скачать книгу бесплатно
– Хотя он – красавец. Держал себя в руках, несмотря на то, что крутило. Сильный.
Зачем он мне это говорил? Зачем? Добивал, заново вспарывая раны, покрытые кровавой коркой. Это такой педагогический ход? Типа встряхни непутевую дочь?
– Он домой-то пришел? Или все, решил, что с него хватит твоей божественной персоны?
– Пришел, – чуть слышно, потому что воспоминания нахлынули заново.
Этот наш фатальный разговор, прощание, его отстраненность. Такой холодный, чужой, с мрачной решимостью в глазах.
– Ну и как? Поговорили? – отец злился, не отступал, вынуждая снова погружаться в этот кошмар.
– Поговорили.
Главное – не разреветься прямо здесь, на глазах у сурового родителя. Его всегда слезы раздражали, и вместо сочувствия в такие моменты прилетало колкое замечание.
– Итог?
– Он подал на развод, – чуть ли не простонала.
– Молодец парень! – всплеснул руками. – Уважаю. Знаешь, а он справится. Сейчас его переломает, перекрутит, вывернет наизнанку. А потом он дальше пойдет. И другую себе найдет. Умнее, достойнее, порядочнее. А ты будешь все такой же пустоголовой стрекозой порхать с места на место и смотреть грустными глазами ему вслед.
От этих слов дернулась, как от пощечины:
– Пап, хватит, – попросила осипшим голосом.
– Статейку-то видела? Понравилось?
Увидев в моих глазах немой вопрос, подошел к столу, рывком открыл верхний ящик и достал свернутую газету. Швырнул ее на стол так, что она соскользнула по гладкой поверхности на пол. Мне ничего не осталось, кроме как нагнуться и поднять.
Пальцы свело судорогой, когда наткнулась взглядом на большую, в пол разворота фотографию. На ней Зорин. Мрачный, как демон. Глаза прищурены, губы сжаты в узкую линию. Смотрит перед собой. Под локоть держит мое вялое тело, тащит за собой. Я отвратительна на этом снимке. На голове шухер, платье задрано по самое не балуйся, да еще и расстегнуто сбоку. В прореху выглядывает белье. Под глазами на щеках черные разводы. Лицо безумное, пьяное, гадкое.
Не могла дышать, глядя на это безобразие. Статья называется «Как отдыхает золотая молодежь», а чуть пониже фото крупными буквами моя цитата «Главное – это семья».
Боже мой! Непроизвольно зажала рот рукой. Представила, с каким удовольствием все мусолят эту газетенку. Бомба! Никто и предположить не мог, что тухлый скучный вечер закончится таким представлением со мной в главной роли.
– Что, нравится? – отец продолжал давить. – А мне вот не очень! Только ленивый не позвонил и не ткнул меня носом в эту статью! Почему я должен постоянно из-за тебя краснеть? Объясни! Неужели так трудно сделать хоть что-нибудь, хоть раз достойно, а не через жопу? Тьфу, глаза б мои не смотрели!
А у меня круги перед глазами, потому что кислорода не хватало. Не могла выпустить из рук газету, не могла оторваться от жуткой фотографии. Это не просто позор. Крах, полный. Не отмыться. Никому. Ни мне, ни Зорину, ни папаше. Всех подставила, всех опозорила.
Хотелось разрыдаться. Громко, в голос, с подвываниями. Особенно как представила, что Артем тоже видел это дерьмо. И стыд, жгучий, ядовитый, побежал по венам, сметая остатки самообладания. Господи, лучше бы я разбилась, пока ехала сюда! Лучше умереть, сгореть заживо, чем видеть это!
– Что ж ты за пустышка такая получилась? А? Только я порадовался, что хоть что-то нормально сделала. Что мужа умудрилась найти хорошего. И на тебе, пожалуйста! Семья для нее главное, – последние слова просто выплюнул, презрительно глядя в мою сторону, – пустозвонка!
Мне больно, горько, а еще очень страшно. Потому что чувствовала, как черная трясина засасывала все глубже, и мне одной не справиться, не выплыть. Внутри что-то разбилось, когда я пригнулась под потоком жестких слов, которыми осыпал меня отец. Да, он прав, во всем прав. Я виновата. Перед ними всеми. Я все испортила, испоганила. Я это знаю, понимаю, но мне отчаянно нужна помощь, чтобы окончательно не сломаться.
– Пап, неужели ты не можешь хотя бы раз в жизни просто поддержать? – чуть дыша, спросила у него. – Не макая носом в дерьмо, не возя мордой по столу, показывая, какая я бестолковая, никчемная дура. Я и так это знаю! Я все знаю! Неужели сейчас не видишь, как мне хреново? У меня вся жизнь под откос пошла, а ты еще масла в огонь подливаешь. Зачем?
– О как, – всплеснул руками, – Тебе хреново? Как всегда, все мысли о себе любимой? Ей хреново – и все дружно должны начать жалеть и успокаивать? – снова сел за стол. – Говоришь, жизнь под откос пошла? А кто виноват? Напомнить? Надо же, дорогая дочь поддержки возжелала. Знаешь, милая, ее заработать надо.
– Не знаю, – горько до такой степени, что уже не могла сдерживаться, – всегда думала, что поддержка родителей – это что-то, на что ребенок всегда может рассчитывать, что бы ни натворил. Видимо, не наш случай. Неужели сам всю жизнь идеальным был?
– Свои выступления оставь для кого-нибудь другого, – бесцеремонно оборвал на середине фразы. – Она творит бог весть что, позорит на весь город, а потом поддержку подавай ей! С чего вдруг такое желание? Или тебя деньгами поддержать надо? Отвалить кучу бабок, чтобы ты по магазинам пробежалась для поднятия настроения? Такой поддержки тебе надо?
– Пап, да хватит уже деньгами попрекать. Можно подумать, меня, кроме них, ничего не интересует в этой жизни.
– Разве это не так? Может, хобби какое есть? Увлечение? Хоть что-то?! Ты даже замуж выскочила исключительно из-за своего стремления быть при деньгах и при этом ничего не делать!
Задыхаюсь, не понимая, как могут быть два родных человека быть настолько далеки друг от друга. Он меня не видит, не слышит, не чувствует. Да, я хреновая дочь, хреновая жена. Полнейшее разочарование. Провал в его амбициозных планах на жизнь. Но неужели не достойна простого отцовского участия? Вопроса «как ты»? Неужели просто нельзя посидеть рядом, помолчать? Или сжать руку ободряющим жестом? Не говоря уж про отцовские объятия. Я для него всегда лишь объект для придирок. Пусть зачастую заслуженных, обоснованных.
Раньше не обращала на это внимания, а сейчас задыхалась.
Может, если бы он тогда, в январе, не просто мордой в грязь натыкал, открывая глаза на катастрофическую ситуацию, а поддержал, сказал бы «я с тобой», у меня и хватило бы сил на разговор с Артемом. Нет, я не пыталась сейчас переложить ответственность за свои поступки на чужие плечи. Ни в коем случае. Просто хотела понять, почему все сложилось именно так. Где мне взять сил, чтобы все это преодолеть, если за моей спиной никого нет?
– Ну так что, Кристин? Денег захотелось, да? И побольше? – отца несло, он уже не пытался держать себя в руках.
– Ничего мне не надо! Я вообще о другом говорила! О нормальной человеческой поддержке, а не о деньгах! – огрызнулась, чувствуя, как закипаю. Как к нестерпимой боли подмешивается обида.
– Ничего не надо, говоришь? – хмыкнул он. – И денег в том числе? Что ж, а их и не будет! Представляешь, какая ирония судьбы?! Мы снова оказались в начале пути. На том же самом месте, с которого все началось.
Горло сдавил спазм, я уже знала, что он сейчас скажет.
– Итак. Кристин, условия все те же: или на работу, или замуж. А пока три копейки на еду.
Задохнулась, не веря своим ушам. Неужели он не понимает, что делает со мной?
– Что на этот раз делать будешь? Все-таки оторвешь свой зад от стула и пойдешь работать или еще одного дурака будешь искать, чтобы женить на себе? Сомневаюсь, что найдется еще один такой же, как Артем.
Вскочила на ноги так резко, что стул отлетел в сторону:
– Прекрати! – рыкнула на него. – Как только язык поворачивается говорить такое?! Тебе настолько на меня насрать, да? Может, я и дура, но живая! Да, делаю ошибки. Много ошибок! И расплачиваться за них буду сама! Но это не значит, что я бесчувственная кукла! Я его любила! Люблю! И мне сейчас сдохнуть хочется от осознания того, что натворила! А ты… ты… По-моему, задался целью добить! Размазать!
– Села, быстро! – холодно процедил сквозь зубы. Словно я собачонка, мешавшаяся под ногами.
– И не подумаю, – все мои эмоции, переживания прорвали плотину выдержки.
Может потом и пожалею о резких словах, но сейчас мне все равно. Слишком больно, слишком страшно. Я как звереныш, которого загнали в угол, и ничего не остается, кроме как показывать зубы. Порывисто раскрыла сумку, достала кошелек, из него извлекла отцовские карты и положила перед ним на стол. Папашин взгляд стал еще холоднее, вымораживал изнутри, но отступать уже некуда, да я и не хотела.
– Знаешь, это ты только о деньгах думаешь, полагая, что они решают все на свете! – смотрела ему прямо в глаза. – Сколько я себя помню, просто затыкаешь мне рот своими деньгами, откупаешься, чтобы не мешалась под ногами. Тебе так было проще. Всегда! Зачем тратить время на горе-дочь? Сунул банкноты и отправил восвояси, преисполненный гордости за то, что выполнил отцовский долг. Я не помню ни одного нашего разговора по душам. Чтобы мы сели за чашкой чая, ты бы спросил, как у меня дела, спокойно выслушал, дал совет. Ни-че-го! Только претензии и недоумение, как у такого, как ТЫ, могло вырасти такое, как Я! Да, вот такая я пустышка. И я не уверена, был ли у меня хоть один шанс вырасти другой!
– А ну-ка рот закрыла и извинилась! – взвился отец, окончательно выходя из себя и тоже поднимаясь на ноги. – Еще наглости хватает такие вещи говорить!
– Не буду я ни за что извиняться! – голос дрожал от обиды, горечи, осознания того, что я совсем одна. И неоткуда ждать поддержки. Этот суровый мужик напротив никогда меня не услышит и не поймет.
– Значит так. Униженная и оскорбленная. Пока свою спесь не уймешь и не извинишься, чтобы духу твоего в моем доме не было! Поняла?
– Как тут не понять? – развернулась к двери. Не могла здесь больше находиться. Мне плохо. Тоска скручивала внутренности. – Не переживай, твое Позорище уходит!
– Иди-иди. Скатертью дорога! Интересно, как быстро надоедят вольные хлеба, и приползешь обратно.
На пороге остановилась, бросила на него прощальный взгляд, полный сожаления, и, качая головой, пообещала:
– Не приползу. Сдохну, но не приползу.
Я не слушала, что он там еще говорил. Развернувшись, выбежала в коридор, слетела по лестнице, перескакивая через три ступени, и, налетев на дверь, вывалилась на улицу. Холодный, колючий, совсем не весенний ветер ударил в лицо, пока я, глотая слезы, бежала к машине. Меня словно разобрали на кусочки. Содрали броню, засыпав на кровоточащие раны сухой щелочи.
Хуже всего неописуемое чувство одиночества. Осознание, что абсолютно одна. Что весь мой мир рассыпался в прах.
У каждого человека жизнь строится на нерушимых китах: семья, любовь, друзья, работа, увлечения. Если исчезает один кит, остальные подхватывают, не давая пойти ко дну. А у меня нет никого и ничего. И это настолько страшно, что словами не передать.
Глава 5
Разговор с отцом послужил для меня пощечиной, оплеухой, выбившей из полусонного царства. И я не знала, что хуже: апатия, в которой дрейфуешь, будто неживая кукла, захлебываясь тоской, с каждым мгновением теряя волю к жизни, или истерика, разрывающая внутренности в клочья, когда ходишь по дому, натыкаешься взглядом на предметы, с которым связаны воспоминания, и начинаешь реветь. Рыдать навзрыд. Биться, словно птица в клетке.
И с каждым днем все хуже, все отчаяннее тянуло к Артему, потому что иначе не могла и не хотела. Зачем я в него влюбилась? Зачем? Ведь изначально было ясно, что все испорчу, испоганю. Лучше бы играла дальше, равнодушно использовала, не думая ни о чем. Да, я эгоистка, и всегда ею была. Безумно хотелось избавиться от боли, скручивавшей легкие при каждом вздохе. Забыть. Перестать чувствовать. Но это невозможно. Куда ни глянь – везде его след. Все воспоминания живые. Резали как тупыми ножами, вспарывая и без того незатягивающиеся раны. Никак не могла смириться, надеясь непонятно на что. Не верила. Не может все закончиться вот так. Окончательно. Бесповоротно.
Отрицание – первая стадия принятия неизбежного.
Истерика сменялась приступами гнева, когда злилась на всех, пыталась оправдать себя, но ни черта не выходило, и от этого злилась еще сильнее. Била посуду, устраивала погром в квартире, швыряла вещи. В доме не осталось ни одной нашей общей фотографии. Разорвала, сожгла, надеясь, что боль утихнет, уляжется. Конечно же, не помогло. И вместо желаемого облегчения рыдала над горсткой пепла, оставшейся от наших счастливых моментов. Ненавидела весь мир и больше всех – себя. И Артема! Почему он так просто отказался от нас? Неужели не видел, не чувствовал, что стал для меня всем? Какая разница, что было раньше? Ты же победил! Влюбил в себя. Приручил. Мы в ответе за тех, кого приручили. В ответе! Как ты мог просто взять и уйти?! Как?!
До ломоты в груди, до исступленных криков хотелось его увидеть, услышать голос. Набрать номер и услышать простое «привет». Однако совесть и разрушающее чувство вины не давали мне этого сделать.
Врала. Шлялась с другим мужиком. В пьяном угаре опять полезла к Градову. Виновата по всем пунктам. Без права на помилование. Без права посмотреть ему в глаза. Заслужила. Но как же холодно внутри.
После разговора с отцом еще несколько дней просидела дома, упиваясь своей болью, мечтая, что в один прекрасный момент просто сдохну от разрыва сердца. Умру, и, может, тогда Тёма пожалеет о своем решении, поймет, как сильно я его любила.
Идиотка. Эгоистичная идиотка. Выдумывала триста причин, чтобы поехать к нему поговорить. И ни одна из них в конечном итоге не казалась убедительной. Потому что реальность, в которой я – законченная сука, разрушившая нашу жизнь, не изменить.
Неожиданно масла в огонь подлила сестра. Ее звонок раздался однажды вечером, застав меня во время уборки после очередного приступа гнева.
– Да, – ответила, продолжая раскладывать вещи по местам.
– Что у вас происходит? – с места в карьер начала она. – Денис сказал, что вы разводитесь!
Денис. Они с Тёмкой сразу нашли общий язык, сдружились. И сейчас продолжают общаться. Почему-то захлестнула ревность. Нет, не такая, как к представительнице женского пола. Другая. Я ревновала ко всем, кто мог быть просто рядом с ним. Разговаривать. Смотреть на него. Я – больная.
– Разводимся, – холодно ответила, прекрасно понимая, что Ковалева сейчас выдаст речь, лишний раз просветив, что я дура.
Я и так знаю! Не хочу ничего слышать! Никого! Даже сестру.
– Ты все-таки все проебала? – Марина никогда не стеснялась в выражениях. – Я же тебя предупреждала!
– Да, все как ты и говорила, можешь радоваться! – огрызнулась, чувствуя, что в глазах снова темнеет от злости.
– Чего зубы скалишь?! – в тон мне ответила она. Мои перепады ее никогда не пугали. – Могла бы позвонить!
– Я перед тобой отчитываться должна?
Не много ли руководителей и надзирателей на меня одну? Надоели все. Оставьте меня в покое!
– Что у вас стряслось? – игнорируя мой выпад, продолжала сестра.
– Какая разница? У Дениса своего спроси. Он наверняка в курсе событий.
– Кристин!
– Все, пока! – швырнула трубку в сторону.
Села на пол, обхватив пульсирующую голову руками. Неконтролируемый гнев – страшная вещь. Во мне кипели агрессия и протест против всего мира. Ненавижу. Всех ненавижу! Ведь неправа. Сто раз не права. Маринка не хотела зацепить, она на моей стороне. Я просто сходила с ума, отталкивая от себя всех, кто еще остался. Чтобы никто не мешал идти ко дну. Я этого не выдержу.
Вторая стадия. Гнев.
Спустя неделю заставила себя выйти на улицу. Распахнула дома все окна, чтобы проветрить, потому что в квартире было нестерпимо душно, нечем дышать. Атмосфера пропиталась моей болью, отчаянием. Стены давили, лишая последних сил, высасывая остатки тепла из стынущих вен.
С этого дня стала гулять в парке. Подолгу, по нескольку часов утром и вечером. Полной грудью вдыхая свежий воздух. Бродила по грязным слякотным апрельским аллеям до тех пор, пока не переставала чувствовать пальцы от холода. И только после этого шла домой.
Все мои мысли были заняты только одним. Неужели нельзя хоть как-то исправить? Зажечь хоть немного света в этом аду? Хоть маленький лучик? Искорку? Может, все-таки позвонить? А если не ответит?
А если ответит? Вдруг он умирает в разлуке так же, как и я? Мечтает услышать мой голос? Хоть на миг оказаться чуточку ближе? Что ему сказать? Я не знала. Я уже ничего не знала, не понимала, но так хотелось хоть капельку надежды. Хоть крохотную крупицу. Пожалуйста. Ведь это так просто. Неужели даже такой малости недостойна?
Третья стадия. Торг. Все как по учебникам.
На двадцатый день все-таки сдалась и набрала заветный номер. Не дышала, считая гудки, и совсем не была уверена, что получу ответ.
– Да, Кристин.
Разбилась вдребезги, услышав родной голос. Ледяная лапа когтями впилась в сердце и медленно повернулась, нанося еще больше незаживающих ран. Боже, как же я его люблю! Руки тряслись так, что с трудом держала телефон:
– Здравствуй, Артем, – голос тоже дрожал. Молчали оба. Минуты три – не меньше, пока я не нашла в себе сил спросить: – Как дела?
– Нормально, – ни единой эмоции. Ни раздражения, ни злости, ни показной холодности. Тихо, спокойно… равнодушно.
Слезы побежали по щекам:
– Чем занимаешься?
– В командировке. В Калининграде.
– Да? – удивилась. Боже, как он далеко! От осознания этого словно стало меньше кислорода. – Тебя же перестали посылать в такие поездки…
Во время которых твоя никудышная жена может раздвигать ноги перед другими мужиками. Сейчас точно зареву.
– Не перестали. Я сам отказывался.
– А теперь?
– Теперь? – секундная пауза. – Теперь нет смысла. Так даже лучше.
Сбежал подальше от меня, не желая находиться рядом, пресекая все возможные столкновения. Прикрыла динамик рукой, потому что не смогла сдержать всхлип.
