скачать книгу бесплатно
Зорин действительно не стал играть в страшную игру «сделай другому больнее». Он поступил жестче. Просто ушел, закрыв за собой дверь. Не оглядываясь, не жалея, не сомневаясь. Как всегда. Он не стал делать мне больно, он просто убил меня, перерубая одним махом все нити, связывавшие нас. Смертельно ранил и, равнодушно пожав плечами, ушел, оставив корчиться в агонии.
Мозг кричал, что это все, конец. Ничего не исправить. А глупое сердце, захлебываясь кровью, не желало верить, надеялось, что он сейчас одумается и вернется. Вот сейчас, еще минуту – и он зайдет обратно. Еще минуту… Еще…
Медленно, не отрыва взгляда от двери, я опустилась на пол, потому что ноги не держали. Обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Мне холодно, мне безумно холодно. Холод шел изнутри, проникал в каждую клеточку, наполняя безысходностью и отчаянием.
Не могла подняться, сил хватило только на то, чтобы онемевшими губами повторять «Не уходи. Пожалуйста, не уходи».
Он не слышал меня. Он выбрал свой путь и следовал ему. Как когда-то раньше Артем хотел достучаться до меня, быть со мной, так теперь он уходил.
Я смотрела на дверь и молилась, чтобы Зорин появился на пороге, но с каждым мигом все яснее понимала, что не появится, не придет. Все кончено.
Перед глазами сплошным потоком пролетали наши счастливые дни. Наши теплые вечера, уютные рассветы. Вот он поет глупую песню в караоке на день одногруппников, и я там мечтаю его задушить, еще не подозревая, как все обернется.
Пляж. Мой развратный, но такой милый купальник, и Тёмкин мрачный взгляд из центра реки.
Наша первая ночь. Наше тайное бракосочетание и веселое путешествие.
Прыжок с парашютом, розочки на мягком месте, безумие в подсобке.
Мое признание на кухне, тихое «и я тебя» в ответ.
Все в прошлом. Все закончилось.
Я задыхалась, ловила воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.
Ничего этого больше нет! Осколки воспоминаний – не более того.
Нас больше нет.
Меня нет.
А-а-а-а, как же больно. Наверное, так и должно быть, когда душа умирает.
Глава 4
Я не знаю, как мне удалось пережить эту ночь. Душевная боль была настолько сильной, что ощущалась на физическом уроне. Разрывала грудную клетку, дробила ребра, острыми клыками впивалась в сердце. В голове мысли, словно качели, метались от наивного «не верю» до отчаянного «не хочу жить».
Зорин ушел, а я так и продолжала сидеть на полу, гипнотизируя дверь взглядом, как собака, ожидающая своего хозяина возле магазина. Я все еще на что-то надеялась, не хотела принимать что Зорин ушел и обратно не вернется. Выть бы, жаловаться на несправедливую судьбу, да нет смысла. Сама виновата, сама ломала, когда надо было строить, и теперь получила по заслугам. От этого еще хуже, еще больнее.
Утро было ужасным.
Открыв глаза, я не поняла, где нахожусь, и ощутила прилив паники. Потребовалось насколько бесконечно долгих секунд, чтобы сообразить, что я на полу в прихожей – так и просидела всю ночь в коридоре, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза, слушая тишину.
В этом доме больше не будет его громкого смеха, не будет светлых выходных, когда вместе на кухне, шутя и обнимаясь, готовили завтрак. Никто не разбудит легким поцелуем в плечо. И ночью никто не обнимет, согревая, даря ощущение защищенности.
Перед глазами, будто видения, проносились яркие образы, настолько отчетливые, что казалось – протяни руку и дотронешься. Улыбка белозубая, зеленые хитрые глаза, в которых искрится любовь, сильные руки.
Со стоном ударилась затылком о стену. Из-под ресниц сорвалась одинокая слеза, горячей дорожкой пройдясь по щеке.
– Прости меня…
Господи, пусть он справится, выберется из бездны, в которую я его столкнула своими собственными руками. Найдет в себе силы жить дальше. Нормально, открыто, как он любит, умеет. Артем не заслужил этой боли, этого кошмара. Пожалуйста.
Тело задеревенело, затекло, потеряло чувствительность. Как и душа. Словно предохранители перегорели. Пусто. Темно. Тихо. Апатия.
Я медленно поднялась на ноги, пошатываясь, добрела до спальни и снова легла спать. Потому что не хотела ничего. Будто и нет меня больше. Умерла. Рассыпалась пеплом по ветру.
***
Череда странных дней, когда не понимаешь, какое время суток, где ты, кто ты, что вокруг происходит. Я не помнила большую часть этого времени. Лишь рваные фрагменты.
…Пыталась есть. Вкуса не чувствовала, запаха тоже.
…Бледное измученное лицо, глядевшее на меня из зеркала в ванной комнате.
…Теплые струи воды в душе, и я под ними, уперевшись рукой в стену, пытаясь уцепиться сознанием хоть за что-то, потому что чувствовала: исчезаю, растворяюсь, теряю себя.
…Ночные посиделки у телевизора: стеклянный взгляд в экран и механическое перещелкивание каналов. Не видела ничего, сплошное марево.
…Стояла на балконе, глядя на темневший внизу парк. Холод пробирался от босых ступней все выше, по ногам, бедрам, животу, проходя студеной поступью по плечам. Мне все равно. Вдыхала полной грудью, с трудом осознавая, что все это время бродила по дому в его футболке, все еще хранившей родной запах. Дышала им и снова умирала.
Так хотелось позвонить ему, но я не могла. Сотню раз брала в руки телефон, чтобы набрать заветный номер, но всегда останавливалась, гипнотизируя взглядом его фотографию на экране. Я даже представить боялась, что творится у него внутри. Если мне, виновной, так плохо, что же ощущает он? И я откладывала в сторону телефон, потому что понимала – мой голос для него, как нож в открытую рану. Понимала, что любые мои слова или действия сделают только хуже, больнее.
Каково это – узнать, что твоя семья изначально была не более чем игрой для избалованной стервы? Что эта стерва выставляла тебя полным посмешищем в глазах остальных. Что она, равнодушно наплевав на все клятвы, зажималась с другим мужиком. И узнать не просто так, а от первых лиц, с подробностями, со спецэффектами.
Боже, это не нож в спину! Нет! Это атомная бомба в душу. Нервнопаралитический газ. Иприт времен Первой Мировой.
Такого безумия и врагу не пожелаешь, а я умудрилась утопить в этом аду самого дорого на свете человека.
Душа рвалась к нему каждую секунду, каждый миг. Я мечтала услышать его голос, увидеть, обнять, уткнувшись носом в шею, заснуть в любимых объятых. К нему хотела, и ничего больше в этой жизни не надо.
***
Очередное утро. Пятое или десятое с того момента, как Артем ушел. Не знаю, мне все равно. Вся моя жизнь – серый поток, в котором дрейфовала, с каждым днем все больше погружаясь в непроглядную пучину.
Как робот, поднялась, умылась, пошла на кухню. В холодильнике пусто, даже пельменей нет. Я слишком долго сидела дома, спрятавшись от всего мира. Так дальше продолжаться не может, но мне снова плевать.
Сделала сладкий кофе. Нашла в шкафу старое жесткое печенье. Вот и весь мой завтрак. А мне большего и не надо, все равно ничего не влезает, желудок сжимается, протестуя против пищи.
Наплевать. Влила в себя кофе, механически пережевывая печенье, и замерла, услыхав звук отпирающейся двери.
Сердце сделало кульбит, и робкая надежда заставила поднять взгляд. Неужели пришел? Вернулся? Не дыша, смотрела на дверной проем, ожидая появления Зорина, и заново разбилась вдребезги, когда на пороге возник Лось. На мгновение ожившая душа снова погасла, покрываясь черной ледяной коркой. Дура. Не вернется он. Никогда.
Я снова обратилась к кофе, потеряв интерес к амбалу, стоявшему в дверях. Он меня не интересует. Его здесь нет. Он не имеет значения. Ничто больше не имеет значения.
– Алексей Андреевич хочет тебя видеть, – без единой эмоции сообщил Дима.
– Вот она я. Пусть приезжает и смотрит.
Взяв кружку, отошла к окну. После того как надежда на миг озарила сердце, снова стало тяжело дышать. Мне хотелось побыть одной, но отцовский телохранитель уходить не собирался:
– Он хочет видеть тебя немедленно.
– Ничем не могу помочь. – Голос механический, неживой. – Я никуда не поеду.
Минутное молчание, после чего раздалось спокойное:
– У меня распоряжение доставить тебя домой. Хочешь того или нет.
Развернулась к нему и подняла одну бровь:
– Силой потащишь?
– Да, – согласился все так же равнодушно.
И у меня нет никаких сомнений, что может быть иначе. Лось беззаветно предан моему отцу. Слово Антина-старшего для него закон. Он, как огромный питбуль, у которого есть только один хозяин, а всех остальных он терпит, но если получит приказ – разорвет, не задумываясь. Вот и меня он терпит, потому что дочь работодателя. Терпит, и не более того. И ему плевать на то, плохо ли мне, в настроении ли я, есть ли у меня свои дела. Это все мелочи. Если отец велел меня доставить, значит, доставит, закинет на плечо и понесет. Все остальное – несущественные мелочи.
Я медленно допивала кофе, не сводя взгляда от Сохатого, со скучающим видом поигрывавшего ключами от машины. Потом поставила кружку в раковину и пошла в гардеробную. Бороться с этой равнодушной махиной бесполезно. Моих слов он не услышит, слезы его не тронут. Бесчувственный робот, которому плевать на истерики, вопли, ругань. Отец знает, кого надо за мной посылать.
Собиралась не торопясь. И вовсе не из вредности. Просто у меня внутри ступор, ледниковый период. Стояла посреди комнаты и не могла вспомнить, где и что у меня висит. Не могла выбрать, что надеть. Ничего не могла. Никчемная.
Наконец, нашла черные брюки, черный свитер. Вся в черном, словно в трауре. По любви, по семье, по счастью.
Лось ждал меня у входа, терпеливо переступая с ноги на ногу. Не глядя на него, вышла из квартиры, почему-то чувствуя себя голой, незащищенной перед этим суровым миром, и бесконечно одинокой. Дима направился к своей машине, ожидая, что я последую за ним, а я пошла к своей красной «Ауди».
– Куда? – раздался грозный оклик над самым ухом, от которого невольно вздрагиваю.
– Я своим ходом.
– Мне велели тебя привезти!
– Еще раз повторяю: я своим ходом! У меня потом дела. А ты, если боишься, что сбегу, можешь ехать следом за мной и дышать в затылок, – устало огрызнулась и села в машину.
Завела, пытаясь вспомнить, как ею управлять. Будто первый раз за рулем. Может, и зря я решила ехать сама. В таком состоянии это небезопасно. Ничего не соображала, перед глазами пелена, реакция заторможенная. Так и до беды недалеко. Разбиться можно. На смерть.
Эта мысль вдруг показалась такой привлекательной, желанной, что сердце в груди сжалось. Чего плохого в смерти? Не будет больше боли, отчаяния. Ничего не будет. Только тишина, темнота, пустота. Потрясла головой, отгоняя наваждение, и все-таки тронулась с места.
Сохатый, как и ожидалось, словно верный Цербер, ехал следом за мной.
Дорога до отцовского дома заняла непривычно много времени. По городу кралась со скоростью сорок километров в час, а на загородной трассе разогналась аж до шестидесяти, потому что внимание расползалось, не могла сконцентрироваться на дороге. Все норовила завернуть не туда, полосу держать не могла, виляла из стороны в сторону. Ладно хоть шальной водитель на встречке не попался, а то действительно могла и не доехать.
Въехав на территорию отцовских владений, припарковалась у входа и несколько минут просто сидела, приходя в себя. Дверь с моей стороны резко распахнулась:
– Кто так водит? – гневно спросил Лось. – Ты пьяная, что ли?
– Нет, – равнодушно пожала плечами и вышла из машины.
– Непохоже!
– Боишься, отец будет недоволен, что дал мне сесть за руль в таком состоянии? Печеньку не даст и за ухом не почешет? – обойдя его, направилась к дверям.
Лось ничего не ответил, но пошел следом за мной. Конвой. Судя по тому, как нагло он себя вел, меня ждал очень неприятный разговор с родителем. Так всегда, отец в хорошем настроении – Лось сама корректность, отец злится – Лось превращается в хамоватого надсмотрщика, копируя настрой хозяина.
Отца встретила в холле. Он с кем-то говорил по телефону, облокотившись рукой на перила парадной лестницы. Заметив меня, мрачно нахмурился, недовольно поджал губы и кивком приказал следовать за ним в кабинет. Я отрешенно подумала, что мог бы дочь встречать и не в столь официальной обстановке. Дом огромный, столько уютных комнат, выбирай – не хочу. Так ведь нет. Кабинет. Всегда только кабинет. Словно я подчиненный, а он мой начальник. Раньше не обращала на это внимания, а сегодня полоснуло, вызвав горькую усмешку.
Зашли внутрь. Пока я прикрывала дверь, отец занял свое место: кожаное кресло во главе массивного рабочего стола. Я присела напротив него, чувствуя, как спадает внутреннее оцепенение, как апатия, ставшая постоянным спутником после ухода Зорина, отступает, а под сердцем зарождается трепет. Отец давил меня своей энергетикой, ледяным взглядом, своей позой. Перед ним я всегда терялась, превращаясь в маленькую нашкодившую девочку.
– Ты почему на звонки не отвечаешь? – раздраженно начал он. – Почему я должен за тобой людей посылать?!
– Я не могла ответить, – смиренно ответила, чувствуя, как по спине побежали мурашки.
Глаза у него холодные, жесткие. Значит, разговор будет тяжелым. Заранее стало неуютно, не по себе.
– Не могла? А что так? – наклонился в мою сторону, упираясь локтями на стол. – Чем занята была, прекрасная? Сопли на кулак наматывала? Себя жалела? —
Его слова прошлись по кровоточащей душе, как когти. Я поморщилась, но ничего не ответила. Да ему и не нужен мой ответ.
– Ну что, Кристина, поздравляю. Ты все-таки умудрилась все просрать. Браво! Я уж, грешным делом, подумал, что звезды как-то особым образом расположились на небе, даровав тебе мозги. Ан нет! Все как всегда! Не разочаровываешь отца. Держишь планку!
От его тона холодно, хотелось поежиться, закутаться в теплый плед. Понимала, что молчать не станет, все на поверхность вытащит, стиснула нервно подрагивавшие руки и кивнула. Просрала. И отпираться нет смысла. Упустила важное, размениваясь на мелочах.
– …Что за хаос ты устроила на благотворительном вечере? Попросил же, как разумного человека сходить, достойно себя показать. А ты, черт знает, что вытворять начала! Напилась как свинья! Засветилась перед всеми по полной! Что там с мужиками твоими происходило, вообще понять не могу! – Каждая его фраза, как ком снега за шиворот. – О чем ты вообще думала, когда устроила этот бедлам на мероприятии?
– Ни о чем, – смущенно рассматривала пол. Конечно, ему донесли о том, как дочь отличилась. Иначе и быть не могло, – я не знаю, как это произошло…
– Что ты вообще знаешь? – вопросил, глядя в упор. – Где трусы модные купить? Как ногти красить? Что, Кристин? Расскажи, может, тогда пойму, что в твоей голове творится! Что за мысли бродят. А то у меня подозрение, что там бесплодная пустыня или горная расщелина, где ничего, кроме раскатистого эха, нет! —
Я сидела, все больше сжимаясь и краснея, под лавиной заслуженных упреков.
– Ко мне Артем приходил… – Я дернулась как от удара. – …через день после того, как… увидел тебя во всей красе. Разговор у нас с ним состоялся серьезный. Не думай, он не жаловался, даже не заикнулся о том, какая ты дрянь. Зато прямой как топор, неудобные вопросы задавал прямо в лоб, глядя в глаза. Черт, я от стыда за тебя был готов провалиться сквозь землю! Объясни, какого хрена я должен был это все расхлебывать, рассказывать? Мне только такого позора на седую голову не хватало!
Значит, Зорин решил сначала с отцом переговорить. Был уверен, что я опять врать начну, выкручиваться?
– Я тебе когда сказал поговорить с Артемом? В январе! Кристина! В январе, сейчас конец марта! Чем ты занималась два месяца? Тешила себя надеждами, что все само исправится, что все твои косяки сами рассосутся?
– Я просто испугалась, – прошептала чуть слышно, – хотела поговорить, но боялась его потерять.
– Молодец! Что я еще могу сказать? Просто молодец! Боялась она. Херню творить не боялась, а тут струсила, голову в задницу засунула…
Он порывисто встал и подошел к окну. Заправив руки в карманы брюк, стоял, с досадой качая головой и глядя на серый, еще не совсем освободившийся от снега сад.
– Головой надо думать! Она для этого и дана! А не для того, чтобы волосы на ней отращивать и сережки втыкать! Два месяца кота за хвост тянула, и все равно в итоге его потеряла…
С трудом сглотнула горечь во рту.
– Ладно – сама дура, а парень-то в чем виноват? В том, что идиотку такую полюбил? Без сердца, без мозгов. На нем лица не было, когда приходил.
Больно. Отец бил по незащищенным местам. Не жалел.
