клина. Но силы немцев оказались недооценёнными. Сначала казалось, что к Севску прорвалась группировка в составе 1 танковой и 1 моторизованной дивизий. Но в прорыв пошли три германских моторизованных корпуса. Контрудары Красной армии силами 13-й армии (две стрелковые дивизии), группы генерала Ермакова (три стрелковые дивизии) успеха не имели. Уже 3-го октября немцы ворвались в Орёл.
* * *
Верно, в стародавние времена, ещё с XVI века, пролёг тракт между древним средневековым Брянском (Дебрянском) и довольно молодым Орлом. Дебрянский кром (кремль) был построен на гребне неприступной правобережной горы, вставшей на мысу над быстрой и глубокой рекой Десной. И вокруг него такие же высокие горы правого берега реки и глубокие яруги (овраги). Поставлен этот кром и град-святилище ещё в XI веке восточными славянами-язычниками – вятичами, радимичами и родственными им «северой» (северянами) – на стыке их владений у границ заповедных «брынских лесов». Но ещё в X веке стали эти земли частью огромного древнерусского государства, и все славяне платили дань Киеву. Никакой внешний враг никогда за всю историю Брянска не мог и не пытался взять «копьём» (приступом) этот град. Шли века, распалось древнерусское Киевское государство, в огне монголо-татарского нашествия завершился распад древнего русского этноса, пришло и ушло в небытие ордынское иго над Русскими землями, потомки вятичей и радимичей влились в молодой великорусский этнос, потомки северы присовокупилися к этносу малороссийскому, а Брянская земля на рубеже XV–XVI вв. навечно влилась в состав нового Русского (Российского) государства, взявшего начало своё от Великого княжества Московского – Владимирского.
Вёрстах в тридцати юго-восточнее Брянска ещё в XII веке вырос древний город Карачев (ровесник Москвы). Возник он как небольшая крепость – удельный град одной из ветвей династии чернигово-северских князей. Построен этот городок был на перепутье дорог и на границе дремучих лесов и лесостепи Русской равнины. Из Брянска через Карачев и пролёг тракт на юго-восток – в Дикое поле. На восток, юго-восток и юг от Карачева на сотни вёрст, чуть ли не до самого Северного Причерноморья искони лежат чернозёмы. Толстый, плодородный слой их местами составляет несколько метров. Не требует эта земля никакой «прикормки», никаких удобрений, но требует только рала и бороны, чтобы выросли пшеница и рожь. И родятся в тех землях такие зерновые, что хлебом этим можно накормить всю Европейскую Россию и даже остальную Европу. А так, ткни палку – вырастет дерево. Возьмёшь пальцами землю, разотрёшь – она на ощупь жирна, как творог, только черна. Едешь осенью или весной по этим бескрайним просторам – и до горизонта тянутся чёрные вспаханные поля, неглубокие яры, балочки, да небольшие перелески из орешника и дуба. Ветерок доносит какой-то необыкновенный сладковато-горьковато-дымный запах чёрной пахоты. Весной, когда тает снег и становится мягкой земля, ручейки и речушки по оврагам и низинам темны текут.
Уже в XVI веке, как только отступила ордынская опасность, как только русские войска дали по зубам крымским татарам, порой добиравшимся в своих набегах то до берегов Оки, а то и до самой Москвы, на эти чернозёмы и двинулось русское крестьянство. Русские воины и землепашцы осваивали Черноземье, двигаясь с северо-запада на юго-восток (от Брянска) и с севера на юг (от Серпухова, Каширы, Коломны, Тулы). Вот тогда и пролёг тракт на восток от Брянска через Карачев. И одним из первых крупных городов в Черноземье на этом пути в XVII веке стал град-крепость Орёл. По этому тракту от Брянска до Орла более 110 вёрст.
Быстро двигались бравые солдаты Вермахта по тому древнему русскому тракту – по шоссе из Орла на Брянск. Ехали победоносно – на мотоциклах, в кузовах машин, на броне транспортёров, удивлялись, смеялись, балагурили, курили, пили шнапс. Без раздумья, легко били из автоматов и пулемётов по опустевшим, брошенным придорожным хатам маленьких деревень и посёлков, расшибая и кроша затворённые окна и двери. Стреляли так, для острастки, для храбрости. Уже восьмые сутки перед их взглядами расстилались бескрайние, чёрные пашни и поля.
О, майн гот! Какое богатство! Трудно поверить глазам. Какое огромное приобретение для будущих германских колонистов – новых помещиков и хозяев этой земли! Неужели всё это богатство теперь принадлежит Великой Германии и германскому народу?!
Вечером 5-го октября Ставка Верховного Главного командования Красной армии разрешила командованию Брянского фронта отводить войска на вторую полосу оборону – в районе города Брянска и к реке Десне. Брянск предписывалось оборонять всеми возможными силами и средствами. Но уже 6 октября немцы с тыла ворвались в город несколькими танковыми и моторизованными колоннами. Командарм Ерёменко отдал приказ прорываться с боем севернее города на восток.
* * *
Личный состав стрелкового полка сразу после изнурительного ночного марша по лесу созвали на митинг на заброшенной лесной просеке. Тысячи голодных, оборванных, смертельно усталых солдат и младших командиров выстроились тремя длинными шеренгами, изобразив подобие строя. С десяток офицеров старшего комсостава стояли перед ними. Полковой комиссар стрелкового полка, к которому была придана миномётная батарея, выйдя вперёд, попытался было, размахивая своим револьвером, агитировать солдат: де, давайте, братцы, прорываться на восток или на юг к своим за линию фронта. Но хмурые и озлобленные солдаты и младшие командиры молча стояли перед политруком, опираясь на лопаты и заострённые колья.
– Ишь, ты! Братцев вспомнил! А то всё кричал: «Товарищи, коммунисты, комсомольцы, долг, социализьм! Растуды-т твою дивизию!» – негромко, но грозно, услышанное многими, произнёс кто-то из рядовых.
Полковой комиссар, побледнев, отступил в круг офицеров старшего комсостава. Некоторые из офицеров стали незаметно расстегивать кобуру.
– Товарищи солдаты и младшие командиры! – выйдя вперёд, твердо и громко произнёс уже комполка. – Мы понимаем всю сложность создавшегося положения. Мы видим просчёты вышестоящего командования. Вы не имеете ни боевого оружия, ни продовольствия, ни должного обмундирования. Потому я, как командир полка, призываю вас – всех, кто может последовать за мной. Сейчас мы километрах в двадцати юго-западнее Болхова, – комполка на несколько секунд прервался и взял в руки плётку.
Два штабных офицера развернули полевую карту. Комполка указал концом плети приблизительное местонахождение полка.
– Я поведу вас на прорыв из кольца, выведу вас из окружения в расположение ближайших частей Красной армии, сражающихся километрах в сорока юго-восточнее нас под Мценском. Все, кто добровольно последует за мной, два шага вперёд. Остальные вольны поступать так, как им подсказывают чувство долга и совести, – призвал командир.
После этих слов около половины бойцов сделало два шага вперёд. На месте остались стоять те, чьи родные места – поселки, деревни, сёла и города – были неподалеку и кто чаял добраться домой и выждать время. Остался стоять на месте и младший лейтенант Михальчевский. С ним – вся его миномётная батарея.
– Не тащить же тяжёлые миномёты семьдесят вёрст за линию фронта. Все руки и плечи надорвали, пока тащили их по изрытым и размытым дождями лесным дорогам. И всё напрасно – миномётная батарея так ни разу и не ударила по врагу. Да и сорок вёрст – это сегодня, а завтра, может быть, будет уже все сто. Зачем их тащить?! Мин-то всё равно нет, – примерно так думал почти каждый боец-миномётчик.
«Ну а если будем прорываться, смогу ли я заставить людей нести на себе бесполезные, тяжёлые орудия? Нет, не понесут. Откажутся и только ещё сильнее обозлятся. А прорываться за линию фронта без материальной части равно что самого себя к расстрелу приговорить. Особисты спуску не дадут, быстро устроят военно-полевой суд. Осудят и в лучшем случае – штрафбат. В худшем – поставят к стенке», – одна за другой вспыхивали мысли в голове Михальчевского.
К комполка подошёл один из офицеров и что-то негромко сказал ему.
– Товарищи, немец находится от нас в пятистах метрах вот за этой просекой, – выкрикнул комполка и указал на юг. – Всем, кто пойдёт за мной, приготовиться к атаке и рукопашной! По моему сигналу, вперёд! – уже охрипшим голосом громко добавил он.
Рядовые засуетились, перехватывая холодное оружие. Офицеры передёрнули затворы пистолетов.
– Миномётная батарея! Слушай меня, – тихо обратился Михальчевский к своим людям. – Оставляй миномёты и налегке за мной. Кто в прорыв не пойдет, разбегайся, куда хочешь.
С этими словами он достал из кобуры ТТ и передёрнул затвор. Поправил каску на голове, подтянул её ремешок, шагнул в строй тех, кто готовился к атаке.
«Пойду в прорыв с комсоставом. А там поглядим, коль жив буду. Отсюда до Карачева вёрст под шестьдесят, – думал про себя младший лейтенант. – Да от Карачева до Комаричей ещё верст сто. За неделю-то как-нибудь доберусь окольными путями до родного дома…».
– В атаку! За Родину! За Сталина! Ур-ра!!! – прозвучал хриплый призыв комполка.
* * *
Михальчевский очнулся у основания ствола сосны, сваленной снарядом. Открыл глаза. Оглядел помутневшим взором всё, что мог, вокруг. Корни дерева вывернуты из грунта, и на них повисли комья песчаной земли, тонкие корешки трав и растений. Песчинки с корней сдувает и ссыпает холодный ветерок. Постарался вспомнить, что случилось. Голова сильно болела. Вспомнил, словно сквозь сон, как бежал, перепрыгивая через пеньки и корни деревьев с криком «Ура!» со всеми вместе среди соснового редколесья к опушке.
Немцы показались неожиданно и почти рядом – метрах в сорока. Все упакованные, готовые к бою: в серой форме и «маскировке», в касках с камуфляжем, в плечевых ремнях, с ранцами, со штык-ножами, гранатами, подсумками для боеприпасов на поясе. Били из автоматов и карабинов навскидку, метали гранаты. Патронов не берегли. Косили, резали, как траву, русских ребят с сапёрными лопатками и ножами. Михальчевский впервые видел противника столь близко и непосредственно. Он припал на одно колено и прицельно стрелял из пистолета по немцу в тяжёлой каске с карабином и штыком. Тот тоже целил в кого-то. Глаз и рука, державшая ТТ, не подвели Сергея. После выстрела немец завалился в кусты. Михальчевский вновь рванулся и побежал со всеми вместе, но не пробежал и пятидесяти метров.
Вспышка! Обжигающая волна оторвала подошвы ног от земли и отбросила куда-то в сторону. Удар! Каска слетела с головы. Всё погасло перед глазами…
Потом какой-то тоннель с багровыми стенами. Полёт… и он опять лежит на земле.
Михальчевский приподнялся, встал на колени. В голове и в глазах всё переворачивалось с ног на голову. Где-то далеко, верстах в трёх-четырёх ещё гремел бой.
«Скорее уползти отсюда в лес! Иначе – плен», – лихорадочно крутилось в голове младшего лейтенанта.
Пальцами нащупал на земле среди сосновой хвои холодный стальной ствол ТТ. Потянул к себе и убрал оружие в кобуру. Каску оставил. Пилотку нашёл и надел на голову. Пополз на четвереньках назад в сторону лесного массива. По пути то тут, то там встречались убитые ребята из его полка. Кто-то тяжело стонал. Но стон этот был слышен далеко, и Михальчевский понял, что вряд ли доползёт и найдёт раненого. Немцы были рядом. Слышна была их приглушённая речь и редкие выстрелы. Верно, добивали раненых – тех, что не могли подняться и идти сами. Через полчаса Сергей был уже в чаще леса. Спустившись в глубокий овраг, он нашёл там ручеёк, журчавший среди старых поваленных стволов и камней. Подобравшись к самой воде, умылся и долго пригоршнями черпал и пил студёную воду. Голове стало полегче. Пошатываясь, встал на ноги, посмотрел вверх. В дымке осеннего неба сквозь лесную крону неярко просматривалось солнце. Покачиваясь на слабых трясущихся ногах, Сергей по дну оврага медленно пошёл на юго-запад, осторожно обходя большие стволы упавших деревьев и камни.
* * *
Старинное село Вербник, что стоит верстах в семи южнее Орловско-Брянского шоссе (тракта), возникло на речке с одноименным названием, верно, где-то в XVI веке. Севернее его верстах в пятнадцати расположилось богатое и большое село Хотынец – центр Хотынецкой волости, а юго-восточнее, тоже верстах в пятнадцати, раскинулось немалое село Шаблыкино – центр Шаблыкинской волости. (В советское время стали эти волости районами.) Вербник – на границе этих волостей.
Откуда такое благодатное и странное название? Стоит это село в довольно живописном месте. Медленная, вся в заводях речка Вербник делит село надвое большой низиной. В речку впадает множество мелких ручейков, берущих своё начало из родников. Место тут водоносное, чистое. В долине реки, в низине на поверхность выходит глина. (Потому-то одна из соседних деревень, что стоит на соседней реке Цон, называется Глинки.) Видать, неспроста решили русские землепашцы-первопроходцы осесть в этих местах. Земля родит – лучше не надо. Кругом сплошь чернозёмы. Да и родниковая вода рядом. Над низиной, в которой течёт речка, много высоких «горок», разделённых ярами и ручейками. Вот на этих горочках и «расселись» многочисленные крестьянские дворы.
Село вроде бы одно. Но каждый двор – на своей отдельной горке. Все хаты большие – просторные, крытые то под солому, то под железо. Внутри – изба, сложенная из брёвен, и большая русская печь. Снаружи изба обмазана глиной и побелена, чтобы противостоять пожару, летней жаре и зимней стуже. Каждая хата на самом высоком месте. А вокруг хаты: хлев, конюшня, сеновал, часто и рига с амбаром, погреб, сад с огородом, окружённые небольшим рвом и валом, огороженные плетнём из лозы (чтоб в летнее время сберечь влагу). Нестрашны этому селу ни половодье, ни засуха, ни пожары, ни снежные заносы.
А в ярах у реки во множестве растут раскидистые вербы да ракиты. Как правило, в апреле пред великим праздником входа Господня в Иерусалим распускается весь этот «вербник» над рекой и цветёт серебристо-пушистым покровом. На деревьях и кустах листвы ещё нет, а тут всё уже благоухает. Холодные весенние ветры не беспокоят долину сонной реки. Сельский храм Успения пресвятой Богородицы, что поставлен на самой высокой горочке близ села, в дни Лазаревой Субботы и Вербного Воскресенья всегда украшен молодыми распустившимися ветвями вербы. Часто цвет вербника стоит, не спадает и на Христово Воскресенье, и на светлую седмицу – до самых первых тёплых апрельских дней.
Народ в этом селе родился задиристый, крепкий, рослый и работящий. С тех пор как царь Пётр устроил гвардию, молодых парней из этого села стали брать на службу царскую в основном в гвардейские полки. После трудных и дальних походов, войн и сражений, после многолетней службы в новой столице России в шутку и прозвали многочисленные отставники-ветераны своё село «Новый Санкт-Петербург».
В Вербник, в окрестные посёлки, деревни и сёла немцы пришли в начале октября. Пришли вроде бы не как враги, но как хозяева. Ещё за неделю до того, как они появились, представителей советской власти, администрации и местных большевиков словно поганой метлой вымело. Осталось, правда, в округе несколько человек партийных, но и они спрятали партбилеты и забыли о своём прошлом. Это были порядочные добрые люди, никогда не злоупотреблявшие своим партийным положением, защищавшие своих односельчан от прижимов НКВД, руководящих партийных работников и «злочинного руководства» колхозов. Эти люди знали: народ их не выдаст. Но многие из них, верно, были связаны с партизанами. Так, в одном из посёлков, что образовался в столыпинское время, когда вербниковская молодёжь отселялась на дальние пашни, принадлежавшие селу (потому и назывался посёлок «Юным»), остался уважаемый всеми директор местной школы Ананий Петрович Овчаров. В Кулешовском посёлке, что стоял за орловско-брянским шоссе у леса, не сбежал, а остался дома ветеран Первой мировой войны Василий Павлович Кулешов. В Сеновском посёлке, что ближе к селу Семеновскому, тоже жил кто-то из «бывших» большевиков.
Слухи о немцах ползли самые разные – то зловещие, то так себе. Одни говорили, что оккупанты зверствуют; расстреливают, вешают, грабят, жгут дома только за то, что им кто-то не понравился. Другие говорили, что немцы расстреливают только коммунистов и евреев, крестьян же уважают. Крестьяне, конечно, боялись, прятали добро, запасали продовольствие, соль, спички, мыло. Но бежать-то всё равно было некуда. Куда ты побежишь из своего дома холодной осенью с детишками? Когда немцы пришли на самом деле, то пришли вроде бы не и враждебно. Но все поняли, что старые хозяева сбежали, но заявились новые.
* * *
Командование Красной армии усиленно готовило к обороне Тулу. Тульские оружейные заводы работали на пределе своей мощности. Этот город – древнюю оружейную кузницу России – нельзя было сдавать врагу ни при каких обстоятельствах. Население города и окрестных посёлков рыло окопы, блиндажи и широкие рвы, устанавливали противотанковые ежи вдоль и поперёк шоссейных и грунтовых дорог по всей округе. К Туле стягивали остатки вышедших из окружения частей Красной армии, а там переформировывали, перевооружали их, сводили в новые бригады и батальоны. В городе формировали ополчение – истребительные батальоны из добровольцев – рабочих тульских оружейных заводов, горожан, комсомольцев-студентов, старшеклассников. Ополченцев учили стрелять из винтовок и пулемётов, колоть штыком, бить прикладом.
Пятнадцатилетнего Олега Пескова, как и многих его товарищей пятнадцати-семнадцати лет, зачислили добровольцами в отряд истребителей. Таких мальчишек, добровольно вступивших в отряд, было несколько сот человек. Они уже успели насмотреться на «прелести войны». Среди них было немало отчаянных ребят – обычной городской шпаны, что в мирное время носили кастеты в карманах и ножики за поясом, дрались улица на улицу, отнимали деньги и часы у хорошо одетых юношей, «щипали» кошельки у зазевавшихся добропорядочных граждан. Но здесь они словно переродились и стали защитниками Родины.
В истребительном отряде парней и даже девушек, решившихся воевать, готовили бросать гранаты и поджигать бронетехнику врага бутылками с горючей смесью – «коктейлем Молотова», вытаскивать на себе раненых, останавливать кровь, перевязывать раны. У Олега неплохо получалось метать гранату в цель. Помогло ему то, что с детских лет любил он кидать камни, пугать собак и кошек. Во всяком случае, с тридцати метров он, поднявшись из окопчика, попадал деревянной болванкой в мишень. Сложнее было с бутылками, наполненными горючей смесью. Ведь надо было сначала зажечь запал, выждать, когда хорошо загорится, а лишь потом выпрыгивать из окопа и бросать в цель. Но и здесь Олег преуспел и даже начал помогать своим друзьям, у кого с этим делом получалось хуже.
Среди своих сверстников и даже тех, кому было восемнадцать, Песков уже чувствовал себя опытным бойцом. Ещё в первой половине июля Тула проводила отряд из нескольких тысяч своих юношей на трудовой фронт под Смоленск. Олег, как ученик морской школы, прошедший хорошую выучку, был назначен старшим одной из групп этого отряда. А в группе-то было более ста пятидесяти человек. Задачей ребят трудового фронта было рытьё противотанковых рвов. Сначала всех их привезли в Дорогобуж. Высадили, рассредоточили по западной границе города по километру в разные стороны. Работы начались и… через три дня руководство было вынуждено отвести всю «армию» землекопов восточнее. Слишком быстро наступал немец.
Так они всё шли и шли на восток. Не успеют подойти к новому участку обороны и начать рыть – налетают фашистские ястребы, бомбят, бьют из пулемётов с бреющего полёта. Среди ребят появились раненые и убитые. Парни сжимали кулаки, от злости кусали губы, матерились, зарывая в землю, хороня своих товарищей. А как ответить обнаглевшему, неуязвимому врагу? Злость и ненависть копились в сердце.
Получив новое указание, руководство повело свою трудовую армию к Вязьме. Много дней и много вёрст шли они по Смоленщине. Запомнилось, что шли без остановки. Обувь обтрепалась и развалилась. Ребята шли босиком. Спали на ходу. Снабжения не было. Трава, морковь, яблоки, груши, сливы в заброшенных огородах служили «подножным кормом». Пили из речушек и ручейков. Пить из колодцев опасались. Местные предупреждали, что колодцы могли быть отравлены диверсантами. Самолёты врага «сопровождали» их, но обстреливали уже реже и не так прицельно. Верно, другие, более важные цели на востоке были поставлены им. Наконец дошли до Вязьмы. Оттуда ребят в начале сентября каким-то чудом отправили и привезли домой. Так состоялось первое боевое крещение Олега Пескова.
В его доме в большом подвале разместился штаб местной противовоздушной обороны Тулы. На его базе сложился один из центров формирования истребительных батальонов. Помогая бойцам ПВО, Олег и вступил в истребительный батальон.
* * *
Чтобы остановить наступление немцев на брянско-орловское направление, советское командование перебрасывало резервные части. С Резервного фронта переводили 49-ю армию, с резерва Ставки – особый гвардейский стрелковый корпус Дмитрия Лелюшенко[1 - 1-й особый гвардейский стрелковый корпус.]. Против танковой группы Гудериана бросили четыре дивизии дальней авиации и авиадивизию особого назначения[2 - 8-я авиадивизия особого назначения.]. Направили на курское направление и гвардейскую стрелковую дивизию[3 - 7-я гвардейская стрелковая дивизия.]. Ей придали танковую бригаду. Эти силы по первоначальному плану должны были деблокировать окружённые войска Брянского фронта.
