скачать книгу бесплатно
Бумажные призраки
Джулия Хиберлин
Психологический триллер (АСТ)
Грейс уверена: двенадцать лет назад ее старшая сестра не просто исчезла – ее убили. А сделал это знаменитый фотограф Карл Фельдман, сумевший избежать правосудия. Теперь, годы спустя, он живет в реабилитационном центре, и никто не думает, что безобидный старик может быть монстром, на руках которого – кровь множества жертв. Однако Грейс видит в его «слабоумии» лишь виртуозное притворство…
Так ли это? Или все подозрения Грейс в адрес Фельдмана, все улики против него – лишь плод ее воображения?
А что, если Фельдман именно тот, кто спасет саму Грейс и поможет найти настоящего убийцу?..
Джулия Хиберлин
Бумажные призраки
Julia Heaberlin
PAPER GHOSTS
© Julia Heaberlin, 2018
Школа перевода В. Баканова, 2018
© Издание на русском языке AST Publishers, 2018
* * *
Посвящаю Стиву – за безграничную веру в мои силы
Фотография – это секрет в секрете. Чем больше она открывает, тем меньше вам известно.
Диана Арбус (1923–1971), американский фотограф
Тогда
Когда моей сестре было двенадцать лет, она провалилась в могилу.
Мы гуляли одни на безлюдном кладбище. Из земли во все стороны торчали старые надгробия. Трава была сухая, такого же соломенного цвета, как ее волосы. Помню это ужасное трепыхание у себя в груди. Конечно, я пыталась вытащить сестру из свежевырытой могилы, но смогла лишь едва дотронуться до ее руки кончиками пальцев.
Она сидела в яме и смеялась.
Мне было пять.
Сестра обожала гулять на кладбище в Уэтерфорде, Техас. Там был похоронен Питер Пэн, хотя на надгробии значилось «Мэри Мартин Холлидэй». А еще некто по имени Джимми Элизабет и девочка Софрония – так же зовутся фиолетовая орхидея, английская ночная бабочка и персонаж из книги Чарлза Диккенса. Обо всем этом мне рассказала сестра. Она хотела назвать Софронией свою первую дочь (сокращенно – Софри или Фроня).
Покойников на кладбище было множество. Сотни. Миллионы костей лежали под нашими детскими ножками, беззаботно скакавшими прямо по могилам.
«Смерть пришла к ней, как летний сон» – было начертано на одной из древних, побелевших от времени могильных плит. Остальные слова эпитафии я не помню, хотя сестра каждый раз зачитывала ее целиком.
Я побежала за бабушкой, дом которой стоял в полумиле от кладбища.
Тем временем сестра сумела выбраться из могилы – на ней не было ни царапинки.
Очевидно, именно тогда, в тот самый миг, на нее легло проклятие. Семь лет спустя она исчезла – словно кто-то сбросил лассо с небес и утащил мою сестру к себе.
И именно в тот день меня начали преследовать страхи.
Теперь
1
– Ты вообще кто такая?!
Ставлю ферзя ближе к его королю.
– Ты уже знаешь.
Правой – здоровой – рукой он смахивает с доски все фигуры. Одним стремительным движением. Шахматы падают, прыгают по ковролину, закатываются в углы, припорошенные вековой пылью. Я не обращаю на это внимания. Умею держать себя в руках. Такую же невозмутимость хранит глухая старушонка, что сидит рядом со мной и вяжет бесконечный синий шарф. Или зеленый. Или розовый, или золотой… Он может быть любого цвета.
Спиц у нее нет. Морщинистые руки методично вяжут воздух, и невидимая работа гармошкой складывается на коленях. На редких серебристых волосах, торчащих из ее черепушки, криво-косо сидит белая фата.
Над головой старухи висят пластиковые часы. Всякий раз, когда я сюда прихожу, мне хочется сорвать их со стены. Время не имеет никакого значения для жильцов этого дома. Нет смысла думать о том, что осталось по другую сторону входной двери о трех замках. Нет смысла вспоминать собственные кошмарные преступления и людей, которые давно тебя не навещают. Подумаешь, в прошлой жизни ты ненавидел перезревшие бананы и трескучий зрительский смех из сериала «Я люблю Люси». Теперь ты все равно сидишь тут, ешь первое и смотришь второе.
Интересно, о чем думает Карл. Хочет меня убить? Мне двадцать четыре, как раз подхожу. Белокожая. Стройная. И похожа на сестру, говорят. Разница лишь в том, что она светилась изнутри. Она была бойкая. Храбрая. Прирожденная актриса. Людей к ней тянуло. Они души в ней не чаяли. Карла тоже притянуло – и он лишил ее жизни.
Быть может, он принимает меня за ее призрак.
Я всего лишь дублерша, Карл. Муляж, начиненный динамитом, запрограммированный на месть. Стою за кулисами и дрожу перед выходом на сцену. Скоро мы с тобой сыграем главные роли в этом спектакле.
Всякий раз я оказываюсь для Карла незнакомкой – или он врет? Он еще ни разу меня не узнал. И имени моего не помнит. Отказывается отвечать на вопросы о том, почему носит рождественский галстук с мордой Гринча в июне, где купил свои древние сапоги свинцового цвета и куда они носили его в последний раз. Такие сапоги наталкивают на мысль о прекрасных горных видах. Я представляю, как крепко стою на вершине опасного утеса, а передо мной на многие мили раскинулась красота.
Болтовня о сапогах его не впечатляет, равно как Уолт Уитмен и Джон Гришэм, которых я читаю ему у единственного солнечного окошка этого дома, как и анекдоты про говорящих коров, которые я травлю на прогулках по окрестностям. Я делаю для Карла то, что люди обычно делают для любимых. Сегодня в блинной «АЙХОП» я наблюдала, как он топит оладьи в клубничном сиропе и режет их ножом на мелкие кусочки. Меня так и подмывало спросить: Сироп напоминает тебе кровь?
Он думает (и хочет, чтобы все так думали), будто его глаза – окна в черную вселенную, куда остальным путь заказан. Но меня не так-то просто одурачить. Интересно, что он видит в моих глазах? Что-то знакомое?
Он превосходный актер, говорилось в одном из свидетельских показаний.
В данный момент Карл невинным и одновременно зловещим жестом пытается намекнуть мне, что по-прежнему полон сил. Что его рано списывать со счетов. Я и так это знаю. Не зря так долго его изучала. Взвешивала риски. Пока он мылся в душе, я даже обыскала его комнату и нашла тайник – в помятом чемодане под кроватью. Там были красные резиновые эспандеры, которыми он качает маленький узловатый бицепс на правом предплечье, и десятифунтовые гири. Острый складной ножик и серебряная зажигалка с выгравированной на боку «Н». Вместе с единственной сигаретой она лежит в кармашке на молнии.
За подкладку чемодана аккуратно спрятана фотография 8?10. Когда она была сделана – неизвестно. Может, в 1920-м, а может, в наши дни. Карл как фотограф (его книга сюрреалистических снимков «Путешествие во времени» однажды вошла в список бестселлеров) специализировался на безвременье. Уголки фотографии замялись, и белый след сгиба делит на две ровные части молодую девушку, стоящую посреди иссушенной ржавой пустыни.
На шее у девушки висит крошечный серебряный ключик. Такой же ключик, но на длинной цепочке, я видела на груди у Карла – он прятал его среди поседевших кудрей под футболкой, подальше от любопытных глаз. Однажды подвеска случайно выскользнула из укрытия и повисла над шахматной доской, тогда-то я ее и приметила. Мог ли ключик принадлежать одной из жертв?
Серийные убийцы, разгуливающие на воле, рано или поздно стареют. Я много об этом думала. Они тоже люди и вполне могут устать. Ощутить острую потребность лелеять розы или внуков. Сломать бедро или перенести инсульт. Стать импотентами. Потерять все сбережения. Попасть под машину. Пустить себе пулю в лоб, наконец.
Убийцы, которые однажды публично победили систему, невидимые монстры, сумевшие уйти от преследования, – это едва слышный, пульсирующий музыкальный фон. Скрипят гобои, ударные глухо отбивают ритм. Мало кто услышит этот саундтрек, разве что в самом конце, когда будет уже поздно.
Мне потребовалось очень-очень много времени, чтобы найти предполагаемого убийцу сестры. Годы. Десятки бесед. Сотни подозреваемых. Тысячи документов. Я читала, выслеживала, подсматривала, воровала. Это было моим единственным хобби, единственной страстью с двенадцати лет – когда моя старшая сестра пропала средь бела дня, так и не одолев трех миль до соседского дома, где ее просили посидеть с детьми.
Было утро. Ее дожидались два милых маленьких мальчика, Оскар и Тедди Паркер. Трудно поверить: сейчас они уже старшеклассники. Несколько месяцев назад их мама прислала мне эссе, которое Оскар написал для поступления в университет. Она выразила надежду, что ее письмо не причинит мне боли.
Ну, не знаю. Открывать письмо сразу я не стала. Оскар явно упомянул в эссе мою сестру. Я засунула листок под зеркало в ванной. Мне претила мысль о том, что какая-то приемная комиссия будет оценивать и критиковать жизнь Рейчел.
Целый месяц я собиралась с духом. Мир стал другим, писал Оскар. Мне было всего пять лет, но после ее исчезновения мир стал другим. Все изменилось. Браслет, который мы сплели вместе, я носил на руке несколько лет подряд, не снимая, пока он в буквальном смысле не истлел. Все остальные няньки в подметки не годились Рейчел. Да и остальные девушки, если уж быть совсем честным. Никакие слова больше не способны внушить мне чувство безопасности, однако всякий раз, когда надо взять себя в руки и быть смелым, я вспоминаю ее имя. Именно из-за нее я решил изучать уголовное право.
Я часто задумывалась о том, как глубоко смерть сестры повлияла на нашу семью. На меня. Я стала ощущать себя иначе, даже мое тело изменилось, словно бы все клетки организма подверглись химическому переустройству, навеки перейдя в режим повышенной боевой готовности.
Но я ни разу не думала о том, как тяжело пришлось двум маленьким мальчикам, которые часто просили ее почитать «Гарри Поттера», потому что она классно изображала персонажей. Когда в 9.22 мне позвонила миссис Паркер и спросила, где Рейчел, я как раз собралась готовить печенье с шоколадной крошкой и достала из буфета муку.
Мои родители (оба бухгалтеры) уехали на работу пятнадцать минут назад. Мне было почти тринадцать, летом в мои обязанности входило убирать дом и готовить обед. Обычный день в обычной семье.
Она не заболела? – с искренним беспокойством и без намека на досаду спросила миссис Паркер. Температуры нет?
Случилось несчастье, тут же подумала я. Рейчел сбила машина, и теперь она лежит где-то без сознания. Коробка выпала у меня из рук, белая мука просыпалась на черную плитку. Никому не пришло в голову ее вытереть. В хаосе, который воцарился в нашем доме вслед за звонком миссис Паркер, самые разные люди наступали на муку и разносили ее по дому. Даже спустя несколько месяцев я обнаруживала эти мучные следы то тут, то там, как будто Рейчел все еще с нами и белым призраком ходит по дому.
Теперь, когда я наконец нашла Карла и сижу рядом, мне в последний раз приходит мысль пойти на попятную и все отменить. Я никому не рассказывала о своем плане похитить его из реабилитационного центра и любой ценой докопаться до истины.
В принципе для меня это не новость – нарушить данное себе обещание. Девушка с фотографии в его чемодане, девушка с крошечным ключиком неизвестно от чего словно умоляет меня бежать, бежать без оглядки.
Я предпочитаю не задумываться, на что по-прежнему способны руки Карла.
Включают кондиционер. От вентилятора под потолком летит теплый ветерок. Фата колышется, белая паутина ласкает морщинистую шею.
Я опускаюсь на колени, чтобы собрать рассыпанные фигуры, и исчезаю под ломберным столиком.
– Кто ты такая?! – орет Карл и с такой силой обрушивает кулаки на столик, что я ударяюсь затылком о край.
Он нарочно наступает сапогом мне на ладонь. Я сдерживаю крик, прячу руку, открываю кулак – конечно, там пешка.
– Твоя дочь, – вру я.
По-другому мне бы его не отдали.
А вот ты, Карл, кто такой?
2
Спустя десять посещений я начинаю приводить свой план в исполнение. Карл по-прежнему не верит, что я его дочь, но он по крайней мере запомнил мое имя – липовое, разумеется. Самым что ни на есть беззаботным тоном я предлагаю ему отправиться в совместное путешествие. Всего на пару недель, щебечу я. Проветриться, сменить обстановку. Узнать друг друга поближе. Хорошая возможность отдохнуть от этой жуткой тюрьмы.
– Если я поеду, ты разрешишь мне пользоваться шариковой ручкой? – спрашивает Карл. – Миссис Ти не разрешает. Боится, как бы я не воткнул ее кому-нибудь в горло.
– Не хватало мне еще кровищу отмывать, – ворчит миссис Ти с порога кухни. Ее «желеобразный польский зад», как говорит Карл, всегда подкрадывается тихо, незаметно и в самый ответственный момент. Однако именно миссис Ти тринадцать месяцев назад взяла Карла под свое крыло. Ее центр социальной адаптации бывших заключенных оказался единственным местом, согласившимся принять предполагаемого серийного убийцу с деменцией, после того как один коп из Уэйко случайно нашел его на шоссе.
Знаменитый фотограф-документалист Карл Льюис Фельдман, подозреваемый в похищении и убийстве множества молодых девушек, не мог вспомнить даже собственное имя. Чтобы установить его личность, потребовались отпечатки пальцев и образец ДНК. Местная больница придумала ему диагноз «ранняя деменция» и выпустила обратно в мир.
Потому как, даже если он «новый Тед Банди, ей-богу, только с фотокамерой и за рулем пикапа», как говорил прокурор в техасском суде, государству было просто-напросто плевать.
Карла признали невиновным в том деле о пропавшей женщине – единственном деле, по которому его удалось привлечь к ответственности. Полиция обнаружила на месте преступления следы его ДНК. Три дня на размышления – и присяжные отправили Карла восвояси. Он, конечно, ушел. И несколько лет прятался по темным углам, словно паук-отшельник, пока я нетерпеливо барабанила себя по ноге и ждала, когда он выползет.
А потом судьба привела меня сюда, на тесный диванчик, к убийце моей сестры и женщине, которая вяжет невидимый шарф. Мы сидим почти вплотную, я даже чувствую жар их тел. Старушка сегодня без фаты, но сухие руки ожесточенно и ритмично месят воздух, словно кто-то погоняет ее кнутом.
Остальные подопечные центра прячутся в кухне, спальнях и уборной – подальше от надоевшего телевизионного саундтрека (телик здесь врубают в шесть утра и не выключают до позднего вечера). Неумолчный протяжный вой, исходящий из его черного нутра, стоит у меня в ушах еще несколько часов после ухода.
Карл с трудом отрывается от экрана – там по каналу «Дискавери» показывают тарантула, который способен прожить без пищи два года.
Карл поворачивается ко мне, нарочно упираясь в бедро костлявым коленом. Я представляю, как этим же коленом он прижимал к земле Рейчел. И вдруг радуюсь, что старуха в фате глуха, как тетерев, а острые спицы у нее в руках – воображаемые.
Он поднимает руку. Миссис Ти нигде не видно. Сейчас Карл ко мне прикоснется. И я ему позволю. Делай что угодно. Только согласись.
Шершавыми подушечками указательного и среднего пальцев он медленно ведет по моей щеке, а я пялюсь в экран телевизора, где мохнатый паук вступил в поединок с ящерицей.
Карл проводит пальцами по моему подбородку и уху. Спускается к шее. Добравшись до впадинки рядом с дыхательным горлом, постукивает по ней двумя пальцами – сильнее, чем хотелось бы.
– Тук-тук, – говорит он. – Тук-тук. Это твоя сонная артерия.
Я киваю, с трудом проглатывая ком в горле. После сотни прочитанных заключений судмедэкспертов я знаю о сонной артерии все. О трех ее слоях, или оболочках, – внутреннем (эндотелии), среднем и внешнем (адвентиции). О том, что по этой парной артерии в головной мозг поступает девяносто процентов крови. В сериалах не врут: мощного удара по одной из ее ветвей достаточно, чтобы в считаные минуты убить человека.
Карл не отнимает пальцев от моего горла даже тогда, когда в дверь начинают громко стучать, затем трезвонить.
Я наклоняюсь за сумочкой, и он вынужден отстраниться. А я тем временем могу перевести дух и снять с лица презрительно-униженную гримасу, которой, надеюсь, он не заметил. Я роюсь в сумочке, слушая скрип половиц, шелест юбки миссис Ти и лязг миллиарда задвижек на входной двери.
Когда я поднимаю голову, в гостиную заходит посетительница – темноволосая девушка по имени Лолита с татуированной розой на внутренней стороне нежного запястья. Каждую среду она навещает одного из местных обитателей, благополучно забывшего о том, как однажды он поджег жилой дом. Внутри было шесть человек. Сейчас он смирный и безобидный. Никто не умер, поэтому из тюрьмы его выпустили.
Я заметила, что в компании Карла Лолита всегда опускает голову. Сегодня – не исключение. На ней, как обычно, черный шарф с розовыми и белыми улитками. Один раз она повязала этим шарфом хвост, в другой – подпоясала джинсы. Сегодня он болтается у нее на шее. Как-то раз я случайно узнала, что она всегда надевает на встречи этот рождественский подарок от любимого деда, чтобы немного расшевелить его память.
Миссис Ти и Лолита, оживленно болтая, выходят из комнаты. Я вручаю Карлу шариковую ручку, которую достала из сумочки – мою любимую. Чернила блестят на бумаге, как синее масло.
– Помнишь, ты просил? – спрашиваю я. – Ну, поедешь со мной? – Тон у меня чуть более умоляющий и полный надежды, чем хотелось бы. Может, так и должна говорить настоящая дочь. Может, это даже хорошо.
Он прячет ручку за пояс джинсов, обнажая интимные завитки черных волос под пупком. Мое сердце выпрыгивает из груди и стучит в горле – сейчас даже сильнее, чем минуту назад, когда Карл прижимал туда пальцы.
– Милая девица, милый шарфик, – непринужденно произносит он. – А ты знала, что улитка-конус может убить человека? В народе ее прозвали «сигаретой», потому что после укуса этой улитки только и остается времени, что выкурить сигаретку. – Он пихает меня в бок. – Ой, да ладно, улыбнись! Я слышал, это вранье. – Карл прижимает пальцы к губам и делает вид, что затягивается. – Интересно, Лолита курит?
3
Когда я впервые увидела фотографию Карла, его лицо показалось мне до боли знакомым. Портрет был художественный, тень наполовину скрывала лицо, но я сразу поняла, что откуда-то знаю этого человека. И думаю так до сих пор. Это все равно что пытаться вспомнить имя второстепенного персонажа из книги, прочитанной много лет назад, или вскрыть собственную генетическую память. Однако именно поэтому я твердо убеждена, что сестру убил Карл.
Я приходила к нему еще два раза, но он так и не согласился на путешествие. Теперь я только о нем и думаю, мысли о Карле копошатся у меня в голове постоянно, без передышки. Будят меня по ночам. Вечером, лежа в кровати, я чувствую, как его пальцы блуждают по моему телу в поисках пульса.
Мы сидим в обшарпанных деревянных креслах на грязном заднем дворе реабилитационного центра. В углу ютится небольшой огородик, на котором – как с удовольствием сообщил мне Карл – похоронены три кошки и одна белка. Разросшиеся жимолость и плющ обвивают прутья десятифутового забора, образуя плотную непрозрачную изгородь.
– Не понимаю, зачем мне твой так называемый отпуск, – ноет Карл. – Может, ты какая-нибудь сумасшедшая! Между прочим, девяносто процентов добычи в прайд приносят именно львицы. Вчера рассказывали по «Нэшнл джиографик». Надо отдать миссис Ти должное: хоть на кабельном не экономит.
В большом бумажном стакане у него сложносочиненная газировка, которую я смешала по его просьбе: одна часть «Спрайта», одна – вишневой «Колы» и одна – «Доктора Пеппера».
Тут мне приходит на ум новая идея. Я понижаю голос, чтобы в доме, не дай бог, не услышали, и выдавливаю:
– Я должна знать.
Карл спокойно достает из кармана листок желтой бумаги и разворачивает его.
