banner banner banner
Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV–ХХ вв.
Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV–ХХ вв.
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV–ХХ вв.

скачать книгу бесплатно

Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV–ХХ вв.
Джон Патрик Бальфур

Известный английский писатель-историк Джон Патрик Бальфур на страницах своей книги воссоздает историю Османской империи от основания на рубеже XIII–XIV вв. до распада в 1923 г. Авторитетный востоковед, известный в научном сообществе как лорд Кинросс, прослеживает становление цивилизации воинственных кочевников и стремительное возвышение государства Османов до величайшей империи в мировой истории, которая простиралась от Дуная до Нила и от Алжира до Каспия, где процветали искусства, развивались науки и ремесла, не угасала философская мысль и процветало богословие. Живо и ярко автор рассказывает о повседневной жизни турок-османов, создает точные правдоподобные портреты султанов, их жен и наследников, позволяет заглянуть за узорчатые врата гарема. Особое внимание историк уделяет противостоянию Блистательной Порты с империей Габсбургов и Россией, которое, наряду с освободительным движением на Балканах и ошибками во внутренней политике, стало причиной распада Османской империи и провозглашения Турецкой республики.

Джон Патрик Бальфур

Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-ХХ вв.

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2017

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2017

Пролог

Вдоль бескрайних евразийских степей, от границ Китая на запад через Туркестан и дальше, на протяжении многих веков катились волны кочевых народов. Пастушеские, скотоводческие общины, живущие в шатрах, наездники и погонщики верблюдов, занимающиеся разведением и откормом отар и стад, в свою очередь предназначенных кормить и одевать их, они перемещались от пастбища к пастбищу в зависимости от времени года, периодически продвигаясь все дальше в поисках лучших земель или же стремясь уйти от теснивших их сзади других кочевников. Иногда они обменивали свои продукты животноводства на продукты городских жителей и земледельцев, реже переходили к оседлому образу жизни в орошаемых оазисах. Эти степные кочевники, вынужденные, ради поддержания скотоводческой экономики, круглый год воевать с силами природы, объединившись в племенные союзы, развили свои особые навыки, ремесла, общественные институты и обычаи.

Среди них широкое распространение получил активный народ, ставший известным под именем турок. Для китайцев и других соседей они были ту-кюэ, или дюр-кё, воинственное племя, взявшее свое имя (так утверждают) от названия холма, расположенного в местах их обитания и своими очертаниями напоминавшего шлем. Отождествляемые на ранней стадии с гуннами, турки близки по происхождению к монголам и к народам, которые позже стали известны как финны и венгры.

В VI веке они поработили другой родственный им народ, чтобы установить свое господство над территорией, ставшей известной как Монголия. Оттуда они распространились по обширному участку степи в северном, южном и западном направлении и основали империю кочевников – крупнейшую из всех доселе известных. Теряя единство по мере расселения, они тем не менее сохранили отчетливые расовые и языковые признаки. Их чувство общности было настолько сильным, что в своем языческом поклонении земле, воздуху, огню и воде они считали силы природы тоже турецкими. Миновав стадию примитивного пастушеского варварства, турки создали в рамках патриархального кланового общества свою собственную цивилизацию с правителями. И она была чем-то большим, чем просто старейшины племен и вассальные племена под их властью.

В начале VIII века племена, которые ушли на запад, – их называли огузами, и вел их легендарный Серый Волк, а предводителями были в основном вожди из клана Сельджуков, – достигли Самарканда, что в Трансоксиане, чтобы установить свое господство над западной частью Центральной Азии. Одновременно другая расселявшаяся народность – арабы из Исламского халифата – двинулись из Аравии на север и восток, чтобы покорить империю персов. Сила турок уступила им. Но торговые и культурные связи между двумя народами сохранились. Взаимовыгодная торговля велась вдоль караванных путей дополняющими друг друга продуктами растениеводства и животноводства. А начиная с IX века турки стали отказываться от своих языческих верований и принимать ислам.

Арабы быстро разглядели боевой дух этого тюркского народа. Помимо таких моральных качеств, как стойкость, самодисциплина и прозорливость, кочевой образ жизни воспитал в них боевой дух, привычку к мобильности, умение ездить верхом и потрясающее обращение с луком при верховой езде. И армии халифата Аббасидов начали нанимать турок в свои ряды, причем те, кто обратились в мусульманство и получили статус старших рабов, могли рассчитывать на повышение по службе. И к концу IX века большинство военных должностей, а также многие политические посты в Арабской империи оказались занятыми турками-мусульманами. По мере упадка Арабской империи в XI веке династия турок-сельджуков заполнила вакуум своей собственной империей, исламским государством, опиравшимся на традиции халифата Аббасидов и вобравшим в себя другие тюрко-мусульманские образования. Сделав лук и стрелу символом власти, сельджуки распространили свое господство на Персию, Месопотамию и Сирию. Так народ кочевников-степняков перешел к жизни в статичном окружении.

В отличие от других известных в истории кочевых народов – гуннов, монголов, эфемерных аваров – турки-сельджуки оказались достаточно устойчивыми и продуктивными, чтобы достойно ответить на вызовы оседлой жизни. Приспосабливая свои собственные традиции и институты к требованиям оседлой цивилизации, они проявили себя как строители империи, обладавшие конструктивным чувством государственности, внеся весьма позитивный вклад в историю, пока старый мусульманский мир перестраивался для новой фазы социального и экономического, религиозного и интеллектуального движения вперед. Пастухи и воины степей стали городскими жителями – администраторами, купцами, производителями, ремесленниками, держателями земли и пахарями, строителями дорог, караван-сараев, мечетей, школ и больниц. Теперь они развивали и поощряли ученость – философию и науки, литературу и искусство, в чем им показывали пример персы и арабы до них. Тем не менее вне оседлой, централизованной жизни Сельджукского государства сохранялось значительное и, по существу, автономное население турок, которое по-прежнему вело кочевой образ жизни. Объединяясь в союзы с другими скотоводческими племенами, многие из которых оставались язычниками, они составляли особенно воинственные группы, которые первоначально были оплотом вооруженных сил сельджуков. Теперь они разоряли заселенные провинции и беспокоили центральное правительство своими неконтролируемыми хищническими действиями. Образуя, по сути, общество обособленное от государства, со своей собственной культурой и диссидентскими взглядами, они стали называться обобщенно туркмены (туркоманы), хотя, если говорить строго, это определение применимо только к их мусульманским элементам.

Доминирующими среди этих людей были гази, святые «воины веры», являвшиеся продуктом более раннего народного движения. Набиравшиеся из разношерстной толпы добровольцев, зачастую бродяг, беглых, недовольных и безработных, ищущих средства к существованию, они имели своей задачей борьбу с «неверными», а главным их побудительным мотивом был грабеж. Они традиционно сражались, как воины пограничных территорий, совершая набеги за пределы мусульманского мира. В XI веке они стали действовать на западе, на подвижных границах между империями сельджуков и Византии, в Малой Азии. Здесь им противостояли группы греческих воинов-акритов – жителей пограничных местностей, также занимавшихся набегами и столь похожих на турок в своих традициях ведения войны и изоляции от любой центральной власти, что их зачастую нельзя было рассматривать иначе как братьев по оружию. Прочие многоликие туркменские элементы тоже двигались к границам в поисках новых пастбищ. Они присоединялись к гази в рейдах через границы именно в то время, когда защита Византии стала ослабевать.

В намерения сельджукских султанов, старавшихся завоевать лежащую на юге мусульманскую империю, не входило стремление к войне с христианской Византией, нейтралитет которой обеспечивал их сирийский фланг. Тем не менее они оказались втянутыми в нее, и это было свершившимся фактом, по большей части из-за объединения сил воинственных гази и мародерствующих туркмен. Правительство сельджуков было вынуждено считаться с этим и, где возможно, стремилось обратить в свою пользу. Султан сельджуков Тогрул таким образом повернул «святых воинов» от разграбления своих же мусульманских провинций в направлении последовательных кампаний против христианского государства Армении, диссидентской пограничной провинции Византии. Здесь их успех в сражениях дополнялся многочисленными набегами с постоянно нараставшей жестокостью; они проникали из Восточной в Центральную Анатолию и даже достигли берегов Эгейского моря.

За эти действия византийский император Роман IV Диоген чувствовал себя обязанным отомстить. В попытке восстановить контроль над Арменией он предпринял против турок поход с неоднородной армией, состоявшей в значительной мере из иностранных наемников. Результатом стало поражение императора в 1071 году и его пленение сельджукским султаном Алп Арсланом (Бесстрашным Львом) в исторической пограничной битве при Манцикерте. Это сражение навсегда осталось в памяти греков как «ужасный день», историческое столкновение между двумя империями и двумя верами. Оно раз и навсегда открыло туркам дорогу в Малую Азию.

Битва при Манцикерте имела серьезные последствия для будущего. Однако в настоящем она не повлекла за собой резкого изменения ситуации на завоеванных землях. Это была победа, к которой стремились и которую одержали воинственные мусульманские нерегулярные войска, а не регулярные армии государства сельджуков. Ее непосредственным реальным результатом стало распространение из восточной части Малой Азии на ее центральную часть смешанной приграничной цивилизации гази. Туркменские кочевники теперь уверенно двинулись на новые земли, не имея преграды в виде границы.

Их образ жизни и культура были схожими для завоевателей и порабощенных, включая анатолийцев и армян, которые не рассматривали турок как абсолютных чужаков. «В реальности исчез только византийский глянец, – пишет Пауль Виттек, – который позднее сменился исламским. Нижний слой сохранился». Да и само государство сельджуков, все еще нацеленное на мусульманский мир, не слишком торопилось довести до конца завоевание части Византии. После освобождения плененного императора сельджукские правители довольствовались формальной оккупацией захваченных районов под началом сельджукского принца по имени Сулейман. Тем временем, ближе к концу XI века, в Малую Азию был совершен Первый крестовый поход, обусловивший появление между мусульманами и христианами подвижной границы.

Только в середине XII века сельджуки отвернулись от старого мусульманского мира, чтобы построить в Малой Азии по мусульманскому образцу и на прочной основе упорядоченное княжество со своей собственной династической линией султанов, управлявших Центральной Анатолией из своей столицы в Конье. Их династия стала известна другим мусульманским державам как Румский султанат. По-арабски они были «Цезарями Рима», что предполагало наследование этого остатка «Римской» империи. Сами византийские христиане после битвы при Мириокефалоне, век спустя после Манцикерта, продолжали править в Западной Анатолии за согласованной границей, или «пограничной зоной», поддерживая мирные отношения с объединенным государством сельджуков. Так, сельджуки Рума, опираясь в исламском мире на престиж своего императорского происхождения от Великих Сельджуков Персии, развились в сильное, процветающее государство, достигшее своего зенита в первой половине XIII века.

Однако оно оказалось недолговечным. На него обрушилось новое и еще более взрывоопасное нашествие кочевников – родственных сельджукам монголов. Они хлынули в евразийские степи, как это некогда сделали сами турки, проникнув на севере в Россию, на востоке – в Китай, на западе – в Азию, со всех сторон охватывая мусульманский мир. Монгольское вторжение в начале века было предпринято Чингисханом и теперь продолжалось его преемниками. Турецкие кочевники бежали перед ними, пока новые орды туркмен и военные отряды не рассеялись по Малой Азии, создавая напряженную обстановку в государстве сельджуков Коньи. По пятам в свирепом натиске шли армии монголов. В 1243 году они разбили до тех пор считавшуюся непобедимой сельджукскую армию, хотя и усиленную вспомогательными частями византийцев и профессиональных наемников, у Кесе-Дага, между Сивасом и Эрзинджаном, и продолжали захватывать земли и города – чем больше, тем лучше. Весь ход истории Малой Азии был изменен за один день. Власти сельджуков Рума, как и Великих Сельджуков Персии, больше не существовало. Султаны Коньи превратились в вассалов монгольского протектората, которым в то время правил Хулагу. Власть монголов как таковая, подобно власти других кочевых народов над оседлым обществом, оказалась эфемерной, продержавшись в Малой Азии на протяжении жизни всего одного поколения. Но власть, которая пришла им на смену, уже не была властью сельджуков.

В этот отрезок времени жизнь в большей части Малой Азии вновь вернулась к образу жизни старой пограничной цивилизации, независимой от любой центральной власти. Воины пограничных областей снова оказались на коне, совершая набеги и даже захватывая без помех города, расположенные вдоль пограничной зоны Византии. Вскоре они получили подкрепление не только от туркменских племен, как это бывало и раньше, но и от групп беженцев из бывшего Сельджукского государства и особенно от стороны «святых людей», шейхов и дервишей неортодоксального мусульманского вероисповедания, хлынувших в Малую Азию из Туркестана и Персии. Эти люди вновь зажгли энтузиазм к войне против «неверных». Теперь власть принадлежала гази. Используя преимущества, данные ослаблением обороны Византии, движимые, как и прежде, не только фанатизмом, но и потребностью в новых землях и военной добыче, не встречая существенного сопротивления даже со стороны своих «братьев-врагов» – акритов, оставшихся без поддержки со стороны расколотого и ненадежного греческого правительства, они хлынули, почти беспрепятственно, в Западную Малую Азию, большая часть провинций которой к 1300 году была Византией практически утрачена. Борясь за эти провинции между собой, вожди племен превратились в правителей примерно десяти заселенных гази княжеств. Одно из них – княжество Османа – волею судеб должно было вырасти в великую мировую державу, Османскую империю. Она заполнила пустоту, образовавшуюся в результате упадка и распада Византийской империи, и ей суждено было существовать, вместе с династией Османа, на протяжении более чем шести веков.

Часть первая. Рассвет империи

Глава 1

Легенды окружают раннюю историю Османской династии. Традиционно ее основателем считается вождь небольшого племени по имени Эртогрул, который, мигрируя с отрядом из четырех сотен всадников по Малой Азии, заметил битву двух неизвестных ему отрядов. Посоветовавшись со своими людьми, он решил поддержать проигрывавшую сторону, что изменило ход сражения и обеспечило ей победу. Это были войска сельджукского султана Ала-ед-Дина (Аладдина) из Коньи, которые сражались с монголами. Ала-ед-Дин вознаградил вождя Эртогрула земельным наделом вблизи города Эскишехира, где были земли для летнего и зимнего проживания в районе Сугута, к западу от Анатолийского плато. Впоследствии надел был увеличен в обмен на поддержку султана в другой битве – на этот раз против греков. Таким образом, легенда установила для османской линии законную связь с правящей династией, которая позже подтвердилась, когда султан даровал Осману, сыну Эртогрула, регалии суверенитета в виде барабана и стяга.

Легенды, характерные для династической мифологии в Средние века, и даже библейские хроники повествуют также о снах Эртогрула и его сына Османа. Согласно легенде, Осман однажды провел ночь в доме благочестивого мусульманина. Перед тем как Осман лег спать, хозяин дома принес в комнату книгу. Спросив, как называется эта книга, Осман получил ответ: «Это Коран, слово Божие, переданное миру Его Пророком Мухаммедом». Осман, судя по всему, начал читать книгу и продолжал стоя читать всю ночь. Он уснул ближе к утру, в час, согласно мусульманским верованиям, наиболее благоприятный для пророческих сновидений, и, действительно, во время сна ему явился ангел, который сказал: «Поскольку ты читал мое вечное слово с таким уважением, твои дети и дети твоих детей будут почитаться из поколения в поколение».

Следующий сон касался девушки – Малхатум, на которой Осман хотел жениться. Она была дочерью кади (мусульманского судьи) близлежащей деревни, шейха Эдебали, который два года отказывался дать свое согласие на брак. Вот Осману приснилось, что из груди шейха, лежавшего бок о бок с ним, вышла луна. Став полной, она опустилась в его грудь. Затем из его чресел выросло дерево, которое по мере роста стало накрывать весь мир сенью своих зеленых и красивых ветвей. Под деревом Осман узрел четыре горных хребта – Кавказ, Атлас, Тавр и Балканы. От его корней брали свое начало четыре реки – Тигр, Евфрат, Нил и Дунай. На полях зрел богатый урожай, горы покрывали густые леса. В долинах виднелись города, украшенные куполами, пирамидами, обелисками, колоннами и башнями, все увенчанные полумесяцем. С балконов звучали призывы к молитве, смешивающиеся с песнями соловьев и криками ярко окрашенных попугаев, сидящих на переплетенных, сладко пахнущих ветвях.

Листья на ветвях стали вытягиваться, превращаясь в лезвия мечей. Поднялся ветер, направляя их в сторону Константинополя, который, «располагаясь на стыке двух морей и двух континентов, представлялся бриллиантом, вставленным в оправу из двух сапфиров и двух изумрудов, и, таким образом, выглядел как драгоценный камень кольца господства, охватывавшего весь мир». Осман уже готов был надеть кольцо на палец, когда вдруг проснулся. Он поведал о сне Эдебали, тот истолковал его как божественный знак и сразу отдал дочь Осману, предсказав ему могущество и славу их потомству. Церемонию провел, согласно правилам истинной веры, святой дервиш, для которого Осман впоследствии построил монастырь, даровав ему богатые земли и деревни.

Первая из легенд предполагает, что Осман и его люди – османы – еще не были мусульманами, когда осели в районе Эскишехира. Первая волна турецкой иммиграции в Малую Азию, начиная с XI века и далее, состояла в основном из лиц, обращенных в ислам, при посредстве их предыдущей связи с мусульманским арабским миром. Но вторая волна, в XIII веке, состояла по большей части из язычников, и, судя по всему, именно к ней принадлежали Осман и его люди. Многие из них прибыли не как поселенцы, а как беженцы, которых вытесняли на запад языческие монгольские орды. Большая часть их осталась на восточных землях, возможно, чтобы вернуться домой, когда уйдут монголы. Но другие, более воинственные, продолжали двигаться вперед на земли сельджуков.

Среди них были османы, которые таким образом попали под защиту султана Ала-ед-Дина. Он предпочитал не включать их в качестве наемников в свои армии, а давать им земли в беспокойных пограничных регионах, где они могли поддерживать порядок или сражаться за свою новую собственность с византийскими греками. Представляется вероятным, что именно на этой стадии последователи Эртогрула и Османа обратились в ислам. Это обращение вдохновило османов, и без того наделенных кочевническими достоинствами и боевыми качествами туркменских воинов, добавив им новой военной доблести, чтобы отстаивать, как сообщество гази, мусульманское дело против неверных – христиан.

Люди, которые считали себя не просто турками – это название ассоциируется с обитателями Туркестана в целом, – а османами, последователями Османа, тем не менее в те дни обладали лишь немногими качествами, отличавшими их от турецких соседей. Их княжество было всего лишь одним из десяти княжеств-преемников, уцелевших от Сельджукской империи и монгольского протектората, и самым маленьким из них. Своей последующей имперской судьбой османы обязаны географической случайности: стратегически важному положению в северо-западном углу Малой Азии, непосредственно на азиатских границах Византийской империи в момент ее упадка, и, более того, возможности легко достичь моря и лежащих за ним земель Балканского полуострова.

Среди воинов пограничных областей османы доказали свою уникальность. Они оказались способными воплотить плоды своих военных завоеваний в эффективный политический механизм. Осман был администратором в той же мере, в какой был воином, да и ему очень помогала поддержка со стороны его тестя Эдебали, служившего vezir – визирем. Осман был мудрым, терпеливым правителем, которого люди искренне уважали и были готовы преданно служить ему не потому, что он был воином, и уж тем более не из-за некоего исламского полубожественного статуса, а за его спокойствие и притягательность как лидера своего народа. Осману, конечно, было присуще естественное чувство превосходства, но он никогда не стремился самоутвердиться с помощью власти, и потому его уважали не только равные ему по положению, но и те, кто превосходил его способностями, на поле боя или на совете. Осман не вызывал в своих людях чувства соперничества – только преданности, и был человеком, по выражению Г.А. Гиббонса, «достаточно великим, чтобы использовать знающих людей». Приверженцы служили ему добросовестно, сознательно помогали заложить для этого небольшого растущего княжества такие основы, которые гарантировали бы его дальнейшее продолжительное существование. Одновременно они возглавляли свои собственные армии и управляли завоеванными территориями, являясь беями с полуавтономным статусом, но всегда координировали свою деятельность и подчинялись распоряжениям своего вождя.

Проникшийся истинным духом религиозного энтузиазма, Осман сам привнес в свои владения простую веру и рвение ранних мусульман, которых воодушевлял его великий предшественник и тезка халиф Осман. В их традициях он ставил справедливость выше власти и богатства, в то же время управляя княжеством, как и его преемники, на основе неделимой, личной верховной власти. Таким образом, ранние османы были свободны от династической вражды других сельджукских княжеств. Начиная жизнь заново в иной обстановке, они смогли проявить упорство, волю и терпимость; они приобрели практический, конструктивный опыт, чтобы приспособиться к социальным и экономическим условиям территории, которой правили.

Османы развили свои собственные возможности и привлекли ресурсы – интеллектуальные и теологические, производственные и торговые, имевшиеся в более урбанизированном окружении соседних княжеств, а с течением времени – из еще более отдаленных территорий. Они видели в этом пограничном регионе убежище от внутренних беспорядков и перспективу новой жизни и светлого будущего. Более всего другого они заимствовали административные и прочие знания греков, тщательно изучая их методы управления в этом последнем азиатском анклаве умиравшей Византийской империи. Ведь османы, в отличие от того образа исламского мира, каким он воспринимался за границей, начиная со времен первых арабских завоеваний обращались со своими врагами в духе свободном от религиозного фанатизма. Они жили больше в греческом, чем в турецком окружении. Владельцы соседствовавших с Османом деревень и замков были христианами, с которыми он часто поддерживал дружественные отношения. В числе его ближайших компаньонов были греческие семьи Михалоглы и Маркозоглы, сыновей Михаила и Маркоса, когда-то бывших врагов, а затем преданных друзей и сторонников Османа. В результате дружбы с ним они приняли мусульманскую веру.

На территории османов не было всеобщей исламизации христиан, менее всего – в принудительном порядке. Однако некоторые христиане становились мусульманами по собственному выбору, в ответ на собственные побуждения и преследуя собственные интересы. По мере разрушения центральной власти в Константинополе люди все больше чувствовали себя забытыми своими правителями и, действуя в духе реализма, предпочитали относительный порядок и безопасность османского правления наряду с большей свободой выбора для мусульман и освобождением от обременительных налогов. В духовном плане, с падением авторитета ортодоксальной церкви, эти азиатские греки откликнулись на стимулы новой веры. В социальном аспекте они не слишком отличались от своих пограничных соседей-османов происхождением и образом жизни. Обращенные или нет, они легко приспосабливались к жизни османов. Смешанные браки между греками и турками стали обычными, что способствовало зарождению и развитию нового смешанного общества.

Вскоре стало очевидным, что османские турки больше не были простыми кочевниками, они стали оседлыми жителями, творцами и строителями. Со временем они менялись, оставаясь на своей территории – в гористом северо-западном углу Малой Азии, создавая собственную пограничную цивилизацию, основанную на разновидности народной культуры. Эта культура, состоящая из элементов азиатского и европейского происхождения, мусульманства и христианства, турок и тюрок, кочевников и оседлых жителей, была прагматичной в своем мировоззрении и свободной от более ортодоксальных культурных и социальных ограничений феодальных турецких княжеств, лежавших к востоку. Так возник прототип общества, призванного унаследовать и трансформировать Византию. Именно так империя турок-сельджуков заполнила вакуум, оставленный империей арабов. Именно так в свое время Византия наследовала Риму.

Сам Осман не торопился расширять унаследованное им владение за счет соседей. Медленно, но верно осуществляемый, его план заключался в том, чтобы ждать и наблюдать, жить и учиться и лишь постепенно прокладывать свой путь на территорию Византии. Три укрепленных города господствовали на уцелевших землях Византии в Азии. На юге располагалась Бурса, властвовавшая над богатой Вифинской равниной со склонов горы Олимп; в центре, в верхней части озера находилась Никея, фактическая столица региона; на севере, в верхней точке протяженного залива, стоял порт Никомедия, контролировавший морской путь в Константинополь и сухопутный путь к Черному морю. Все они были в пределах дневного перехода от столицы Османа. Но сначала он не напал ни на один из них. За шестьдесят лет спорадических крестьянских волнений, начиная со времени правления Эртогрула, османы продвинулись всего лишь на 60 миль от города Эскишехира – «старого города» до «нового города» – Енишехира. Его захват блокировал сообщение между Никеей и Бурсой.

Однако Осман, зная о прочности крепостных укреплений в этом столь жизненно важном для Константинополя районе и об относительной слабости собственной армии, продолжал ждать своего часа. Тем временем численность его войска постепенно увеличивалась, пока из отряда в четыреста воинов при Эртогруле оно не выросло, по слухам, до четырех тысяч человек всадников и легкой пехоты. Источником пополнения его рядов были искавшие заработка воины из соседних княжеств и даже сами акриты, греческие крестьяне-воины из приграничных земель Малой Азии, часть которых была склонна изменить своим убеждениям из-за пренебрежения, изъятия доходов и притеснений Константинополя.

Только в первый год XIV столетия, через двенадцать лет после своего прихода к власти, Осман вступил в прямой конфликт с императорскими войсками Византии под Коюнхисаром (греческим Бафеоном). Греки, стремившиеся остановить османский набег на расположенную перед Никомедией плодородную долину, были легко разбиты быстрой и решительной кавалерийской атакой, сломившей их боевые порядки. Это поражение императорских войск, нанесенное малоизвестным тюркским вождем, встревожило Византию, которой пришлось теперь рассматривать княжество Османа как фактор, с которым необходимо считаться. Поражение Византии принесло Осману известность, и воины со всей Анатолии начали собираться под его знамена, гордые тем, что станут османами. Теперь его княжество прочно стояло на ногах.

Однако Осман не предпринял попытки развить свой успех, напав на Никомедию, и его войска ограничились разорением окрестностей города. Только через семь лет он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы атаковать крепости Акхисара, господствовавшие над рекой Сакарья (греческий Сангариус), стекавшей в долину за Никомедией. Он захватил их, открыв османам путь к морю. Османы впервые появились на берегах Босфора и стали постепенно покорять гавани и крепости на прибрежной черноморской полосе полуострова к востоку от пролива и в конце концов проникли в Мраморное море, захватив остров Калолимини. Так Осман блокировал морской путь из Бурсы и еще один – из Никомедии в Константинополь, изолировав два города друг от друга. После этого Бурса неоднократно подвергалась нападению со стороны суши и в 1326 году пала, когда Осман уже лежал при смерти.

После семилетней осады, во время которой все пригороды попали в руки врага, греческий гарнизон был настолько деморализован отсутствием какой-либо поддержки со стороны Константинополя – который был занят династической борьбой между враждующими императорами, – что командующий гарнизоном Эвренос, при поддержке других влиятельных греков, сдал город и принял мусульманскую веру. Здесь, на плодородных склонах горы Олимп, османы основали свою первую в истории империи столицу и постепенно превращали ее, наряду с украшением нетленными шедеврами архитектуры, в цивилизованный центр науки и искусства. В дальнейшем, после утверждения династии в Европе, Бурса перестала быть столицей, но навсегда осталась священным городом Османской империи. Но – и это важнее всего – Бурса с ее школами теологии, исламского права и традиций развилась в важнейший центр просвещения, то есть в центр улемы – мусульманского религиозного истеблишмента. Дополняя независимый и часто неортодоксальный воинский дух гази, улема олицетворяла традиционные принципы старого ислама и на протяжении веков оказывала преобладающее влияние, направляющее или ограничивающее, на Османское государство.

Осман был похоронен здесь, в Бурсе, на склоне горы, в усыпальнице, обращенной через море в сторону Константинополя. Вкупе с могилами его наследников она стала центром паломничества мусульман. Эпитафия на его могиле была облечена в форму молитвы, которую на протяжении веков, опоясавшись обоюдоострым мечом Османа, должны были произносить все вступавшие на османский трон наследники: «Будь столь же добродетелен, как Осман!» Он действительно был добродетельным человеком, в духе традиций раннего мусульманства, наставлявшим, находясь на смертном одре, своего сына: «Поощрять справедливость и тем самым украшать землю. Порадуй мою отлетающую душу блистательной чередой побед… Своими руками распространяй религию… Возводи ученость в достоинство, чтобы был утвержден Божественный закон».

Историческая роль Османа – это роль вождя племени, сплотившего вокруг себя народ. Его сын Орхан создал для народа государство, его внук Мурад I превратил государство в империю. Их достижения как политиков были по достоинству оценены одним османским поэтом XIX века, сказавшим: «Мы из племени вырастили державу, подчинявшую себе мир».

Созданием своего государства и, позднее, империи османы были во многом обязаны традициям и социальным институтам гази, тем бойцам за веру, которым они были искренне преданы. Традиции гази уходили своими корнями в жизнь общины, основанную на этических принципах, с корпорациями, или братствами, подчинявшимися своду исламских правил добродетельного поведения. Исходя в первую очередь из религиозных целей, эти правила включали в себя абстрактные концепции с сильным акцентом неортодоксального мистицизма, в итоге принимая конкретные и практические формы. В городах мусульмане приспосабливались к тому, чтобы охватить учением цеха купцов и ремесленников. В пограничных местностях и деревнях они становились боевыми братствами, подобно ахи, или братьями по оружию, которые были движимы воинственным и почти фанатичным энтузиазмом в отношении как религии, так и войны. Эти братства, рыцарские по духу, напоминали известные рыцарские ордена Запада, налагая друг на друга и принимая на себя взаимные обязательства во время встреч в местах, напоминавших те, где собирались мистические братства ислама в прежние времена.

Путешественник XIV века Ибн Баттута писал об этих братствах: «Нигде в мире нельзя встретить кого-либо, сравнимого с ними в их внимательности, заботливости в отношении незнакомцев, в их пылкой готовности покормить вас и исполнить ваши желания, отвести руку тирана, убить агентов полиции и тех негодяев, которые якшаются с ними. Ахи, на их местном языке, – это тот, кого собравшиеся вместе товарищи по роду занятий вместе с другими неженатыми мужчинами и теми, кто дал обет безбрачия, выбирают своим руководителем».

По приглашению сапожника в ветхих одеждах и с войлочной шапочкой на голове Ибн Баттута посетил приют, который он, как шейх ахи, и «примерно две сотни мужчин разного рода занятий» построили для того, чтобы принимать путешественников и других гостей, расходуя при этом на общую цель все, что они зарабатывали в течение дня. Это было «изящное здание, украшенное прекрасными румскими ковриками, с большим количеством светильников из иракского стекла. …Стоя рядами, в зале находилась группа молодых людей в длинных мантиях и обуви. …Их головы были прикрыты белыми шерстяными шапочками с прикрепленными к ним кусками материи длиною в локоть. …Когда мы заняли свои места среди них, они внесли большой торжественный обед с фруктами и сладостями, после которого они начали петь и танцевать. Все в них наполнило нас восхищением, и мы были поражены их щедростью и врожденным благородством».

В Бурсе Ибн Баттута был принят султаном Орханом, «который является величайшим правителем среди всех правителей турок и самым богатым по размерам сокровищ, земель и вооруженных сил. Одних крепостей у него около ста, и большую часть времени он снова и снова объезжает их… Говорят, что он никогда не останавливался ни в одном городе хотя бы на месяц. Он также непрерывно сражается с неверными и держит их в осаде».

Орхан был младшим из двоих сыновей Османа, но именно его Осман назвал своим преемником, учитывая его недюжинные военные способности. По контрасту, его старший сын Ала-ед-Дин был человеком с жилкой ученого, увлекавшимся законом и религией. Легенда гласит, что он отказался от предложения своего младшего брата разделить наследство, по поводу чего Орхан заметил: «Поскольку, мой брат, ты не берешь стада и отары, я предлагаю тебе быть пастухом моего народа. Будь моим визирем». В этой должности тот, вплоть до своей смерти семь лет спустя, занимался управлением государством, организацией армии и разработкой нового законодательства.

Орхан, избравший своей столицей Бурсу, получил титулы «Султан, сын Султана Гази, Гази сын Гази, маркиз героев мира». Здесь он впервые отчеканил османскую серебряную монету, заменившую деньги сельджуков, с надписью: «Да продлит Бог дни империи Орхана, сына Османа». Задачей Орхана было завершить дело отца: объединить в государство смешанное население, которое Осман собрал вокруг себя; закруглить его завоевания и расширить его господство; сплотить воедино всех жителей и тем самым сделать из государства новый центр могущества османов. Более привлекательный внешне, обладающий более цивилизованными манерами, более величественный в своей стати, чем отец, Орхан был столь же прост в своих вкусах, как и благочестив по нраву. По характеру он не был ни фанатиком, ни вероломным или жестоким человеком. Обладая более широким, чем Осман, кругозором и будучи более энергичным в действиях, будь то война или государственное строительство, Орхан добивался целей благодаря своей неистощимой энергии, абсолютной целеустремленности и, главное, редкой способности и к тонкостям управления, и к искусству дипломатии.

Прежде всего предстояло захватить два города – Никею и Никомедию, которые находились за высокими оборонительными стенами и являли собой крепости, которые трудно было взять штурмом. Бурса пала из-за отсутствия поддержки со стороны Константинополя. Когда же Орхан обратил свое внимание на Никею – веком раньше, в период латинской оккупации Константинополя, бывшей столицей империи, – император Андроник III счел своим долгом прийти городу на помощь. Но, раненный в битве с османами при Пелеканоне (нынешний Маньяс) в 1329 году, он поспешно бежал с поля боя обратно в Константинополь, бросив большую часть своей армии, остатки которой бежали вслед за ним. Гарнизон Никеи был вынужден сдаться. То же самое сделал и гарнизон Никомедии восемь лет спустя.

Все три города пали главным образом по экономическим причинам. Чтобы процветать, они нуждались в доступе к окружающей сельской местности. Когда она оказалась в руках османов – не простых налетчиков, а оседлых жителей, – а значит, была оккупированной постоянно, что не оспаривалось Константинополем, брошенные на произвол судьбы горожане не имели особого выбора, кроме как доверить свою судьбу врагу. Немногие из них воспользовались возможностью уехать в Константинополь, в соответствии с согласованными условиями капитуляции. Они предпочли остаться там, где жили, продолжая заниматься своими делами – торговлей и ремеслами, играя свою роль в новом мире, складывавшемся теперь вокруг них вместо старого. К концу правления Орхана население его государства увеличилось, как утверждалось, почти до полумиллиона душ – поразительное отличие от легендарных четырех сотен всадников Эртогрула.

При всей терпимости в отношении христиан по своей сути это было мусульманское государство, проверка на национальность в котором сводилась к религии. Даже с учетом мирного сосуществования различие между мусульманами и христианами должно было сохраняться. В самой своей основе оно проявлялось в вопросе о земле и ее распределении. Только мусульмане были обязаны нести воинскую службу, и в силу этого только они имели право владения землей. Земля распределялась в качестве награды за службу и обеспечивала источник набора в армию в форме военных наделов, освобождаемых от налогообложения. Христиане были освобождены от военной службы и, следовательно, не имели подобных прав на землю. Вместо этого они платили налог с каждой головы на поддержку армии. В сельских районах это давало им статус подчиненных по отношению к обладавшим землей мусульманам. Поэтому христиане стремились жить и работать в городах и поселках, где такого рода ущемления в гражданских правах уравновешивались экономическими преимуществами. Но, добровольно приняв ислам, христианин автоматически становился «османлы», и о его происхождении скоро забывали. Он получал освобождение от налогообложения, право иметь землю, возможности для продвижения и получения доли от доходов правящей мусульманской элиты. Отсюда рост числа обращенных в ислам в Азии на этом этапе османской истории.

Будучи феодальной по своей сути, османская система землевладения, основанная на военных наделах, существенно отличалась от феодальной системы Европы тем, что земельные участки были небольшими и, что особенно важно, редко становились наследственными. Ведь вся земля была собственностью государства. Поэтому на данной стадии во владениях османов не существовало условий для возникновения земельной знати, подобно той, которая преобладала по всей Европе. Султаны сохраняли за собой право на абсолютное владение землей, которую они завоевали. Более того, поскольку они продолжали завоевания, росло количество земельных участков, становившихся доступными в качестве награды для все большего числа солдат. В рамках этой системы Орхан, следуя совету, исходившему от его брата Ала-ед-Дина, организовал регулярную армию под командованием суверена, профессиональную военную силу, находившуюся на военном положении, подобной которой в Европе не могли создать на протяжении последующих двух веков.

Армия его отца, Османа, состояла только из нерегулярных тюркских отрядов, добровольцев-кавалеристов, называвшихся акынджи. Рекрутируемые по деревням под возгласы, призывающие прийти с оружием к определенной дате «каждого, кто хочет воевать», они были опытными наездниками, скакавшими сплошной массой, как стена. Орхан, набирая своих воинов среди обладателей военных наделов, преобразовал это войско в авангард кавалеристов-разведчиков, роль которых заключалась в том, чтобы изучить местность перед намечаемой атакой. Таким образом, они подвергались самой большой опасности, и их преданность гарантировалась самыми богатыми земельными наделами. В поддержку им давались проводники, так называемые чавуши, и регулярные корпуса кавалерии, сипахи, получавшие денежное содержание.

Орхан набирал также нерегулярную пехоту, именовавшуюся азабы – войско, которое можно было не щадить. Его место было на линии атаки, а задача – вызвать на себя первый залп противника. За ними противник, нередко к своему крайнему удивлению, наталкивался на более грозную вторую линию отборных, вымуштрованных войск. Набранные из войска, получавшего жалованье, солдаты – они назывались оджаки капы кулу – были вооруженной силой, хорошо обученной приемам совместного ведения боя под началом командиров, которых они знали и уважали. В отличие от преобладавших в то время наемников они были едины в своей преданности суверену, считая его дело своим собственным и целиком доверяя ему соблюдение своих интересов в смысле продвижения и других наград за службу. В принципе они постоянно находились «у двери султанского шатра», подчиняясь абсолютной власти правителя, служа ему лично, прямо или косвенно, под началом командира, которому поручено действовать от имени султана. Сила этих новых регулярных османских войск заключалась в абсолютной сплоченности и постоянной готовности к бою.

Османы всегда были начеку, их нельзя было застать врасплох. Армия была оснащена первоклассной службой разведки, хорошо информированной относительно того, когда и где может появиться неприятель, дополняемой безукоризненной работой проводников для сопровождения войск по нужному пути. Путешественник Бертран де Брокьер так отзывался об османских войсках: «Они могут внезапно трогаться с места, и сотня солдат-христиан произведет больше шума, чем десять тысяч османов. При первых ударах барабана они немедленно начинают маршировать, никогда не сбиваясь с шага, никогда не останавливаясь, пока не последует приказа. Легковооруженные, они способны за одну ночь проделать путь, на который у их христианских соперников уйдет три дня».

Таковы были военные таланты выносливого, упорного и дисциплинированного народа, веками вырабатывавшего в себе навыки кочевников к скорости и мобильности. Таковы были – также с точки зрения организации и тактики – принципы совершенного инструмента ведения войны, предназначенного, благодаря своей неуязвимости, превратить государство османов в империю. Это был народ, инстинктивно движимый унаследованным импульсом кочевников все время идти вперед по сознательно намеченному в западном направлении пути, в поиске новых пастбищ. После обращения в ислам этот поиск стал «святым делом» и еще сильнее подстегивался религиозным долгом гази, обязанных, согласно священному закону, разыскивать и бороться с неверными на «землях войны», или Дар-аль-Харб. Воины должны были совершать набеги и захватывать земли неверных, их имущество, убивать или брать в плен и подчинять иноверческие общины власти мусульман. Теперь этот поиск к тому же приводился в движение общественной и экономической потребностями в экспансии, обусловленной непрерывным притоком в приграничные местности новых поселенцев, будь то земляки-кочевники, мусульмане неортодоксальных взглядов или искатели приключений из княжеств Центральной Анатолии. Теперь, придя из степей Азии, эти турки должны были пойти на риск и пересечь незнакомую и негостеприимную стихию – море. И к середине XIV века армии ислама уже были готовы к отправке в Европу.

Глава 2

Вторжение турок в Европу не было внезапным, как нашествие монголов через Азию. Скорее это был процесс постепенного проникновения, роковое следствие ослабления и падения Византийской империи. Процессу была присуща раздробленность, теологическая, а значит и политическая, христианских держав – Запад против Востока, католики против приверженцев ортодоксальной церкви, римляне против греков. Кульминацией стало в начале XIII века вероломное нападение латинских рыцарей Четвертого крестового похода не на мусульман Святой земли, как это изначально планировалось, а на греков – христиан Константинополя. Захватив и разграбив город в 1204 году, они создали на большей части территории, оставшейся у Византии в Европе, Латинскую империю. Благодаря в первую очередь отсутствию единства между своими же собственными христианскими элементами, империя оказалась недолговечной, просуществовав немногим больше полувека, а греки в это время правили сохранившейся у них азиатской территорией из Никеи. В 1261 году они смогли отвоевать Константинополь.

Но удар, нанесенный их империи, все-таки оказался роковым. Византии оставалось существовать еще около двух веков, но только в качестве тени самой себе. Ее слава мирового центра могущества и цивилизации развеялась. Ей так и не удалось обрести былую силу и безопасность. Ее территория существенно уменьшилась. Болгария, Сербия, Македония были утрачены друг за другом. Константинополь был наполовину разрушен, лишен богатств, его население уменьшилось. Торговля с Востоком переместилась в другие места. То, что осталось от нее на западе, теперь было сосредоточено в руках венецианцев и генуэзцев. Религиозная вражда с папством и латинскими державами полыхала ярче, чем когда-либо. Она сопровождалась административным распадом, социальными волнениями и финансовой несостоятельностью.

В этот критический момент византийской истории, увы, не появилась великая династия правителей, способная объединить уцелевшие элементы империи и дать ей новую жизнь. Наоборот, за правлением первого императора из Палеологов после возвращения Константинополя последовало не возрождение – разве что за исключением искусства, – а длительный период упадка. Последствием неправедной войны между христианами и христианами стала внутренняя раздробленность императорского дома, и без того недружного, и династия втянулась в периодическую гражданскую войну, в которой сын воевал против отца, внук против деда, узурпатор против законного правителя. Такое отсутствие единства не могло не сыграть на руку туркам, единым в ведении священной войны. В такой обстановке у них едва ли была необходимость вторгаться в Европу. По сути, их туда пригласили.

Первоначально они выполняли здесь свою традиционную роль наемников, аналогичную той, которую сыграли в Арабской империи халифата Аббасидов тремя веками раньше. Первые наемники пришли из колонии туркмен, обосновавшихся в Добрудже, на западном побережье Черного моря, после восхождения на императорский трон первого из Палеологов, Михаила VIII, бежавшего от латинской оккупации и жившего в качестве изгнанника при дворе сельджуков. Эти туркмены пришли на помощь свергнутому с трона султану сельджуков Изз-ед-Дину, который, в свою очередь, нашел убежище в Константинополе. После угрожающей демонстрации против императора они добились освобождения султана из-под стражи и вместе с ним отправились в Крым. Но его сын и отряд его стражи остались в Константинополе, приняли христианство и составили костяк корпуса турецкой милиции, вскоре быстро разросшегося и обеспечившего желанное подкрепление императорской армии.

В начале XIV века византийский император Андроник II аналогичным образом призвал на помощь крупное войско наемников-христиан из Каталонской дружины под командованием не признававшего никаких законов солдата удачи Роже де Флора. Когда каталонцы вызвали в Константинополе беспорядки, он переправил их в Малую Азию. Здесь они успешно сражались против турок, но забирали себе всю военную добычу за счет греков, с которыми они в конце концов вступили в открытый конфликт, основав в Галлиполи европейскую штаб-квартиру и стремясь превратить ее в собственное государство. Когда Роже де Флор был опрометчиво убит в императорском дворце, каталонцы в ярости обрушились на греков и призвали своих прежних врагов – турок из Малой Азии – помочь им в борьбе против империи, которую они пришли защищать.

Таким образом, именно каталонцы были, в первую очередь, ответственны за появление турок в Европе, пригласив их сражаться против греков в качестве организованной силы. Когда каталонцы наконец ушли в Фессалию, они оставили позади себя, во Фракии и Македонии, большое войско турок, совершавших нападения на пути сообщения и сеявших общий беспорядок. Их лидер Халил договорился о выводе войска, в обмен на охранную грамоту для переправы через Босфор. Но когда греки в нарушение договоренности попытались лишить турок их трофеев, Халил вызвал подкрепление из Азии, разгромил греков и вынудил спасаться бегством юного императора Михаила IX, с презрительной насмешкой приняв головной убор императора. Император смог избавиться от турок, только призвав на помощь войска сербов.

Начиная с этого времени на протяжении всего XIV века острова и побережья европейской части Византии подвергались череде пиратских набегов турок из различных княжеств Малой Азии. Только вражда между ними предотвращала согласованное вторжение в то время, когда число турок, сражавшихся на стороне греков, примерно равнялось числу турок, сражавшихся против них. Среди них были татары с северных берегов Черного моря – люди с такими же расовыми корнями и культурными традициями, волнами набегавшие через юг России в Крым и дальше на запад, вплоть до Венгрии. Тем временем турецкие пираты из княжества Айдын в Малой Азии грабили население островов в Эгейском море, спровоцировав Крестовый поход папских войск, захвативших город Смирну.

Собственно османы не принимали в этих враждебных действиях никакого участия, проницательно рассчитав, что тем самым они только ослабят своих враждующих турецких соседей и соплеменников. Хотя к 1330 году османы фактически оккупировали берега Босфора, прямо напротив Константинополя, они оставались верны своей терпеливой, бдительной политике и не пересекали его воды в сторону Европы еще на протяжении семи лет.

Они сделали это по приглашению великого канцлера и узур патора Иоанна Кантакузина, способного и амбициозного лидера, провозгласившего себя императором в противовес законному наследнику, бывшему еще ребенком, Иоанну Палеологу. Кантакузин попросил турок поддержать его в последовавшей за этим гражданской войне. Теперь в обмен на военную помощь Кантакузин, который уже и раньше зондировал для этого почву, предложил в жены Орхану свою дочь Феодору. Предложение было немедленно принято. В 1345 году около шести тысяч османских воинов переправились в Европу. Здесь они помогли узурпатору отбить у Иоанна Палеолога прибрежные города Черного моря, опустошить Фракию, пригрозить Адрианополю (теперь Эдирне) и осадить Константинополь.

В следующем году свадьба византийской принцессы и султана османов была отпразднована на европейских берегах с соответствующей помпой и церемониями. Орхан, разбивший лагерь напротив, в Скутари, направил флот из тридцати турецких судов и эскорт кавалерии, чтобы увезти свою невесту из величественно украшенного коврами павильона, воздвигнутого в лагере императора в Селимбрии. Здесь, как пишет об этом «бесчестье пурпура» Гиббон, «Феодора взошла на трон, закрытый занавесками из шелка и золота; войска выстроились в боевом порядке, но один император был верхом на коне. По данному сигналу занавески мгновенно раздвинулись, и глазам зрителей предстала невеста или жертва, окруженная стоявшими на коленях евнухами и свадебными факелами; звуки флейт и барабанов возвестили о радостном событии, а мнимое счастье новобрачной сделалось темой для песнопений, написанных лучшими поэтами, какие были в то время. Феодора была отдана во власть своего варварского повелителя без соблюдения церковных обрядов, но было условлено, что, живя в Бурсе, в тамошнем гареме, она сохранит свою религию, а ее отец восхвалял смирение и благочестие, которые она выказала в этом затруднительном положении».

Она действительно смогла быть полезной своим собратьям по вере, посредством выкупа и освобождения многочисленных христианских рабов и пленников.

За этим матримониальным и военным союзом с османами последовал в 1347 году, при въезде Кантакузина в Константинополь, брак его другой дочери, Елены, с юным Иоанном Палеологом и их признание обеими сторонами в качестве императоров-соправителей. Так турки-османы основательно укоренились в Европе, но не как враги, а как союзники и родственники императоров Византии. Султан приходился одному из императоров зятем, другому императору – свояком, а также зятем царю соседней Болгарии.

Это не помешало Орхану подумывать об аналогичном союзе, который предлагал враждебный Византии Стефан Душан. Он уже расширил свое государство – Сербию – в «империю», присвоив себе титул «господина почти всей Римской империи» и был даже провозглашен венецианцами «императором Константинополя». Не сумев тем не менее заручиться поддержкой венецианцев в нападении на Константинополь, Стефан вместо этого стал искать поддержки Орхана, предложив соединение сербской и османской армий для совместной кампании против города. Чтобы закрепить союз, он предложил свою дочь в жены сыну Орхана. Орхан направил к Стефану послов, чтобы принять предложение. Однако этому плану помешал Кантакузин, который перехватил послов, убив одних, взяв под стражу других и присвоив себе предназначавшиеся сербскому «императору» дары. И ни Стефан, ни Орхан, чьи цели были слишком схожи, чтобы их можно было легко примирить, больше переговоров не возобновляли. В конечном счете Стефан в 1355 году попытался атаковать Константинополь в одиночку, силами восьмидесяти тысяч человек. Но он скончался на второй день похода, и его Сербская империя умерла вместе с ним.

Тем временем, в 1350 году, Кантакузин призвал себе на помощь еще одно двадцатитысячное войско османской кавалерии, чтобы обезопасить от Душана Салоники, выбив его войска из окружающих приморских городов Македонии. Салоники были спасены, хотя турки не заняли ни одного из этих городов, довольствуясь тем, что, с одобрения своего султана, вернулись в Малую Азию, нагруженные военными трофеями. Двумя годами позже Орхан оказал помощь генуэзцам в войне против их традиционного торгового соперника венецианцев и, по ходу войны, против самого Кантакузина. В 1352 году, когда венецианцы вместе с болгарами открыто выступили на стороне его соперника Иоанна Палеолога, Кантакузин вновь призвал двадцать тысяч турок, ограбив церкви Константинополя, чтобы оплатить их услуги, и обещая вознаградить Орхана крепостью во фракийском Херсонесе. Он таким образом выручил Адрианополь, обезопасил свое положение во Фракии и в большей части Македонии и провозгласил своего сына Матфея соправителем.

В 1353 году Сулейман-паша, сын Орхана, переправился через Геллеспонт с войском османов, чтобы вступить во владение крепостью, обещанной Орхану и носившей название Цимпе. Крепость находилась на полуострове между Галлиполи и Эгейским морем. Вскоре после его прибытия землетрясение разрушило часть стен Галлиполи. Сулейман быстро овладел и этой крепостью. После восстановления стен крепости он привез сюда из Азии первую группу османских поселенцев. После этого на землях беглых христианских хозяев, под началом мусульманских беев стали быстро появляться подобные колонии. Беи были братьями по оружию Орхана, считавшими его не столько своим господином, сколько объединяющей их силой и вдохновляющим примером. Их большие личные армии должны были обеспечить прочные основы нового Османского государства в Европе. Тем временем местные жители-греки в разных провинциях искали убежища в крепостях и городах, где их оставили в покое в обмен на добровольное подчинение.

Так начиналась оккупация, продвигающаяся в западном направлении и распространявшая в Европу общество гази с открытыми границами, а также навязывающая землям Византии новый османский образ жизни. Позади быстро двигающегося авангарда, рыскавшего далеко вперед и по сторонам с целью блокирования дорог, уничтожения урожаев и создания обстановки общего экономического хаоса, главные силы османов основывали все новые поселения анатолийских турок вдоль важнейших направлений движения войск и по долинам четырех рек, ведущих к Дунаю. Но на первых порах армия не проникала в горные районы, где нашла прибежище большая часть местного населения. В этом неустойчивом балканском обществе оккупантам оказывалось лишь сравнительно слабое сопротивление. Братства дервишей основывали приюты, которые должны были служить ядром новых турецких деревень. Мусульманские беи на контролируемых ими землях устанавливали с крестьянами-христианами новые отношения, что сводилось к своего рода социальной революции. Они вытеснили класс наследственных землевладельцев, не важно, греческого или латинского происхождения, который до этого угнетал и эксплуатировал свое феодальное крестьянство. Вместо этого османы установили более свободную и непрямую форму контроля, беря с крестьян налоги ограниченных размеров и отменив действовавший ранее принцип неоплаченного труда. Дело в том, что по османскому праву они были не землевладельцами, а ответственными посредниками между крестьянством и султаном, который владел всей землей, завоеванной или приобретенной иным способом.

Таким образом, в данный период социальной и политической фрагментации Византийской империи османы заменили децентрализацию сильной системой централизованного государственного контроля. По мере продолжения оккупации местные христианские землевладельцы на землях, граничащих с захваченными османами территориями, стали признавать власть султана, в качестве его вассалов выплачивая ему небольшую ежегодную дань как знак подчинения исламскому государству. С самого начала это государство установило в отношении христиан лояльную политику, тем самым гарантируя, что крестьянство не присоединится к своим феодальным господам в сопротивлении вражеской оккупации, а по сути поощряя крестьян бунтовать против них. Балканский крестьянин вскоре понял, что мусульманское завоевание повлекло за собой его освобожде ние от феодальной власти христиан, многообразные вымогательства и злоупотребления которой становились все более тяжелыми с расширением монастырских земель. Теперь же османизация давала крестьянству ранее невиданные выгоды. Как писал один французский путешественник более позднего времени, «страна в безопасности, и нет сообщений о бандитах или разбойниках с большой дороги» – это больше, чем можно было бы сказать в то время о других государствах христианского мира.

На этой начальной стадии османы контролировали большую часть Галлиполийского полуострова и европейское побережье Мраморного моря, вплоть до мыса, расположенного всего в нескольких милях от Константинополя. Кантакузин, положение которого становилось все более ненадежным, упрекал Орхана в несоблюдении договоренностей и предлагал выкупить Цимпе за десять тысяч дукатов. Орхан, понимая, что может вновь захватить эту крепость в любое время, отдал ее в обмен на выкуп. Но он твердо отказался уступить Галлиполи, стены которого, как он настаивал, пали перед ним не благодаря силе его оружия, но по воле Аллаха. Вести дальнейшие переговоры Орхан отказался. Османские турки, которым помог Божий промысел, пришли, чтобы остаться.

Кантакузин был полностью дискредитирован. За рубежом христианские страны Балкан – Сербия и Болгария – отказали ему в просьбе поддержать империю. Таким, как резко ответил царь Болгарии, был заслуженный итог его нечестивого союза с турками. Пусть византийцы сами сражаются со штормом. «Если турки выступят против нас, – добавил он, – мы будем знать, как защитить себя». Жители Константинополя поднялись против Иоанна Кантакузина, заперли его во дворце и призвали Иоанна Палеолога. Публично осужденный и обвиненный в желании сдать город османам, он не видел иного выхода, кроме отречения от престола и ухода в монастырь в Мистре, что недалеко от Спарты. Там, под именем Иоасафа, Кантакузин провел оставшиеся тридцать лет жизни, написав выдающуюся историю своего времени.

Сулейман-паша все больше расширял свои завоевания и практику создания колониальных поселений, захватив Димотику и отрезав Константинополь от Адрианополя путем оккупации Чорлу. Эта иммиграция почти не встретила сопротивления со стороны местных жителей – греков, равно как и войск императора Иоанна Палеолога, который на поверку оказался столь же зависим от благосклонности османов, как и Иоанн Кантакузин. И в действительности его ожидало даже худшее унижение. Когда в 1357 году его племянник Халил, сын Орхана и Феодоры, был взят в плен пиратами, султан потребовал от императора, чтобы тот отправился в Фокею и освободил его. Таким образом, пока силы османов продвигались вперед во Фракии, император осаждал Фокею. По возвращении в Константинополь Иоанн Палеолог получил приказ Орхана лично продолжить руководить осадой и снова отправился к Фокее, но по пути встретил собственный флот, который оставил осаду, и император не смог убедить моряков вернуться. И он попросил Орхана освободить его от выполнения задачи, которая оказалась свыше его сил.

Орхан, став сюзереном императора Византии, упорствовал в своем требовании. В 1359 году Иоанн V отправился к нему в Скутари – вассал, надеющийся разжалобить своего сюзерена. Султан продиктовал императору мирный договор, по которому тот соглашался уплатить половину выкупа за его сына и фактически принял статус-кво во Фракии. По освобождении Халила император должен был отдать ему в жены свою десятилетнюю дочь. Император вернулся по велению Орхана в Фокею, выплатил большой выкуп и доставил Халила в Никею, где отпраздновали его обручение с христианской принцессой, сопровождавшееся соответствующими мусульманскими празднествами. Подобно тому как Иоанн Кантакузин привел османов в Европу в качестве солдат, так и его соперник Иоанн Палеолог согласился на их дальнейшее пребывание в качестве поселенцев.

Орхан умер в 1359 году. Его старший сын, Сулейман, погиб годом раньше, упав с лошади во время соколиной охоты на Галлиполийском полуострове. Его младший сын наследовал Орхану под именем Мурада I. Орхан, этот второй по счету из трех османских «отцов-основателей», добился поставленных целей в меньшей мере за счет воинского мастерства и в большей – за счет своего дара дипломата. После завершения преобразования своего государства в «нацию» он вступил в Европу, имея современную армию, но используя ее силу не напрямую, а лишь косвенно, в качестве аргумента в переговорах. Столкнувшись со слабым раздробленным противником, он действовал без излишней горячности, с образцовым терпением и прирожденным искусством истинного мастера манипуляции и интриги. Таковы были фундаментальные основы Османской империи, созданной в Европе.

Наступило время расширить сферу ее завоеваний, развернуть османскую армию как наступательную силу в целях покорения остатков Византийской империи и балканских христианских государств внутри и за пределами ее границ. Эта задача стояла перед сорокалетним Мурадом I, султаном, которому судьбой было предназначено превзойти двух своих предшественников и в качестве военного лидера, и в качестве государственного деятеля, в то время не имевшего себе равных. Благодаря Мураду Запад должен был пасть перед Востоком, подобно тому как Восток пал перед Западом во времена греков и римлян.

Глава 3

Орхан был первопроходцем Османской империи в Европе. Мураду I предстояло стать ее первым великим султаном. Он правил на протяжении жизни целого поколения, во второй половине XIV века. Как воин, сам проявляющий неослабевающее рвение в военном искусстве и вдохновляющий других своим энергичным лидерством, он расширил территории османов до дальних пределов Балканского полуострова, объединяя завоевания, которые должны были оставаться в руках османов, на протяжении пяти веков. Как человек, обладающий кругозором и политической дальновидностью, он заложил на будущее основы модели грандиозного, действительно государственного по своим подходам управления. Это одновременно объединило и вдохнуло новую жизнь в остатки Византийской империи, заполнив вакуум, который в данный момент истории не могла заполнить ни одна другая держава. Он стал провозвестником новой османской цивилизации, уникальной в смысле объединения самых разнообразных элементов расы, религии и языка.

Более того, этот век османской экспансии в Восточной Европе совпал с периодом упадка на Западе. С окончательной потерей Иерусалима в середине XIII века и вторжением монголов в Малую Азию феодальный христианский мир уже никогда больше не смог продвинуть свои границы на Восток. Порыв крестоносцев обернулся против них самих – латинские христиане ссорились и воевали друг с другом. Один за другим разорялись банковские дома Италии, наладившие прибыльную торговлю с Востоком и финансировавшие крестоносцев. Финансовый и экономический спад привел к всеобщему и продолжительному социальному кризису. Европейское общество, лишенное гибкости и жизнеспособности, достигло низшей точки в своем упадке. Крестьянские восстания против землевладельцев, как феодальных, так и монастырских, восстания ремесленников против торговцев стали обыденными явлениями.

Бубонная чума, Черная смерть, занесенная с Востока, опустошила Средиземноморье и всю Западную Европу. Открытие новых территорий направило энергию европейской молодежи в западном направлении, через Атлантику. Таким был этот критический период Средних веков, кризис, который пошел только на пользу новой империи турок-османов, вступившей в эпоху расцвета.

* * *

В 1360 году началось наступление Мурада в Европе, подготовленное еще до его восшествия на престол и руководимое компетентными военачальниками, и его первая стадия быстро завершилась. В течение пятнадцати месяцев турки установили действенный контроль над Фракией, ее основными крепостями и богатой равниной, простиравшейся до подножий Балканских гор. Резня гарнизона в Чорлу и обезглавливание его командира были использованы как средство запугивания турками населения Балкан. Свои ворота открыл перед ними Адрианополь, вскоре ставший столицей Османской империи вместо Бурсы. Далее турки двинулись на запад, обходя Константинополь. Иоанн Палеолог, превратившийся в бледную тень прежнего императора, подписал договор, который обязывал его отказаться от каких-либо попыток восполнить потери, понесенные во Фракии, или от любой поддержки сербов и болгар в сопротивлении продвижению турок. Более того, он был обязан поддерживать османов против их турецких соперников в Малой Азии. Спустя десять лет Палеолог стал не более чем простым вассалом Мурада, признав его своим сюзереном и перейдя на службу в османскую армию.

По мере того как турки проникали все дальше в Европу – в Болгарию, Македонию, Сербию, а затем и в Венгрию, оплот Римско-католической церкви, христианские державы под покровительством папы Урбана V предприняли ряд безуспешных попыток объединиться друг с другом и с греками в защите христианского мира. В 1363 году войско сербов и, впервые, венгров без поддержки греков переправилось через реку Марицу в направлении Адрианополя только для того, чтобы быть внезапно атакованным турками. Они были «пойманы, как дикие звери в их логове» (по словам турецкого летописца Сеадеддина) в момент, когда войско отсыпалось после ночного празднества по случаю беспрепятственной переправы через водную преграду. Затем войско было сброшено обратно в реку, «подобно языкам пламени, бегущим впереди ветра», и таким образом поголовно истреблено.

Дальнейшие попытки организации Крестовых походов такого рода были сильно осложнены конфликтом между Римско-католической и Греческой церквями, сущность которого отражена в письме Петрарки папе Урбану: «Османы являются просто врагами, но схизматики-греки – хуже, чем враги». Император Иоанн Палеолог мог найти союзников, только обещая подчинить Греческую церковь католической. Он сделал это во время секретного визита в Венгрию. На обратном пути Иоанн был заточен болгарами в крепость. Это спровоцировало вмешательство Амадео Савойского, который в 1366 году отправился в новый папский Крестовый поход. Он отбил у турок Галлиполи, но, вместо того чтобы остаться здесь и продолжить борьбу, отправился к Черному морю, чтобы сразиться с болгарскими христианами. Освободив императора, он потребовал, как это уже сделали венгры, подчинения Палеолога Римско-католической церкви. Встретившись на этот раз с отказом, Амедео направил оружие против греков.

В конце концов император подчинился и в 1369 году отправился в Рим, где отрекся от «заблуждений» ортодоксальной церкви в обмен на обещания помощи со стороны властителей западного католического христианского мира в борьбе против турок. Но никакой помощи не пришло, а по пути домой он был задержан в Венеции за долги. Когда его старший сын Андроник отказался дать деньги на выкуп, это сделал младший сын – Михаил. Но подчинение Иоанна Риму было абсолютно неприемлемо в Константинополе. Отсюда и его подчинение Мураду в качестве вассала после освобождения.

Османы имели возможность извлечь из этой ненависти балканских христиан к Римско-католической церкви, как и из их взаимной политической неприязни, очень многое. Это привело к официальному признанию ортодоксальной церкви в ущерб католической. Признание означало, что каждая народность, будь то греки или славяне, сербы или болгары, была готова предпочесть господство османов господству со стороны своих соседей и прежде всего господству венгров. Такой дух, сочетаясь с деморализацией, вызванной на Балканах эпидемией чумы, облегчал главную задачу, стоявшую перед Мурадом, как государственным деятелем. Османы-завоеватели были сравнительно малочисленны. В Европе им противостояли массы населения, значительно более многочисленные, чем в любой из покоренных стран Азии, да и более разнообразные и сложные по своему национальному, религиозному и политическому характеру. Как можно осуществить их ассимиляцию? Такова была проблема Мурада, требовавшая проявления высшего мастерства в искусстве государственного управления, по мере того как одна успешная военная кампания следовала за другой.

Христианское население Балкан, мало что или совсем ничего не зная об исламе, едва ли подходило для ассимиляции путем добровольного обращения, как это было с христианами в Азии. Не стоял и вопрос об истреблении этого населения завоевателями, хотя бы из-за отсутствия достаточного числа мусульман-поселенцев, чтобы заменить его. В равной мере Мураду, все еще продолжавшему вести войны, не хватало свободных воинских резервов, способных держать местное население в подчинении с помощью полицейского контроля. Это исключало всеобщую политику принудительного обращения в ислам, которая в любом случае могла бы только спровоцировать и еще больше усилить любую угрозу со стороны христиан. В результате Мурад предпочел проводить в отношении местных христиан в вассальных Балканских странах политику определенной терпимости. Принимая на службу членов военного класса, он использовал в войнах тысячи солдат христианского происхождения, нередко под командованием их собственных князей и правителей. В качестве платы за службу им гарантировались освобождение от налогов и право пожизненного пользования выделенными государственными землями и получаемым с них доходом.

Тем не менее проблема ассимиляции решалась в значительной степени с помощью политики порабощения в различных формах – нечто подобное турки сами испытали на себе на ранних этапах своей истории. Процесс обращения в рабство применялся к военнопленным и жителям захваченных территорий. Закон давал османскому солдату абсолютное право владения захваченными людьми, если они не соглашались открыто признать и исповедовать ислам. Он мог держать таких людей для работ по дому или для сельскохозяйственных работ. Он мог продать их на открытом рынке при условии соблюдения права государства на одну пятую часть рыночной стоимости всех захваченных в плен. Для греков рабство было невыносимым унижением. Императоры Византии продвинулись далеко вперед в деле освобождения рабов. Турецкий закон, таким образом, в определенной степени ускорял обращение в ислам среди христиан, которые предпочитали смену религии утрате своей свободы.

Но система сохраняла гибкость. Многие греки имели возможность купить свободу без обращения. Подобное могло бы произойти в городе, павшем в результате нападения, иногда в соответствии с оговоренными условиями капитуляции, и нередко наступающие армии Мурада предпочитали денежный выкуп обузе в виде рабов. В сельских районах угроза попасть в рабство была меньше. Можно было легко укрыться в горах, а в условиях наступления было мало времени на преследование. Отдельные земли оставались в руках своих покоренных владельцев в обмен на фиксированный налог. На других землях, завоеванных у противника, новые османские собственники нуждались в мужчинах для обработки их поместий, и среди этих людей многие так и оставались не обращенными в ислам.

Вместе с тем женщины, будь то вдовы воинов или молодые дочери греков, сербов и болгар, в основном обращались в рабынь и становились женами и наложницами завоевателей, которые, как правило, не возили за собой своих собственных женщин. Конечным результатом этого было развитие османской расы, сильной и богатой, благодаря смешению множества кровей. Восточная кровь – татар, монголов, черкесов, грузин, персов и арабов, – которая уже текла в жилах турок, смешивалась теперь с кровью балканских и других европейских народов за пределами Балкан, чтобы создать в пределах одного века цивилизацию столь же многонациональную, как и цивилизации греков, римлян и византийцев.

Наконец, в дополнение к этой общей системе кабалы, освобождение от которой могло быть достигнуто путем добровольного обращения в ислам или каким-то иным образом, Мурад набирал в свою армию из числа христиан особую, отборную пехоту, которая должна была служить лично султану. Это был корпус янычар, ени чери, или «новые войска». Введенные Орханом в качестве личной охраны, янычары были теперь преобразованы Мурадом в милицию, предназначенную главным образом для поддержания порядка и защиты завоеванных им территорий христиан в Европе. Основанное на практике принудительного обращения в ислам, это военное подразделение комплектовалось в каждом захваченном районе по одному принципу: привилегия освобождения от воинской обязанности, получаемая путем уплаты подушного налога, не распространяется на мальчиков-христиан определенного возраста. Османские власти могли выбирать из них подходящих рекрутов, которых забирали из семей и воспитывали в мусульманской вере. Функция этих рекрутов заключалась в служении султану: они лично зависели от него и оплачивались им по шкале более высокой, чем в других войсках. Специально отбираемые по силе характера, физическим данным и уму, воспитываемые в духе непреклонности, дисциплинированные и приученные к любого рода невзгодам, воины были, подобно монахам, лишены права жениться, владеть собственностью, заниматься каким-либо другим делом. Их жизнь была посвящена воинской службе под руководством султана.

Вместо христианства они воспитывались на отличавшихся определенной широтой взглядов неортодоксальных мусульманских заповедях ордена дервишей Бекташи, благоговейным патроном которого был Орхан, построивший для ордена монастыри с монашескими кельями в Бурсе. Их шейх, Хаджи Бекташ, благословлял новые войска и вручал им штандарт, украшенный полумесяцем и обоюдоострым мечом Османа. Накрыв рукавом своих одежд голову первого солдата, он давал войску имя и предсказывал его будущее: «Его лик будет ярким и сияющим, его рука сильной, его меч острым, его стрела будет иметь острый наконечник. Он будет побеждать в каждой битве и никогда не вернется иначе как с триумфом». После этого благословения к белой войлочной шапке янычар, своими очертаниями напоминавшей головной убор воителей пограничных областей – ахи, крепился хвост, изображавший рукав дервиша шейха, и украшение в виде деревянной ложки вместо помпона. Знаком отличия войска, символизирующим более высокий уровень жизни, чем у других, были горшок и ложка; офицерские звания были позаимствованы из лексикона полевой кухни – начиная с Первого делателя супа и до Первого повара и Первого водоноса. Священным предметом полка был котел, вокруг которого янычары собирались, чтобы не просто поесть, а держать совет между собой.

Народы Европы вполне могли выразить моральное негодование бесчеловечностью турок с Востока, подобным образом наложивших на христиан кровавый налог, порабощавших юных пленников, отрывавших их от родителей, силой навязывавших чуждую религию и диктовавших образ жизни, которого им отныне предстояло придерживаться. Но следует сделать скидку на нормы воинственного века, когда борьба с врагами безоговорочно воспринималась как составная часть жизни. В этот век христиане сами были столь же негуманны в отношении к другим, будь то христианин или иноверец. Более того, Балканы того времени – запутанный театр военных действий, на котором солдаты-христиане постоянно воевали на стороне турок. Ни разу мусульманские армии Мурада не оказывались без поддержки со стороны войск «неверных», сознательно сражавшихся под руководством командиров-христиан против других христиан. Своей численностью такие контингенты намного превосходили янычар, число которых, хотя и возросло за несколько веков в несколько раз, все равно составляло сравнительно небольшую часть турецких вооруженных сил. Во времена Мурада их было немногим более тысячи человек. Несомненно, с течением времени угроза вербовки сокращала их ряды, побуждая крестьянство скорее принимать ислам, чем жертвовать сыновьями, нужными для работы на земле.

Будучи призванными, эти юноши получали такие преимущества, как высокая степень физической подготовки и технического мастерства, образование, разумный баланс между дисциплиной в казармах и отдыхом в лагерях, надежда на пожизненную карьеру. Здесь был развит spirit de corps, дух, основанный на гордости собственным полком, преданности суверену и религиозном братстве. Янычары, таким образом, начинали жизнь, имея достаточно большие преимущества. По мере того как проходили века Османской империи, они получили даже больше, чем их справедливая доля власти.

Система военного рабства шокировала христианский мир. Но она была достаточно давно известна и распространена в исламском мире, особенно среди турок. Они на самом деле извлекли из нее пользу в период собственного порабощения на ранних стадиях истории. Во времена халифата Аббасидов турок похищали, брали в качестве дани или покупали как рабов в немусульманских степях Центральной Азии, воспитывали как обращенных мусульман, а затем в Багдаде их обучали солдатскому ремеслу или же готовили из них чиновников. «Поставка рабов этого вида, – отмечает Клод Каэн, – статус которых был, естественно, намного выше, чем у домашних рабов, принадлежавших частным лицам, похоже, никогда не была затруднительной, и само турецкое население, среди которого она осуществлялась, не имело против нее возражений. Тогда рабство не вызывало в людях чувств, какие стало вызывать позже». Тюрки, подобным образом превращенные в рабов, нередко имели возможность подняться, благодаря системе поощрений, до высоких военных и административных постов.

В государстве Саманидов, преемнике халифата, их власть показала себя сильным фактором сохранения династии, но турки в конце концов ее свергли, чтобы заменить собственной династией рабского происхождения. Схожие династии, основанные лицами рабского происхождения, правили в Египте – речь идет о династии Тулунидов и, позднее, Мамлюков, изначально рабов Саладина и Айюбидов. Последнюю они просто вытеснили, чтобы создать свою собственную династию, аналогичным образом основанную на рабстве, которая продолжалась и при османском режиме.